Spectator

Я обхватываю ладошками большую чашку чая, вдыхая успокаивающий аромат мяты. Хотя, если честно, не думаю, что даже с помощью всемогущей мяты я смогу полностью взять себя в руки. Так, скорее слабенько ухвачу себя одной ручкой. Мне всё ещё было тревожно. Нет, у меня не было странного ощущения, что я умру, задохнувшись, но та странная реакция организма на происходящее в том чёртовом коридоре меня буквально выбила из колеи. Никогда в жизни я не ощущала ничего подобного, и что более странно — я не могла объяснить ни что это было, ни почему вообще случилось. После того странного случая в коридоре, Мира буквально взяла меня под руку и притащила в свою комнату, поражая своей упорностью и силой. Кто бы мог подумать, что у такой хрупкой с вида девушки будет столько сил — не самое лёгкое занятие тащить кого-либо, будто на буксире. Но она, благо, справилась, а самой идти мне, почему-то, было невероятно тяжело; хоть я и чуть грызла себя за подобную слабость и уныние, но, увы, что-то я как-то в тот момент совсем расклеилась. Сжимаю чашку сильнее. Мне надоело это состояние вечной беспомощности. Мне надоело, что я сама не могу справиться с собственными тараканами, и мне всё время кто-то приходит на помощь: то Спектра, то теперь уже и Мира. Осталось подключить Гаса для полной картины и можно со спокойной душой полететь в страну Тряпколяндию. В последнее время у меня почему-то преимущественно всё плохо: то одна напасть, то сразу же другая агрессивно-импульсивно выглядывает из угла. Складывается такое впечатление, что у меня в жизни наступила одна серо-чёрная полоса, без всяких просветов. А это всё напоминает мне зарождение комплекса жертвы, ну, знаете, такой ереси, когда вест всё время жалуется на жизнь, но при этом не хочет ничего менять, считая, что во всем виноваты другие и вместо того, чтобы взять ситуацию под свой контроль и приложить все возможные усилия для её решения, вест перекладывает всю ответственность на других и, сетуя на судьбу, подчиняется любому влиянию извне. В моём случае, желание у меня есть, стремление тоже, но вот почему-то в последнее время так получается, что меня везде только спасают, а мой мир вдруг перекрасился в тёмные оттенки. Мне даже шутить уже тяжело. Тяжело придумывать новые обороты речи, продуцировать креативные идеи и просто наслаждаться бытием. В моей голове роятся только серые, пропитанные тревогой мысли, которые я никак не могу изгнать. А я не хочу превратиться в унылое дерьмо. — Как думаешь, что это была за странная реакция? — вырывается у меня прежде, чем я успеваю подумать, что я опять, чёрт возьми, целенаправленно ввязываю других вестов в свои же проблемы и напасти. Действительно, что за дурацкая привычка говорить прежде, чем думать. Мира, до этого задумчиво смотревшая вглубь собственной чашки, поднимает на меня серьёзный взгляд и чуть клонит голову в сторону. Она выглядела куда более уставшей с нашей последней встречи, о чём свидетельствовала явная бледность и синяки, залегшие под глазами. И моё сердце неприятно колет, когда я отмечаю в синих глазах что-то мрачное и неприятное, что залегло в самых глубинах. Очевидно же, что Миру и так что-то терзает, а я ещё и подливаю масла в огонь со своими проблемами. — Это очень было похоже на паническую атаку, — Мира смотрит на меня внимательно, с той следовательской способностью разбирать остальных на молекулы. — Паническая атака? Что за ересь? Представления об этом феномене у меня ничтожно малы. Единственное, насколько я понимаю, это какая-то психическая болезнь. Офигеть девки пляшут, помимо кучи комплексов и тараканов, прибавляется и странная болячка. Живу я, конечно, определённо разнообразной жизнью, ну надо же. — Меня теперь нужно изолировать от общества? — раздражённо вырывается у меня, и я тут же досадно прикусываю нижнюю губу, осознавая, что я опять озвучиваю свои пессимистически заряженные мысли, о которых никто не спрашивал и не просил. Мира удивлённо вскидывает бровь, и тут же хмурится; в синих глазах будто сверкнула мини-молния, которая, вырвавшись, вполне могла бы поразить всё живое в радиусе нескольких километров. — Что за глупости, Лора? — голос мандаринки суров и имеет такой же мощный эффект, как и её пронзающий взгляд. — Ты вообще имеешь представление, что такое паническая атака? Криво усмехнувшись, я лишь отрицательно качаю головой. Давай, Мира, посмейся над моей тупостью и неосознанностью. Я не только не научилась адекватно воспринимать себя и осознавать свои эмоции, но всё ещё не знаю элементарного. Стыдно. Стыдно, что даже в отрасли развития и общего кругозора я всё ещё остаюсь тупенькой, как тушканчик. — Я не эксперт в этой отрасли, но знаю, что панические атаки возникают в результате воздействия стрессовой ситуации, — именно в этот момент Мира Фермин ужасно сильно напоминает своего брата — такая же холодная, сдержанная и жёсткая. — Под влиянием стресса вест теряет равновесие, и если у него хватает ресурсов, чтобы справиться с ситуацией, то это остается без последствий. Если же ресурсов недостаточно, чтобы пережить стрессовую ситуацию, то у веста могут возникать какие-либо расстройства, в том числе и панические атаки. Лицо Миры чуть смягчается, и она даже слабо улыбается, заставив меня облегчённо выдохнуть. Эта маска холодной и беспристрастной девушки, что Мира на себя примеряет, очень сильно давит, вызывая острое желание сбежать от неё в убежище из одеялка. — Психологические кризисы, связанные с переменой социальной ситуации, потеря привычных ориентиров и надежд на будущее — всё это может являться пусковым механизмом для возникновения панических атак, — Мира делает глоток чая, переведя взгляд на стену. — Все эти драматические события объединяет одно — они вышибают почву из-под ног, в результате чего вест теряет веру в себя. Веста начинают мучить тяжелые предчувствия, общее чувство напряженности, он хочет гарантий, что всё сложится хорошо, но их никто дать, естественно, не может. — И что мне делать? Мира вновь смотрит на меня каким-то нечитаемым взглядом, очевидно, погружённая глубоко в свои мысли, но после моргает и виновато улыбается. — Я боюсь посоветовать тебе что-то не то, я не так сильно разбираюсь в этом всём, — улыбка девушки становится чуть шире. — Но ты можешь спросить у Кита, думаю, он... — Нет. Вновь прикусываю губу, да так, что во рту появились нотки металлического привкуса крови; наверное, моя и до этого истерзанная нижняя губа тоже послала меня куда подальше и больше не собиралась терпеть такого насилия с моей стороны. — Почему? — Мира искренне удивляется, отставляя чашку куда подальше и придвигаясь ко мне чуть ближе. — Вы же с ним вроде бы занимаетесь психологией, разве нет? — Но это же не значит, что он должен стать моим психологом. Раздражённо ставлю чашку на прикроватную тумбочку, так и не выпив ни капли чая. Делать мне нечего, чем навязывать Спектре свои проблемы. Спектра и так замешан во многом: интриги этого злосчастного места, Вексы, Фронт, Дэн Кузо, собственные амбиции — и так слишком много обязанностей для одного живого веста. Даже если бы я была чёртовой эгоисткой, то даже тогда, попытавшись перекинуть на него часть своих проблем, я бы встретилась со стеной непринятия. Ведь Спектра никогда и никому не позволял сесть себе на голову. Да, он мне помогает осваивать новую мне отрасль, но он не из тех вестов с комплексом героя, которые стремятся помочь всем и вся, взваливая чужие проблемы на себя. Да и мне надоело его вечно дёргать. В конце концов, мне семнадцать лет, я уже взрослый вест и должна сама нести ответственность за свои действия и за свои же проблемы. — Иногда бывают случаи, когда дельный совет может дать толчок вперёд, — упрямо твердит Мира, которая, очевидно, не видела ничего такого зазорного в том, чтобы обратиться к Спектре за помощью. — Да и нужно же кому-то выговориться, тебе станет легче. Смотрю на девушку настороженно, с некой растерянностью проговаривая: — Вешать свои проблемы на кого-то... не понимаю, Мира, извини. Спектра же не моя эмоциональная мусорка, в конце концов. Вот знаете, есть весты, которые каждый раз, когда у них накипит на душе, приходят к вам и жалуются, сетуют, а выговорившись, уходят довольными и спокойными, в то время как вы остаётесь наедине с чужими негативными эмоциями и совершенно ненужной информацией. Разновидность этаких энергетических вампиров, высасывающих из вас все позитивные эмоции и энергию, а взамен награждая отрицательным сбродом. Так вот, я не хочу быть такой, как они. — И что ты будешь делать с этим всем добром? — Мира склоняет голову на бок, плотно сжимая губы. — Ничего, а что мне с этим всем делать? — лишь пожимаю плечами. — Пройдёт. — Пройдет ранка от пореза, а вот это всё — определённо нет, — теперь и Мира начинает раздражаться, судя по опасному блеску в глазах. — Негативные эмоции тоже имеют право на существование. И запрещая их испытывать, подавляя и обесценивая неприятные чувства, мы обречены вновь и вновь наступать на одни и те же грабли. — Спектра говорил, что важен холодный и ясный ум. — Он тебе говорил о контроле эмоций в определённые моменты, а не о их подавлении. — А разве это не одно и тоже? Мандаринка вздыхает, в какой-то момент мягко касаясь моей ладони, а после аккуратно её сжимая. Её рука была тёплой, особенно по сравнению с моими вечно холодными граблями; большим пальцем руки она аккуратно поглаживает тыльную часть ладони, посылая этим незатейливым движением ощущение какого-то небольшого спокойствия. Будто она этим простым движением хотела сказать, что она со мной и будет на моей стороне. Звучит достаточно сопливо, но от этого осознания становится чуть легче. Иногда вот такие простые движения помогают выбраться из пропасти. И дело даже не в самом физическом контакте, а в эмоциях, что другой вест хотел передать вот этим вот движением. В голове мелькает образ матери, и я понимаю, что даже не могу вспомнить последнего раза, когда она ко мне прикасалась. Год, два назад? А может и больше, кто знает. В любом случае, прикосновения матери всегда были холодны. Не могу сказать, что она меня не любила, просто она была из тех вестов, кто с радостью принимал тепло, но вот отдавать взамен умел крайне скудно. Я была очень тактильным ребёнком и, в принципе, большую часть информации воспринимала именно с помощью прикосновений. Да и выросшая в кромешной заботе и тепле папы, мне было невыносимо дико в какой-то момент быть лишённой этих ощущений. Никто не гладил меня, не прикасался с неземной нежностью и теплом, не целовал в лоб перед сном; и если одно время после смерти папы мама ещё изредка перебирала мои волосы, то после любое проявления малейшего тепла и тактильности попросту исчезло из наших отношений. От этого мне до сих пор гадко, и, наверное, из-за этого у меня возникло пару комплексов, но сделать я ничего не смогла и не смогу. Последняя попытка увенчалась кинутой в голову пустой бутылкой из-под виски. Больше пытаться я не старалась. — Конечно, Лора, подавление и контроль эмоций — это разные вещи, — в голосе Миры нет усмешки и язвительности, хотя могли бы и быть, ведь с тугодумами обычно не церемонятся. — У них разные последствия: контроль практически безвреден, а вот подавление уже раскрученных эмоций, если это становится образом жизни — вещь достаточно пагубная. Такое подавление эмоций — это что-то вроде попытки сдержать вулкан, приводящий к ещё большим взрывам. — Думаешь, эта хрень в коридоре — следствие того, что я подавляю эмоции? — Думаю, одна из, — мандаринка крепче сжимает мою ладонь. — Но тебе стоит сказать об этом Спектре. Он должен знать. — С чего это? — Если ты сейчас опять начнёшь говорить о том, что твои проблемы других не обходят, то я откушу тебе нос. Мандаринка приближается к моему лицу достаточно близко, пытаясь сохранить как можно более угрожающий вид, но смешинки в её глазах разносят её план в пух и в прах. Я не могу сдержать улыбки, достаточно искренней и теплой. — Не советую, он не вкусный. — Не узнаю — не попробую. Возле левой брови у Миры, оказывается, был небольшой шрам — совсем крошечный и практически незаметный, если не присматриваться. И хоть мне так и хотелось спросить у неё как так вышло, но я решила промолчать. Вдруг, с этим шрамом связаны не самые приятные моменты. От тёплого дыхания Миры, не поверите, тоже веяло мандаринками, из-за чего ко мне в голову впервые за долгое время пришла странноватая мысль, что она попросту не вест — а одна большая мандаринка, скрытая в теле веста. Тогда, следуя этой логике, можно ли считать что если от Спектры пахнет хвоей, то он — это дерево? Это объясняет тот факт, почему он такой твёрдый и непробиваемый. Вот только хвои не имеют такого будоражащего взгляда и настолько горячих рук. — Лора, у тебя такие красивые глаза, — Мира, всё же, отстраняется, своим видом отчего-то напоминая мне Джи при виде сумочки на распродаже. Вот только я не была сумочкой. А ремарка Миры, если честно, ввела меня в ступор. Каждый раз, как кто-то говорит мне комплимент — я ищу подвох. Моя явно низкая самооценка приветливо машет мне ручкой, думаю, основная проблема была в ней. — Глаза, как глаза, совершенно обычные, — только и получается растеряно выдавить. И это истинная правда — в моих глазах не было ничего особенного, как и в остальном, в принципе. Я всегда была обычной, чуть ли не серой и, наверное, если б не мои яркие патлы — я бы затерялась в толпе. А если уж составлять рейтинг по самым красивым глазам, которые я только встречала, то, безусловно, первое место получают глаза Спектры, которые он так жестоко прячет от окружающих. Безобразие. Хотя, думаю, если бы он не прятал своё личико, то количество фанаток увеличилось бы в раза три, да и, скорее всего, они бы захватили дворец и взяли бы его в плен. Если они так реагируют на него со скрытым лицом, я боюсь представить, какой бы кошмар творился бы, не делал бы он этого. Наверное, Спектра тоже это понимал. Хотя, причин для скрывания личности у него явно было больше. И вообще, я рада, что он скрывает лицо. Поменьше вокруг него будет крутиться... всяких. — Совершенно необычные, — фыркает Мира. — Я таких глаз ещё и не встречала в своей жизни. Светло-голубые внутри и ближе к краю они темнеют ближе к синему оттенку, и эта градация делает твой взгляд таким магическим, что ли. Смущённо фыркаю, аж как-то поёжившись. Уж как-то слишком много комплиментов за один день сегодня. — Скажешь прям, — бурчу, опустив взгляд в пол. Иногда даже самые приятные слова в наш адрес могут вызывать у нас противоположные эмоции. И вместо того, чтобы порадоваться комплименту и принять его должным образом, лично я начинаю смущаться и чувствовать себя не в своей тарелке. А казалось бы, они же предназначены для того, чтобы тешить наше самолюбие, но у меня они лишь вызывают тревожность и призывают к самокопанию. Какая-то я действительно странная. — А знаешь что? — руки Миры уверенно ложатся мне на плечи, сильно их сдавливая. — Что? — аккуратно интересуюсь, не совсем понимая, откуда у Миры вдруг появилось такое жгучее пламя в глазах. Обычно это признак того, что вскоре случится или что-то прекрасное или что-то страшное. Поэтому вот таких бешенных огней я всегда опасаюсь. — Пошли-ка. В какой-то момент меня дёргают на себя, после вынуждают подняться на свои две; с шоком наблюдаю, как Мира преспокойненько тащит меня к зеркалу в полный рост, которое, оказывается, до этого мирно стояло в уголку. Оказываюсь прямо перед ним, встречаясь взглядом с собственным перепуганным изображением. — Лора, когда ты в последний раз пристально рассматривала себя в зеркало? — раздаётся заинтересованный шепот у уха, а руки Миры сильнее сжимаются у меня на плечах. Хороший вопрос. Если честно, я никогда не любила заниматься самолюбованием. Не скажу, что я шарахалась от всех зеркал, но и смотреть в них старалась лишь в случае необходимости. Поэтому сейчас, стоя перед большим зеркалом, мне было крайне неловко, особенно под таким пристальным взглядом Миры. Будто там было, что рассматривать, честное слово. — Я хочу, чтобы ты внимательно на себя посмотрела, — мягко проговаривает Мира. — Я заметила, что ты ну уж слишком критично относишься к себе и к своей внешности. Поэтому я хочу, чтобы ты взглянула на себя и поняла, что ты прекрасна. Чего? Недоуменно поднимаю бровь, отмечая, что со стороны это выглядит не так ужасно, как я себе представляла. Но это не значит, что я считаю существо, что смотрит на меня с зеркала прекрасным, ни в коем случае. — Не вижу ничего прекрасного, — скептически фыркаю, тут же сморщившись от того, что Мира сильнее впилась ногтями в мои плечи. — И мне больно. — Знаешь, что, Лора? — угрожающе шипят мне на ухо. Судя по тому, что вижу в зеркале, девушка всем своим видом напоминала какую-то валькирию, и, честно, глядя, каким праведным гневом пылали глаза Миры, мне очень захотелось провалиться сквозь землю. — А? — осторожно интересуюсь, предчувствуя, что меня ждёт изрядный взрыв. — Ты не отойдёшь от этого чёртового зеркала, пока не убедишься, что ты прекрасна, поняла? Недоуменно наблюдаю, как рука Миры исчезает с моего плеча, вместо этого подцепляя одну из прядей. Я не знаю, что задумала эта девушка, но если что — я всегда согласна побриться налысо. Если вдруг они ей понадобится. Хотя, кому понадобится это воронье гнездо? — Посмотри, какие у тебя волосы, — выдыхают мне в ухо, заставив вздрогнуть. И не знаю, что меня больше удивляло: тяга к моим волосам или явное, а главное неподдельное, восхищение. — Розовые патлы какие-то, — бормочу, всё же начиная смущаться. Вот что-что, а эти патлы редко у кого вызывали позитивные эмоции. — Яркие, розовые с интересным оттенком, очень мягкие и длинные. — Могли быть и лучше. — Они и так очень красивые, — пожимает плечами Мира. — Но если тебе так принципиально, то можно использовать различные средства для их ухода, чтобы сделать их ещё шикарнее. Хотя они и сейчас прекрасны. Поражённо молчу, даже не зная, что сказать в ответ. Хоть подобное меня очень сильно смущало и вызывало странные смешанные чувства, но мне действительно было приятно. Такое ощущение, что меня укутали в тёплый пледик, посадили у камина, предложили горячее какао, да ещё и мягко начали поглаживать по голове. Примерно вот такие ощущения возникали у меня сейчас. Пальцы Миры мягко скользнули по моей щеке, а взгляд потеплел. — У тебя очень мягкая кожа, аристократически бледная. — Отлично сочетается с синяками под глазами, — нервно хмыкаю, критически уставившись на своё изображение. — Такие большие, что скоро перекроют всё лицо. — Они вообще ни на что не влияют, — недовольно фыркает Мира. — И да, у тебя красивая фигура: хрупкая и в то же время видно, что твоё тело познало физическую нагрузку. А вот от этого я совершенно выпала. Так и стояла, широко распахнув глаза, будто на меня из зеркала смотрело не моё изображение, а чудо-юдо какое-то. Я, конечно, занималась спортом, в этом деле я к себе не могу прицепиться. Меня не брали ни лень, ни погодные условия — если у меня по плану тренировка, то она произойдёт во что бы не стало. Возможно, благодаря таким тренировкам я могла ненадолго убегать от хмурой реальности. Это был единственный действенный способ помочь моему мозгу "расслабиться", переключить его внимание на что-то другое. Беговая дорожка, велотренажер или упражнения с отягощениями… Всё подходило. Тяжело было думать о чём-то этаком, да ещё и грустить, когда поднимаешь большие веса, или когда твои лёгкие неустанно молят о пощаде, знаете ли. Из ступора меня вывела наглая рука Миры, что бесцеремонно подняла ткань водолазки, оголяя живот. И от этого я, не сдержавшись, таки негодующе вскрикиваю, спешно закрывая всё то, что всегда должно быть закрыто. — У тебя даже накачанный пресс есть, капец, — с энтузиазмом маленького ребёнка Мира несильно тыкает пальцем мне в район пупка, заставив недовольно завозиться. — Да ты просто шикарна, Лора, чёрт возьми. Стараюсь вырваться из её хватки, но не тут то было. В который раз Мира подтверждает родство со Спектрой, хотя, по сравнении с его железной хваткой, мандаринка, конечно, пасёт задних. Но вырваться мне всё так же было трудно. — Моё тело не идеально, — фыркаю раздражённо, смирившись, прекращаю попытки вырваться. — У меня есть растяжки: здесь и здесь. Небрежно тыкаю на участки в области бёдер, где и находились эти мерзкие волнистые полосы. Когда-то красно-фиолетового цвета, благо, они со временем посветлели и не так сильно бросались в глаза. Они появились у меня ещё в подростковом возрасте, причём совершенно неожиданно. Помню, что впервые заметила их, когда, переодевавшись в раздевалке, одна из девочек подошла ко мне и тихо поинтересовалась, что за уродливые полосы у меня на бёдрах. Тогда, обнаружив эту ересь, я прорыдала целый долбанный час в душевой, впервые в жизни так и не рискнув пойти на тренировку. И пусть со временем я приняла тот факт, что мне придётся жить с растяжками, и вроде бы это естественно, но всё равно я их жуть как не люблю. Мира выглядит так, будто она с трудом себя сдерживает, чтобы не треснуть меня по голове. — И что? Это естественно. — Некрасиво. — Это очень красиво, — мандаринка лишь закатывает глаза. — Люби себя, ведь нет привлекательнее женщины, которая принимает себя настоящую, и которая находится в гармонии с собой. — Звучит как нечто нереальное. Мандаринка вздыхает, упирается подбородком мне в плечо и какое-то мгновение молчит, лишь пристально рассматривая меня в зеркале. — Знаешь, есть одна легенда о том, что вест рождается с внешностью того, кого он любил в прошлой жизни. Это очень красивая легенда, как по мне, ведь тогда это не даёт тебе права не любить свою внешность, — она чуть понижает голос на тон, доверительно прошептав мне в самое ухо. — Поэтому, Делора Аддерли, каждый раз, жалуясь на свою якобы некрасивую внешность, вспоминай эту легенду. Если твоя душа любила этого человека настолько, что в следующей реинкарнации получила его внешность, то это очень весомый аргумент. Неужели у меня был такой плохой вкус, что вышло вот так? Во все перевоплощения, реинкарнации и прочую ересь я не верила. Иногда, правда, почитывала интересные факты и всякие истории, но от этого верить в подобное не перестала. Это как я как-то прочитала, что родинки — это следы ранений в прошлых жизнях. Я, конечно, всё понимаю, но как-то слишком подло было стрелять мне в задницу, не находите? — Ты очень красивая, — слова Миры звучат так искренне и с таким трепетом, что просто невозможно не заразиться подобной лёгкости. — И это я говорю не просто, потому, что мне хочется, чтобы ты приняла себя такой, какая ты есть, а и потому, что это действительно так. Кидая последний взгляд на зеркало, я лишь вздыхаю, аккуратно таки освобождая своё плечо от чужой руки. Не скажу, что я разделяю мнение мандаринки, но мне, безусловно, было несказуемо приятно. Приятно, что кто-то говорит подобные вещи не потому, что хочет меня задеть, или чего-то от меня хочет, а от чистого сердца. Вмиг раздавшийся стук в дверь был подобен грому среди ясного неба. Это кто вдруг решил пожаловать? Мира, стоявшая рядом со мной, заметно сжалась. Она напряглась, подобно натянутой пружине, сжав руки в кулаки; она прикрывает глаза на какое-то мгновение, а после резко вскидывает голову, и я отмечаю, что выражение лица девушки становится холодным и жёстким, будто это не она буквально пару минут назад была готова окутать меня своим теплом с ног до головы. — Входите, — у неё даже голос поменялся, и подобно зимнему ветру проникал во все щели и грозился пронзить холодом всё на своём пути. Это уже была не мандаринка. Это была Мира Фермин — бывший лидер Фронта Сопротивления. Дверь плавно отворяется, и в комнату неспешно заходит Гас; с удивлением отмечаю, что на данный момент некогда весёлый и заботливый пудель был просто прямым образцом хладнокровия. Это так на него не было похоже: исчезли тёплые искры из зелёных глаз, а само лицо было сплошным сплетением резких линий. Когда взгляд Гаса неспешно скользнул в мою сторону, я вздрагиваю, скрестив руки на груди. Такой Гас — холодный и жёсткий — меня пугал. Грав хмурится, явно удивляясь моему присутствию в комнате Миры, и я спешно улыбаюсь, стараясь хоть как-то сгладить напряжённую атмосферу, повисшую в комнате. Но впервые Гас попросту не улыбнулся мне в ответ. — Да, Гас? Гас Грав криво ухмыляется, оборачиваясь к Мире и смеривая её насмешливым взглядом; Мира хмурится, но тут же в отместку и сама посылает убийственный взгляд. И в этот момент мне становится максимально некомфортно в этом маскараде, где эти двое напялили на себя свои фирменные маски, так часто применимые в обществе. Как забавно, насколько умело некоторые весты умеют скрывать свою подлинную сущность, стремления, нося ложь, будто одежду. Мира, Гас, Спектра — все эти весты были мне дороги. Но когда они надевали свои маски, мне хотелось кричать во весь голос и бросаться в них всем, что под руку попадётся, лишь бы они прекратили свои игры. Хотя, кто бы говорил. — Переоденься, — хмуро цедит Гас, протягивая белое нечто в сторону Миры, что, как оказалось, было платьем. — Мастер Спектра хочет тебя видеть. Мира явно удивляется. Смотря поочерёдно то на Гаса, то на платье, мандаринка, всё же забирает этакий подарок, тут же прижимая ткань к груди. — Я буду ждать тебя в коридоре, — Гас плотно сжимает губы, посмотрев на Миру сверху вниз. — У тебя есть ровно десять минут. Это просто невыносимо — смотреть этот цирк, отчётливо зная, что эти весты другие. Ведь очень часто, когда ты долго носишь маску, что забываешь, кто ты был под ней. Тебя настоящего. Хотя, многие скажут, что это естественно — говорить разное в зависимости от собеседника, приспосабливаться к ситуации. Но просто когда носишь маску, она рано или поздно прирастает к лицу, понимаете? — Гас! — не выдерживая, вскрикиваю, чувствуя, как внутри всё просто переворачивается от такого поведения друга. Гас, уже практически переступивший порог, оборачивается, всё такой же холодный и серьёзный, но я с облегчением вижу, как в его глазах мелькает беспокойство; он кивает головой в сторону выхода, а после таки спешно покидает комнату. Прикусываю нижнюю губу, зыркнув в сторону Миры, которая всё так же прижимала платье в груди. Так обычно прижимают к себе что-то такое, что очень сильно дорого. Но это же всего лишь платье, всего лишь вещь. Или же нет? — Мира, Гас на самом деле очень хороший, — тихо лепечу, пытаясь хоть как-то сгладить ситуацию. — Он просто... — Просто меня на дух не переносит, — устало перебивает меня девушка, усмехаясь. — Лора, он с тобой хороший, но это же не значит, что он хороший со всеми. Мы сами выбираем среди всей массы тех, кому показываем подлинные чувства. Все остальные же так и остаются чужаками. Из-за этого деланного безразличия мне честно захотелось взвыть. В глубине её глаз вновь появилась мерзкая тьма, что будто высасывала из неё все силы. — Иди, Лора, тебя ждут, — и вот, казалось бы, она мне улыбается, но мне прям так и хочется сказать, что её улыбатор вышел из строя. Уж больно горькая у неё была усмешка. Так интересно. Если вы смотрите фильм, который заставляет вас плакать, а вы этого больше не хотите, то вы просто выключаете его. Если вы, конечно, не чёртов мазохист. Но вы не можете сбежать от себя, вот просто взять и выключить. Душевные ожоги быстро не затягиваются. И выходя к Гасу, я так же, как и они до этого надеваю свою маску клоуна, которого не заботит ничего другое, помимо шуточек и вкусной еды. Так уже привычнее.

***

— Ты повёл себя, как инфальтильная жопа, — шиплю, пихая одного блохастого засранца в бок, искренне не понимая, как можно одновременно быть таким классным и таким невыносимым. Гас лишь закатывает глаза в ответ на такое посягательство на его тельце, побуждая треснуть его как можно сильнее. — Не вижу смысла скрывать того, что она мне не нравится, — фыркает пудель, прислоняясь к стене и скрестив руки на груди. — И тебе бы стоило держаться от неё подальше. В его взгляде — сплошные серьёзность и упрямство, от чего, если честно, мне захотелось замуровать его в стену. — А она мне нравится, поэтому я буду рядом с ней. Пудель кривится так, будто я предложила ему поиграть в бутылочку с принцем Хайдроном, а не заявила, что просто буду дружить с вестом, что так мне нравится. — Ты главное аккуратнее, эта Фермин способна на многие ужасные вещи. Да, знаю, она грозилась откусить мне нос, я в курсе, что она опасная барышня. Но в то же время невероятно притягательная. — Пошли уже, пудель, — вздыхаю, уверенно хватая его за рукав плаща. — Я очень сильно хочу есть, и, надеюсь, ты мне в этом поможешь. Мира действительно вышла через десять минут, словно по таймеру; облачённая в белое платье в пол, что так ярко оттеняло её огненные волосы, она была похожа на какую-то принцессу из сказок, что выплыла прямо из книги. Путь к месту встречи, в котором я с удивлением узнала банкетный зал, мы все втроём практически не разговаривали. Пару раз я ещё пыталась завязать разговор, но всё выходило наперекосяк. Гас отвечал односложными фразами, а Мира вообще лишь угукала в ответ. Очевидно, им настолько сильно не нравилось общество друг друга, что они лишний раз старались друг с другом не коммуницировать, изображая двух упрямых рыбок. Я же, очевидно, была крабиком, что метался то к одной рыбке, то к другой, пытаясь хоть как-то разбавить атмосферу, но всё тщетно. И сейчас Гас почему-то решил стать подставкой для стены, вместо того чтобы пойти и вдоволь покушать вместе со мной. — Иди, а я останусь здесь, — Гас аккуратно освобождает рукав от моих цепких пальцев, виновато усмехаясь. — У меня остались кое-какие дела. — Это какие же? — подозрительно щурюсь, окидывая пуделя пристальным взглядом. Догадка, правда, не даёт себя долго ждать. Ну, конечно. У Спектры с Мирой сейчас тайное собрание, на которое не позвали Гаса. Вполне очевидно, что этот парень так просто не простит того, что его обделили вниманием. Поэтому со спокойной душой начнёт подслушивать. — Ты, что, собираешься подслушивать? — насмешливо хмыкаю, отмечая, как пудель тут же раздражённо шипит, оглянувшись по сторонам. — Да тише ты. — Что ты на меня шыкаешь? — Тише, хомяк. — Ты, что, серьёзно собираешься подслушивать? — Нет, я прислонился к стенке, потому что я устал. Фыркаю, насмешливо зыркая на горе-шпиона. Нет, я, конечно, читала, что если ты хочешь остаться незамеченным, то нужно быть у всех на виду, но, думаю, фраза была метафорической. Похоже, Гас не в курсе. Или ему плевать. Больше склоняюсь к второму варианту. Гас чуть наклоняется вперёд и пару шикарных прядей буквально заструились по его лицу. Они походили на щупальца огромной медузы. Очень красивой медузы. И, наверное, именно это необычное сравнение, что так молниеносно появилось у меня в головушке, сподвигнуло меня ляпнуть: — Гас, а каким шампунем ты пользуешься? И вообще, какие средства за уходом за волосами ты используешь? Гас даже чуть отрывается от стены, удивлённо моргнув. Но до пуделя всегда доходило быстро, так что уже через пару мгновений он тихо бурчит: — Блин, Лора, ты серьёзно? Я сейчас слегка занят. — Это важно. — Кышь-кышь, потом поговорим. А я что? Я ничего. Раз уж он так поступает, и я так с ним поступлю. — А что, я мешаю тебе подслушивать? — громко интересуюсь я, от чего пудель чуть не захлёбывается своим шипением. — Та тише ты, — гневно шепчет пудель, в чьих глазах я не без удовлетворения вижу гром и молнию. — С каких пор ты стала таким маленьким манипулятором? — Мне повезло, что у меня есть такие мальчики, как вы со Спектрой. — Вот ты меня отвлекаешь и я ничего не слышу! Показываю злому Гасу, что с трудом сдерживал ругательства, язык, даже чуть обрадовавшись, что хоть в нашем с ним общении-перепалке мне не приходится играть. Надеюсь, я доживу до того момента когда все маски будут сброшены.