Инженер путей Господних или Исполнитель

— Вот какого же, собственно, хуя, Селвин! — простонал Роули, вручную полируя шестой кубок. Тряпка отвратительно воняла полиролью. Кожу рук щипало. — Я вовсе не виноват, — отозвался Селвин. — Эти ваши одинаковые двери вводят в заблуждение. Издали послышалось эхо шагов, потом из-за поворота в распахнутые двери зала наград влетела Эмелина Пирс. — Попрошу не отлынивать, джентльмены, — бросила староста предупреждающий взгляд на Долохова. Тот прикрылся кубком и обезоруживающе улыбнулся. — Барышня, вы так прекрасны сегодня, — он улыбнулся так широко, что на щеках появились ямочки. — И, конечно же, мы не посмели бы отлынивать, лишь бы не видеть гнев в ваших прекрасных очах. — Однако же, Долохов, я не вижу, чтобы ваша работа продвигалась. — Я помогал Роули, — кивнул тот на товарища, что сейчас старательно возюкал тряпкой по уже натертой поверхности. — Эй! — отозвался Роули. — Ничего подобного! — Я помогал расставить твои кубки! Селвин, Долохов, Роули, странно задумчивый Флоран Церцис, как всегда тихий Ямото, бледный от отравления алкоголем Эймс и Медоуз. Они были все тут, в пыльном Зале наград, где гобелены и флаги перемежались стойками с кубками, какие-то небольшие стеллы сменялись обелисками, приволоченными, похоже, со Стоунхенджа, деревянные и железные щиты соседствовали мечам и копьям… Все были тут. Кроме Гейне. Риддл так и сказал в тот вечер: «Вы будете отрабатывать под присмотром Пирс. Все, кроме Гейне. Ты, насколько я знаю, неплох в нумерологии, профессору Розье требуется ассистент…». Хорошо, что Риддл не стал говорить декану, почему назначает такому количеству семикурсников отработки. Хорошо, что декан доверял Риддлу самому придумывать и приводить в действие наказания. Узнай декан о пьянстве, одним лишь залом Наград они могли не отделаться. — Интересно, как там бедняга Гейне… — прошептал под нос Селвин. Пирс пожала плечами. — Вы демонизируете профессора Розье. — Разве? — удивился Эймс. — Он совершенно жуткий, невыносимый тип. — Он просто требовательный. Это стиль преподавания. Эймс фыркнул. — Розье не требовательный, а придирчивый. Ему словно чужие страдания нужны, — влез Селвин. Все посмотрели на него. — Что? Это же заметно. — Ему просто девушки не дают, — прошептал под нос Долохов так, чтобы не услышала Пирс. Но она услышала — эхо в Зале наград предательски донесло эти слова до всех. И под возмущенное шипение Пирс мальчишки рассмеялись. Хоть что-то хорошее было в этом дне. Это оказались бумаги. Среди учеников ходили ужасающие байки про отработку у профессора Розье. Нелюбимый, мол, третий сын главы рода Розье, едва ли не бастард, поголовно ненавидел юную поросль магической Англии. И чуть ли не хлестал огненными розгами он нарушителей, и использовал на них круциатус, и заставлял под Империо участвовать в кровавых ритуалах. Поттер встречал каждую байку нарочито унылым видом, охал, ахал и делал большие испуганные глаза. Внутренне он смеялся. Наверное, такие слухи подогревало то, что Розье к себе на отработку почти никого не брал — если и попадали к нему, то крайне редко и все всегда молчали о том, что делали Так что сидел сейчас Поттер и уныло глядел на стол, заваленный бумагами. Скучная секретарская работа — от нее он отделался, перенесшись сюда, в двадцатый век. Иногда на него нападало вдохновение, и такая работа спорилась, легко и просто решались все эти бумажные дела. А иногда… вот как сейчас. Уж лучше со шваброй пройтись по коридору под едкие смешки сокурсников. Впрочем, работа была знакомой, так что Поттер принялся пробегать глазами строчки писем, записок, каких-то докладных и финансовых отчетов. Раздухарившись, он даже набросал черновик ответа на один из отчетов из, видимо, принадлежавшего Розье магазинчика артефактов и всякой мелочевки. Потом опомнился, хотел, было, незаметно смять и спрятать в карман черновик, но махнул рукой. И так уже нарисовался, хрен сотрешь, что теперь конспирацию лишнюю разводить. Лишь бы к стенке не приставили. Розье сидел тут же. Разбирал такой же заваленный стол, только там преобладали письма. Поттер, отложив очередной отчет, подпер голову кулаком и уставился на преподавателя. Тот был чем-то взволнован, безотчетно улыбаясь уголками губ. Лицо его в это мгновение преобразилось, являя миру что-то сугубо личное, беззащитное. «День рождения у него, что ли? — смерив оценивающим взглядом ту кипу писем, что отчетливо клонясь вправо, громоздилась перед Розье. — Или помолвка?» Поднапрягшись, Поттер вспомнил, что не видел в газетах никаких брачных объявлений. Здесь они были еще распространены, и каждая, даже самая бедная семья старалась обязательно подать объявление о браке или помолвке. Розье, добравшийся до последней строчки, вдруг ядовито, зло ухмыльнулся, теряя любой намек на уязвимую невинность. Он поднял голову, окинул Поттера неясным взглядом, и спросил, откидываясь на спинку стула. — Вы были когда-нибудь влюблены, Гейне? Поттер повторил его усмешку. — Дважды. — И как, счастливо? — Дважды — взаимно. О счастье можно вещать лишь со стороны. Вы скажите, взаимность — это счастье? — Дерзите, Гейне. — Ничуть. Я, видите ли, могу судить только о том, что видят мои глаза. Все эти слухи и события прошлого мне неизвестны. — А никто вас уже чужаком не считает… — опасно прищурился Розье. — Говорят, в школе полно шпионов. — И я готов назвать с десяток тех, кто сообщает информацию куда-то за пролив. И еще человек двадцать из тех, в ком я сомневаюсь. Вот только я сирота, переписку веду местными совами, зеркал для связи не использую, а Протеевы чары легко блокируются большой водой… Розье сощурился и задумчиво помолчал. Поттер почувствовал касание легилименции и тут же поднял щиты. Они друг другу улыбнулись как две зубастые акулы. Поттер молча вернулся к своей отработке. Розье, умостив подбородок на ладони, принялся за ним наблюдать, весьма непедагогично прихлебывая вино из бокала. Откуда он его выудил, Поттер не уловил. Возможно, прятал за стопками корреспонденции. В общем не было в Розье ничего ужасного. Просто крайне заебавшийся мужик, на которого повесили множество обязанностей — что семья, что работодатель. Снейп на минималках. Поттер бы тоже озлился и ни с кем любезно не разговаривал, если бы его заставляли обрабатывать такое количество корреспонденции. Встречали его как героя. Поттер плюхнулся в кресло, бережно опустил левитируемый поднос с пирожными на столик, и спросил: — Вы так рады, что я выжил? Или вас приводит в ажитацию пирожные? — Конечно же, мы рады, что ты выжил, — отозвался Долохов, протягивая обе руки за пирожными. То, на котором сверху была кремовая розочка, он взять успел, а с крохотным сахарным единорогом прямо из-под его носа увел успевший в последнюю секунду Флоран. — Эй, Церцес! Единорог мой! — воскликнул Долохов возмущенно. Он запихнул корзиночку целиком в рот, отчего стал похож на страдающего жадностью бурундука, и погнался за Флораном. Поттер развалился в кресле, принял наколдованный чай от Роули и прикрыл глаза — от напряженного занятия бумагами в тускло освещенном помещении болела голова. Позволив боли на несколько мгновений захватить все его существо, Поттер встряхнулся и, сделав три глубоких вдоха для концентрации, пропустил по меридианам магию, выжигая всю эту пакость на корню. Открыв глаза, он обнаружил, что диспозиция изменилась. Неподалеку от него расположились четверогодки, секретничая под слабенькими чарами «оглохни», а его приятели переместились к камину, подумав, что он спит. Поттер остался в одиночестве, считай. Вставать ему было лень, так что, поведя шеей, чтобы ее размять, Поттер закинул руки под голову и уставился в потолок. Отблески камина рисовали на волшебном потолке переменчивые тени, издалека эхо доносило высокое сопрано — какая-то девчонка, старательно выводя высокие ноты, пела нечто очень знакомое, такое ностальгическое… Один из четверокурсников порывисто схватил второго за запястье, чем привлек внимание, и принялся что-то очень активно ему втолковывать. У Поттера никогда не было положительного примера в детстве — по крайней мере, никто делом ему так и не смог доказать, что подслушивать нехорошо. Так что сейчас, повинуясь слабо шевельнувшемуся в душе чувству любопытства, он прикрыл глаза и беззвучно шепнул формулу проникающих чар. — И она с ним сбежала, — взорвал спокойную тишину высокий голос, — а в итоге оказалось, что это не сын Руквуда, а он сам. Старик в теле подростка! — Он вселился… в тело своего сына? Это вообще возможно? — удивленно проговорил мальчик, удивленно распахнув глаза. — Это магия, Сэмми, ты что. В древних книгах можно найти не только обмен телами! — Фу… отвратительно. Представь, ты дружишь с человеком, который притворяется тебе одногодкой. Ты же доверяешь ему, а он ну… это… — Да ладно, еще дружишь, — отмахнулся первый подросток. Поттер скользнул по нему взглядом — рыжий, с веснушками, но напоминающий длинным носом и высоким лбом Скримджера. — А представь — это самое?! Сначала Поттер фыркнул. Потом рассмеялся, поднялся из кресла единым гибким движением, сам себя чувствуя мощным змеем, и ушел к камину. «Это самое» со стариком, ну надо же. Вечером, перед сном, когда все занялись своими делами, а Поттер просто валялся на кровати, задумчиво поглядывая в сторону дневника Т.М. Риддла, который он для конспирации завернул в коричневую кожу, к нему на край кровати опустился Флоран. Был он уже в пижаме, поэтому, скинув тапки, уселся, скрестив ноги. И посмотрел внимательно. — Тебя чем-то расстроил тот рассказ о старике в детском теле. Чем? — Ты подслушивал. — Поттер лениво перевернулся на бок и подпер голову кулаком. — Как и ты. — Ну… я подслушал случайный разговор в гостиной. А ты подслушивал, чем занимаюсь я. — Не думал же ты, что я оставлю тебя в уязвимом положении в гостиной без присмотра? — Флоран скопировал его позу и откинулся назад, опираясь на локоть. Получилось что-то похожее на инь ян: Флоран в светлой очень сдержанной пижаме, и Поттер в своей черной с машинками — образовали эдакий круг. Метафизическое начало всего сущего. Равновесие созидания и разрушения. — Грустно, что… — начал Поттер и замолк. Он не знал, как сформулировать ответ. В голове крутились дурацкие мысли, и не было ни одной дельной. — Что она обманулась юношеским лицом? — Нет, знаешь, люди — они всегда люди. Хоть тебе пять, хоть тебе пятьдесят. Да, опыт много решает, но не все, есть же изначально очень сдержанные, хитрые дети, которых сформировала среда воспитания. А есть взрослые — которые ведут себя хуже детей, несдержанные, резкие, порывистые, которые идут на поводу у своих желаний. И посади ты любого человека в подростковое тело, он же будет поступать, как подросток — тело же многое решает. — Ну они были не равны, — подумав, отозвался Флоран. — А если ты хочешь любви, то ты должен быть на равных с партнером. — Разве хоть в чем-то люди равны? У каждого свой опыт, свои стартовые возможности. Так и в любви. — Нет. Подожди, — внезапно завелся Флоран. — Если ты старик, то ты умеешь соблазнять девочек. Умеешь говорить красивые вещи. Девчонке, когда она выскочила замуж за Руквуда, было пятнадцать. Руквуду, если верить этим слухам — под семьдесят. О каком равенстве тут можно говорить? — Слушай, если ему семьдесят, то у него должен быть эквивалентный опыт. Пятнадцатилетние девчонки просто его не заинтересуют! Поттер обнаружил, что он уже сидит, и втолковывает все это, нависнув над Флораном, который лежал и восторженно сверкал глазами. Мгновенно успокоившись, Поттер хмыкнул. — Ладно, меня просто бесит тема воскрешения. Тем более в тело сына. Насколько надо не ценить своего ребенка… — Говорят, в детстве Руквуд был тем еще уродом, — потянул Поттера на себя Флоран. Тот свалился не сверху, рядом, и удивленно поднял брови. — С психикой что-то не то, топил котят, душил голубей, сжигал домовиков, — Флоран скользнул взглядом куда-то вправо. Поттер тоже решил глянуть. Там стоял Роули. Бледный и потерянный Роули с яркими красными пятнами на щеках. — Да ладно? — произнес удивленно Поттер одними губами. Флоран ухмыльнулся. Ну полное «это самое».