Инженер путей Господних или Исполнитель

— Грааль даётся достойным. Помнишь? Артур слабо улыбнулся. Вскинул голову — в отчаянной попытке сбить слёзы. Сказал: — Уже не осталось достойных, мой верный слуга. И я — самый последний из тех, кто вправе коснуться Грааля. Ибо я послал вас всех… зная, что лишь я бессмертен. Ибо я… я… С. Лукьяненко «Линия грез» Ты чуть не забыла, зачем ты здесь, Последний единорог. В. Бородина «Последний единорог»

С самого утра понедельника Поттер не мог найти себе место. Это было начало предпоследней недели перед экзаменами, все седьмые курсы пребывали в неудержимой панике, а Поттер за завтраком почувствовал себя так, словно его сейчас стошнит — резко заболело в солнечном сплетении, потянуло низ живота, сердце то ускоряло, то замедляло бег. Игнорировать симптомы было не в его стиле, но тут словно еще и по голове дали — напало какое-то тупое онемение. Однако Поттер нашел в себе силы, делая вид, что слушает лекцию, поразмышлять о том, это симптомы отравления или проклятия. Потом сил на это не осталось. Едва осознавая себя, он досидел до конца пары, а после, махнув однокурсникам рукой, поплелся в подземелья в кровать, а не на следующую лекцию у Дамблдора. Боль нарастала, крутило суставы, тянуло, казалось, каждый нерв, а кожа при любом прикосновении, болела, как оголенная рана. Поттер, добредя до кровати, свернулся калачиком и призвал свою магию. Та отзывалась неохотно, словно пребывая не здесь. Поттеру послышался треск и грохот, боль навалилась сильнее. — Да что это, су-у-ука, кто ты, почему? — прошептал он, чувствуя слезы на глазах. Боль смешивалась, открывая свои новые паршивые грани Поттеру, баюкала его в пылающих объятиях и ласкала, как помешанная любовница. В какой-то момент агонии к нему пришло откровение. Он знал. Ему нужно было попасть в одно местечко из прошлой жизни. Только там могло прийти спасение. — Блядский Мерлин, — прошептал Поттер и повернулся, чтобы спустить дрожащие ноги с кровати. Потом сел. — Понесло же этих ебаных римлян… что кельтам стоило подохнуть сразу, как пришли римляне… Мир кружился и качался, цветные пятна захватили серую реальность Хогвартса, а боль туманила разум. Поттер повис на ком-то, кто с готовностью подставил плечо, и сжал виски. — Надо аппарировать. Я так умру тут, — сказал он. — Тебе надо в больничное крыло, — ответил ему голос. — Нет смысла, ты же понимаешь, — ответил Поттер больше себе, чем кому-то. — Я их тут всех поубиваю, да и сам кончусь. Надо, надо, надо… ебическая сила. Чтоб этому Мерлину с кельтами ебаться в конопле. Вот нахуя они.? Вот какого черта я поперся туда? Артура бы позвали, почему я? Больше сил на разговор не осталось, и Поттер едва перебирал ногами, иногда опираясь на стены, иногда — на подставленное плечо. Плечо оказывалось то справа, то слева, весьма удачно, ибо штормило его совсем уж сильно. Повеяло свежим воздухом. Поттер распахнул глаза и запрокинул голову. — Небо… *** Дорога в пещеру, по которой он почти полз, не отложилась в памяти Поттера. Набор ярких пятен каких-то действий, вспышек боли и осознания, что игнорировать проблему — не лучший выход — явно не то, что можно внятно изложить. Под конец, уже в пещере, Поттер опомнился, отчаянно ища, чем бы порезать ладонь. А после, осознав, схватился за остро заточенный камень. На какое-то время блаженное «ничто» охватило его, а потом сознание рывком очистилось. Нигде ничего не болело, голова была чистая и трезвая, а ломота кое-где в теле явно была спровоцирована синяками и падениями. Потом Поттер осознал, что смотрит на то, как из разорванного камнем запястья льется кровь. Он находился в пещере, чьи невысокие в общем-то своды неясно почему излучали рассеянный белый свет. Прямо посередине пещеры был камень — настолько большой, что на него можно было бы положить лошадь, а на камне… на камне стоял серебряный кубок тонкой чеканки. Он излучал такой же мягкий свет, что и своды пещеры, которые поддерживали над собой грубоватый и полуразвалившийся маленький замок. Поттер никогда не разглядывал кубок пристально, но мог бы по памяти нарисовать все сцены, которые были на нем изображены — знаковые моменты магии в жизни людей. Грааль. Это был Грааль. Священная сущность — то, из чего испили от магии люди. — Блядь, — прошептал Поттер почти испуганно. — Я… клялся. Я же клялся. Защищать. Вести. Направлять… Но так давно. И не здесь. Грааль все мягко светился. — Светом солнца и звездного свода, кровью отца, именем рода, властью несбывшегося, даром прошедшего… — прошептал он, купая руки в пламене. — Неужели ты помнишь? Как так? Почему же призвал меня? Поттер вдруг понял, что силы, которые утекали от него — по капле, мучительно, медленно утекали — возвращаются. Так же мучительно, томительно-медленно, они постепенно возрождались — наполняли огнем кровь, согревали и дарили успокоение. Он испытывал доверие. Чистое, хрустальное, хрупкое доверие к Граалю. А изнутри, из самого средоточия личности Поттера билось, кричало, плавило силы пламя неукротимого страха. Грааль затягивал. Они, рыцари Грааля, держали его, это пламя, вместе. Двадцать четыре существа. Великих, прекрасных магов. Двадцать три. И Поттер, привычный к тому, что влезает во все проблемы — случайно и неотвратимо. Попал он в круг величайших, от чьего желания дрожала сама реальность, случайно. Как обычно. И был он там на побегушках. Держали его, как младшего, за бестолочь и слабака. Почти сквиба, так и обзывал один старик, шипя сквозь почерневшие от злости губы: «Скви-иб, презренное мугродье, тварь, которой посчастливилось получить защиту священного пламени». Не будь ее, защиты, Поттер давным-давно был бы мертв. Или носил рабский ошейник, выслуживаясь и восхваляя хозяина почище домового эльфа. Но Поттер не просто так носил с тех пор на гербе восстающего единорога — вздыбленного, белого, как сам свет, единорога, противостоящего хищному, золотому, как солнце, льву. Грааль подчинял. Поттер почувствовал, как подгибаются колени, как клонится к земле голова. Грааль призвал своего хранителя, самого слабого, самого молодого, самого неопытного. Слишком давно у него не было рыцарей, слишком давно никто не купал ладони в его священном пламени. Никто не призывал его, не нес в своем сердце, не благословлял им больных и калечных, не выжигал скверну с поверхности земли. Душа Поттера заходилась в плаче и крике. Он не хотел, не хотел этого, он ненавидел Грааль всем сердцем, он ненавидел, боялся, и восхищался. Восхищался. Любил. Был готов оберегать ценой своей жизни, чужой, ценой сотен, тысяч жизней. Да, Грааль — овеществленная магия, самое святое в жизни любого мага, но Поттер всегда старался оставаться человеком, а не магом. Он мечтал. Надеялся уйти из-под сени благословенного пламени тогда. Там, в будущем. И сейчас Грааль ненадолго потерял его из виду, он мог спастись! Если бы только не был столь самоуверен и беспечен. Надменен. В голосе его, возносящемся к сводам пещеры, слышался плач, горечь и смирение. Он не смог тогда, не сможет и сейчас противостоять Граалю. Не могли и другие, те, кто сильнее и лучше, что он — букашка рядом с ними — может? Поттер восстал над кубком, полном синеватого, легкого пламени, чувствуя, как плывет на мгновение реальность. Что это не он, а великолепный, величественный единорог восстает вверх, возносит копыта. — Славься, Извечный, — прошептал он. — Правь мною, возьми меня, прими меня к себе, Извечный, Священный, Великий! Хрустально-прозрачная слеза, сорвавшись с ресниц, упала в огонь и тут же исчезла, поглощенная небольшой вспышкой. Грааль любил подношения своих рыцарей. Поттер опустил ладони в пламя и, набрав его в горсти, омыл лицо. Пламя, никогда до этого не жалившее Поттера, внезапно зажгло кожу, а потом и быстро перетекло под нее, побежало по венам, да так, что Поттер заорал от боли. Боль и пламя, потекшие в крови, заставили Поттера упасть и скорчиться. И только кубок — тонкой выделки серебряный кубок со сценами из жизни магии — безмолвно стоял над ним, катающимся от боли по полу пещеры. Это было настолько нестерпимо, что на мгновение в мыслях Поттера мелькнул мысль убить себя — это же так просто! И за эту мысль Поттер поплатился — боль стала еще невыносимей, а тело потеряло возможность шевелиться. Мгновения превращались в вечность, не было больше ничего, кроме темноты, ужаса и боли. Но вот боль прекратилась — резко, как отрезали. Поттер почувствовал необходимость снова омыть лицо. Он со страхом набрал горсть пламени, но боли не было. Огонь, словно прохладная вода, омыл кожу, забирая с собой все последствия боли — никаких ее отголосков не осталось в мышцах. — Гляди, Грааль, я пришел к тебе — Герман Гейне, плоть плоти этого мира, кровь крови его. Рожденный будущим, я — дитя настоящего. Прими же меня. Почувствовав, как что-то изменилось — в нем самом и окружающем его мире — Поттер опустился на пол и тяжело вздохнул. Он ненавидел Грааль. Он ненавидел круг рыцарей, где его частенько шпыняли и проклинали. А теперь он был единственным рыцарем, и должен был возродить круг. Возглавить его. Синее пламя вдруг почти угрожающе качнулось из чаши в сторону Поттера, и тот вжал голову в плечи. Но ничего не произошло — только появилось ощущение, что его погладили по голове.