бесстыжий

Солнце ласково хуярит прямо в глаза. Чимин сначала пытается прикрыться от него ладошками, но держать их лень, и он ворчит, постоянно крутится и норовит залезть Намджуну подмышку. – Встань шторы закрой, – Намджун щелкает Чимина по носу, и тот, недовольно фыркнув, стягивает одеяло, накрываясь с головой. Намджун смеется. Маленькая стрелка настенных часов подбирается к одиннадцати. Они валяются в кровати уже второй час. Не помогли ни аргументы Намджуна про включенный свет на кухне, что так и горел всю ночь, ни урчание голодного желудка – Чимин вставать категорически отказывается и лезет целоваться, пока все намджуновы возмущения не стихают. – Ты так и будешь там лежать? – спрашивает Намджун, тыкая пальцем в торчащую из-под одеяла синюю макушку. Чимин гудит и натягивает ткань сильнее, так что в итоге из-под другого конца одеяла вылезает маленькая розовая пяточка. – Ну блядь, – плаксиво стонет Чимин и возмущенно пинается, когда Намджун стягивает одеяло вверх еще больше. У Чимина ноет и болит каждая клеточка. Он боится даже подумать о том, чтобы глянуть в зеркало, а еще неприятно тянут старые синяки и содранные запястья. Чимину даже пошевелиться больно, но он упрямо возится и перекатывается с боку на бок, пока Намджун не сдергивает с него одеяло полностью, вытаскивая на свет божий. – Заканчивай детский сад валять, – беззлобно говорит Намджун, укладывая Чимина на себя. – А то пошлю свет выключать. Чимин визжит, пытается замахнуться подушкой, Намджун перехватывает его руки, пытается поцеловать куда-то за ухом, Чимин брыкается и чуть не падает на пол. Все хорошо? Намджун задумчиво поглаживает большим пальцем красные полосы на чиминовых запястьях, когда тот наконец-то затихает и устраивается у Намджуна под боком. Хотели обнимашек – получите-распишитесь: Чимин льнет к Намджуну всем телом, хотя солнце накаливает комнату до невозможного, а ведь еще полудня нет и поздняя весна. – И как ты такой красивый в школу пойдешь? – Намджун не спрашивает, а скорее размышляет вслух, разглядывая чиминовы руки, но Чимин фыркает: – Кто сказал, что я туда пойду, – Чимин поднимает глаза на Намджуна и страдальчески кривится: – Ой, вот только не начинай. И к его удивлению Намджун послушно затыкается, только спрашивает коротко: – А мать? – Ей похуй, – Чимин закусывает губу и думает обо всех неотправленных сообщениях на почте. Его мать – одинокая немолодая уже женщина, сотрудник крупной строительной фирмы – раньше решительно отвергала все командировки, но после ухода отца все поменялось. Остатки семьи просто рухнули – отец напоминал о себе редкими переводами, мать изредка возвращалась домой. Сейчас Чимин мог даже сказать, что ее понимает, но когда это только все произошло, ему, подростку, было, во-первых, непонятно, во-вторых, обидно, в-третьих, одиноко. Но он справился, а ценой детских страданий стала свобода. Матери было абсолютно пофиг, где и с кем шляется ее сын – лишь бы за решетку не угодил. Так и вышло, что Чимин давно жил с Намджуном, а домой возвращался максимум на неделю – на дольше мать не приезжала никогда. В последнем письме она вроде писала что-то про новую должность на месте. Ну и ладно. Знала бы ты, мама… Намджун тяжело вздыхает. Чимин ждет нравоучений – в Намджуне иногда просыпалось отческое начало, что ли, и он пилил Чимина по поводу прогулов, бухла и экзаменов, но Чимин только хихикал в ответ. Это Намджун-то, который любил по вечерам привязывать чиминовы руки ремнем к кровати и вливать в призывно приоткрытый рот небольшими порциями коньяк прямо из бутылки? Какая нахрен школа, Чимин появлялся там раз в пятилетку и то, по большим праздникам. До конца семестра еще далеко, а о экзаменах Чимин не парился – в колледж, куда он наметил поступать, по маминым знакомствам его возьмут и так. Но Намджун периодически напоминал Чимину, что тот, мать его, школьник, и смешки помогали отмазаться не всегда. А вот поцелуи с продолжением – другое дело. – Я на следующей неделе схожу, – миролюбиво обещает Чимин, устроив подбородок на своих измученных ладошках. – Когда сойдет все. Намджун открывает рот, чтобы возразить, но не успевает – Чимин быстро чмокает его в подбородок и корчит рожицу. – Колючий, – поясняет он на вопросительный взгляд и проводит пальцем по намжуновой щеке. Отросшие волоски едва слышно шуршат о кожу, Чимин морщит нос и шипит, когда Намджун прижимает его ладошку сильнее и елозит уже намеренно. Визги, шуточная борьба, обещания связать и от души побрить, – а заканчивается все тем, что Чимин оказывается на Намджуне и активно трется задницей о полувставший член. Хорошее утро должно хорошо и закончиться, а судя по тому, какими жадными глазами Намджун смотрит на Чимина, то свет на кухне погорит еще полчаса минимум. – Люблю, когда ты такой, – произносит Намджун между поцелуями. Они целуются медленно и лениво, так сладко-тягуче, от чего у Чимина немного кружится голова. Язык Намджуна скользит сначала по вчерашним ранкам и только потом внутрь призывно приоткрытых губ, так что Чимин чувствует металлический привкус собственной крови. И вкупе с ласковыми поглаживаниями на спине это заводит невероятно. – Такой – какой? – Чимин устраивается на намджуновых бедрах удобнее, и на его зацелованных губах играет хитрая ухмылка. Его собственный член уже стоит, чего Чимин абсолютно не стесняется – к чему это, когда не менее возбужденная плоть давит ему между ягодицами. Чимин ведет немного бедрами, ерзает – и получает в награду тихий рык. – Бесстыжий, – тянет Намджун осипшим голосом, когда Чимин заводит ладонь назад и увлажняет своей слюной намджунов член. Чимин фыркает в ответ. Что есть, то есть, а зачем скрывать тогда? – Сам виноват. Испортил меня, – мямлит Чимин и поджимает губки, как школьница, от чего Намджун бесстыдно ржет. – Бесстыжий, тебе понежнее или погрубее? – продолжает троллить Намджун, когда Чимин направляет его член в себя. – Мне поглубже, – подмигивает Чимин и сам едва не ржет в голос, вот только Намджун просьбу исполняет сполна, так что Чимину остается только задыхаться. Плоть скользит в нем совсем легко – Намджун ночью в него столько смазки запихнул, что и сейчас еще осталось, так что Чимин только ведет бедрами и вцепляется в намджуновы плечи, принимая в себя до основания. – Мне нравится, когда ты со мной, – шепчет Намджун ему на ухо, когда Чимин склоняется над ним, и от этого Чимина перегибает пополам, словно от удара в живот. Он вцепляется в намджуновы плечи так, что на коже остаются кровавые луночки от отросших ногтей, а Намджун только улыбается чему-то своему и своими красивыми пальцами снова терзает штанги в до одури чувствительных сосках, и Чимин не знает, чего ему хочется больше от этого – стонать по-блядски, оповещая соседей, что у кого-то в этом доме есть классный секс, или материться. Потому Намджун выглядит таким довольным, и – блять, хоть бы руку из-за головы убрал. Нет же, он лежит в позе «я хозяин-барин», пока Чимин поднимается и опускается на его члене, и шепчет на ухо всякое, от чего у Чимина немного выбивает пробки. Всякое, о том, какой Чимин на нем красивый, какой желанный до невозможного, и как идут ему эти отметины на шее, и как горячо и скользко у него внутри. Чимин сжимается, выпуская член из себя почти полностью, а потом расслабляется, и Намджун снова толкается внутрь, и так до бесконечности. А еще Намджун повторяет постоянно – «мой, мой, мой», от чего Чимину точно хочется свалиться ему на грудь, да так и умереть. Чимину и правда хочется стать чьим-то – чтоб приручили, любили и заботились и выбивали из головы всякие нехорошие мысли, когда Чимину становится скучно. Ведь сейчас ему так непозволительно хорошо – Намджун трахает его не спеша, но со всей любовью от широкой души, делая вид, будто это не Чимин светит ужасными синяками под глазами, о которых, сам, впрочем, еще не догадывается. Почему Чимин не может всегда – так? А еще эти поцелуи за ушком. Триждыклятые поцелуи за ушком, от которых внутри все переворачивается, и у Чимина слабеют колени, и он уже не ухмыляется – куда и делась эта наглая самодовольная ухмылочка – только постанывает каждый раз, когда горячие намджуновы губы прихватывают нежную кожу за ушком. Как бы Чимин себя не оправдывал, но факты – вот они, все на лицо. Сонмин никогда не сможет вести себя с ним так. Об этом даже подумать смешно – чтобы Сонмин его терпеливо целовал за ушком и гладил подрагивающий от возбуждения член холодными пальцами – именно гладил, с упоительной лаской, от чего Чимин хрипит и хватает ртом воздух. Может, на этот раз у Чимина получится оставить все нормальным? Когда оргазм подступает дрожью на кончиках пальцев, Чимин чуть не валится на Намджуна всем телом. Он едва находит в себе силы подмахивать бедрами, но Намджун сжимает пальцы на его члене, давит чуть сильнее, и Чимина прошибает волной с головы до ног. Перед глазами разливается белый туман, и на считанные секунды Чимина едва не вырубает, а когда он приходит в себя, по его бедрам уже стекает теплое семя. В такие моменты Чимину хочется нести какую-то умилительную чушь про любовь и верность, убеждая скорее себя, но в Намджуне, видимо, просыпается тролль. – Неплохое выдалось утречко, – комментирует он, и Чимину хочется ебнуть его пяткой. Серьезно, он тут ломает внутри себя вселенные и обещает повернуть все заново, а Намджун гогочет и отпускает шутки за триста. Чимин сердится – а Намджун умиляется с него еще сильнее, ласкает как котенка, и Чимин успокаивается. – Я доберусь за эти сутки в душ? – плаксиво стонет Чимин, и Намджун тут же обещает дать пинка в нужном направлении. Чимин начинает торговаться. – Пошли вдвоем? – предложение вполне логичное, учитывая, что между ними подсыхает лужица чиминовой спермы, но Намджун мотает головой. – Первый иди. Мне лень пока. Чимин показывает ему язык. Из душа доносится громкое фальшивое пение. Чимин вовсю распевает какой-то хит девичьей группы, который постоянно крутили по радио. Время от времени концерт прерывается испуганными «ой» или раздосадованным «блядь», но общей картины это не портит, ни капельки. Намджун прислушивается к чиминовому голосу, и у него в груди распускаются предательские белые нежные цветочки, заполняют нежными лепестками всю грудную клетку. Вот только в нежных прозрачных сосудах – яд. Почему у них не получается всегда так? Почему Чимину обязательно нужно доводить Намджуна до крайнего отчаяния и срываться – почти срываться – на грани опасного, кипящего гневом и ревностью? Чимин мазохист, видимо, окей, Намджун даст, что ему нужно. Намджуну кажется, что он знает Чимина наизусть – от макушки до розовых округлых пяточек, и в том, что он для Чимина лучший, Намджун просто уверен. Чимина категорически не хочется отдавать. Как можно вообще, его такого расслабленного, красивого и бесстыжего еще с кем-то делить? Белые лепестки в груди просачиваются кровью, но Намджун подсознательно уверен: с Сонмином Чимин таким не бывает. Это омерзительно, что приходится сравнивать себя с ним. Где Сонмин, а где Намджун – это просто смешно. Почему же не слышно смеха? Намджун ненавидит Сонмина? Это бултыхающееся булыжником чувство между отчаянием и ревностью – ненависть? Скорее, нет. Скорее, Намджуну просто мерзко от всей этой идиотской ситуации, в которой они загрузли и барахтаются, как в черной смоле. В которой измарались они все – а удастся отмыться? Намджун без сомнения сломал Сонмину ребро – а попадись он ему под руку сейчас, с удовольствием сломал бы еще одно, но это не ненависть. Слишком сильное чувство для какого-то школьника, который посмел протянуть лапы на его Чимина. На его домашнего, веселого, красивого, бесстыжего Чимина, который оказался блядью и охотно побежал на чужой член. Вот только беда – Намджун не умеет злиться на Чимина всерьез. Намджуну от этого всего хреново пиздец, но когда он прикладывает хорошенькое чиминово личико о стену, например, то видит бог – Намджуну хуево, как никогда до этого. И ярость, заполняющая его с головой – это все то же отчаяние, и не деться от него никуда, не выпустить и не отпустить. Все будет хорошо? – Следующий! – орет Чимин писклявым голосом, когда выходит из душа. Намджун надеется, что тот забежит к нему, и, может, получится потискать его еще немного, но Чимин шмыгает на кухню и начинает греметь посудой. Намджун потягивается в последний раз и с сожалением встает с кровати. Он сгребает в охапку перепачканное спермой белье, когда на столе оживает чиминов телефон. Намджун напрягается враз и сверлит глазами аппаратик на столе. Чимин, кажется, не слышит. Намджун колеблется секунду и подходит к столику. Экран еще горит, и в уголке мигает желтенький конвертик. А под ним выползает строчка сообщения. Всего одна. «Ты живой?» Намджун почему-то не сомневается, кто подписан в телефоне Чимина как «мудло». Он смотрит на короткий текст, в голове отдается эхо чиминовых вчерашних криков, и сзади на тихих лапах подкрадывается чувство вины. Намджуну хочется отогнать его как человека – двинуть чем-то тяжелым, например, было бы здорово. Но вместо этого он перебирает сонминов номер на свой телефон и отправляет короткое «с ним все хорошо». Сонмин ожидаемо не отвечает, чему Намджун немного торжествует – кишка у красноволосой сопли тонка. Намджун ждет, пока экран чиминового телефона гаснет, и топает в душ. В ванной гудит стиральная машинка, так что Намджун складывает постельное в корзину. Он зачем-то присматривается к практически пустому барабану и без сомнений различает там вчерашнюю его и Чимина одежду. Перед глазами всплывают красные пятна на белой футболке. Намджун мотает головой, пытаясь отогнать вчерашние воспоминания. Ни к чему они. А так в ванной ни следа вчерашней драмы – только остро пахнет заживляющей мазью, которой Чимин мазал все, даже засосы, утверждая, что так быстрее сходят. На умывальнике на самом видном месте лежит бритва и пена для бритья, от чего Намджун смеется себе под нос. Чимин терпеть не может, когда Намджун небрит. Покончив с водными процедурами, Намджун отправляется на кухню, откуда уже пахнет чем-то вкусным. Чимин в одной свободной свисающей белой майке жарит тосты с сыром. От него травяной мазью разит еще сильнее, чем в ванной, а на самых ужасающих отметинах налеплены пластыри. – Я похож на жертву зомби-апокалипсиса, – жалуется Чимин, когда тянется за поцелуем в щеку, с презрительным фырканьем выслушивает комментарии о заботливой женушке и просит Намджуна заварить кофе не растворимый, а в турке. Чимин задорно снует по кухне туда-сюда и взвизгивает по-девичьи, когда Намджун шлепает его по выглядывающей из-под майки обтянутой темными боксерами заднице. – Посидим дома. Мне отгул дали до среды, – говорит Намджун, гремя кофемолкой. Чимин лопочет что-то радостное и раскладывает тосты по тарелкам. – Ненавижу твои эти постоянные командировки, – ноет Чимин, расставляя тарелки. Намджуну остается только пожать плечами. Да, его работа не подарок, но Намджун предпочитает вкалывать в ненормированном графике, лишь бы иметь уверенность и стабильность. Но постоянные разъезды – это действительно беда, и, может быть, если бы не они, то у них все могло сложиться по-другому… Чимин звонко желает Намджуну «приятного аппетита и чтоб ты подавился», и Намджун предпочитает не думать о плохом. Хотя кое-что еще остается. – У тебя телефон звонил, – говорит Намджун, прихлебывая кофе. Чимин сразу напрягается всем телом и стреляет испуганным взглядом, но Намджун попивает кофе с абсолютно непроницаем выражением лица. Он ведь не соврал – просто не сказал всего. А сообщение, кстати, так и осталось непрочитанным. – Я посмотрю, – мямлит Чимин и срывается в спальню. Намджун едва подавляет желание последовать за ним. Ему очень не хочется за Чимином следить, выламывать ему руки (Намджун и так неуверен, правильно ли он поступил, прочитав сообщение), но видит бог – Чимин сам его когда-нибудь заставит это делать, потому что по-другому не получается. Чимин возвращается через несколько минут, но без телефона. Он садится за стол и принимается за остатки тоста, но по его лицу видно – Чимин нервничает. Намджун не решается давить, но неожиданно Чимин заговаривает сам. – Сонмин писал. – Ммм. Что хотел? Чимин морщится и прячет глаза. – Спрашивал, как я. Намджун мычит снова и поднимается сполоснуть тарелку. – Я ему не писал ничего, честно! – Чимин тараторит быстро, и в голосе его столько неподдельного страха, что Намджун оборачивается – и натыкается на глаза, почти полные слез. Чимин даже руки складывает на коленках, как провинившийся ребенок, и Намджуну от чего-то становится от всей этой ситуации противно и хочется закончить быстрее. Закончить – и не вспоминать. – Он волнуется. Отпишись, – Намджун забирает у Чимина грязную посуду и больше не говорит ничего, пока Чимин не исчезает в спальне. Чимин влетает в комнату, когда Намджун включает ноутбук, собираясь закончить отчет. Чимин бухается на диван, виснет у Намджуна на шее и заглядывает через плечо. – Я написал, что все нормально, – говорит Чимин, наблюдая за горящим экраном. – Молодец, – Намджун на секунду зарывается пальцами в яркие волосы, а потом пытается спихнуть пацана на диван. Серьезно, делать отчет с Чимином на плече как-то не очень удобно, но Чимин не отцепляется, а наоборот, льнет еще сильнее. – Ты не сердишься? – спрашивает Чимин, преданно заглядывая в глаза. Намджун скрипит зубами. – Не сержусь. Чимин, отвали, мне работать надо. – Не-а, – Чимин расплывается в улыбке и норовит залезть на руки, грозясь опрокинуть ноут к чертям. – Бля, уроки иди учи. Прогульщик хренов, – Намджун делает вид, что сердится, Чимин хохочет, но все-таки уносится к себе. Жизнь потихоньку начинает катиться по привычной колее. Чимин уговаривает Намджуна пойти погулять поздно вечером, когда уже стемнело, и даже Намджун с близкого расстояния смутно различает синяки и припухлости на чиминовом лице. Они бесцельно бродят по безлюдному парку, так что Намджун позволяет себе закинуть руки на чиминовы плечи и притянуть к себе. Чимин болтает о всякой фигне, лезет целоваться, клянчит пиво, дуется – все как обычно. Домой они возвращаются уже за полночь. Намджун сразу заваливается в кровать. – Я сейчас, – говорит Чимин и, как только из спальни доносится скрип пружин, подходит к окну. Пусть мне показалось, умоляет про себя Чимин, когда всматривается в бархатную темноту. Но ему не кажется. На лавочке у подъезда в дрожащем свете фонаря четко видна красная макушка. В руках Чимина вибрацией оживает телефон. «Выйди. Всего на пару секунд» Чимин сжимает телефон во вспотевшей ладошке и осторожно выглядывает снова. И – вот черт – Сонмин его замечает и машет рукой. «Выйдешь? Я подожду, пока он уснет» У Чимина бешено колотится сердце. В спальне щелкает ночник – а значит, Намджун уже не встанет, даже если начнется бомбежка, Чимин хорошо успел выучить его привычки. Намджун ничего не узнает, а поддаться соблазну увидеться с Сонмином так хочется… В последний раз – чтобы послать его подальше, позлить еще немного, и все. У Чимина получится. Чимин закусывает губу, всматриваясь в силуэт внизу, и в груди противно тянет и ноет. Вспышкой боли отзывается губа, и Чимин замечает, что он нечаянно прокусил старую ранку снова до крови. За его спиной горит свет, так что Чимин надеется, что Сонмин хорошо различит тыкнутый в окно фак. Чимин идет в спальню и по дороге выключает телефон. И – в какой-то степени – он собой даже гордится. На улице Сонмин раздосадовано лупит по лавочке кулаком. Вот серьезно – он не ожидал. Он и так едва сдержался, когда увидел Чимина в свете фонаря, и ему так и хотелось сбросить руку Намджуна, заорав «видишь, что ты с ним наделал?» Сонмин отдает себе отчет, что он иногда и сам ведет себя не лучше, вот только рукоприкладство – это слишком. А Чимина себе по-прежнему хочется отобрать и спрятать. Но свет на кухне гаснет, чиминов силуэт исчезает, и Сонмин, несолоно хлебавши, отправляется домой.