Инженер путей Господних или Исполнитель

Флаги, купели, кресты и пеленки Одинокие волки и страшные звезды И остаться нельзя, и бежать слишком поздно… © Непорочное зачатие

Закат золотил верхушки трав. Ветер яростно рвал одежду, но Гейне наслаждался тем, как стихия бьет в лицо. Время, казалось, исчезло, и был только он — он и ветер. Древнее, чуждое всему человеческому чувство поднималось в груди, разжигало пламя в крови и очищало разум… Он мог бы долго так стоять, но комочек в его объятьях, замотанный в палудаментум, зашевелился и мягко замяукал. Гейне опомнился, кивнул сам себе и, отвернувшись от ветра, быстрыми шагами пошел к холму. Ветер цеплял его за полы рубашки, запускал когти в волосы и оставлял жгучие поцелуи на щеках. Спрятавшись за высоким камнем, Гейне выдохнул и опустил комочек на камень. Рядом объявилась Мэг и подала на вытянутых руках бутылочку, венчающуюся соской. Кивнув, Гейне сел рядом с комочком и выкопал из складок плаща маленькое личико. — Привет, дочь, — мягко сказал Гейне. Осторожно подняв ребенка, он принял бутылочку от эльфа. Она пила жадно, видно, проголодалась, или же молоко единорогов оказалось вкусным. Гейне отвлекся от дочери, огляделся. Это было подходящее место. Хорошее, чистое, здесь не чувствовалось влияния тьмы, не было нехороших убийств, не бродили призраки и неупокоенные, а вечно веющие ветра привносили буйный вкус жизни. Гейне ждал, пока истекут последние секунды, а после, когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, поднялся. Ребенок не был рожден в магическом браке, да и просто в доме, осененном благостью силы, не в его присутствии, но Гейне хотел, чтобы дочь была его — полностью. Кровью от крови, силой от силы, под небом единым… Первая звезда зажглась на небе, а следом — словно сверкающие бусины высыпали на подол красавицы. Гейне уложил дочь, и поднялся, чтобы раздеться. Он опустил на камень свою нательную рубаху. На ткань аккуратно, придерживая голову, опустил дочь. Гейне запел, встав на колени перед этим камнем. В песне не было слов, только интонация-плач, интонация-клич, радостный крик миру — «Смотри! Мое дитя пришло в этот мир! И этот мир не посмеет причинить ей вред!». Он пел, чувствуя, как его магия уплотняется, ложится ровным светом — слой за слоем — на кожу дочери. Пел, и к нему приходило знание. Юная магичка будет сильной, гордой и прекрасной. Взрывной, как огонь, и бесконечно мудрой, как океан. Сложная судьба ее ждала, и Поттеру предстояло дать ей так много, чтобы она выдержала, вынесла судьбу с достоинством. Вырастет она врачом, хорошим врачом, много жизней спасет. Родит двух внуков ему — девочку и мальчика. И погибнет достойно, в бою. Славная судьба, которой Поттер не сможет сопротивляться — это знание тоже оживало в нем. Ее выбор, ее жизнь. Когда песнопение почти свалило его истощением, Гейне резко оборвал его, вскочил, чувствуя, как от холода сводит все тело, и поднял ребенка на руки. — Смотри, мир! Вот дитя моей крови! Имя ей — Лилиан! Род мой — Гейне, крови Поттеров. Лилиан Гейне, смотри! Это — мир, и он будет любить тебя… Гейне укрыл ее такими заклятиями и обрядами, что сам мир трепетно дрожал от ее дыхания. Маленькая леди, не Поттер — но Гейне. Когда закат снова позолотил верхушки трав, это затерянное меж холмов и пустырей местечко вновь опустело. Ветер, потерявший своего компаньона, взвыл яростно и кинул горсть песка и сора на широкий плоский камень. Тот остался совершенно равнодушным, как и сотни лет до того, только чуть сверкнул в последнем луче, что бросило солнце. Возможно, когда-то он сможет совершить чудо. Когда настало время вернуться, Катарина выбежала к нему в коридор, испуганная, встрепанная, всхлипывающая, исхудавшая — словно бы ждала под дверью. — Где ты таскал ее, сукин сын?! — заорала она, но осеклась и разрыдалась, протягивая тонкие ручки навстречу замотанному в шелк и парчу младенцу. Пришлось заглянуть в свой домишко перед тем, как идти к Катарине. Хотя бы захватить положенные матери артефакты. — Назови ее Лили, Кэти, — попросил он мягко. Передал дочь на руки. — Лилиан Гейне. Через поколение в нашей семье рождалась юная леди Лилиан. — А ты? — спросила вдруг зло и цинично Катарина. — А ты не останешься? Скажешь, как назвать ребенка и сбежишь, поджав хвост? Гейне ухмыльнулся криво и болезненно. — Ты согласна поменять фамилию? — А ты думаешь, я справлюсь одна? Гейне замер на секунду, его губы машинально растянулись в вежливой улыбке. Ему много чего хотелось сказать. Часть из этого — матом. — Отлично, моя леди, — вместого этого он улыбнулся еще шире, счастливее, приобнял за хрупкие плечи, поправляя какую-то драную шаль. — Я счастлив, что ты наконец сдалась. — Ты не слишком-то уговаривал, — пожала плечами Катарина и, прижав к себе дочь, опустилась на кровать. В ее палате не было других рожениц. Уж это Гейне смог организовать быстро. — Как ты себя чувствуешь? — спросил Гейне. Он зацепил стул за спинку и развернул к себе, чтобы сесть. — Паршиво. Роды длились часов четырнадцать. А потом ты забрал ее — я даже не успела прийти в себя. Гейне поймал ее взгляд и случайно провалился в этот ад — опять! — когда-то ему пришлось пережить это с Джинни, так что был он аккуратным, и старался держаться от рожениц подальше. Выпутав сознание из этой хаотичной пучины боли и стремления, он внезапно понял, что роды… роды длились ровно столько, сколько занял его поход к Граалю. Гейне зажмурился и выдохнул. Как же он устал. — А ее, кстати, куда забрал? — спросил Кэти, опуская взгляд на ребенка. Словно боялась, что та исчезнет, как сон. — Показал тем, кто сможет прийти ей на помощь, если с ней что-то случится. Тебе, прости, помогать не станут. Только ей. — Небось, бандиты какие? — Да нет, — рассмеялся Гейне. — Бери выше! Правительство! Сказал и не соврал. Фактически — правительство и будет гарантом неприкосновенности малышки. Совсем уж зарваться не дадут, но любой служащий государства ее теперь прикроет. Вот такое интересное дело получилось из месячных воззваний к магии. Гейне так дважды делал — с младшими. С Лили и Алом. Старших не додумался. Да и не знал о такой возможности. Ал-то вырос нормальным человеком, а вот Лили… Боевая мадам получилась. Взломщик проклятий. Опасность, риск и постоянный поиск проблем на собственную голову — все это была Лили. Она первого ребенка-то родила в сорок. Во время заварушки с драконами-ренегатами. Ребенка Гейне лично из-под огня вытаскивал. А потом отходил Лили любимым ремнем по обожженной заднице. Мужу ее сказал. Хорошо так сказал, много, с выражением. Катарина промолчала, смотря немного странно, но кивнула. А потом зевнула. — Спать хочу, — сказала она. — Сложно это, восстановиться после родов… Медсестра, по воле магии не заметившая отсутствие ребенка, появилась в палате утром. Заметила замершего у окна мрачной горгульей Гейне, который был одет по местным меркам дорого и слишком вычурно и насторожилась. Гейне слегка поправил свою внешность, так, чтобы выглядеть лет на двадцать. Он должен был запомниться, но не насторожить. — Как себя чувствует моя невеста? — спросил он суховато и требовательно, но предусмотрительно понизил голос. — Кто вас сюда впустил? — так же тихо спросила медсестра. — Боже, я спросил совсем другое, — покачал головой Гейне и, стремительно шагнув к медсестре, подхватив ее под локоток, провел к выходу. — Выйдем. Медсестра — крупная седая женщина лет пятидесяти — дождалась, пока Гейне закроет за собой дверь, и снова задала свой вопрос. — Как вы сюда попали? Отделение закрыто. — Нет ничего невозможного, — отмахнулся Гейне изящным движением кисти от запястья. — Отведите меня, пожалуйста, к ее врачу. Медсестра покачала головой. — Ничего не выйдет, мистер. Врачи принимают роды круглосуточно, дети не станут ждать, пока вы с ним наговоритесь. Гейне улыбнулся уголками губ и сделал легкое внушение. — Как скажете, сэр, — кивнула медсестра и, развернувшись, неторопливо повела его куда-то вглубь коридора. Вовсе врач не принимала роды. Это была уставшая женщина неопределенного возраста в мятом халате. Она медитировала, подперев кулаком подбородок, над полупустой чашкой с отваром, пахнущим ромашкой на весь кабинет, и пыталась заполнять какие-то бумаги. — Родственник Катарины Блум, — объяснила его присутствие медсестра и даже заходить не стала — неторопливо уплыла куда-то в другое место. — Медсестра ошиблась. Я жених. — А она — акушерка, — подняла сонные глаза врач. — Сестра-акушерка. Что вы делаете в отделении? — Хотел выяснить, как Кетти себя чувствует, и как прошли роды, — Гейне не стал стесняться, прошел внутрь и сел на шаткий даже на вид, потертый стул. — Для этого есть более удобные часы — часы посещения. Гейне вздохнул. — Я должен буду отлучиться на какое-то время. Вместо себя оставлю друга… несколько друзей. Поэтому мне надо бы лично уточнить, каково же состояние Кэти и надо ли что-то предпринимать. Врач тяжело вздохнула. Отставила чашку. Нашла на столе очки в проволочной оправе, покопалась в бумагах. — Роды прошли быстро, легко, без осложнений. Ребенок здоров. Мать тоже. — Что мне еще нужно знать? — спросил Гейне, закидывая ногу на ногу. Врач снова вздохнула, потеряв, по-видимому, надежду от него избавиться. И все же придвинула обратно чашку. Спустя полчаса Гейне передал в руки невыспавшегося, всклокоченного мужчины, который подъехал на чадащем автомобиле к госпиталю, небольшой мешочек с золотом и письмо. — Спасибо, что откликнулся. — Я тебе должен намного больше, Гарри, — ответил Абрахам. С другой стороны автомобиля хлопнул дверью молодой мужчина с копной полуседых кудрей. Он ярко улыбнулся и пошел к Гейне, раскинув руки. — А-а, мой таинственный могущественный спаситель! — воскликнул он и затряс руку Гейне. — Я — Якуб, а ты — Гарри, Абрахам мне сказал. Мы присмотрим за твоей малышкой, можешь не переживать. С нами она будет под надежной охраной. — Катарина Блум, восьмая палата. Дочь, — отчитался Гейне. Якуб бросился его поздравлять и хлопать по плечам. Абрахам только улыбнулся. Тянуть было нечего. Гейне, кивнув мужикам, пошел быстрым шагом в сторону дороги. Пора вернуться в Хогвартс. Закончив с официальной частью, где его ругали, жалели, опять ругали, объясняли то, в чем он неправ, Гейне наконец смог добраться до спальни. Больше всего он сейчас мечтал поспать часов двадцать, и так, чтобы его не дергали. Однако в спальне царила нервная, напряженная тишина. Саша и Флоран расположились на одной кровати и жались друг к другу, как перепуганные воробьи. Ждать такого поведения от семнадцатилетних парней было бы странно… Гейне тяжело опустился на кровать и в упор уставился на слегка бледного и неестественно спокойного Флорана. Чувствовал Гейне себя сейчас совершеннейшим стариком — словно бы висели щеки, морщины прорезали лоб, тяжесть в голове не давала нормально думать, а тело разваливалось… Саша, лежащий навзничь на кровати, что-то пробормотал в подушку и мотнул ногой. — Староста, — бесстрастно сказал Флоран. — Том Риддл, — добавил Саша, повернув голову так, чтобы было слышно. — Что случилось? — спросил Гейне со вселенской устальстью в голосе. Еще и эти проблемы разгребать не хотелось.  — Староста — легилимент, — скупо сказал Флоран. Подумал и добавил: — Хороший. — А еще он умеет накладывать Обливиэйт, — добавил Саша. — А я умею его незаметно отбивать. — Так, — кивнул Гейне. Флоран какое-то время молчал, потом наконец сказал, иронично изогнув губы: — Ну теперь он знает, как ты покинул школу три дня назад. — Ты можешь выложить все разом? — Гейне бы вспылил, если бы у него были силы. Но сил у него не было, поэтому он расслабил спину и упал на кровать. — Ты апарировал, — принялся докладывать Саша. — Мы поставили в известность профессора Слизерина, что тебя вызвали по родовым делам. Пришел Риддл. Залегилиментил Флорана, меня не заметил. Потом попытался накинуть обливиэйт, я его отбил и поспешил подойти к Флорану, чтобы отвлечь Риддла. Все. — К чему траур? — Я плохо переношу легилименцию. Очень. А еще чувствую себя, как девушка после первой брачной ночи со стариком. — Образно, — хмыкнул Поттер. — Медитации и построить кокон магии вокруг перед сном, чтобы кошмары не мучали. Хочешь обливиэйт? Флоран фыркнул. А потом расхохотался, хватаясь за виски. Как же у него, наверное, сейчас трещала голова…