15-Й ГРАДУС НА ЮГ ОТ ЭКВАТОРА

      Когда ты влюбляешься, твоё существование обретает смысл, и в этом, пожалуй, самая великая сила этого чувства. Я не хотел терять это ощущение полноты жизни, словно меня затянуло в невероятной силы поток, и я обрёл своё предназначение. Я был так счастлив, из меня фонтаном била энергия, и я не задумывался над тем, что за опьянением, будь оно от алкоголя или от счастья, всегда бывает похмелье.        Я выждал, как мне казалось, достаточно, около недели, прежде чем написал тебе сообщение на фейсбук. Между нами довольно быстро завязалась странная переписка, главной особенностью которой были твои ответы, которые приходили не раньше, чем спустя сутки после того, как ты прочитывал мои сообщения. Темы наших разговоров носили общий характер, в них не было нотки чего-то личного, что предопределяет близость. Прошел месяц, мой кураж начал затихать, и я понимал, что рано или поздно то же произойдёт с этим общением по фейсбуку. У тебя, несомненно, была своя достаточно насыщенная жизнь, и мне в ней принадлежали лишь короткие минуты и фразы, которых отчаянно не хватало, чтобы удержать твое внимание.        Каждый раз я проявлял чудеса изобретательности, чтобы найти очередной повод написать сообщение, и это сводило с ума. Мне нужно было увидеть тебя, но я никак не мог подобрать подходящей возможности, чтобы поехать в Нью-Йорк. Я вновь ожидал, что судьба подарит мне свою благосклонность, и я отправлюсь в США, скажем, в деловую поездку. Правда, учитывая тот факт, что я не работал, судьбе приходилось не просто.        В апреле ты перестал отвечать мне на фейсбуке, и нужно было либо смириться с этим и как-то жить дальше, либо посылать всё к чертям и лететь в Америку. Конечно, я решил жить дальше. А потом отправился в бар с друзьями, напился и, вернувшись домой, заказал билет до Нью-Йорка через неделю. На этот раз у меня не было компаньона. Более того, находясь в странном, почти мистическом состоянии предвкушений и страха, я не сообщил друзьям, даже Рейчел, что улетаю в Штаты. Представь себе, у меня не было ничего, кроме брони в гостинице и электронного билета вкупе с путеводителем по США. Я понятия не имел, чем буду заниматься в Америке, и даже не был уверен, что ты будешь свободен, чтобы встретиться. И всё-таки я написал тебе, сообщая о своем скором визите, получив неожиданно обнадёживающий ответ почти сразу: «Позвони мне по приезду, я обязательно найду время, чтобы пересечься с тобой». И номер телефона. Это ничего не значило, конечно, но я был на седьмом небе от счастья. Мне нужно было придумать официальную причину для визита, и я решил, что поеду навестить несуществующую кузину. Недели должно было хватить. Надо сказать, что до этого момента я никуда не ездил один, тем более так далеко. Узнай ты тогда о моих планах, наверняка бы счёл идиотом. Пришлось занимать денег у друзей и снова врать. Все это напоминало безумие.        Уже сидя в самолёте до Нью-Йорка, я начал сомневаться в правильности затеи. Правда, город захватил меня, человека повидавшего почти всю Европу, с первых часов. Никогда не грезивший о Большом яблоке, я влюбился в Нью-Йорк с его величественными небоскрёбами, вереницей желтых такси и бесконечными улицами, которые разительно отличались одна от другой, стоило завернуть за угол. Хотя, скорее всего, я просто отождествлял его с тобой.        Устроившись в отеле, я написал парочке знакомых из других штатов, но мне не повезло. Один парень был в командировке в Индии, другая девушка сидела возле больной матери в Южной Дакоте, а Настя, на которую я возлагал такие надежды, как назло улетела на неделю отдыхать на Бали с подругами. Всё было против меня, и я явно выбрал не самый лучший момент для визита. У меня не было вариантов, кроме как позвонить тебе и сообщить о своем приезде.        «Рад тебя слышать, Бен. Увидимся в среду? В шесть часов, тебе будет удобно?»        На календаре был понедельник, и до среды ещё нужно было как-то убить время, как-то подготовиться к нашей встрече. Не буду в подробностях описывать весь перечень совершённых мной бессмысленных действий, всё это не имеет значения, потому что вечером во вторник ты перезвонил мне и перенёс встречу на вечер пятницы.        «В семь часов, у входа в Метрополитен. Тебе удобно?»        Я начал сомневаться, что эта встреча состоится. Интересно, как бы ты отреагировал, узнав, что я прилетел в Нью-Йорк ради тебя, и в воскресенье ночью у меня обратный билет до Лондона? Можно было бы пойти гулять, в конце концов, у меня на кровати лежал путеводитель…, но знаешь, я не хотел гулять. Я понимал, что ты не обязан бросать свои дела и бежать на встречу со мной, но мне было обидно.        Сейчас я даже не помню, что делал все эти дни. Как-то так получилось, что смысл моей поездки сводился к 19 часам вечера пятницы. А ты наверняка будешь спрашивать меня о городе, местах, которые я посетил… а куда я мог пойти один? Только в магазин или какую-нибудь галерею. Или в кино. Там, в Нью-Йорке, есть такие абонементы целого дня, когда купив билет за 20 долларов, ты можешь целый день смотреть фильмы iMax и объедаться попкорном до посинения. В какой-то момент я почувствовал себя так ужасно, что уже даже не хотел видеть тебя. Просто думал о словах Рейчел, что мы разные. Ты идеален, а я полный кретин. Впервые в жизни я совершил импульсивный и волнующий поступок, но эта поездка превращалась в катастрофу.        «Бен, мне страшно, страшно жаль! Мне нужно срочно уехать из города на выходные! Боюсь, в этот раз не получится встретиться! Я, правда, очень, очень сожалею! Надеюсь, ты ещё приедешь в Нью-Йорк и тогда мы обязательно пересечёмся…»        Я как раз вышел из душа, собираясь одеваться на встречу, когда ты позвонил. Знаешь, это чувство, когда внутри тебя… ну, будто бы обрушивается вот такой вот небоскреб…         — Ничего, все оʼкей. Увидимся как-нибудь потом.        Я боялся, что по моему голосу ты догадаешься, что происходит, и поспешил отсоединиться. Я был не просто раздавлен, мне кажется, ещё никогда в жизни я не испытывал ТАКОГО облома.        «Пошло всё к чертям. Он просто не хочет общаться с тобой, и прими это, как данность. Забудь и спустись на землю, парень».        Хуже этой поездки со мной ещё ничего не происходило. Мне хотелось позвонить Рейчел и кому-то из друзей, чтобы пожаловаться на судьбу, но было стыдно. Одна мысль безумней другой сменялись в голове… может быть, пойти на улицу, зайти в гей-бар и познакомиться там с каким-нибудь парнем? Или с девушкой. Снять проститутку. У меня вполне хватит денег по часовому тарифу. Напиться и купить наркотики? Прыгнуть с Бруклинского моста? Должна же была эта сраная поездка запомниться мне хоть чем-то, кроме того, что меня продинамили?        Я не представлял, что главная подстава ждёт меня впереди. Мой обратный самолёт до Лондона был в час ночи в понедельник, но я выехал из гостиницы в час дня, потому что не хотел доплачивать за пустое сидение в номере. Только заплатил за хранение багажа. Я прошатался по городу пять часов, покупая дурацкие сувениры, попал под дождь, промокнув до нитки, и проклинал всё на свете. Мне не терпелось отправиться в аэропорт, вернуться домой и забыть о тебе, как ты, казалось, забыл обо мне.        Прибыв в аэропорт Джона Кеннеди, расплатившись с таксистом, я совершил огромную ошибку, сунув бумажник в карман своей дорожной сумки. Я поставил её рядом с собой, остановившись возле кофейного автомата. До сих пор не понимаю, как это могло произойти, но когда я наклонился, чтобы взять свой багаж, то обнаружил вместо него пустое место на асфальте. Сумки не было. А вместе с ней не было бумажника, обратного билета и — о, ужас! — моего паспорта! Мне невероятно повезло, что телефон лежал в заднем кармане джинсов, но это не сильно исправляло ситуацию. С минуту я просто стоял на месте, крутя головой, как идиот, будто надеясь, что моя сумка сама собой переместилась куда-то по улице. Осознание, что меня грабанули, нагло, грубо, как школьника, пришло минут через пять. Мимо меня сновал поток народу, потенциальным грабителем в котором мог быть любой. Группы индусов, афроамериканцы, мексиканцы, и все те, кто экономил, летая ночными рейсами, составляли мне компанию в главном вестибюле.        Самое ужасное, что у меня не было денег и паспорта, чтобы хоть как-то представлять себя в этой стране. А без этих двух вещей ты чувствуешь себя всё равно что голым младенцем. Разве можно было ожидать, что после всего провала моей поездки со мной может произойти ещё что-то, настолько ужасное?        Что делать? Звонить в Британское посольство? Папе? Пусть переведёт мне деньги на карту. Или Рейчел. Чёрт, ведь кредитка тоже осталась в бумажнике… Мне определённо нужна была помощь. Двигаясь, словно сомнамбула, я подошел к дежурному за стойкой информации и объяснил свою ситуацию. Мне глубоко посочувствовали и попросили… паспорт.        «У меня нет паспорта, говорю же… меня ограбили! Просто вбейте мою фамилию и имя, и вы увидите меня в списке пассажиров… чёрт… я же не успел зарегистрироваться на посадку…»        «Боюсь, что без паспорта мне будет труднее помочь вам, сэр. Вам нужно обратиться в службу безопасности, они свяжутся с вашими родными в Лондоне и решат ситуацию, но боюсь, что вы не сможете вылететь сегодня…»        Служба безопасности… свяжутся с родными… Я тупо опустился в кресло зала ожидания, предвкушая разговор с отцом. Я знал, что с учётом всех формальностей, могу провести в аэропорту больше суток.        «У вас есть знакомые в Нью-Йорке, сэр? Может быть, они смогут помочь вам?»        У меня был только один знакомый. И этим знакомым был ты. И знаешь, Эван, хуже уже быть просто не могло, поэтому я совершенно бездумно достал телефон — единственную ценность сейчас в моих руках, и позвонил тебе. Обычно когда срабатывает автоответчик, я отсоединяюсь, но тут просто не мог промолчать. Ведь, в каком-то смысле, я оказался в такой ситуации по твоей вине… пусть и очень косвенно.        Ты перезвонил через минуту, но я слишком устал, чтобы радоваться.         — Назови номер терминала. Я приеду, как только смогу.        Может быть, в этом и заключается ирония судьбы? Я должен был прилететь и провести в Нью-Йорке неделю, чтобы увидеть тебя в последний день и вот в таких обстоятельствах…        Помню, как ты вошёл в стеклянные двери, одетый в спортивные брюки, майку и куртку и, увидев меня, бросился навстречу. А я вдруг перестал испытывать страх. Я всё-таки увидел тебя. Цель была достигнута, пусть и таким странным путём.         — Бен, ты уже позвонил своей кузине? Она в курсе? — Ты снял тёмные очки, и я поразился, каким усталым выглядело твоё лицо.        Я уставился на тебя, просто не зная, что ответить, и едва не спросил, кого ты имеешь в виду.         — Кузине? Нет… мы… в общем… мы поругались. Долгая история. Но может быть, ты знаешь, что делать в ситуациях, подобных моей… в смысле, что принято делать в Нью-Йорке?         — Со мной было такое однажды, только в Японии, — ты по-приятельски приобнял меня за плечи, уводя за собой. — Правда, меня тогда обворовали подчистую, даже телефона не было. Ты находился в здании аэропорта, когда это произошло?         — Да.         — Тогда тебе нужно написать заявление о краже. И они обязаны предоставить тебе обратный билет и гостиницу.        Ты провёл со мной в аэропорту почти три часа, помогая разобраться с оформлением документов, а потом снял номер в отеле, заявив, что гостиницы при аэропорте ужасны. У меня не было ни цента, но было неудобно просить у тебя взаймы. Поэтому когда ты вдруг смущённо засмеялся и сказал, что не знаешь, как лучше предложить мне взять немного денег, я растаял. Ты был так… деликатен и в то же время совершенно владел ситуацией. Я не понимал только одного: почему ты не смог найти полчаса на неделе, чтобы увидеться со мной, а теперь делал всё это? Ты проявил ко мне участие и взял на себя решение моих проблем. Иногда это именно то, что сближает людей. Я был перед тобой в неоплатном долгу, и, кажется, ты был совсем не против этого…         — Я твой должник по гроб жизни, Эван…         — Я лечу в Англию через две недели по поводу предстоящей работы. Мне жаль, что я не смог уделить тебе время в этот раз. Но я люблю Лондон, и было бы здорово увидеться там… у меня будет больше свободного времени…        Клянусь, мне показалось, в твоём голосе звучала надежда! Ты действительно сожалел… Может быть, ты даже думал, что наша встреча в Нью-Йорке могла бы уберечь меня от ограбления? Чёрт возьми, мне надо было подождать всего две недели и сохранить свой грёбаный паспорт и кошелёк…         — Я с удовольствием проведу тебе экскурсию. Еще раз спасибо, Эван. Ты настоящий друг… — когда я говорил это, то внутри меня словно море успокаивалось после шторма. Ты улыбнулся на прощание, сказав звонить в любое время, если меня ещё где-нибудь ограбят. ***         — Вопрос можно задать?        Эван вздрогнул. Они так замечательно молчали последние пятнадцать минут, и вдруг Максим нарушил идиллию.         — Да.         — Женя правду сказал про твой телефон? Что ты разговаривал с кем-то…        Эван тяжело вздохнул и не торопился с ответом. Они вдвоём сидели в тени высокого дерева, чьи широкие листья закрывали небо над головой, как шатёр. День выдался невероятно жарким, и даже просто передвигаться было физически тяжело.        Запасы еды подходили к концу, и всё-таки их положение было более выгодным по сравнению с ребятами, которые оставались в джунглях, питаясь одними фруктами, возможно, даже без воды. Живы ли они? Маленький водопад рядом с местом крушения был настоящим чудом, в нём можно было купаться, набирать воду. Что стало с теми, кто ушёл? И с теми, кто не вернулся… Эван часто теперь думал об этом, думал о Саше и Джеффри. Он вспоминал о друзьях внезапно, какими-то вспышками, и чаще всего в прошедшем времени. Это самое время здесь, в джунглях, течёт совсем иначе. Оно, как вода. Река, впадающая в море или пруд. То сужается, то расширяется, а иногда и вовсе стоит на месте. Они были в джунглях больше десяти дней. Постепенно он переставал верить, что их когда-то найдут… То пламя надежды, которое разгорелось в нём, когда он услышал голос Бена в телефонной трубке, постепенно угасало. Что тот может сделать? Позвать на помощь папу?         — Ты можешь не отвечать, если не хочешь…        Ах да… Максим его спрашивал…         — Да. С одним другом. Знаешь, они все были правы, а я нет, — неожиданно заявил он. — Нужно было идти, а не сидеть здесь. Чего мы ждём? Нам нечего ждать. Если нас не нашли до сих пор… значит, никто уже сюда не придёт…        Траньков нахмурился. Вот только этих разговоров теперь не хватало…        Эван стал странный. Даже Бриан это заметил. Он теперь всё время норовил уйти куда-то один и сидел подолгу возле реки, глядя на воду заворожённым взглядом. Он перестал шутить и смеяться, как в первые дни, и не заводил философских разговоров. Он вообще почти всё время молчал, если какой-нибудь вопрос не заставлял его подавать голос.         — Как думаешь, что с ним? — тихо поинтересовался Макс у Жубера, когда они как-то вышли вдвоём к водопаду, набрать воды.         — Я не хочу об этом думать… но мне кажется, он сходит с ума…        Траньков с силой сжал пластиковую бутылку, так что та с хрустом треснула, и ничего не сказал, хотя Бриан явно ждал каких-то откровений. Он же не дурак… он все видел… Но не может быть… что из-за этого…        Эван не возражал и не гнал его, когда Макс по вечерам садился рядом с ним у костра или шёл искать его в лес, а найдя, заставлял вернуться обратно к их лагерю. Когда ночью, услышав ровное сопение Бриана, тихо поднимался со своего гамака и перебирался к нему, ложась рядом и молча обнимая. Сначала они с Жубером боялись, что тот куда-то сбежит, но потом успокоились. Эван, в общем-то, вёл себя вполне адекватно, только пугала эта внезапная замкнутость, словно заслон, возникшая между ними после того, что произошло. Нужно было как-то объясниться, наверное, но… Нет, он не был готов к такой откровенности. Даже теперь, спрашивая Эвана о звонке, он на самом деле не хотел знать ответ.        Бриан говорит, что тот сходит с ума… возможно, они все уже сошли. Он-то уж точно. Что не так с ним? Чем абсурднее связь, чем невозможней, труднее, тем сильнее его тянет к человеку, тем больше страсть распространяется в крови, как яд. Почему он не мог вот так любить жену? И почему все они, словно сговорившись, наказывают его своим молчанием? Хотя Эван не был обижен. Хуже, как думал Макс, было другое: едва ли он вообще думал о нём. Иной раз ему казалось, что Лайс рядом с ним думает о ком-то другом. Точно так же он сам, занимаясь любовью с Таней, в мыслях был не с ней и тем самым предавал, изменяя, даже когда был рядом. Вот оно… его наказание…        Кстати, Эван о Тане никогда не спрашивал, не задавал вопросов, не допытывался. Это было хорошо. Возможно, он просто понимал его, как человек, оказавшийся в сходной ситуации. У них было много общего в прошлом. Оба трудоголики, упрямцы, любят красивую жизнь, но слишком уж зависимы от её атрибутов. Хотят обладать женщинами, как главной ценностью мира, потому что так надо, но не ценят по-настоящему. Глазами в небо глядят… а ноги в болоте увязли.        Странное дело, ему теперь не хотелось есть. Макс и Бриан порой буквально силой заставляли Эвана разделить с ними порцию еды, от которой Лайс всегда готов был отказаться в их пользу. Иной раз ему казалось, он вообще мог бы не есть и продолжал бы существовать, питаясь одним воздухом.        Скосив взгляд, Эван увидел, что Макс задремал, откинув назад голову и прислонившись к шершавому стволу. Он подумал, что бы случилось с ним, если бы не они с Брианом. Он бы не протянул тут долго… За несколько дней эти два, по сути, посторонних ему человека стали самыми близкими людьми на свете. Вот только Максим… для него это было иначе. Эван чувствовал эту заботу, небрежную, немного грубоватую, которую Траньков теперь оказывал ему, стараясь ничем себя не выдать. Ему было грустно, потому что не было сил делать что-то в ответ. Он меньше думал о Бене и не считал происходящее изменой. Вернее… перестал считать в какой-то момент, когда возникли первые сомнения, что тот пришлёт помощь. Что он делает? Он мстит? Он использует чувства Максима, чтобы погреться в лучах чьей-то заботы, которой сам привык окружать тех, кого любит. Конечно, они с Беном заботились друг о друге… но всё равно Эван против собственной воли сравнивал, словно ставя эту заботу на чаши весов. Выходило, что он всегда делал больше. Но это нормально, ведь он же был старше…         — У тебя там… кто-то есть? — Макс неожиданно проснулся и продолжил говорить, словно не засыпал.         — Как и у всех.         — Скучаешь? — Траньков нервно усмехнулся. — Блин. Глупый вопрос…         — Иногда… и не по всем… — Эван вдруг легко встал и снова пошёл куда-то, ничего не поясняя.         — Знаешь, Максим, это не моё дело, конечно, но он так странно себя ведёт… — Тихо подошедший Бриан сел рядом и протянул на ладони небольшой зеленоватый апельсин. Экспериментальным путём они научились выбирать среди плодов те, что были сладкими. — С тобой, я имею в виду… Ты как, вообще, а?         — Понимаешь, Бри, — чуть помолчав, сказал Макс, — мне достаточно… Вот того, что есть. Сейчас. Здесь. Я понял теперь, зачем я сюда угодил: вот для этого… чтобы узнать, наконец, как это — любить. Не влюбиться, не захотеть секса, не нафантазировать, а полюбить… Его кто-то ждёт, и он знает это, и тоже ждёт… надеется… Я для него просто эпизод, наверное, понимаешь. Когда нас найдут, и мы вернёмся домой, для него ничего не изменится, а для меня изменится всё, но я никогда не упрекну его и никогда не пожалею ни о чём… Ты забудь, пожалуйста, всё, что я тут наговорил, ладно? И не жалей меня. Потому что, не знаю, на какой срок, но я… счастлив…        Траньков поднялся, неловко зацепив гамак Эвана, и на землю вдруг вывалилась плюшевая панда. Бриан уже ничему не удивлялся, даже тому, что Лайс спит в обнимку с Джонниным Пингом, а не с Максом, что было бы как-то естественней. Максим подобрал игрушку и бережно уложил обратно, даже прикрыл краешком пледа и, со словами «Дрова убавились, пойду подсоберу», неторопливо двинулся в лес. Когда друг точно не мог его больше видеть, Жубер закрыл руками лицо и тяжело вздохнул. Он ведь тоже мог бы сейчас быть счастлив… просто быть рядом, поддерживая и заботясь по мере сил, просто видя, слыша голос… Даже зная, что думают о другом, что никогда не забудут другого… Даже не мечтая о чём-то, таком… как у ребят… остановившись на предельной дружбе… Просто так — счастлив. Очень! Значит, вот зачем попал сюда он: чтобы самому себе признаться, потому что Алексей, похоже, и так всё знает давно, и для него ничего не изменится.        А для Бриана изменится всё. Когда их найдут.        Если найдут… ***         — Слава богу, воду мы нашли, — Рома снял рюкзак, тяжёлый от полных бутылей с водой, и Джон последовал его примеру, облегчённо потерев широкие следы от лямок на плечах. — Там можно перейти по камням, и похожий водопад в лесу, даже побольше, по-моему…         — Живём! — улыбнулась Татьяна, принимаясь выгружать добычу. — Знаешь, сколько у нас оставалось?         — Я знаю, — отозвался Вейр, — полстакана. — С этими словами он подхватил одну из небольших бутылок и направился к брезентовому навесу в стороне. Потому что, даже если Стеф спал, это не значило, что ему не надо пить…        Потеряв сразу Томаша и Каро, они шли вдоль реки ещё два дня, удивляясь, что река становится шире и медленнее, а потом вдруг вышли на край… Они находились на высоком плато, и река срывалась с него множеством сверкающих и звонких струй, падая с высоты десятиэтажного дома. Голый, ребристый камень стены даже на глаз имел отрицательный уклон, и на краю обрыва кружилась голова. Внизу лежали всё те же джунгли, дикие и буйные, насколько хватало глаз. «Зато теперь я понял, почему в этой речке нет крокодилов», — рассудительно заметил Джеф, близоруко щурясь на недостижимый горизонт.        Вариантов у них, собственно, было только два: вернуться к самолёту, расписавшись в собственном бессилии, или попытаться спуститься с плато вниз, следуя принятому плану. Совет, в котором не принимали участия Ю-на и Стефан, решил, что надо оставаться, потому что повторять этот девятидневный путь, отмеченный тремя могилами, никто желанием не пылал. Ю-на тихо сказала, что ей всё равно, а Стеф… Стеф после смерти Каролины стал таким же, как сразу после катастрофы, разве что английский не забыл. Впрочем, может и забыл, проверить было затруднительно, потому что он всё делал молча, и при малейшей возможности засыпал, неважно, лёжа или сидя. На вопрос Джо, что он думает, Ламбьель только слабо махнул рукой и свернулся калачиком в тени разлапистого куста. Когда обустраивали лагерь, Вейр натянул навес прямо над спящим другом, а потом с трудом заставил его привстать, чтобы подстелить брезент на голую землю. К счастью, здесь, на краю леса, было не так сыро, как в чаще.        Поблизости нашлись апельсиновые деревья, и жажда, уже накануне начавшая всех мучить, потому что воду экономили, немного отступила. А утром мужчины разделились и разошлись в разные стороны на поиски воды. Патрик остался с девушками собирать дрова и зорко высматривать змей, которых почему-то наловчился замечать лучше всех. Стеф скользнул отсутствующим взглядом и снова забрался в шатёр.        Алексей с Джеффри не нашли воду, зато обнаружили много разных плодовых деревьев, даже авокадо, чему все были очень рады. А Джо и Роман, перебравшись на другой берег реки, быстро наткнулись на впадающий в неё ручей, который начинался красивым водопадом, если пройти чуть дальше в лес. По дороге они обсуждали, каким способом можно спуститься с обрыва вниз, и сошлись на том, что единственным способом будет сплести из лиан крепкую лестницу или канат с узлами, по которому они все смогли бы слезть по очереди. По всему выходило, что они тут не на один день…        Нырнув под полог, Джон увидел, что Стефан не спит, просто лежит и смотрит невидящими глазами вверх, где по тонкому светло-коричневому полотну бродят солнечные зайчики. Лицо его за три дня обросло густой щетиной, уже переходившей в мягкую бородку, и вместе с измученным выражением и больными глазами это делало его намного старше. Все попытки Джо разговорить его, отвлечь, переключить, словно тонули в толстом коконе глухого горя, в которое друг погрузился, едва слой рыхлой земли скрыл от глаз светловолосую головку Каро. Вейр благодарил всех богов, что Стефу не пришло в голову уйти в одиночку в джунгли, как Транькову, и надеялся, что время всё-таки лечит. Впрочем, и он попыток не оставлял.         — Мы воду нашли, — тихо сказал он, садясь по-турецки на плед рядом, и протянул Ламбьелю бутылку. — Вот, попей. Ты не пил уже почти сутки…        Стефан чуть заметно покачал головой, отказываясь. У Джонни сжалось сердце.         — Chéri, — прошептал он, наклоняясь ближе, — ну, пожалуйста, не поступай так со мной… Я ведь тоже могу этого не пережить…        Это был последний аргумент. Джон все эти дни мучительно думал о Стефане. О том, что тот просто и ясно сказал ему о своей любви и ничего не просил взамен — только быть рядом… О том, что тёплый карий взгляд помогал ему держаться и быть сильным, извлекал из глубины его мужскую суть, решительность и волю. О том, что именно ради Стефа он, кажется, готов изменить свою жизнь. И даже больше — он готов остаться в живых. Он готов бороться, сражаться за каждого здесь — ради того, чтобы жил Стеф… Он вдруг отчётливо понял, что все годы, пролетевшие с того момента, как они познакомились, одно знание того, что есть на свете Ламбьель, наполняло его жизнь. И если для того, чтобы открыть им обоим глаза на истинное положение дел, нужно было рухнуть в бразильскую сельву, — что ж! Страшное испытание не заставит его сломаться! Не заставит сдаться жестокой реальности, как он на миг малодушно пожелал в первую ночь здесь! Он ещё не решался прямо назвать это любовью, но…        Но он склонился ещё ближе к Стефану, испуганно распахнувшему воспалённые глаза, и прижался щекой к щеке, а потом обнял за шею, приподнимая и прижимая к себе, и стал целовать, как целовал бы ребёнка: в макушку, в виски, в лоб, нежно касаясь губами широких густых бровей. Потому что ничего не было сейчас для Джона важней, чем вернуть желание жить человеку, который однажды и навсегда наполнил своим солнцем его душу… Он был настолько далёк от каких бы то ни было фривольных мыслей, что едва не растерялся, когда Стеф прерывисто вздохнул и, подняв лицо, встретил его губы губами, в свою очередь обвивая руками и прижимаясь.         — Джонни…        Первое за трое суток слово выговорилось у него хрипло и болезненно, а потом Стефан наконец разрыдался, отпуская себя, своё горе… отпуская Каролину…         — Девчонки, это Стефан? — подняла голову Ирина, прислушиваясь.         — Да, — кивнула Таня Волосожар. — Джо его растормошит, я уверена…         — Плачет, — грустно сказала Слуцкая. — Это хорошо. Вон, даже Лёшка выплакался и ожил немного.         — Ну да, ожил… — тихо возразила Навка. — Глаза пустые…         — А были мёртвые, — так же тихо обронила Ира. — Ты же помнишь…        Русские девушки сидели в кружок, изобретая фруктовый салат, чтобы отметить нахождение водопада. Им всем были жизненно необходимы хоть крошечные положительные эмоции. Превратив в салатницу большой пластмассовый контейнер от НЗ, Ирина резала туда тонкими пластинками авокадо, Татьяна — бананы колечками, а Таня Волосожар аккуратно кубиками — манго. Два апельсина ожидала участь быть выдавленными в качестве заправки. Посередине лагеря Саша и Моника помогали Джеффри с костром, и только Ю-на снова сидела в сторонке. Если её о чём-то просили, она делала, но сама кореянка так и не научилась находить себе занятие и очень от этого страдала. К счастью, Патрик обычно оказывался поблизости и отвлекал её от грустных мыслей, как мог. С ним Ким даже иногда смеялась — негромким серебристым смехом. Ирина порой ловила себя на мысли, что более неподходящей обстановки для Ю-ны и представить невозможно: здесь, посреди дикого жестокого леса она выглядела, как сказочная царевна, которую злая мачеха выгнала в лесную чащу… Но вот к девушке подсел Чан, и она сразу повеселела, что-то ему отвечая.         — Ром, а что ты делаешь? — вдруг спросила Татьяна. Костомаров сидел неподалёку и прилаживал тяжёлый нож к длинной палке, которую сам же перед тем ровно остругал.         — Что-то типа копья, — ответил тот. — Хочу попробовать поострожить рыбу. Я видел там, где камни, вода почище, и рыбы ходят… Я от этих фруктов скоро в какого-нибудь обезьяна превращусь. Мяса охота… или уж рыбы хоть…         — Даааа, — мечтательно сказала Таня. — Ухи сварить…         — Ром, помнишь, как мы под Воронежем на рыбалку ездили все? — вдруг вскинулась Татьяна. — Маринин с Тихоновым тогда такого сома поймали! А Лёшка приволок кучу ершей, мы так ржали, помнишь?         — Ага, а потом оказалось, что в ершах самый смак, — улыбнулся воспоминанию Роман и оглянулся через плечо в сторону обрыва.        Там, почти на самом краю, сидел на камне Алексей. Камень этот он облюбовал в тот же вечер, как они решили обустроить лагерь, и теперь частенько сидел на нём, слушая шум воды и глядя вдаль. Вот просто садился, упирался в колени локтями, опускал плечи и замирал. Лицо его при этом было очень спокойным, почти сонным, глаза прищуривались, словно в попытке разглядеть что-то далёкое. Минут через пятнадцать-двадцать он вставал и возвращался к друзьям. С момента гибели Томаша и Каролины он взял себя в руки, и только по ночам Ира порой слышала, как он стонет и вскрикивает во сне. И глаза у него по-прежнему были пустыми. Это у Лёшки-то, у которого они всегда искрились смехом, сияли азартом, метали молнии, лучились иронией, темнели от гнева, но никогда не были тусклыми, равнодушными… никакими…        Покончив с авокадо и вытерев руки тряпкой, в которую окончательно превратили изрезанную тунику Вейра, Ирина встала и пошла к Ягу. Обняв его со спины, положила подбородок на плечо и стала смотреть в ту же сторону, куда он. Лёша накрыл её руки своими, прижимая, и потёрся ухом об её щёку.         — Так странно, да, — тихо сказала она через пару минут. — Мне иногда кажется, что я сплю и вижу всё это во сне…         — А иногда, что вот это и есть реальность, а приснилось всё остальное, — медленно кивнул Алексей. — Есть такое, да…         — Я так скучаю по детям, Лёшк… — вдруг сказала она, хотя старалась про это не то что вслух не говорить, а даже не думать, чтобы не отчаиваться. — Сил нет… Что они думают? Что им сказали… Я с ума схожу просто.         — А я вот думаю, что Мишутка даже помнить меня не будет, — как-то очень спокойно произнёс Яг. — Лиза уже большая, для неё я реальный папа, воспоминаний много, событий… А Мишель останутся только фотки… и ролики в ю-тьюбе… может быть…         — Прекрати! — Ира сердито обошла его и заглянула в лицо. — Мы все вернёмся! Потому что иначе быть не может! Потому что уже хватит жертв, Лёшк! Я вот верю, верю! И не хочу слушать такие слова! Потому что это не ты говоришь, потому что Лёшка Ягудин никогда не сдавался! И не надо начинать. Не сейчас, хорошо?         — Хорошо, хорошо, Ириш, — улыбнулся Алексей, вставая с камня. — Мухтар постарается, да?        Они вернулись к костру, где на листе фольги над огнём Моника подсушивала шкурки апельсинов и лаймов, которые они потом заваривали, как чай. Из-под навеса выбрались Джон и Стефан, и Вейр заставил Стефа умыться, поливая ему из бутылки. Патрик и Ю-на тоже уже сидели в общем кругу, и Таня раздавала всем мисочки с салатом. Солнце стояло ещё довольно высоко, ветерок, тянувший в сторону леса, сдувал кусачую мошкару, и дышалось полегче, и жажда больше не угрожала… Ира взяла свою порцию и, усевшись на подложенный обрубок дерева, обвела глазами друзей.        Их осталось всего двенадцать… Шестеро ребят, шесть девушек. Одиннадцать фигуристов и одна стюардесса… Скоро две недели, как они пытаются выжить тут, где никто из них никогда даже не бывал. И, правду сказать, удивительно, что они всё ещё живы. Про Максима и Эвана думать было страшно, а про пять могил невыносимо, но они были живы… И это многое значило. Все похудели на фруктовом рационе, но удивительным образом стали выглядеть гораздо моложе. Никто не отравился, не заболел. Все смерти, даже самые страшные, были быстрыми… Ира закрыла глаза в мучительном ощущении, что вот-вот поймёт что-то важное, но оно не давалось, ускользало, а потом вовсе исчезло, когда Джеффри громко сказал:         — Хочу помыться, пока светло. Джо, не покажешь, где этот водопад?         — Покажу, — отозвался Вейр, ловко поглощавший салат при помощи палочек, которые сам и выстругал. — Только добавки попрошу и покажу.         — Я тоже пойду, — вздохнул Ламбьель. — Мне побриться надо ещё…        Джонни только хмыкнул в ответ, посмотрев на него с нежной, чуть насмешливой улыбкой, и Ирина тоже улыбнулась: она и представить не могла, что когда-то увидит в глазах Стефа ревность, но в этих джунглях было, оказывается, возможно всё…        За неторопливыми, уже привычными хлопотами по нехитрому хозяйству сгустились сумерки. Вернулась с водопада посвежевшая троица, заодно притащившая ещё воды, их напоили цитрусовым чаем, который дарил хоть какое-то разнообразие. Потом Джонни и Стефан вызвались дежурить первыми, и Лёша сказал, что он заступит после них, велел будить и забрался спать под навес, который делил с Романом. Джеффри, заглянув в их с Патриком шатёр, спросил у Саши, не видела ли она Чана.         — Да вот только что их с Ю-ной видела… где-то тут они. За ручку держались, — услышала Ирина ответ Коэн, и тоже устроилась на ночлег, придвинувшись к Тане, уже сладко сопевшей в их «русском доме».        Засыпая под уже привычные звуки тропиков, она снова подумала, что с ними со всеми происходит нечто… И спасение придёт сразу, как только они это происходящее поймут.        Утром, выбравшись из палатки к костру, Ира увидела нервно меряющего шагами полянку Баттла и так же нервно втыкающего в землю нож Костомарова.         — А что случилось, ребята? — насторожившись, спросила она.         — Я с вечера не видел Патрика и Ю-ну, — резко ответил Джеффри. — И, полагаю, никто другой тоже… ***        Что-то вылетело на него прямо из кустов и снесло с ног. Сперва Бриан решил, что на него напал дикий зверь и в ужасе закричал. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что, во-первых, это человек, а во-вторых… это…         — Святые угодники… O putain… — француз с трудом скинул с себя на первый взгляд невесомую фигурку. Ю-на Ким! Это невозможно…        Девушка сжалась в комок на земле, закрывая голову руками. Руки и ноги её были исцарапаны в кровь, которая была везде: на одежде, лице, даже волосах.        Жубер упал рядом на колени, приподнимая кореянку, которая вдруг ужасно закричала и начала вырываться.         — Тише… тише… это я… всё хорошо… хорошо…        Ю-на ещё раз коротко вскрикнула и затихла. Убрав растрёпанные волосы с лица, он взял его в ладони и постарался заглянуть ей в глаза. В чёрных, как два маленьких колодца, расширенных зрачках был написан нечеловеческий ужас.         — Нет… нет… — она странно всхлипывала и икала.         — Шшш… успокойся… Ну! — он слегка встряхнул ее. — Ю-на! Это же я!         — Патрик… аааа… — девушка вцепилась в его плечи ногтями с такой силой, что он вскрикнул. — Ааа… Пп… помоги… пппожжалуйстааа…         — Ю-на, ты что, не узнаёшь меня? Ладно… всё хорошо… хорошо… — он был уже не так рад видеть её, потому что ужас, написанный на лице девушки, постепенно передавался и ему. Там, откуда Ю-на пришла, её что-то смертельно напугало. Что-то ужасное…        Он резко зажал девушке рот и прислушался. Что-то действительно было не так. Вот только что именно…        Бриан огляделся. Ю-на в его руках неожиданно перестала вырываться и притаилась. Он грудью ощущал сумасшедшее биение сердца девушки, которое стучало с такой нечеловеческой силой, что казалось, просто взорвётся. Внезапно мужчина понял, что изменилось. Было тихо. Слишком тихо. Джунгли никогда не замолкали по-настоящему, вокруг них всё время что-то пело, щёлкало, стрекотало, шелестело. Ещё ни разу здесь он не слышал… такую тишину.        Липкий страх каплями пота защекотал кожу. Почти инстинктивно Жубер пригнулся, опускаясь на землю вместе с Ю-ной.        «Чья это кровь? Это не её…»        Ему показалось, что в плотной пелене зелени что-то мелькнуло. Что-то тёмное… Резко развернувшись, Бриан вгляделся перед собой. Рука медленно опустилась на землю и подобрала камень.        Снова шорох…        «Может быть, кто-то из наших?»        Он зажмурился и сглотнул.        Лес внезапно снова ожил — птицы запели, заквакали жабы. Переведя дыхание, Бриан поднялся на ноги и отпустил Ю-ну. В этот момент отчётливый звук ломаемых веток заставил сердце заколотиться в груди. Жубер подумал в ужасе, что у них ведь нет никакого оружия, ничего… Там, возле Боинга, они жили словно в заколдованном круге. Ни одна тварь не приближалась к их лагерю, отгоняемая костром и запахом топлива первое время.        Шум стал яснее и отчётливее. Теперь он не сомневался, что ему не показалось. Кто-то подбирался к ним, шурша листвой. Француз отчаянно вглядывался вперед, пытаясь понять, с какой стороны и кто движется к ним, но ничего не видел. Никакой тени или силуэта, словно это был зверь-невидимка.        Неожиданно что-то мелькнуло внизу, возле самой земли и через секунду, раздвинув широкие листья, выползло…        Стоявшая рядом с ним Ю-на снова ужасно закричала. Он и сам готов был орать от страха, но не мог выдавить из себя ни звука и только широко раскрыл рот. По земле, цепляясь скрюченным пальцами, полз окровавленный человек. Инстинкт требовал немедленно развернуться и бежать, бежать вперед, прочь от этого ужаса… Но Бриана словно парализовало. Мужчина хрипел и тянул к нему руки, невольно заставляя отступить, пока, обессилев, не замер, распластавшись лицом вниз. Он был разодран. Даже не подходя к телу близко, Жубер видел это совершенно отчетливо, и смертельный страх за свою собственную жизнь заставил схватить Ю-ну за тонкую руку и потащить за собой. Девушка упала на землю, совершенно безвольно, и несколько метров он просто тащил её по земле, чувствуя, что ещё немного — и потеряет рассудок. То, что убило Патрика Чана, всё ещё бродило где-то поблизости… он чувствовал это.         — Кто, вы думаете, это сделал?        Бриан, Макс и Эван, плечом к плечу, стояли над спящей девушкой. Ю-на так и не смогла внятно объяснить, что произошло, и только бессвязно бормотала, пока не уснула, свернувшись в калачик, укрытая одеялами. Кажется, она даже не совсем понимала, где находится, и не узнавала их, и это выглядело так страшно…         — Зверь какой-то… мне кажется, я видел что-то тёмное в джунглях. — Бриан вздрогнул, вспоминая, как близко они были к опасности. — Может быть, ягуар?         — Да какая разница, кто это был? — резко бросил Траньков.        Он отошел от Ю-ны и стал яростно подбрасывать в костёр хворост, чтобы тот разгорелся сильнее. Они хотели снять с девушки испачканную кровью одежду и сжечь её, но боялись нового приступа буйства.        Никто из них не вернулся, чтобы проверить, жив ли Патрик Чан, и эта мысль не давала покоя. Можно было успокаивать и оправдывать себя, сколько угодно, тем, что они ничем бы не могли ему помочь, но всех троих грызло чувство вины.         — Как эти двое кретинов вообще оказались в джунглях так далеко и отбились от группы? — шипел Макс. — Мы здесь почти две недели, лично я ни разу за всё время не видел здесь ни одного хищника… ни льва, ни гребаного леопарда, ни медведя! Но я же не говорю, что их здесь нет! Нужно просто соблюдать элементарные правила! Не шляться где попало в одиночку.         — Звери боятся человека и не нападают просто так, — добавил Эван, присаживаясь напротив у костра. — Только если голодны.         — Некоторые нападают ради удовольствия… — тихо произнес Жубер. — Они не убивают свою добычу сразу, а ранив, оставляют умирать… и наблюдают за этим… чтобы потом съесть уже мёртвое тело…         — Прекрати! Я не хочу об этом знать!         — Макс, но это правда! Я видел Патрика! Вернее, то, что от него осталось…         — Кстати, что бы там ни осталось, надо же похоронить… — содрогнувшись, пробормотал Эван.         — Нет! — вскрикнул Бриан. — Даже не думай туда пойти! Во-первых, уже ночь, во-вторых, там кто-то ходит поблизости… мягко так, тихо… А в-третьих, там реально НЕЧЕГО хоронить, Лайс… там не за что взяться… О господи… — парень закрыл руками лицо и его снова мелко затрясло от воспоминания.        Максим положил ему на плечо руку и согласно закивал:         — Я тоже считаю, что лучше не ходить. Пусть Пат нас простит, но… чёрт, его наверняка за ночь доедят… прости, господи…        Неожиданно шорох в темноте заставил всех троих замолчать. Свет от костра танцующими бликами освещал испуганные лица. За их спинами была темнота. Откуда-то в голову Жубера некстати пришла мысль, что хищники в основном охотятся по ночам, а Ю-на так и не дала снять с себя окровавленную одежду. Они могу учуять этот запах за десятки метров… или за сотни? Пока она с ними, им всем угрожает опасность.        Снова шорох, и в пятне света возникла худенькая девичья фигурка.         — Блядь… я чуть в штаны не наделал, клянусь! — облегчённо пробормотал Траньков.         — Эван… — Ю-на шагнула навстречу Лайсу, и Траньков быстро склонился в его сторону, шепнув: — Давай, уговори её снять эти жуткие тряпки.         — Я?         — Она тебе симпатизирует.        Лайс осторожно усадил кореянку рядом и обнял за плечи. Свет от костра освещал тонкое, белое, как фарфор, красивое когда-то лицо, обезображенное теперь практически отсутствующим на нем выражением. Ю-на Ким. Легендарная фигуристка, завоевавшая все высшие титулы в женском одиночном катании, известная своей общественной деятельностью и вкладами в благотворительность едва ли не так же, как своими наградами. Девочка-эпоха. Эван помнил, как безответно влюбленный в неё Денис Тен взволнованно выглядывал за бархатный полог занавеса арены и восторженно шептал:         — О, как она прекрасна! Эван, ты только посмотри! Она богиня!         — Ну, приятель, дерзай! — подбадривал он его. — Пригласи её на свидание!         — Ну что ты… я не могу… — Ден мучительно краснел. — Она… такая… а я…         — Девушкам нравятся уверенные в себе парни. Давай, не тормози… я точно знаю, что она ни с кем не встречается…        Ден тогда так и не решился. Он считал, что недостаточно хорош для неё. Эвану даже хотелось самому по секрету поведать Ким о чувствах Тена и поспособствовать появлению новой пары, но он решил не вмешиваться тогда. Странно, что сейчас, вспоминая об этом, Лайс чувствовал какую-то вину. Словно, если бы Денис сейчас был здесь, он бы не допустил того, что произошло с Ю-ной. Ей нужен защитник, мужчина, который спрячет её, такую хрупкую и нежную, в своих объятьях, прогонит страх, и возможно, этим человеком здесь стал Патрик Чан… но только Патрик, славный малый, был так же беспечен и не смог пройти этот путь до конца…        Ю-на молча склонила голову ему на плечо. Взгляд девушки отражал золотое пламя костра, и казалось, огонь горит в них самих, пряча безумие.        «Она не протянет здесь долго… хотя, если бы на его глазах напали и сожрали его друга, у него бы тоже крыша поехала…»        Решив рискнуть, он медленно встал, поднимая Ю-ну, и повёл за собой подальше, к их лежакам. Предусмотрительно вложил в её руки одну из футболок, белую и широкую, найденную в чьем-то чемодане из багажного отсека, и, встав на одно колено, стал аккуратно расстёгивать перепачканные джинсы. Он боялся, что Ю-на начнёт вырываться и испугается его действий, но девушка неожиданно вполне покорно дала себя раздеть, снять окровавленную одежду и, подняв вверх руки, помогла ему надеть на себя чистую футболку. Эван чувствовал себя примерно так, как если бы переодевал Элли или Мейсона, своих маленьких племянников. Ю-на выглядела и вела себя, как абсолютный ребенок, полностью доверившийся и беззащитный. У неё и тело было, как у девочки-подростка: узкое, тонкое, с остро выпирающими рёбрами и ключицами, едва обозначенными холмиками грудей, и с идеально гладкой, чистой кожей, которую теперь покрывали царапины. Странное дело, но эти следы травм на ней выглядели, как трещины на китайском фарфоре, как что-то ужасное и неестественное. Из всех девочек, казалось, она одна, как дорогая статуэтка, должна была оставаться нетронутой, и все эти ссадины и синяки больно резали глаз.        Ему хотелось сделать для неё что-то, успокоить девушку и сказать, что здесь ей ничто не угрожает, вот только Эван не хотел врать. Потому что понимал прекрасно: опасность угрожает им всем, и даже странно, как они прожили здесь столько дней, словно позабыв о ней…         — Полежи со мной… — неожиданно тихий голос Ю-ны заставил Эвана удивлённо поднять голову.        Она смотрела на него так же отрешённо, и стояла, безвольно опустив тонкие руки, которые он взял в свои и слегка сжал. Он понимал, что ей страшно, и они уже договорились между собой, что кто-то будет должен дежурить, оставаясь рядом с Ким и следя за костром. Кажется, у него нет выхода…        Было немного странно укладываться вот так, не предупредив ребят, но Ю-на намертво вцепилась в его руку. Пришлось устраиваться рядом, наспех доставая одело и сооружая постель на двоих. Девушка сначала легла к нему спиной, потом развернулась и уткнулась лицом в грудь, обняв и прижавшись всем телом. В другой ситуации его бы смутило такое поведение, но сейчас он не увидел в её действиях ничего странного, она искала защиты, а из всей их компании они общались ближе всего. Лайс осторожно погладил Ю-ну по волосам и приобнял в ответ. Он был бы рад, если бы она поплакала, но до слуха доносилось только тихое дыхание.        Он сам не заметил, как провалился в сон. Разбудил его дождь. Открыв глаза, мужчина недоумённо стёр мокрые капли с лица и поёжился. Синеватый свет только предвещал восход, и часы показывали 5.30. Эван сел, отчаянно зевая, и в недоумении уставился на пустое место рядом. Ю-ны не было.        Смутное чувство тревоги и беспокойства прогнало остатки сна. Оглядевшись, Эван обнаружил, что костёр погас, а Бриан, который должен был сторожить огонь последним, тоже куда-то пропал. Быстро поднявшись, он растолкал Транькова, который всегда спал необычайно крепко, из пушки не разбудишь. Тот так же понятия не имел, что произошло.        Воздух был влажным, прохладным. Дорогу в сторону реки, как обычно, заволокло туманом. Бриан не мог уйти в ночь один, нарушив правила, поэтому оставалось только одно объяснение:         — Наверное, он пошёл с Ю-ной. Может быть, ей надо было… ну… пописать… — как-то с сомнением произнёс Макс.         — Если костёр успел погаснуть, значит, прошло много времени, Макс.        Никто из них не хотел признаваться, что напуган. Мелко моросивший дождик заставлял ёжиться и мерзнуть. Он был непривычно холодным для тропиков и от того казался странным и неестественным. Напряжение в теле будто сковало каждый мускул. Эван предложил покричать, позвать Бриана, но Траньков сказал, что это плохая идея.         — Вдруг нас услышит… ягуар, например…         — Перестань.        Они перебрали вещи Ю-ны, грудой скинутые на земле. Она ушла, как была, в длинной белой футболке, которую дал ей Эван. В глаза Максу бросилась дорожка примятой травы, что наводило на мысль, что Бриан ушел не к реке, а к хвостовой части Боинга.         — Странно как. Может, они пошли за нормальными женскими вещами?        Страх перебивало любопытство. Стараясь держаться ближе друг к другу, они пошли по траектории смятой листвы и оставленным кое-где следам. Эван чувствовал себя героем фильма ужасов, и каждый шаг, отдалявший их от лагеря, заставлял испытывать страх. Он не считал себя трусом, но сейчас очень боялся. В памяти встало лицо Ю-ны, освещённое бликами ночного костра — белое, с пустыми глазами. Что она видела, но так и не смогла сказать им? Они только предполагают, что Патрика разорвал ягуар, может быть, это было что-то… ещё? В любом случае, это такая страшная смерть, что не хотелось даже думать об этом. Неожиданно наступивший на что-то Максим наклонился и поднял лежавший в траве… нож.         — Смотри! Чёрт меня дери… это же нож Бриана!        Это действительно был нож Жубера, которым тот срезал фрукты и листву, единственный в их арсенале по-настоящему острый и до сих пор не затупившийся. Они нашли его в багажном отсеке три дня назад, распотрошив один из чемоданов, и Эван никогда не думал, что будет так радоваться находке холодного оружия. Единственного возможного средства защиты для них. Нож был дорогущий, с тяжёлой металлической ручкой из серебра и причудливыми вензелем гравировки, упакованный в кожаный футляр. Поднеся лезвие к глазам, Траньков изумленно вздохнул.         — Эван, скажи… мне это кажется или он выпачкан… чем-то?..        Лайс взял в руки тяжёлый предмет и в ужасе вздрогнул. Максим был прав. Или он сошёл с ума, или эти уже наполовину смытые дождём бурые разводы… чья-то кровь?         — Господи Иисусе… какого чёрта здесь это валяется… и как…        Они в страхе смотрели друг на друга. Хотелось инстинктивно отбросить острый предмет, но чувство опасности заставило Эвана буквально вцепиться в рукоятку.         — Что ты думаешь… милый… скажи, прошу тебя… — хрипло прошептал Траньков.        Он даже не обратил внимания на то, что Максим в первый раз назвал его «милый».         — У меня какой-то дикий бред в голове. Бриан… — он кашлянул и сглотнул. — Зарезал Ю-ну?        — Тихо! — неожиданно Макс замер, приложив палец ко рту. — Ты слышал?        Эван слышал только звук капель, стучавших по листве. Его уже буквально трясло от страха. До ужаса хотелось схватиться руками за голову, развернуться и убежать обратно в лагерь.         — Как будто… стонет кто-то…        Траньков снова прислушался, а потом внезапно сорвался и бросился куда-то вперёд, не обращая внимания на призыв Эвана остановиться. Вынужденный следовать за ним Лайс едва не поскользнулся на мокрой земле. Пробежав совсем немного вперёд, еще метров пятьдесят, они выскочили на небольшую, уже знакомую им поляну. Поваленные деревья и торчащее, будто растущее из самой земли, крыло самолёта. Обломки Боинга уже зарастали зеленью и начинали до жути органично смотреться среди джунглей.         — Эван!! — отчаянный, полный ужаса крик Максима заставил внутренне содрогнуться.        Он уже и сам увидел. На поляне, неловко привалившись к дереву, сидел Жубер. Голова парня упала на грудь, рука была прижата к тёмному пятну на боку. Макс стоял на коленях рядом. Подойдя ближе, Эван машинально закрыл глаза. Трава вокруг была, словно краской, окрашена в бурые пятна. Кровь. Снова кровь.         — Господи… Господи… — Макс плакал.        Вдвоём они смогли кое-как поднять ужасно тяжёлое тело и дотащить до лагеря. Голова практически не соображала.         — Аптечка есть?.. Блядь… — Траньков беспорядочно метался из стороны в сторону. — Да что же это такое!!!        Жубер пришёл в себя. Они уложили его на траву, подстелив одеяло, и Эван в ужасе смотрел на свои ладони, измазанные чужой кровью. Взгляд Бриана, сперва расфокусированный, постепенно обретал осмысленность. Он смотрел на ребят, и самым страшным для них сейчас было чёткое осознание: он не жилец. Им даже не нужно было осматривать рану, одну-единственную, нанесённую между рёбер, чуть пониже, с левой стороны груди. Эван не знал, какой жизненно важный орган задет, но по кровавой пене на губах предполагал, что это лёгкое.         — Я видел, что она проснулась… и пошёл за ней… не хотел… тебя будить… — Жубер посмотрел на Эвана. — Она не реагировала, когда я позвал её… не знаю… куда она шла… я догнал…         — Зачем… ну зачем? — шептал Максим, стирая струившиеся по лицу слезы.         — Она испугалась… когда я дотронулся… мне пришлось… она хотела уйти… но нельзя же было…        Он не докончил и снова потерял сознание. Мысль о том, что это чудовищное преступление совершила Ю-на, никак не укладывалась в голове, несмотря на всю очевидность. Эван обманывался вчера, когда, глядя на девушку, пытался убедить себя, что она не тронулась умом. Просто спятила и убила, может быть, даже не осознавая, что делает, того, кто спас ей жизнь…        А ещё он думал о том, сколько пролежал там, истекая кровью, в одиночестве Бриан Жубер, пока они спали. О том, где теперь Ю-на, Эван думать не хотел. Он по-прежнему сжимал рукоятку ножа, пока в немом отчаянье с силой не воткнул его в рыхлую землю.        Максим стёр воду с лица Бриана и, наклонившись, поцеловал в лоб.        Они остались вдвоём. ***        Я до последнего не верил, что ты приедешь в Лондон, но Бог, очевидно, решил смилостивиться надо мной после всех потрясений. Ты приехал, и мы провели в компании друг друга почти шесть часов: гуляли по центру, обедали в потрясающем индийском ресторане в пяти минутах от Вестминстерского аббатства, о существовании которого я и не подозревал, потом пошли в ночной клуб, где к нам присоединилась Рейчел, и расстались только под утро, еле волоча ноги от усталости, но совершенно довольные друг другом.         — Обожаю этот город! Обожаю его! — твердил ты, закрывая глаза и вдыхая наполненный смогом лондонский воздух.        Нам не было скучно друг с другом ни одной минуты, и если мы замолкали, то молчание совсем не напрягало обоих и было всего лишь паузой для перезагрузки. Конечно, ты говорил намного больше меня. Тебе действительно было, что рассказать. Как я и думал, в жизни тебя окружали удивительные люди, и иногда казалось, ты с большим удовольствием говоришь об их присутствии в ней, чем о самом себе, а это так несвойственно человеку, ведь все мы любим поболтать о себе любимых. Но только не ты. Ты был отличным рассказчиком и слушателем одновременно, когда тема была тебе интересна, твои глаза загорались, лицо становилось невероятно выразительным, а жестикуляция усиливалась во сто крат. Гибкость характера позволяла легко переключаться с одной темы на другую, подстраиваться под собеседника, но что нравилось мне в тебе больше всего остального, так это твоя способность поглощать информацию. Мир в твоих глазах был полон возможностей и перспектив, которые ты с жадностью желал исследовать. Политика, мода, культура, искусство, спорт, кино — не было темы, которую ты не мог бы поддержать. Мир рядом с тобой начинал казаться мне шире и объёмнее, и под конец твоего визита даже Рейчел была очарована.        Но стоило тебе покинуть пределы Лондона, меня вновь охватывали сомнения и неуверенность. Когда ты был рядом, я видел твое лицо, слышал голос — казалось, между нами есть какая-то искра, но это чувство тут же затухало, когда мы исчезали из поля зрения друг друга. И хотя наша переписка стала намного более оживлённой, я не мог лгать себе, говоря, что этого достаточно. Ты называл меня свои другом, а я по-прежнему не знал, каковы мои шансы. На фото, которые выкладывали твои друзья или ты сам, рядом всегда были женщины. Красивые, сексуальные, успешные и независимые, как и все люди вокруг тебя. Я ревновал. Ревновал, потому что не знал, стоит ли за этим что-то серьёзное, а спрашивать впрямую было неловко. За все эти полгода, что мы общались, ты ничем не подтвердил слова Рене о своей гомосексуальности. Черт возьми, скорее, ты опровергал их, то и дело заводя разговор об одной из твоих многочисленных подруг. Рейчел успокаивала меня, говоря, что мужчина, в окружении которого так много красивых и свободных дам, может быть либо геем, либо сутенером.        И всё же, чем больше мы общались, тем сильнее меня грызли сомнения: а не ошиблась ли Рене в своих догадках? Один раз я настолько обнаглел, что задал этот вопрос Насте, (мы отлично сдружились) и получил странный ответ:        «А что, у тебя какие-то проблемы с этим?»        «Нет, просто интересно… слухи… знаешь…»        Мне нужно было оправдать свой интерес, либо признавшись самому в своих предпочтениях, либо рискуя выглядеть нетерпимым к секс-меньшинствам. Я просто считал, что если ты гей, то это должно будет обязательно проявиться, как только мы сблизимся. И делал все возможное для этого. Я вырвался в Нью-Йорк почти на три недели летом, с твоей помощью составив шикарный план поездки и мест, которые стоит посетить. Мне нужен был повод видеть тебя чаще, и этим поводом стал летний интенсив-курс MBA, на который я записался, получив возможность приезжать в США целых три месяца на две недели.        «Почему ты не пройдешь такой же курс в Лондоне?» — удивился ты.        «Понимаешь, дома я постоянно на что-то отвлекаюсь. А тут давление новой обстановки… В состоянии стресса информация усваивается лучше».        Может оно и так, по крайней мере, адреналин в твоём обществе выбрасывался в мою кровь стабильными порциями. И я решил, что знание стратегического менеджмента никому ещё не мешало в жизни. К тому же отец был в восторге, заявив, что я наконец-то взялся за ум, и у меня появились, как он выражался, «взрослые интересы». Мне кажется, я и правда начал меняться, невольно стараясь соответствовать твоему уровню во всем: одежде, манере общаться, интересах и уровне притязаний, удивляя семью желанием отказаться от своего скутера и пересесть за руль нормальной машины и задвинув в шкаф подальше драные джинсы и застиранные футболки, которые носил еще со школы.        Единственное, что иной раз меня просто выводило из себя, так это твоё постоянное стремление разбавить нашу компанию женским обществом. Мы редко оставались наедине, и если даже среди нас не было девушек, то мы, черт возьми, говорили о них!        «Ты сам виноват! Не надо было валять дурака с Настей в Сочи…» — слова подруги звучали укором в ушах.        Но хуже твоего бесконечного флирта с женщинами было только твоё желание найти МНЕ подружку. Клянусь Богом, Эван, в этом стремлении ты доходил до абсурда!         — Я не знаю, как знакомиться… мне трудно подойти и заговорить самому… — уходил я от ответа, когда ты, провожая оценивающим взглядом очередную длинноногую красотку в короткой юбке, спрашивал, что я о ней думаю.         — Не нужно так напрягаться. Достаточно просто посмотреть в глаза… вот так… — ты очень пристально посмотрел на меня, заставив покраснеть. — Нужно выдержать всего несколько секунд, и этого достаточно, чтобы понять, хочет она или нет…        Ты говорил как человек, который не испытывает с этим никаких проблем, по крайней мере, так мне казалось. Я думал, что у тебя, должно быть, обширный сексуальный опыт и нет отбоя от женщин. Или мужчин. Неважно. Наверное, мне хотелось заслужить твое уважение, поэтому я всегда поддерживал такие разговоры и был в этом довольно успешен. Я видел, что женщины в твоем кругу начинают обращать на меня внимание. Это было приятно и придавало мне уверенности.        Всё было потрясающе, не считая того, что я потратил целое состояние на перелёты из Лондона в Нью-Йорк и по-прежнему не знал, гей ты или нет.        «Не дури, будь он натуралом, у него давно была бы жена или подружка!» — успокаивала меня Рейчел.        В её словах был свой резон, но почему-то мне не становилось легче от этих размышлений. В конце концов, сомнения и колебания так физически измотали меня, что я решил положить конец этим терзаниям, сказав тебе правду, будь что будет. Раз уж наши отношения претендовали как минимум на дружбу, ты имел право знать всё, как есть. И либо ты действительно гей и примешь меня, либо ты натурал и, возможно, брезгливо поморщишься, а потом укажешь на дверь. Был ещё третий вариант: ты гей, но я просто тебя не привлекаю. Он мне тоже не нравился, но любой из этих вариантов всё равно был лучше неизвестности.         — Я ни секунды не пожалел, что прошёл этот курс. Знаешь, в университете нам много говорили про стратегическое планирование, инвестиции и позитивное управление, но честно говоря, я мало понимал, о чём идёт речь. Здесь же всё так чётко и структурировано… — мы ехали на твоей машине по нижнему Манхэттену и обсуждали полученный мной накануне диплом МВА. Я никак не мог осознать, что только что получил эту степень, легко, почти играючи, и это после нескольких лет мытарств в университете, где я терпеть не мог корпеть над учебниками.         — Знаешь, это надо отметить! — ты повернул голову и посмотрел на меня, ослепительно улыбнувшись. — Сейчас быстро заскочим ко мне, я переоденусь, и рванём в Джесси в Viper room!        Я отвернулся к окну и ничего не ответил. В тот день был удивительный закат — словно атомный взрыв прогремел в небе, сделав его кроваво-оранжевым. Почему-то в Лондоне я никогда не видел такого неба, там оно редко бывает чистым от облаков.        Помню, в динамике магнитолы играл хит битлов «Всё что, что тебе нужно — это любовь»… Я тогда подумал, что это про меня. В этот вечер всё должно было решиться, и ничего в этом мире я так не хотел, как твоей любви.        До этого я был у тебя дома лишь однажды, точно так же, почти на бегу. Ты не особенно стремился приглашать меня в квартиру, и это была одна из сотни тревожащих меня мелочей. В просторной, светлой гостиной твоего недавно приобретённого лофта меня завораживали огромные, во всю стену окна без занавесок. Ты говорил, что открывавшийся из них прекрасный вид города был одной из главных причин, по которым ты выбрал именно это жильё. Я знал, что ты сам обставлял квартиру, и мне нравился этот урбанистический, навеянный арт-эпохой Энди Уорхолла стиль пространства. Знаешь, Эван, мне тогда нравилось в тебе абсолютно ВСЁ.        Ты предложил мне налить себе выпить и хлопнул дверью спальни, оставив меня одного. Я стоял у окна, заворожённо наблюдая, как крыши небоскребов будто плавятся в огненной лаве, и думал о том, что предстояло сказать тебе. Кажется, никогда в жизни мне не было так страшно. Какая-то часть меня по-прежнему хотела оставаться в неизвестности и тешить себя надеждами и фантазиями, в которых мы занимались любовью где-нибудь на крыше роскошного пентхауса возле бассейна. И ты любил меня.        Ты включил проигрыватель, который сейчас тихо мурлыкал джаз, и протяжные, сексуальные звуки музыки мягко дрожали в воздухе, заставляя прикрыть глаза и погрузиться в себя.         — Ты там не заснул? — из отрешённости меня вырвал насмешливый голос. — Бен!        Я обернулся и едва не покачнулся на месте. Ты выглядел… боже, ты всегда выглядел потрясающе, но в тот раз ты словно специально был просто непозволительно, жестоко хорош! Светлые джинсы и светло-голубая рубашка навыпуск идеально сидели на будто вылепленной скульптором идеальной фигуре, оттеняя золотистый загар. Волосы слегка взлохмачены и небрежной получёлкой падают на лоб, как раз так, как мне нравилось. Как может человек быть так безупречно сексуален? В моих глазах ты был принцем, идеалом, о котором я мог только мечтать, и сейчас эта мечта могла разбиться вдребезги.        Не замечая моего потрясения, ты присел на корточки возле стеллажа с DVD-дисками и совершенно невпопад стал что-то говорить о том, что я очень нравлюсь одной твоей знакомой, имени которой я даже не запомнил.         — Она отличная девушка… почему бы тебе не дать себе шанс и не сходить с ней куда-нибудь?        Меня начинало тошнить от одного факта существования женщин, и в тот момент я рисковал стать настоящим женоненавистником!        Я подошел к барному столику, налил себе почти полный стакан виски, сделал большой глоток, поморщился и выдавил из себя:         — Пожалуйста, перестань навязывать мне своих подруг.         — Почему? — мне показалось, ты не обратил внимания на то, с какой интонацией я говорил.        Я не мог заставить себя повернуться и посмотреть на тебя, и смотрел на белые блики в карамельной жидкости в бокале, который сжимал так сильно, что мог раздавить.         — Я не хочу встречаться ни с одной из этих женщин. Мне нравишься ты.        Вот и всё. Я не сказал «люблю тебя», потому что это было бы… слишком, но повисшая тишина всё равно была ужасна, и я был вынужден повернуться. Ты стоял посреди гостиной и смотрел на меня. Ещё можно было свести всё к шутке. Ещё было не поздно. По выражению твоего лица, задыхаясь от волнения, я пытался прочесть ответ. Ты молчал. А потом как-то странно опустил голову, словно речь шла о чём-то постыдном.         — Эван?         — Я не знаю, что сказать… — тишину нарушил хриплый голос.        Казалось, что мои слова шокировали тебя до глубины души. Перед глазами вдруг, как один миг, пролетели все последние месяцы моей влюблённости, полные мучительного счастья и сомнений, замирая в одной точке, на лондонской трибуне, когда наши взгляды пересеклись, и твои глаза теперь напротив меня… они отдалялись и отдалялись…        Нужно было что-то сказать… хоть что-то… Я чувствовал себя так, будто на меня направлены десятки фотокамер и сотни зрительских глаз. Я был жертвой и палачом самого себя.         — Я гей… — кислорода отчаянно не хватало, и голос звучал выше обычного. — И я подумал… может, ты тоже?         — Я?        Это было уже чересчур. Умирая от стыда, я рванул к двери, прямо как был, со стаканом невыпитого виски в руке. Спохватившись, вернулся, чтобы поставить его на стол, чем довёл свои действия до окончательного абсурда. В эти короткие несколько минут я так себя ненавидел, что хотел умереть.        Пришёл в себя я только в подъезде, когда стукнул входной дверью консьержа. Голова раскалывалась на части, кровь шумела в ушах. Мне нужно было выйти на улицу, убежать, уехать из города, из страны… Зачем я сказал это? Не нужно было говорить… никогда…         — Бен! Подожди!        Обернувшись, я увидел тебя, сбегающего по лестнице вниз. Консьерж, которого я, судя по всему, основательно приложил лбом о стекло, закатил глаза и нахмурился.         — Эван, я же просил… твои гости… это уже второй раз за две недели…        «Второй раз? О чём это он?»         — Что с тобой? — Эван с недоумением смотрел на меня, не обращая внимания на замечание. — Куда ты собрался?        Неожиданно я представил себе, как, должно быть, выглядел со стороны. Убегать вот так было по-детски… глупо… смешно… Что бы ты не собирался ответить мне, я должен был хотя бы иметь мужество дождаться твоего ответа.        Мы поднялись на лифте обратно в квартиру, храня гробовое молчание. Оно продолжалось, пока ты закрывал входную дверь, почему-то защёлкивая сразу верхний и нижний замки. Мне бросилось в глаза, что твои руки немного дрожали, поворачивая металлические ручки. Я вернулся в гостиную, инстинктивно бросившись к оставленному мной стакану. Ты не выгнал меня. И если бы всё было так ужасно, как я думал, то хотя бы дал мне уйти самому…         — Бен… прости, я… — ты выключил проигрыватель и отошёл к окну, встав ко мне спиной. — Я немного растерялся… если я тебя чем-то обидел…         — Забудь, ради Бога… не знаю, зачем я это сказал…         — Это правда?        Я вздрогнул.         — Что?         — То, что ты… сказал? — тихо повторил ты.         — Да. Может быть… мне не нужно было это говорить… но ты сказал, что мы друзья… я не могу… я так не могу, в общем… у меня просто раскалывается голова… Эван, прости, но я просто не могу продолжать слушать, как ты предлагаешь мне развлечься с какой-нибудь девушкой, тогда как я совсем этого не хочу… Я надеюсь, что ты не чувствуешь себя теперь так же глупо, как я выгляжу.        Всё, что происходило потом, виделось мне, словно во сне. Ты повернулся, и твоё лицо… я никогда не видел у тебя такого выражения… на нём были написаны одновременно растерянность, волнение и… радость? Нет, мне должно быть, показалось…        Ты направился ко мне, медленно пересёк разделявшее нас расстояние и подошёл почти вплотную, так что можно было уловить тонкий, горьковатый запах одеколона, от одного аромата которого у меня подкашивались ноги. Меня трясло. Наверное, я не должен был… не хотел так себя чувствовать…         — Эван…        Я хотел сказать, что люблю тебя, и ещё что-то, но ты неожиданно закрыл глаза и, тихо произнеся «Какое счастье…», склонил голову мне на плечо. В этом жесте была такая странная опустошённость, облегчение, что я застыл на месте, как истукан, сжимая руки в кулаки, не зная, что теперь должен сделать.        Боже, я действительно не понял в тот момент… я ничего не понял… но я был слишком измучен, я устал от неизвестности, я просто устал… и уже ничего не хотел. Поэтому даже когда ты поцеловал меня, аккуратно, в уголок рта, будто спрашивая разрешения, я практически никак не отреагировал. Мне кажется, мы просто забыли, где находимся, эта квартира, твоя гостиная… всё куда-то исчезло. Невозможно было поверить, что это может происходить наяву. Я так долго мечтал, что однажды поцелую тебя, а ты меня не оттолкнешь, что теперь, когда ты целовал меня сам, тело отказывалось верить и слушаться, только беззвучно крича изнутри.        «Какое счастье… Какое счастье…»        Твой тихий шёпот возле уха напоминал стон. Рискнув открыть глаза и посмотреть на тебя, я увидел, что ты улыбаешься. Это была незнакомая мне улыбка, затаённая, немного боязливая, как если бы ты хотел показать мне что-то, что нужно скрыть от посторонних глаз. Мы стояли в нескольких сантиметрах друг от друга, так близко, как ни разу до этого. Меня ломало от желания прикоснуться, обнять тебя, прижаться всем телом, но я не мог. Не мог нарушить это крошечное пространство и просто ждал. Словно во сне я видел, как медленно опускаются ресницы, прикрывая веки, и ты приближаешь своё лицо вновь.        Что такое целовать человека, которого любишь? Чувствовать ответное тёплое прикосновение губ, при этом практически перестав ощущать своё собственное тело. Какая-то часть тебя внутри уже знает, что будут и другие поцелуи: страстные, горячие, обжигающие души и разжигающие огонь желания, уносящие в космос и просто делающие тебя счастливым. Но этот наш, самый первый поцелуй, хоть он и длился всего несколько коротких секунд, я буду помнить всю жизнь. Ощущение твоей кожи рядом с моей, и дыхание, твоё дыхание внутри меня…         — Мы всё ещё идём к Джесси?         — Ты хочешь пойти?         — Не знаю… мы собирались… но если ты не хочешь…         — Это будет… немного… странно, да? — ты явно забавлялся. — Мы не будем чувствовать себя неловко?         — Я знаю, что буду чувствовать себя неловко в любом случае…         — Есть одно место в Нью-Йорке, которое ты ещё не посещал… — ты странно возвёл глаза к потолку и ухмыльнулся. Мы уже минут десять сидели на диване, обнимались и целовались, явно боясь необходимости говорить, и даже просто смотреть друг на друга. У меня даже возникла дикая мысль, что ты решил стать геем полчаса назад.         — Да? — я немного напрягся, подумав, как это странно идти сейчас на прогулки. — Что за место?         — Там, — ты указал рукой на дверь спальни. — Устроить тебе экскурсию?        Это было немного не так, как я себе представлял, но всё равно потрясающе. Не думал, что ты будешь таким нежным… хм… Может быть, даже хорошо, что мы не зашли тогда сразу слишком уж далеко? Так много переживаний за один вечер… Кстати, ты так ничего и не ответил мне по поводу моих шансов… но я позволил… всё-таки позволил себе сделать определённые выводы из наших последующих действий. О, да. Я позволил себе…