Савамура не знает сколько он пролежал прижатый к разбитому полу. Истерика так и накрывала его, от чего попытки вырваться становились более агрессивными и серьезными. Возможно, Мэй бы и не удержал его в итоге, пока в наушнике не раздался запыхавшийся голос Фуруи.
— Он жив. Но без сознания.
Сердце снова забилось и, то ли его выдох слетел с губ, то ли это был Мэй. Но факт оставался фактом. Истерика испарилась моментально, а страх отпустил, убирая свои липкие холодные руки с его шеи. Темное чувство безысходности отступило, оставляя лишь взволнованность и беспокойство, что теперь беспокоили его. Однако, это не так страшно. Теперь, когда он знал, что Миюки жив и с ним все, наверное, в порядке, чувства захватили его с головой.
— Тихо… Тихо…
Не смотря на то, что страх отпустил, дрожь все еще сковывала его, а слезы так и текли по щекам. Нарумия перестал его держать в захвате и, вместо этого, перевернул на спину и крепко обнял, позволяя уткнуться носом в грудь и расплакаться. Они оба понимали, что это необходимо. Необходимо было Савамуре, чтобы выплеснуть все, что скопилось и появилось в нем. Он слишком долго держал все в себе, а за последнее время явно много на него свалилось, заставляя нервы сдавать и позволять слабостям брать вверх.
Он чувствовал, как кончики пальцев, что цеплялись за плечи Мэя, покалывало, а ладони дрожали, не желая слушаться хозяина. Все еще не хотелось верить, что буквально несколько минут тому назад, он мог потерять дорогого человека.
— Я должен вернуться к нему…
Отстраняясь от друга и чувствуя, как все дрожит внутри от пережитого, словно так и заставляя желать сорваться с места и помчаться назад. Нет. Плохая это была идея, очень плохая. Но сейчас хвататься за голову было бесполезно, все уже случилось.
— Куда ты пойдешь?
Нарумия сжимал его плечи заставляя остаться на месте. Однако, Савамура не собирался останавливаться. Он слишком долго полагался на других и их решения, что теперь винил во всем только себя. Если бы он не послушался, если бы… Чертово это если бы.
И он это понимал и хотел начать что-то менять, пока все не испоганилось окончательно.
— Я должен вернутся к нему… Вдруг с Казуей еще что-то случится?
Не далеко от них раздался запах человеческой крови, из-за чего они почти синхронно обернулись и напряглись. Не смотря на это, Мэй все равно продолжал сжимать его плечи, не давая двинуться.
— Сейчас ты тут нужнее. Я один не спасу Райичи… Ты готов бросить друга?!
Закусывая губу и опуская голову Эйдзюн не знал что лучше ответить в этой ситуации. Да, он был готов бросить все, лишь бы с его любимым все было в порядке, пусть потом он будет себя корить за это и обвинять, но… Теперь, важнее чем Казуя в его жизни ничего не было и быть не может, это он уяснил точно и наверняка.
— Я понял…, но давай… все же в последний раз доверимся другим и спасем друга? Казуя не один, с ним Фуруя сейчас.
Хотелось еще что-то возразить, однако, они быстрее среагировали, чем поняли, что произошло. Отпрыгивая в разные стороны от того места, где они раньше лежали, они оба с удивлением смотрели на остатки стены, что приземлилось на их недавнее место отдыха.
Смотря на место примерного начала полета куска стены, Савамура лишь успел заметить странные разноцветные плащи, а следом белую макушку. Похоже, они выбрали не то место и время для решения личных трагедий. Придется все перенести на потом, а сейчас ему придется запихнуть свое волнение куда подальше и побежать спасать своего друга.
— Пришел в себя?
Вздрогнув и глянув на Мэя, что отряхивался от пыли, а после стал поправлять свою маску, он подходит к нему. Сейчас Эйдзюн чувствовал себя перед блондином виноватым. Тому опять пришлось волноваться за него и вытаскивать его задницу из проблем. И как только тот терпит его? Не известно. Из-за этого становилось еще хуже. Хотелось потом чем-то отплатить за все, что он сотворил.
— Прости меня…
В следующее мгновение ему прилетает легкий подзатыльник, из-за чего он удивленно ойкает и непонимающе смотрит на Нарумию, что уже отвернулся от него и пошел в сторону камер.
— Я знаю сколько значит для тебя Казуя… Ты ведь ради него готов на все?
В чужом голосе отчетливо слышалась добрая насмешка и это позволило Савамуре спокойно вздохнуть, позволяя чувству вины отойти на второй план. Ведь и правда, его чувства ни для кого не секрет, и, наверняка, если бы он сорвался к Миюки, его бы тоже поняли.
Сверху разносились странные скрипучие звуки, прерываемые криками людей и гулей. Похоже, там проходило по истине серьезное сражение, в то время, как они сами по тихому собирались забрать только одного гуля и сбежать.
Медленно идя следом за Нарумией, Эйдзюн старался прислушаться к звуку наушников, будто он мог услышать что там происходит с Казуей. Но в эфире была тишина и лишь взрывы сверху портили картину.
— Пришли… Он тут…
Но дверь им опять не дали открыть.
Что-то врезалось в нужную дверь, причем с такой силой, что если бы не специальная защитная поверхность, то и открывать бы ничего не пришлось…
Мэй и Савамура, опять же, ведомые инстинктам, отпрыгнули подальше и приняли боевую стойку, выпуская кагуне. Но никто не нападал на них, ни через минуту, ни через две, ни когда им уже это надоело. Это, пожалуй, уже начало раздражать и хотелось бы уже закончить со всем, а тут не позволяют, мешают, неизвестно кто.
— Гули направляются к нижним этажам.
Голос Коминато старшего оживил их, прерывая странное состояние и заставляя вновь двигаться вперед. Сверху снова прошел странный вой, который явно был призван, чтобы испугать людей. У них, гулей, он вызвал обратную реакцию. И Эйдзюн не знал, почему? Раньше, на бросаемые вызовы ему было плевать…так что изменилось?
До его носа донесся запах. Знакомый. Пугающий. Будивший в нем ненависть. И когда рука Мэя сжимает ручки тюремной камеры, в его голове все встаёт на место, будто щелкая прокруткой.
Этот запах, такой же, как на той поляне, где он потерял Курамочи…и запах принадлежит…
Злобно рыча и чувствуя, как кагуне опасно захлестали за его спиной, Эйдзюн не стал ждать, срываясь с места и подбегая к лестнице, в несколько прыжков он преодолевает ее. Он узнал того гуля, главного, что управлял той шайкой, которая напала на деревню. Ненависть застилает глаза, от чего он двигается еще быстрее, ломая все, на что ступит его нога. На заднем плане кто-то из команды пытается до него дозваться, но не может достигнуть в поглощающей его тьмы. Вокруг резко поднимается температура, а мышцы напряжены до предела, того и гляди, порвутся при очередном движении.
Он не обращает внимание на то, как по пути чуть ли не убивает следователей, что пытаются его остановить, но вынужденны поздороваться со стенами.
С губ Савамуры срывается гортаное рычание, а кагуне бьются об пол, ломая камень в пыль.
— Ты, таки, пришел…
Этот раздражающий голос, вызывающий в его душе только ненависть: к себе, к людям, к гулям, к чертову миру, что отнял у него Йоичи.
— Ты…
— Я…
И он так спокойно на него смотрел, будто за его спиной одни невинные дела и место ему явно в рае… Это лишь сильнее срывало последние катушки с его сцепления.
— Ненавижу!
Срываясь с места, отталкивая по пути каких-то гулей и срывая с лица маску, Эйдзюн с силой врезается в соперника, от чего они проезжают вперед, пока не врезаются в стену.
— У…Убей меня!
Кашляя кровью, гуль смотрит на него так отчаянно, что становится ясно почему у того не было чувства вины… Он просто хотел умереть, легко и безболезненно. Но вот Савамура не собирался ему это дарить.
— Ты отнял у меня очень дорогого человека… и ты думаешь, что я так легко тебя убью?!
Рыча и смотря затуманенными яростью глазами на мужчину, Эйдзюн с силой сжимал его шею одной рукой. Выдохнув, он поддается вперед и с силой сжимает челюсть на чужом плече, отрывая кусок мяса с тканью. Слышать громкий вскрик боли для него оказалось куда приятнее, чем любая музыка. Слушать чужое отчаяние и боль приятнее, чем популярные музыкальные треки.
Выплюнув ткань, Эйдзюн с новой силой вцепился в чужое плечо, ломая зубами кости и пожирая гуля целиком. Дальше все погрузилось в тьму, будто, мозг отключился, позволяя телу действовать самостоятельно. А может, так и было? Он не знал. Все слилось для него в одинаковую черноту, в которой ощущался лишь запах крови, которая будто проникала под кожу. Сердце трепетало в темнице грудной клетки, бухая так громко, что заполняло пустое окружающее пространство вокруг него.
***
Приходит в себя он резко и неожиданно, просто за спиной вдруг раздаются громкие шаги и кто-то явно зовет его. Пару раз моргнув, он возвращается в цветной мир, чувствуя, как что-то скользит по его лицу и рукам. Приглядевшись, он замечает, как весь мир покрыт в кроваво красный цвет.
Что-то внутри резко похолодало, а страх начал накрывать его с головой. Что такого произошло, пока он отключился, позволяя гулю взять вверх над ним?
— Эйдзюн!
Этот голос… Резко разворачиваясь на полу, он видит как к нему бежит явно обеспокоенный, даже не замечая того, что очки у него перевернуты. От такого вида возлюбленного в нормальном состоянии он бы посмеялся, но сейчас… Савамура не мог выдавить из себя даже улыбку. А когда Казуя приземлился рядом с ним, крепко обнимая и прижимая к себе. Он понимает почему.
По его щекам кроме крови текут еще и слезы. Руки сами собой вцепились в пиджак Миюки, а губы начали дрожать, от чего всхлипы стали больше походить на скулеж. После убийства, он ничего не чувствовал, не было того успокоения, которое должно быть. Наоборот, он готов был вот-вот разрыдаться на взрыв, лишь бы как-то облегчить это чувство.
— Тихо, тихо, мой хороший…
Эйдзюн чувствовал, как крепко его сжимают в объятия, как прижимают к горячей груди, как сбивчиво дышат в макушку, и он понимал, что сейчас… сейчас может рыдать, может показать слабость. Сейчас, рядом с любимым, ему не будет страшно или больно.
— Казуя, Казуя…
Цепляясь за возлюбленного и позволяя опять истерике захватить его, он в очередной раз понял, что эмоционально не стабилен, от слова совсем. И похоже, весь мир решил его довести до ручки. То Курамочи, теперь Миюки…
— Он убил Йоичи…но… У меня нет облегчения после этого… Я чувствую еще пустоту… Казуя, Казуя…
Всхлипывая и дрожа в надежных руках, он явно не собирался успокаиваться в ближайшее время, пока его не встряхнули и не отстранили, заставляя посмотреть в чужое лицо.
— Ты человечный и из-за этого не чувствуешь удовлетворения, после убийства… Пойми ты…
Миюки накрыл ладонями его шею и притянув к себе нежно поцеловал в губы. Простое прикосновение, но сколько же оно сейчас значило для Савамуры, который боится, что любовник отвернется от него, покинет его… Он ведь не переживет еще одну потерю.
— Я с тобой, тихо, тихо…
И снова крепкие объятия, которые внушают, что все будет хорошо. На губах горит нежное прикосновение, а вкус крови уходит на второй план, оттесненный кофейным оттенком.
— Я люблю тебя…
Он сам не узнает свой голос, тихий и ломанный, такой слабый и будто лишенный эмоций. И это он… Как Савамура вообще мог себя до такого довести? Ответа нет. Но нежные поглаживающие его спину руки говорили куда больше чем слова, которые им давно уже не нужны были и являлись чем-то между делом.
— Райичи в безопасности. Ты, я, Мэй и Фуруя остались только. Нам надо бежать…
Всхлипывая и чуть отстраняясь от Миюки, Эйдзюн стал вытирать слезы, размазывая кровь по лицу и едва кивает, не уверенный в том, что его голос будет сейчас слушаться.
— Идти сможешь?
Не решив проверять, Казуя помогает ему подняться осторожно придерживая за локоть, а когда они поднялись, он быстро обнял его за талию и чуть прижал к себе. Даже не ясно было, кому в их положении было хуже. Истерика уже отступила и Савамура не хотел рыдать. Точнее, ему за это теперь было стыдно. Однако, что-то уже исправлять не имело смысла, да и зачем? Зачем ему что-то скрывать от любимого?
А тот, похоже, прочитав все на его лице, лишь нежно улыбнулся ему и чуть сжал пальцами его бок, прижимая сильнее к себе.
— Пошли, мой монстрик…
Хотелось обидеться и восклицать о том, что он не монстр, вообще-то… Но вместо этого, Эйдзюн протянул руки к Миюки и осторожно снял с него очки, а после перевернул и одел их уже правильно.
— О, спасибо…
И снова эта нежная и любимая улыбка, от которой на сердце теплеет и плохие мысли уходят на задний план.
Неспешно, шаг за шагом, они направились опять в сторону лестницы или точнее, к тому, что осталось после нее. Хотелось поскорее добраться до безопасного места, принять ванну и проспать еще пару недель. Причем, все это время, Казуя должен быть в непосредственной близости.
Пальцы уже не дрожали и не покалывало, зато на щеках постепенно появлялся румянец, от чужой близости. Так странно. Совсем недавно он волновался о состоянии Миюки, после заживо съел виновника смерти Йоичи, а теперь смущается и реагирует на близость с любовником. Интересно, есть ли у него лимит на проявление эмоций на сегодня или нет?
Встряхивая головой и тихо смеясь, он вызывает обеспокоенный взгляд Казуи и лишь широко улыбается ему в ответ на это.
— Спасибо, что в очередной раз спасаешь меня из тьмы.
Человек снова к нему наклоняется и осторожно касается поцелуем его губы, будто боясь спугнуть и получать отказ. И это удивляет и заставляет не понимать ситуацию. Ведь, он уже позволил любовнику все. Только Миюки принадлежало его тело, сердце и душа. Все это он кинул под ноги Казуе, не боясь о последствиях и целостности.
— Я буду тебя вытаскивать из нее столько, сколько будет необходимо. Ты только мой, маленький гуль.
Как только Эйдзюн поправится, то точно устроит головомойку своему парню, за всякие там обзывательства. Именно об этом он думал, пока они поднимались неспешно по лестнице на вверх, где их уже ждал обеспокоенный Мэй.
— Наконец!
Нарумия увидал их на несколько площадок ниже и решительно стал спускаться к ним. Похоже, опять он всех заставляет беспокоиться и ничего с этим сделать не может… Уж такой он, притягатель неприятностей.
— Надо убираться побыстрее. Реске сказал, что они пока отвлекают внимание от этой лестницы и надо быстрее воспользоваться ею.
Кивнув, Миюки посмотрел внимательно на Савамуру и видя этот неуверенный взгляд, стало понятно, что ему интересно узнать, что же произошло и почему Эйдзюн так резко сорвался бросая все и ответил только тогда, когда Казуя позвал его.
Осторожно поднимаясь по леснице, он чувствует, как ноги тяжелеют с каждой новой ступенькой, а сердце неприятно сжимается. Будто он что-то важное забыл и уходит от этого.
— Тот гуль… он был виноват в смерти Йоичи… он убил его…
Снова слезы подступают к горлу, а голос становиться еще тише и неуверенней. Зато рука на талии сжимает его еще сильнее, от чего жар распространяется по коже от чужих пальцев. Но больше никто не решается продолжить разговор и путь проходит молча.
Когда до выхода осталось совсем не много, Эйдзюн успевает задуматься над тем, сколько же этажей вниз они прошли? И за такой короткий срок. Однако сейчас им приходится передохнуть. Миюки не может тащить его на себе, а у Савамуры от всего пережитого не то физическое состояние, когда он может бегать и использовать кагуне в свое удовольствие.
Присаживаясь на ступеньки, Эйдзюн смотрит в темноту, которая окутывает нижние этажи, до которых они так и не дошли.
— И все же… Что этот гуль тут делал?
Миюки задал вполне логичный вопрос, который и интересовал самого Савамуру, да только ответить он не мог. Действия следователей, гулей и других созданий были для него вне понимания. Да он даже сам себя не понимал и из-за этого у него постоянно появлялись новые проблемы, которые приходилось решать другим или с помощью других.
— Эйдзюн…
Вздрогнув от звука собственного имени, Эйдзюн посмотрел в сторону Казуи и Нарумии, которые уже обсуждали куда им лучше сбежать и где запрятать Тодороки.
Но голос… Был до ужаса знаком, но…
— Эйдзюн…
Сжимая руками виски и прижимаясь лбом к коленям, Савамура хотел расслышать, хотел посмеяться над тем, что у него начались галлюцинации. Правда, он не знал, бывают ли звуковые, но это было не важно… То, что он слышит сейчас не может быть действительностью.
— Эй-тян…
Вздрогнув и сильнее сжав виски руками, он и не заметил как начал дрожать, чувствуя, что опять готов сорваться на истерику. А в голове билась одна мысль «Такого быть не может».
Но… Он слышал голос… Зовущий, молящий… Такой необходимый…
— Бакамура…
***
Вдох. Выдох.
Не уходи…
Вдох. Выдох.
Спаси…
Вдох. Выдох.
Я умираю.
Вдох. Выдох.
Эйдзюн, вернись…
