История одного гуля

Пока Савамура с Мэйем ехали за едой, первый предпочитал молчать, краснеть и смотреть куда угодно, но не на блондина, второй же, наоборот, всячески так и просил поговорить с ним и рассказать, что же там случилось, особенно эта просьба была видна в нагло сверкающих голубых глазах. Но Эйдзюн держался стойко и игнорировал любые нападки, так что, вскоре Нарумия обиженно надулся и прекратил его доставать. Для безопасного питания, у них было несколько тайных мест, которые достались им от Совы. И сейчас они держали путь к одному из таких. Лес Аокигахара. И если не знать, когда туда приходить, то легко можно нарваться на патрульных полиции или голубей. Но им-то давно были известны все посты и времена обходов. Так и сейчас, подъехав к нужному месту, где они прятали машину, они сверились с часами. — Десять минут. — Да. Кивнув друг другу, они быстро выходят из машины. Пока Мэй доставал сумку из багажника, Савамура решил немного размяться. Тело еще плохо его слушалось. Разминая руки, делая резкие повороты туловищем, он уже и забыл, как раньше до обморочного состояния занимался бейсболом. Воспоминания неприятно тянули где-то внутри, где-то в середине груди, где, как говорили, находилась душа человека. Перед глазами опять появилось улыбающееся лицо Курамочи, что влюбленным взглядом смотрел на него. Снова стало больно, слезы появились в глазах и их пришлось быстро стирать рукой. Не сейчас... У них нет времени на это... Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Эйдзюн постарался убрать свои чувства подальше, выпуская наружу инстинкты охотника, инстинкты гуля. Глаза тут же окрасились в черный, какуган. Весь мир сразу стал еще четче, привлекая внимания к живым существам, в теле которых была сладкая кровь. Во рту сразу появилась слюна, а живот заурчал, так и требуя поскорее вкусить плоти. Еще теплой, с привкусом крови и остатками мышц. Облизывая губы, Савамура не дожидаясь Нарумию, рванул в лес сам. Они не потеряются и смогут найтись, или вернутся к машине. Легко запрыгнув с разбега на ближайшую к дороге ветку, Эйдзюн мчался вперед, гонимый жаждой и голодом, да и простым желанием. Тело даже перестало болеть и наоборот, было напряженно сейчас, до предела, будто лук, который вот-вот выпустит последнюю стрелу. Ведомый инстинктами, он не удивился, когда впереди у него начало маячить полу-живое тело молодой девушки, что пыталась совершить самоубийство, вешаясь на толстом суку.  Губы сами растянулись в жестокой улыбке, предчувствуя сладостный пир. Давно уже он не вкушал человеческую плоть, свежую и теплую, только-только оторванную от еще живого существа.   Напрыгивая сзади на девушку, по инерции и с приложением собственной силы, он срывает ее с дерева, упираясь ногами ей в спину, а руками сжимая плечи. Роняя незнакомку на землю, Савамура не в состоянии более терпеть, сжимает челюсть на хрупкой шее, забирая жизнь. Его не интересовали мотивы и поступки, что заставили девчонку так поступить, и узнавать о них он точно не собирался. Сейчас — человек для него не более, чем еда. Хотя, в обычном состоянии его интересовало мнение людей, да и вообще он их уважал. Но сейчас... Весь стресс, все желание наконец поесть, вышли на первый план, стирая всю человечность. Первый вкус, ни с чем не сравнимый. Такое удовлетворение может получить лишь путник, что прошел жаркую пустыню и наконец вкусивший прелесть воды и прохлады. И это сейчас испытывал Эйдзюн, глотая сладкую, словно мед кровь, от чего перед глазами сверкали фейерверки, а на душе теплело. Было так странно одновременно чувствовать, что вот оно, то что нужно, и вместе с этим понимать, что чего-то не хватает. Хотелось не этого нежно-приторного мяса, кровь с которого стекала по его подбородку, он желал чего-то более изысканного, чего-то с привкусом кофе и слабым ароматом ванили. Так странно... А ведь он знал, чью плоть ему хотелось вкусить, но не было возможности. Каждый съеденный кусочек, оторванное ухо или будь-то выдавленный и с извращенным удовольствием пережеванный глаз, все это лишало его чего-то необходимого. Однако, что именно исчезало, Савамура не знал, точнее, не знал как это можно назвать. Просто внутри появлялась странная пустота, которой нужно было еще и еще мяса, еще крови, еще удовольствия. Вжимая теплый труп в землю, он с удовольствием неспешно откусывает не маленькие куски от нежной кожи. Как же давно он не чувствовал этот вкус, который невозможно было сравнить ни с чем. Наверно, его сейчас было легко представить котом, что наконец дорвался до сметаны. Да только, взамен молочного продукта, у него была кровь и мясо, свежее, человеческое. Но облизывался и чуть не урчал он от удовольствия, точно как младший собрат, даже жмурил глаза как-то похоже, наслаждаясь каждым новым кусочком.  Вкус будто проходил по нему, заставляя мышцы трепетать, и создавалось впечатление, что они наполняются какой-то силой. Было так странно, но останавливаться не хотелось. Он, будто голодный зверь, отрывал большие куски от жертвы, разрывая зубами одежду, игнорируя упругость кожи. Эйдзюн настолько увлекся трапезой, что не сразу услышал рядом с собой шаги. Но когда сработали его инстинкты — было уже поздно. Около его горла чувствовалось острие, которое могло попытаться лишить его жизни, если бы только не принадлежало... — Ты слишком забываешься, когда ешь, Эй-тян. На насмешливый голос Мэя и на такую обидную, по факту фразу, Савамура может лишь обиженно надуться и недовольно взглянуть на друга. — И весь перепачкался. Ну елы-палы. А я ведь тебя сам недавно отмывал, а ты опять стал свиньей. — ЭЙ! Его возмущение потонуло в чужой руке, что зажала ему рот, а недовольное шипение стало ему ответом. Лишь потом он услышал шаги, быстрые и тяжелые, совсем не похожие на их. Охранники. Именно такая мысль появилась в его голове и нашла отклик в глазах Мэя, что лишь кивнул ему в сторону головой. Намек понят и, буквально через мгновение, гули запрыгивают на деревья, устремляясь в противоположную сторону от шагов, туда, где осталась их машина. Похоже, Савамура, за долгожданной трапезой, совсем не заметил, как прошло выделенное им время. Хорошо еще, что это не забыл Нарумия, поэтому и пришел за ним и в итоге спас их шкуры, в очередной раз. Однако, даже так, Савамура не мог думать здраво. Изнутри его будто распирало от переполняющей силы. Было не понятно, почему? Ведь, говорили что он теперь должен «есть» только Миюки, так почему же его распирало?! Он выпустил кагуне, даже не задумываясь, и пользовался ими так, будто руками, цепляясь за ветки и почти взлетая,не прикладывая силы. С каждым новым прыжком, высота, на которую он поднимался - росла, а вот ветки хрустели и ломались. Вскоре все дошло до того, что Эйдзюн взлетел настолько вверх, что его кагуне задевали лишь верхушки деревьев. Эйфория захватила его с головой, настолько сильно, что он забывал о том, где находится. Чувство безнаказанности и вседозволенности пьянило, заставляя желать большего. Повернув голову, он заметил, как у трупа, что они оставили, уже скопились следователи. Голуби синхронно, как по команде, поворачивают головы к нему. Однако, он их не боится и лишь в ответ распрямляет кагуне, чтобы в следующее мгновение собрать их и резко спикировать вниз. Приземление вышло явно эффектным, если бы хоть одна живая душа его увидела. Пыль взметнулась вверх, земля, будто свежий пластилин, поддалась под нажимом его ног, создавая не маленькое углубление под ним. Однако, даже после такого приземления, Савамуре не было больно, наоборот, внутри него был ураган эмоций, силы и желаний. Недолго думая, он срывается с места, поднимая очередной столб пыли, что только почти успел улечься обратно. Дорога до выхода у него пролетела моментально, смывая все вокруг в одну зеленую волну. Но когда все сменилось резкой поляной, Эйдзюн затормозил, чуть поворачивая боком и упираясь одной ногой в землю. Дыхание сбилось и рвалось из груди со странными рычащими нотками, глаза все еще горели чернотой, а на лице блуждала какая-то сумасшедшая улыбка. За собой он услышал шум и, повернув голову, увидел злого-презлого Мэя, который широкими шагами шел к нему. — Какого хера ты делаешь, безмозглая ты голова?! Хватая Савамуру за грудки и начиная трясти, Нарумия явно сдерживался от того, чтобы не порвать младшего на куски. Однако, долго отвлекаться им не дал громкий, глухой звук шагов, явно принадлежащий людям. — Черт... В машину... Отпуская его, Мэй стягивает с себя сумку и кидает ее в багажник, не забыв прежде снять машину с сигнализации. Но Эйдзюн стоял на месте, будто ничего и не случилось, только лишь кагуне у него двигались: медленно, как-то даже лениво, но в тоже время резко, от чего появлялся звук разрушающегося воздуха. Он неспешно облизнул губы, уже предполагая какой пир сейчас начнется. Гуль так и рвался вперед, желая снова сомкнуть клыки на живой плоти. Такого Савамура раньше не чувствовал, будто, что-то поглощает его, заставляя мыслить своими желаниями. И... Это ему нравилось. Не было желания сопротивляться. Хотелось лишь опять вспомнить то недавнее чувство сладкой эйфории, что подарила ему девушка. Или... Это было именно из-за ее вкуса? Может она была вкусным деликатесом? А те люди, что их преследуют, будут хуже? А может лучше? Желание узнать, подкрепленное жаждой повторения, делало свое. В ушах отдавался стук собственной крови, адреналин поднимался на несколько порогов выше, от чего все естество трепетало, в ожидании интересной охоты. Ведь, вдруг, именно они смогут сопротивляться ему? Они не побоятся и выступят против, заставляя его вкусить желанный вкус битвы. Столько мыслей кружилось в его голове, столько желаний, что у него начала кружиться голова, а глаза еще сильнее погрузились во тьму, не замечая уже ничего вокруг. Только образы, что пытались добраться до их поляны через лес, а он замечал все их мельчайшие движения, наслаждался видом, все еще движущейся по венам кровью и биению сердец. — Эй! Эйдзюн. Твою... в машину живо! Нарумия пытался докричаться до него, заставить что-то сделать. Но вот Савамура не собирался следовать чужим намерениям, продолжая стоять на месте. Только лишь кагуне, словно змеи, извивались за его спиной, а на лице улыбка становилась все шире. Успевшая остыть, кровь девушки неприятно стягивала лицо, но вот запах — все так же пьянил. Он уже видел силуэты голубей, что спешили выйти на поляну, прорываясь сквозь лесные дебри. — Да чтоб тебя. Так об этом говорил Сова, когда упоминал о связанных. Черт тебя дери... Голос блондина звучал издалека, приглушенный большим количеством подушек. На него даже не было смысла реагировать. В голове вертелась лишь одна мысль «есть, есть, есть». Хотелось быстрее увидеть ближе жертву. Однако, он поздно среагировал на движение за собой и понял что происходит лишь тогда, когда к его лицу прижалась влажная майка. По инерции Эйдзюн глубоко вдыхает, упираясь спиной и кагуне в грудь Мэя, а запах, что он стал теперь улавливать, приносит какое-то успокоение. Аромат был таким знакомым и родным, что тело само расслабилось, а кагуне исчезли как по волшебству. Кофе... со своим таинственным привкусом, вместе с легкой и игривой ноткой ванили. Так пах только один человек, что совмещал в себе все, что можно и нельзя... И которого... — Хорошо, что не выкинул... Опять голос Мэя звучит очень далеко, но четко. А вот картинка перед глазами начинает расплываться. Ему кажется, что в глаза что-то попало и, начиная медленно моргать, пропускает тот момент, когда теряет сознание, оседая в руках Нарумии.