Повстанец

      Через расположенный в торце здания пост охраны мы пробрались в здание. Внимая каждому, даже самому незначительному звуку, мы миновали короткий коридор с запертыми дверями и потускневшими стенами, на которых ещë виднелись остатки прежней отделки.       Здание, почти полностью забывшее прежние времена.       Мы будто проходили сквозь скелет тысячелетнего кита. Мы сами казались себе такими — пустыми, окаменелыми внутри, совершенно потерявшие память о прошлом мире.       Витавшее в воздухе напряжение напоминало обстановку в Рэйвенхолме. Как-то я оказался в этом городке после той бомбардировки. В Рэйвенхолм лучше никогда не возвращаться.       Мы не имели ни единого представления, что нас ждëт в Нексусе.       Калхун сказал, что в здании могут находиться арестованные члены Сопротивления. Может, нам повезëт. Будет хоть какая-то подмога. Но это не избавляло от мысли о бесполезности всей операции, и тем не менее, с начала восстания никто и не думал отступать, не высказывал недовольства. То ли бесконечная злоба, то ли обычный инстинкт, заглушающий все голоса разума, двигал нами, и мы продолжали наступление, не боясь ни смерти, ни плена. Мы уже ни о чëм ни думали. Мы убивали, убивали, убивали…       Нексус пустовал. Это не могло не настораживать, ведь совсем недавно на нас напустили мощные силы местных войск. Куда они исчезли?       Калхун сообщил, что энергоблоки работающего на крыше устройства подавления, находятся один в западном, а два остальных — в восточном крыле. И на разных этажах. Естественно, просто так к ним не добраться.       Мы вышли в просторный, светлый холл, который в своё время, скорее всего, являлся, парадным входом в здание. Над нашими головами нависали мощные своды высокого потолка, которые находили своё завершение в монументальном куполе. Смотреть изнутри на истерзанные снарядами стенки купола было интересно. Это ещё больше уверило меня в том, что в данный момент мы бродим по останкам вымершего чудовища. Сквозь бреши струился металлический свет, стекло утратило прежнюю красоту. В обводке в основании купола была вытесана какая-то надпись. Некоторые буквы стёрлись, но прочесть её мне всё равно не удалось. Белиберда на неизвестном языке, хотя какие-то слова понятны.       Мы подошли к основанию широкой, помпезной лестницы, растерявшей весь свой лоск, ступени которой утратили свой настоящий цвет, а перила посерели и потускнели.       Барни поднялся на три ступеньки выше, осмотрелся. Гордон осматривал пространство в стороне — под лестницей, заглядывал в коридор, заблокированный защитным полем.       — Глупо было бы ожидать, что всё будет просто, когда мы проникнем внутрь, — сказал Фримен. Странный же у него голос. Сухой, бесстрастный, монолитный, лишённый чего-то человеческого. И всё равно ему верили. Он являлся живым символом. Нет никакого смысла сетовать на людей, кто ценил и верил во Фримена. Для меня он был очередным бойцом Сопротивления. Как и мы, он переживал перестрелки, находился на волоске от смерти, рискуя поймать пулю. Как и мы, он подготавливал штурм Цитадели. Я не верил в Гордона Фримена. Я верил в злость, в безумие, в остервенелую уверенность в нашем успехе, короче говоря, во всё то, что Сопротивление засеяло и чем заместило мою душу. Видеть в последних событиях нечто большее, вроде восстания или порыва к свободе, уже не доставало ни сил, ни воображения. Мы превращались, если уже не превратились, в дикарей, животных.       Немного поднявшись по парадной лестнице, Калхун быстро спустился обратно к нам, сказав, что пытать счастья наверху не следует — все проходы заблокированы силовыми полями. Не удивительно.       Сверху донëсся механический гул. Он приближался. Мы разбежались по холлу, укрывшись за колоннами, и подняли головы к куполу. Шум раздавался прямо с крыши. Спустя минуту он начал удаляться.       — Барни? — спросил Фримен.       Калхун, не отрывая взгляда от купола, произнëс:       — Они высадили десант. Чëрт! Ищете выход отсюда!       Искать не пришлось. Гордон предложил обходной путь, через коридор в основании лестницы. Сгруппировавшись, мы отправились туда, но нас остановил отряд солдат, возникший из коридора слева. Они бежали на нас, скрытые полутьмой, до последнего не открывая огонь.       Мы попытались рассредоточиться.       Я рванул колонне и спрятался за неë.       Солдат было шесть или восемь.       Началась перестрелка. Солдаты разбежались в стороны, стараясь окружить нас, мы же постепенно отступали к середине холла, прикрывая друг друга. Марти убил двух солдат, а Келли ранил одного. Я тоже прикончил одного солдата, когда тот менял обойму.       — Патроны кончились! — закричала Нелли. — Блять!       Она подскочила к убитому солдату и схватила его автомат. Еë вот-вот застрелили бы, если бы не Барни, который точным выстрелом вышиб солдату мозги. Или что у них теперь вместо мозгов.       Наконец всë стихло. Последний солдат упал. Никто из нас не был ранен. Я посмотрел на Фримена — тот стоял над мëртвым солдатом и с вниманием разглядывал его.       — Гордон, у нас нет времени, — сказал Барни. — Собираем боеприпасы и вперëд!       — Долбанная лотерея! — сказал мне Кейли. — Сейчас нам повезло, но ещë одну стычку мы не сдюжим.       — Посмотрим. — Это всë, что я мог сказать. Внутренне я был согласен с Кейли.       Мы пошли по предложенному Фрименом пути. Войдя в коридор, мы оказались в тщательно выверенном геометрическом царстве Альянса. Старая кладка перемежалась с бирюзового оттенка металлическими стенами, гигантскими пластинами, перекрывающими какие-то проëмы. В этих блестящих, безжизненных поверхностях — бессмертие с лицом гибели. Мы наблюдали свои отражения в иноземной архитектуре. Она будто смеялась над нами, показывая, во что мы превратились. Показывала прошлое, показывала настоящее и пророчила полный крах, невозможность будущего. Мы уже мертвы.       Найдя лестничную площадку, мы поднялись наверх.       Проверив проход, Марти дал знак продвигаться дальше.       — Где-то на этом этаже должен быть энергетический блок, — прошептал Барни.       Вдруг в тишине раздался возглас:       — Эй! Выпустите нас!       Мы с Кейли переглянулись. Марти сказал нам проверить служебное помещение, которое находилось слева от нас.       Внутри было пусто. В дальней части помещения, от потолка до пола огороженной силовым полем, находилось двое повстанцев.       — Тут заключённые, — сказал Кейли и позвал Барни. Тот, поколдовав над панелью управления, выпустил повстанцев.       Прогнозы Барни сбылись. В Нексусе мы могли найти подкрепление.       — Как вам удалось прорваться сюда? — спросил один из бывших заключëных.       — Через парадную дверь, — ответила Нелли. — Найдите себе оружие, нам нужна подмога.       Фримен нашëл помещение, в котором, по его словам, должен находиться энергоблок. Мы двинулись туда.       Затишье притупляло чувства. Приходилось заставлять себя сконцентрироваться. Начинали мерещиться различные шумы, похожие то ли на топот сапог, то ли на звуки переговоров по рации. Враг мог появиться где угодно, напасть из-за любого угла.       Мы нашли энергоблок. Он находился в просторном помещении, которое, видимо, являлось раньше рабочим кабинетом или типа того. Марти предположил, что это отдельный зал для выставок. Мы пришли к мнению, что здание Нексуса всё-таки было музеем, а не судом, впрочем, я в судах никогда не был. Каждый коридор отделан, через каждые несколько шагов вдоль стен стояли бюсты на высоких постаментах. Нортон заметил, что в музеях ему часто бывало скучно. Я вообще не помню, водили ли меня в музеи.       — Сюда бы грави-пушку, — сказал Гордону Барни.       — Дома забыл, — коротко ответил Гордон и приказал всем покинуть помещение, после чего швырнул под энергоблок связку гранат, предварительно сорвав чеку.       Мы ринулись в дальний конец коридора.       От взрыва пошатнулись стены и пол. На головы посыпались пыль со штукатуркой. И как по команде на нас двинулся очередной отряд Альянса. Солдаты появились будто из ниоткуда и практически застали нас врасплох.       Вести бой, ориентируясь при этом на едва знакомой местности, чистой воды самоубийство. На разведку уходило совсем мало времени, мы бились, как безумные, и, наверное, только безумие помогало нам продвигаться дальше. Жалеть раненных и оплакивать убитых было некогда. Улица за улицей мы продвигались всё глубже в центр города, который мало кто знал. Те старожилы, которые ещё помнили этот город до того, как он стал Сити-17, давно умерли или просто уехали. И теперь наш путь достиг своего апогея — как слепые, пробирались мы по логову врага.       Конни, кого мы освободили, стрелял неплохо, но слишком торопился. Половина обоймы у него уходила мимо цели. Чего не скажешь про Шеннона. Этот парень был куда более опытным бойцом.       И всё же полоса удач минула нас. Нортона убили. Солдат снёс ему башку, и месиво из мозгов, осколков черепа и крови украшало ярко-красным пятном облупленную стену бывшего музея.       С Нортоном никто, кроме Нелли, знаком не был. Она молча смотрела на труп Нортона, и лицо её было непроницаемым, каменным.       — Земля ему пухом, — сказал Марти, и мы пошли дальше.       Некогда простить у жертв прощения. Наверное, стоя у самого подножия Цитадели, мы поймём, что выжгли свои души дотла, и ничего, кроме чёртовой пропасти из утраченных грёз и разочарований, там нет. Только бесконечная темнота, в которой совсем недавно горел свет, который и делал нас людьми.       Мы нашли второй энергоблок.       В Нексусе царила полная тишина. Словно и нет никакой войны, а мы — экспонаты этого долбанного музея.       Разобравшись с очередным энергоблоком, мы направились к последнему, но попали в засаду. Мы, как звери в капкане, оказались отрезанными в промежутке между западным и восточным крылом. Барни дал приказ собрать боеприпасы и рассредоточиться. Солдаты готовы были вот-вот прорваться.       Ещё одна бойня.       Мы заняли позиции.       Я укрылся за углом, вблизи от металлических стен. От них несло особым холодом, ни на что не похожим, потусторонним холодом. Я поднял автомат, приготовившись к атаке. Наконец двери поддались, и к нам нагрянули солдаты. Окуляры на их противогазах ярко светились в серой завесе. Пошла жара…       Целиться было трудно. Выглядывая из-за угла, постоянно думаешь, что получишь пулю. Паникуешь, рефлексы начинают подтормаживать, и тело слушается всë хуже и хуже. Стрелял я практически вслепую, вскидывая винтовку в сторону, где предположительно должен был находиться враг. Когда я вступил в Сопротивление, нас учили тому, чтобы в бою как можно дольше сохранять трезвый рассудок, чтобы видеть вообще, куда стреляешь. Начинается пальба — и инстинктивно начинаешь прятаться, скукоживаться, кажется, что ты пытаешься спрятаться в себе самом, в собственном теле.       Воздух прошивали свистящие нити, и пули вгрызались в бетон и отскакивали от металла, как искры. Иногда смертоносный свист проносился у самого уха.       Внутри у меня всё сжалось. Я пытался убедить себя, что бояться уже поздно. Умирать было не за что.       Я укрылся, чтобы перезарядить винтовку. Пара движений. Оружие Альянса никогда не давало осечек и работало идеально.       Марти, как обычно, бросался на врага без раздумий. Как бешеный бык, он рвался в атаку, укладывая одного солдата за другим. Казалось, этого человека смерть не любила, и пули всегда летели мимо него. Кейли, как и я, расстреливал солдат из-за укрытия. Фримен, меняя позиции, благо, ему помогал костюм, чем бы он ни был, с лёгкостью расправлялся с противником. У него были резкие, быстрые движения, выстрелы получались точными, складывалось ощущение, что этого человека в буквальном смысле обучали убивать. Моментами я замечал, что выражение лица у Фримена оставалось неизменным — холодным, напряжённым, — при всём том хаосе, что творился сейчас. Никакой паники, ни капли страха.       Мы выбрались из западни. Вокруг лежали трупы, а мы с трудом переводили дыхание. В воздухе висел острый запах гари и горячего свинца. На голову давила тёплая масса, будто мы находились в печи. Над полом клубился сероватый слой из пыли и дыма.       Конни был ранен. У него было прострелено плечо, и каждый раз, делая шаг, из лёгких у него вырывался громкий стон. Марти повторял ему, чтобы он реже дышал, так боль стихнет. Конни, скорее всего, не видел в этом совете смысла. Он понимал, что Нексус станет последним в его жизни пристанищем.       — Скорее-скорее, — подгонял Барни. — Остался последний энергоблок.       — Я всё меньше верю, что у нас получится, — сказал Фримен.       — Чёрт возьми, Гордон, тебе ли говорить такое после «Чёрной Мезы».       Фримен промолчал.       Что этот человек пережил в «Чёрной Мезе», мы могли судить только по рассказам Илая Вэнса, Айзека Кляйнера или самого Барни Калхуна. Обрывки воспоминаний, из которых становилось ясно, что в «Чёрной Мезе» Гордону Фримену пришлось пройти через ад, который и сделал его таким.       — Он здесь, — сказал Кейли, увидев комнату с энергоблоком.       — Да уж, сейчас будет весело, — сказал Барни, бросая гранаты под энергоблок.