Инженер путей Господних или Исполнитель

Мэри Веллингтон остановилась, отстав от подружек, и, оглядевшись, скользнула в темную нишу. Все дело в том, что она так и не научилась чаровать палочкой простейшие вещи, помогающие, к примеру, поправить чулок или сменить цвет окантовки на пиджаке. Сейчас дело было именно в сползшем чулке. Вот и пришлось ей прождать весь урок, а потом постараться как можно незаметнее отстать от подруг. Еще раз оглядевшись и с особым пристрастием осмотрев картины, Мэри задрала юбку и принялась пристегивать липучку к поясу. В темноте ничего не было видно, но зажигать люмос — все равно что кричать: «Загляните сюда, в этот альков!». Оправив юбку, Мэри выглянула из ниши. Никого. Она успела дойти до ближайшего окна, когда позади раздались шаги. Шли слизеринцы, седьмой курс — гордый разворот плеч, высокие, красивые и как всегда немного надменные. Если бы Мэри стала сравнивать, то такого парня она бы себе не захотела. Куда милей тонких насмешливых улыбок Слизерина дружелюбность Хаффлпафа. Пусть хаффы не все могли похвастаться родословной или богатым кошельком, они были ближе. Так что на слизеринцев Мэри старалась не смотреть. За исключением одного. Его звали Герман Гейне. Пришел в этом году, блестяще знает магию и отвратительно успевает в академическом плане. Мэри тихой тенью последовала за слизеринцами, разглядывая всю троицу. Нет, она не влюбилась, как подумала Энджи Голдстейн. Гейне был… был напоминанием. Все в нем: движения, жесты, лицо, фигура и голос — все напоминало кое-кого другого. Брата. Слизеринцы смеялись, обсуждали что-то и выглядели такими счастливыми, что Мэри и сама вслед за ними улыбалась. Гейне был до дрожи, до мельчайшего совпадения похож на взрослого, выросшего Джерома Веллингтона. Тогда, на распределении, Мэри едва не закричала. Джерри, ее Джерри… Он был старше. На два года. В то лето ему пришло письмо из Хогвартса. Это было хорошее и страшное лето. Мэри еще не знала, что им всем грозит опасность, что эта опасность придет с войной из-за пролива. Войну ничего не предвещало. Просто однажды папа уехал на черной машине в Лондон и долго не возвращался. Мама то плакала, то смеялась. Сквибка из старого рода, она обрадовалась письму из Хогвартса едва ли не больше, чем сам Джерри. Лето, полное радостей и горестей… А потом что-то случилось. Мэри помнила тот момент очень ярко. Они играли на опушке у старого вяза солнечным утром. И вдруг тишина охватила все вокруг. Тишина и оцепенение — прекратился ветер, не стало слышно ни мычанья коров, ни шелеста листвы, ни жужанья больших жуков. Волной нахлынул необъяснимый страх. Мэри отчетливо видела — хотя и находилась в десяти ярдах от него, — как вытянулся в струнку Джерри, как он побледнел и как исказилось от боли его лицо. А потом словно лопнула струна. И мир вокруг ожил. Зажужжали жуки, замычали коровы, ветер снова игриво запутался в листве старого вяза… вот только Джерри лежал сломанной куклой в корнях, которые были похожи на страшные руки бугимена. Потом они как-то оказались дома — она и Джерри. Прямо на крыльце. На шум выскочила мама, в переднике и с руками, испачканными в муке. Побледнела. Она страшно кричала. Мама трясла Джерри, рыдала и звала его. — Джерри! Джерри, вернись, мой маленький! Джерри! Джерри! Когда Мэри столкнулась с боггартом, он принял вид именно стоящей на коленях матери — кричащей, зовущей и страшной. — Снова пялишься на Гейне? — Лана подкралась незаметно: вот ее не было, а вот она уже страстно шепчет на ухо гадости. Она была той еще змеей в барсучьей шкуре. Впрочем, Мэри ее любила. — Лана! — зашипела Мэри и, оглянувшись на слизеринцев, толкнула ее к колонне около окна. — Вовсе я не пялюсь. Лана насмешливо приподняла бровь. — Ладно, пялюсь. — Он красивый, — кивнула Лана. — И таинственный. Странный. — И вовсе нет! Он просто… — Просто что? — Просто… — Она влюбилась, посмотрите на нее! — чуть громче, чем нужно сказала Лана, обращаясь к Энджи Голдстейн. Наверное, девочки, не увидев ее, вернулись, чтобы они все вместе пошли на зелья. — Да нет же! — Мэри топнула ногой. Потом, подумав, что все заходит слишком далеко, подхватила подружек под руки и повела к ближайшему классу. Пришлось пройти мимо слизеринцев, отчего девчонки захихикали, а Мэри покраснела. В классе Мэри накинула заглушку — слабенькую, только чтобы отбить у любопытствующих мысль послушать под дверью — и уселась на парту. Девочки устроились рядом, серьезные и молчаливые. Они начали догадываться, что дело тут не во влюбленности. Собравшись с мыслями, Мэри начала рассказ. — У меня был старший брат. Лана тут же кивнула, а Энджи удивленно приподняла брови. — Мои родители сквибы. Мама родовитая, отец просто не имеет способностей к магии. Он из магглов. — Так бывает, когда магия начинает просыпаться в семье, — поспешила вставить Лана, видя, что Энджи хочет задать вопрос. — Несколько поколений сквибов, а если семья ничего не испортит, потом рождаются маги. Может, они жили на источнике, может, случайно обзавелись сильным артефактом. — Мой брат… Джереми. Он был старше на два года. Ему в то лето пришло письмо из Хогвартса. А потом что-то случилось. Он как будто умер. Но тело было живым. Врачи — это маггловские целители — они сказали, что он просто потерял желание жить. Так бывает после пыток. Или если человек потерял всех родных. Ну, от шока. И Джерри, он просто лежал в кровати. И если его не трогать, тело просто бы умерло от голода. Мы его кормили, меняли пеленки. — Как после поцелуя дементора, — прошептала Энджи. — Только это не дементор был. Я думаю, что мама просто не стала рассказывать. Мне кажется, это проклятие ее рода. — Проклятие на наследника? — удивилась Лана. — Это сильно. Невероятно сильно. Чтобы проклясть целый род, да еще и так, чтобы умирали несовершеннолетние наследники — надо очень серьезно подойти к делу. — Я… Я думаю, что на маму просто перешло это проклятие, потому что она сквиб. И потом перешло на ее первенца. Ну, я читала про проклятия. Много, на самом деле. Ну и вот. Джереми потом положили в клинику, врачи говорили, что есть надежда. Мы не слишком-то верили, что она есть — магию маггловские врачи лечить не умеют. Энджи подскочила к Мэри и обняла ее. Лана сидела на стуле и задумчиво щурилась в потолок. Обдумывала. — А прошлым летом, — подышав на счет, чтобы унять слезы, продолжила Мэри. — Джереми пропал. Ну, тело пропало. — А Гейне? — спросила Лана. — Он просто очень похож. Словно Джереми вырос. Много новых жестов, много новых слов, но те же самые интонации. А еще он морщится и трет висок, если рядом начинают кричать. Он как будто Джереми, который в одиннадцать лет сбежал из дома. Тут Мэри не выдержала и разрыдалась. Она плакала и улыбалась. — Он меня не узнает. Но это Джерри! — Погоди, но ты же светленькая, — когда Мэри немного успокоилась, сказала Лана. — И кареглазая. У вас только цвет кожи совпадает. — Это я в папу. Мама у меня черноволосая. А у папы в родне еще рыжие были. Джерри, он черноволосый и кареглазый был. — Гейне зеленоглазый, — вдруг поправила Энджи. Когда на нее посмотрели обе ее подруги, она покраснела и закусила губу. — Что? — не выдержала она взглядов. — Он красивый! И у него такие сладкие губы. Я бы хотела, чтобы он меня поцеловал. И он очень самоуверенный. И двигается, как змея. Взгляды девочек стали подозрительными. — Ладно! Я-в-него-влюбилась, — скороговоркой проговорила Энджи. — Но я же не знала, что он твой брат! — Ничего, — снисходительно махнула рукой Мэри. — Когда Джереми меня вспомнит, мы станем родственниками.