Проиграй меня

Осень только началась, поэтому все продолжали носить летнюю форму. Дни по-прежнему оставались жаркими, а листва на деревьях горела тем же зеленым, хоть и не таким ярким, как в июле. И все же в каких-то мелких, незначительных деталях чувствовался сентябрь. В более холодном порыве ветра, в развешанных на станциях метро календарях койо*, в едва проступающей утренней прохладе. Реске задумчиво крутил в руке ручку, уставившись через верхушку клена на бегающих по спортивному полю второклассников. Тема урока его не интересовала, голос учителя являлся лишь мелодичным аккомпанементом к прожигающим лучам солнца, пробивающимся через окно и тихому шороху вращающейся ручки. Коминато почти не обратил внимания на тот момент, когда урок закончился и в классе стало совсем шумно, продолжил так же думать о своем, когда стало почти безлюдно, потому что большинство отправилось на обед. — Идешь в столовую? — бодро поинтересовался сидящий перед ним Джун. — Эй, Тецу, проснись! Урок закончился! — он резво опустил на голову бывшего капитана тетрадь, заставив того лениво привстать, а потом снова повернулся к Реске. — Я не голоден, — ответил тот, посмотрев на товарища. Уже через минуту громкий Джун и тихий Тецу вышли из класса, и Ре-сан остался здесь один. Через прозрачное оконное стекло солнце пекло еще сильнее, чем на улице. Коминато хотел поднять взгляд и удостовериться, что на небе нет ни облачка, но вместо этого опустился на парту, закрыв голову руками. — Я так жалок, — произнес он спокойным уверенным голосом, словно говорил о чем-то будничном. Как же сейчас, в эту жаркую погоду, хотелось попасть в темную пятую комнату, где всегда рады любому, умеющему играть в видео-игры. Ре-сан выпрямился и без тени улыбки оглянулся на дверь, но там никого не было. Если до разговора с Курамочи он сомневался, что поступает правильно, то после него был в этом уверен. Не было ни одной фразы, которую бы Реске запомнил точно, ни одного момента, который бы застрял в памяти, не желая отпускать все в прошлое, но что-то все-таки удерживало его. Какой-то осадок пойманного настроения, заставивший задуматься, а действительно ли все идет так, как должно, и почему именно так все должно идти? Все это время его мучил один смешной парадокс, объяснения которому он никак не мог найти. Он никак не мог понять, где допустил ошибку, что просчитал неверно, потому что решение было настолько очевидно, что оно оставалось незаметным. Все было бы правильно, если бы Джун сам верил в то, что говорил. Реске не хотел принять этого результата, потому что не был им доволен. Он понял, что ему не хватило выдержки принять правильное решение в нужный момент. Наверное, он действительно не понимал тонкостей дружбы, не воспринимал такого способа общения, не искал поддержки и не стремился ее получить. Больше всего его поразило то, что Исашики, в чьих взглядах он был уверен, начал утверждать обратное, и это совершенно выбило из колеи. Но теперь все встало на свои места, и это было просто смешно. Ре-сан не чувствовал обиды или ненависти, он знал, куда двигаться дальше, — все стало простым и понятным и принесло душевный покой. Время до конца учебного дня прошло в нетерпеливом ожидании. По пути на станцию они зашли в магазин, и Ре-сан присмотрел новую видео-игру. — Тоже давно хотел в нее поиграть! — воскликнул Исашики. — Может, у Тецу соберемся? Его дом недалеко. — Нет, это подарок для моего дорогого друга, — ответил Коминато, задумчиво улыбнувшись. — Для Йоичи. Он посмотрел на Джуна, наблюдая, как тот борется с собой, и еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. — Я не думаю, что все, что ты мне говорил до этого, правильно, и не собираюсь следовать принципам, которые презираю, — объявил Реске. — Я всегда делаю то, что хочу, и никто не в праве заставлять меня делать что-либо другое. Может, тебе тоже стоит поступать так же? — спросил он, лукаво улыбнувшись. — Или хотя бы признать истинную сущность своих желаний? В любом случае, к Тецу с тобой я не пойду, я думаю, мне не стоит присутствовать при вашем разговоре. Возвращаясь в сторону школы, Ре-сан почти ни о чем не думал. Впервые за долгое время он чувствовал себя безмятежным и легким, словно только сейчас начинается его первый год в старшей школе, и все еще только впереди. «Я один, и это преимущество», — эта фраза крутилась в голове неопровержимым фактом, совсем не вызывала страха или сомнений, лишь подчеркивая нерушимую силу заключенного в ней смысла. — Значит, таким ты меня запомнил? — тихо проговорил он, весело улыбнувшись. — Таким я и должен быть. Дверь ему открыл Савамура. Он выглядел, как всегда, чем-то смертельно заинтересованным и бодрым, Курамочи, как обычно, сидел за приставкой, и естественно, что в это яркое послеобеденное время свет в комнате был выключен. — Онии-сан! — Это испуганно-восхищенное восклицание заставило шорт-стопа медленно обернуться. Савамура быстро посмотрел на него, потом схватил с тумбы с обувью первый попавшийся журнал и выбежал на улицу. — Я как раз к Харуччи собирался! Как только хаотичный первогодка прошел мимо Коминато-старшего, больше ничего не мешало прямо смотреть друг на друга. Ре-сан достал из сумки диск с новой игрой, продемонстрировав ее шорт-стопу, и предложил, весело улыбнувшись: — Поиграем? Курамочи пригласил его в комнату, изо всех сил стараясь сохранить серьезное выражение лица, хотя сделать это было сложно. Вся его натура требовала наброситься на Реске немедленно, ну или хотя бы улыбнуться так, чтобы было заметно, что один приход семпая делает его невероятно счастливым. Тем не менее, гордость сполна сдерживала это чувство. Шорт-стоп не стал удивляться тому, что игра была редкая, что искали они ее очень давно, и что на ценнике, прилепленном на задней части коробки была указана весьма внушительная сумма. Также он не стал обращать внимания на то, что Ре-сан намеренно, Курамочи знал, сел к нему ближе, что семпай почти не обращает внимания на игру, и что он пытается начать разговор, но никак не может подобрать нужные слова. После третей намеренно устроенной ничьи, чего Коминато так и не заметил, он опустился на колено кохая, выглядя полностью обессиленным. Он не улыбался, безжизненно уставившись перед собой. Курамочи хотел поправить неаккуратно упавшую на щеку розовую прядь, в последний момент одернул себя и испытал дежавю. Медленно выдохнул, чтобы успокоиться, и все-таки сделал это, уверенный, что не готов терпеть до момента, когда ему снова представится такой шанс. Правильнее было бы сейчас ожидать от Ре-сана какого-нибудь комментария по поводу игры, но ни один из них об этом и не подумал. Реске перевернулся на спину, чуть смущенный, посмотрел на шорт-стопа так, словно одним взглядом молил о поцелуе. — Йоичи… — его голос оказался тихим, беспомощным, и Курамочи от одной интонации чувствовал невероятное удовольствие. Он не торопился исполнять немую просьбу, желая, чтобы Ре-сан продолжил, но Ре-сан замолк, не в силах сказать то, что должен был. Однако, похоже, не сумев выразить все в словах, Ре решил показать действиями. Перевернувшись на живот и чуть приподнявшись, он провел рукой по паху шорт-стопа, потом аккуратно потянул за шнурок спортивных штанов, вытащил из них член, пару раз проведя по нему рукой, а потом прижался губами, кончиком языка пробуя на вкус. Курамочи отодвинул его от себя. — Ре-сан, прекрати, — процедил он почти с отвращением. Он жаждал видеть Реске проигравшим, побежденным им, но проигравшим, а не униженным, потому что унижение Ре-сана причиняло страдания ему самому. Коминато привстал, тыльной стороной ладони вытирая губы. — Прости, мне не стоило… — Йоичи притянул его за плечи и поцеловал, тут же доказав, что стоило. — Ты совсем не умеешь извиняться, — раздраженно бросил шорт-стоп, едва отстранившись. — Лучше бы ты просто объяснил, что произошло. Весьма удивленный такими словами Реске смог только улыбнуться, но молчаливый взгляд Курамочи все-таки требовал объяснений. — Почти ничего не произошло, — ответил он, но все-таки отвел глаза в сторону, не в силах выдержать пристального взгляда напарника. — Просто один человек назвал меня ничтожеством, — он сделал паузу, справляясь с собой, а потом самодовольно ухмыльнулся, — но ты ведь знаешь, что я не воспринимаю заявления такого рода. Курамочи знал лишь то, что этот «один человек» значил для Ре-сана больше, чем рядовые «янки», гуляющие по школе и постоянно нарывающиеся на драку. Также он знал, что Ре-сан наконец-то пережил это. И это осознание делало его намного счастливее, чем любые извинения. Йоичи усмехнулся, подумав, что когда-нибудь эта «собачья преданность» начнет раздражать Реске по-настоящему, но шорт-стоп не испытывал по этому поводу никаких сомнений, потому что был уверен, что у него в арсенале еще много способов удивить семпая. Внезапно он резко встал, ухватив за запястье и Коминато, посмотрел в сторону своей второй койки и тихо, но с приказом в голосе произнес: — Идем. Ре-сан не стал сопротивляться, хотя и удивился такой неожиданной активности, но когда шорт-стоп прижал его к кровати, где потолок был слишком близко, а подушка пахла его шампунем, Реске почувствовал, как заводится от одного этого места, как будто оно было волшебным. Но волшебным было не только оно, но и горячие пальцы, настойчивые губы, проворный язык, дурманящий запах одеколона и сильные руки Йоичи, так по-собственнически трогающие его везде, не дающие ни одного свободного вдоха, словно доказывают: ты принадлежишь мне, не смей думать иначе. И Реске не смел, отдаваясь ему с рвением и одновременно с внутренним страхом того, что Курамочи догадается: Ре-сан и не хочет принадлежать кому-то другому. Шорт-стоп улыбался сквозь поцелуи, доказывая, что и так давно уже знает это. Он смотрел на семпая, чувствуя как тот буквально плавится от одного его взгляда, плавится добровольно, отдается ему без сопротивления. Сдаваясь, он был точно таким же ослепительно прекрасным, как и выигрывая, и Курамочи видел здесь только одно применение белого флага. Если уж Ре-сан его поднимал, но мог носить его только, как носили свои мантии древнеримские императоры, и никак иначе. — Ты действительно быстрый, — проговорил Реске, вдруг обнаружив, что они давно уже голые, что они почти на пределе и что Йоичи уже некоторое время растягивает его. — Не забыл, что еще должен извиниться? — ухмыльнулся шорт-стоп, почти невесомо целуя его в скулу, потом приблизился к уху, перейдя на шепот. — Если твои стоны будут достаточно громкими, я тебя прощу. Ре-сан уже не думал, что в таком положении Курамочи может его смутить. Оказалось, может. Он так ничего и не ответил, во многом потому, что варианты, которые пришли ему в голову были слишком пошлыми и слишком смелыми даже для Ре-сана. Йоичи и не нужен был ответ. Он остался доволен покрасневшими ушами семпая и едва дернувшимися бровями, намекавшими на секундное замешательство. Курамочи многое понимал без слов. Временами это даже мешало, потому что всеми своими действиями Реске будто добивался скорого приближения момента, когда он сможет «извиниться» теми методами, которые предложил ему шорт-стоп. Реске испытывал настоящее наслаждение ходить по краю пропасти, вызывая в Курамочи неконтролируемое раздражение. А торопиться в данном случае не было никакой возможности, так как тело возлюбленного нужно было тщательно подготовить, поэтому его поведение только давило на скапливающееся нетерпение Йоичи. Он продолжал активно целовать, облизывать и кусать его, иногда и словами, и делом показывая, что Коминато доиграется, если не умерит пыл. Ре-сан же готов был рассмеяться ему в лицо и не делал этого, только потому что знал, что тогда Йоичи точно перестанет себя сдерживать. Когда Курамочи заставил его пошире раздвинуть ноги и начал аккуратно входить, они оба уже давно потеряли контроль над происходящим. Ни сколько прошло времени, ни какое сейчас время суток или хотя бы года, или год, ни один из них не сказал бы. В полутемной комнате с каждой секундой становилось все жарче, и единственным желанием было избавиться от этого пекла, которое исходило изнутри, а не снаружи. Почти не контролируя свой разум, Курамочи хватало силы воли, чтобы контролировать свое тело, давая Ре-сану привыкнуть к нему. Он уже давно забыл по какой причине проявляет такую заботу — в этот момент она казалась естественной, потому что он воспринимал Реске, как часть себя, словно они всегда были одним целым. По мельчайшим признакам он понимал, как чувствует себя семпай, отчетливо ловил каждый вдох и выдох, малейшее движение и по ним судил, в каком направлении двигаться дальше. Когда он впервые услышал резкий оборванный стон, Курамочи уже не помнил об извинениях, уже не думал о ссоре, о разговоре, о глупостях, будто все это было сном, а важным оставалась реальность, такая близкая и ощутимая, что ее-то точно нельзя было отрицать. Когда Ре-сан впервые почувствовал, как электрическим импульсом по телу от поясницы вверх по плечам растеклась разогретая до нескольких тысяч градусов лава, ему тоже показалось, что все, что происходило до этого, всего лишь сказка на ночь, когда-то прочитанная матерью в детстве. Разве могут какие-то месяцы прошлого сравниться с таким настоящим? Теперь они кажутся не более, чем прочитанной статьей в задрипанной газетке, и ничего общего с реальностью не имеют. Не в силах оторвать руки от простыни, в которую он намертво вцепился, он прижал к себе шорт-стопа ногами, заставляя двигаться активнее, и продолжил стонать, с каждым разом становясь все несдержаннее и мелодичнее. Горячими были не только пальцы Курамочи, но все его тело и простыни, и даже воздух, казалось, горел синим пламенем, обжигая изнутри легкие. Стоны Реске были почти криком о помощи, нестерпимым желанием избавиться от этой жары, и в то же время эти стоны были мольбой не останавливаться, заставить его задыхаться и дрожать от удовольствия. Курамочи чувствовал каждое его желание и с радостью исполнял его, потому что оно совпадало с тем, чего хотел он сам. А хотел он довести Ре-сана до оргазма, потому что только так видел возможность дойти до разрядки самому. Он почти не обратил внимания, когда после очередного стона в двери появилась и тут же исчезла щель света, лишь зафиксировал это в памяти, не задумываясь, потому что были дела поважнее, потому что нельзя было не зациклиться на том, как Реске вцепился в деревянную основу койки у себя над головой, нельзя было не задержаться на его приоткрытых сухих губах, просящих поцелуя, нельзя было не прислушаться к прерывистому дыханию, готовому в любой момент снова сорваться на стон. И уж точно нельзя было не потерять голову, когда он так невыносимо сексуально изогнул спину, издав последний отчаянный стон и совершенно точно кончая. Этот момент пронесся расплывчато, но медленно и во всех деталях, о существовании которых проницательный Йоичи и не подозревал, — в этот момент он кончил сам. Неопределенное количество времени потребовалось, чтобы разум наконец прояснился. — Кто-то заходил, да? — проговорил Реске, прокашлявшись в попытке выровнять голос. — Бакамура скорее всего, — ответил Курамочи, нахмурившись. Он не был уверен, но кажется, заметил еще одну очкастую физиономию. — Так я достаточно извинился? — Ре-сан перевернулся на живот и лукаво улыбнулся. Шорт-стоп ухмыльнулся в ответ, привстав на локтях, а потом перелез на семпая, поцеловал его в плечо и дружелюбно промурчал: — Мы только начали. * Столько всего произошло после проигрыша Инаджицу, что Савамура начал сомневаться действительно ли он чувствует что-то к Миюки. Кажется, теперь кетчер его совершенно не волновал, и Эйджун даже начал в это верить, но понял, что не прав, в тот вечер, когда Кадзуя попросил его не убегать. Сказано это было, как приказ, но звучало, как просьба, и питчер мог только посмеяться над тем, скольких усилий потребовалось, чтобы создать такого рода интонацию. В тот момент он почувствовал себя счастливым и понял, что его все еще притягивает Миюки Кадзуя точно так же, как и бесит. Выбежав из дома без подготовки, Савамура так и не взял то, что по-настоящему должен был. Этой важной вещью были записи Набэ, которые первогодка обязался передать Миюки при первой же возможности. К сожалению, первая необходимость капитана наступила раньше, чем первая возможность питчера-идиота, поэтому приходилось возвращаться в пятую комнату. Но даже не успев открыть дверь, Савамура тут же захлопнул ее обратно, — ему хватило звуков, чтобы понять, что вернулся он не в самый подходящий момент. — Не думаю, что сейчас я смогу ее забрать, — пробормотал он, покраснев до ушей. Миюки даже не стал шутить над этим. Поскольку у него не было проблем со слухом, он лишь удивился, когда Курамочи успел найти себе подружку. А вот подшутить над лучшим другом кетчер уже был готов. Ему было интересно, у какой красивой девушки может быть такой низкий голос. Либо она курит, как паровоз, либо она не такая уж и красивая. Дойдя до своей комнаты, Миюки наконец заметил, что все это время питчер-первогодка плелся за ним. Спустя минут пять уговоров кетчер разрешил ему остаться при условии, что тот не будет мешать ему заниматься. Конечно, большое значение в принятии этого решения сыграло то, что альтернативным вариантом было пойти к Харуичи, а вытерпеть хотя бы одно предположение о том, чем они там будут заниматься, Кадзуя отказывался. В конце концов Эйджун расположился на его кровати, как у себя дома, порылся под ней, между учебником по астрономии и порножурналом выбрал астрономию и на какое-то время затих. — Миюки-семпай, не знал, что ты любишь астрономию, — задумчиво выдал он где-то минут через сорок. — Не люблю, — пробурчал кетчер, чуть покраснев. — Но здесь же куча заметок твоим почерком! — воскликнул Савамура, указывая на учебник. Миюки встал, забрал у него книгу, вручил порножурнал, спрятал астрономию в выдвижном шкафчике рабочего стола и вернулся к урокам. Не мог же он сказать, что уже неделю готовится к звездопаду завтрашней ночью, во время которого хотел впечатлить питчера своими знаниями карты неба. И как только этот остолоп умудряется рушить все планы? Порножурнал Эйджуна не заинтересовал, и он быстро нашел на книжной полке кучу старых спортивных журналов, чем и занял свое время. Потом они отправились на тренировку, где Курамочи так и не появился. После тренировки Миюки объявил, что не хочет его видеть, пока тот не принесет ему записи Набэ, поэтому бедному питчеру все-таки пришлось вернуться в свою комнату. Савамуре действительно стоило больших усилий, чтобы это сделать. Во-первых, Курамочи и Ре-сан продолжали валяться на кровати, голые, и абсолютно никуда не торопились. Во-вторых, вели они себя так, словно ничего необычного не происходит. В-третьих, вся их одежда была раскидана по комнате, оказавшись в совершенно неожиданных местах, и с тетрадки Набэ пришлось отодвинуть чужие трусы. Савамура не стал выяснять, кому именно они принадлежали. И на то, что питчер прикрыл ладонью лицо со стороны койки семпая, и, проходя мимо, вежливо проговорил: — Извините, я ненадолго, я на вас не смотрю, правда-правда. Реске рассмеялся и ответил: — Да смотри, если интересно. А Курамочи накрыл его простыней с головой и прорычал: — Только попробуй. В этом всем не было ничего удивительного для его семпаев, но совершенно выбило из колеи бедного Эйджуна, который за одну минуту испытал столько стыда, как не испытывал за всю жизнь. Но видимо, они решили, что этого недостаточно. — Я уже ухожу… — пробормотал Эй-тян, возвращаясь к двери. — Ага, и не возвращайся сегодня, — всерьез объявил его сосед. — Чего?! А где, по-твоему, мне спать?! — возмутился питчер, обернувшись к тому лицом. — Миюки живет один, — недвусмысленно намекнул Реске, высовываясь из-под одеяла. — К тому же, — он сложил вместе ладони и весело улыбнулся, — ты же не можешь отказать, если тебя просит старший братик? Это заставило Савамуру еще гуще покраснеть, а Курамочи — ревностно прижать Коминато еще ближе к себе. Эйджун и не подозревал, что Ре-сан может выглядеть милее, чем Харуччи, и в какой-то момент подумал, что действительно не имеет права видеть его таким. — Не буду вам мешать! — объявил он и быстро выскользнул из комнаты. — Ревнуешь? — осведомился Реске, когда шорт-стоп раздраженно укусил его за ухо. — Я тебя за это еще накажу, — ответил он, нахмурившись. Ре-сан перевернулся на спину и долгое время молча смотрел на него, улыбаясь так искренне, каким Курамочи никогда не видел его прежде. Его тело все было в царапинах и укусах, шея вся покраснела от меток, а губы опухли от поцелуев, но глаза говорили благодарности, каких от Реске никогда не дождешься, даже если ему есть, за что благодарить. Сейчас же Йоичи не видел особых причин, а Ре-сан все равно говорил ему это: — Йоичи, спасибо! — услышав это вслух, он вздрогнул. Реске улыбался так, словно в очередной раз выиграл у него в видео-игре. Но ведь Курамочи знал, что это не так. — Ре-сан, — он довольно улыбнулся в ответ, — я победил! * Савамура положил тетрадь на стол, около кетчера, потом сел на его кровать и тихо, но уверенно объявил: — Сегодня я сплю у тебя. — Чего? С какого перепуга?! — возмутился хозяин комнаты. — Курамочи-семпай меня выгнал, — так же спокойно и уверенно продолжил питчер. — И что? Почему это ты должен здесь оставаться? — хмуро пробормотал Кадзуя. Эйджун заметно погрустнел, потом громко вздохнул, встал с кровати и направился к выходу. — Ладно, тогда пойду к Харуччи. Надеюсь, он меня приютит. — Ладно-ладно, — тут же махнул рукой Миюки, — у меня все равно три свободных кровати. Не ожидая другой реакции, Савамура вернулся на свое место и о чем-то надолго задумался. — И как тебе его девушка? — поинтересовался кетчер. — Девушка? — Савамура замялся. — Это… не совсем девушка… Хотя я, наверное, не должен никому об этом рассказывать. Ради такой новости, Миюки решил, нельзя отвлекаться, поэтому он сначала закончил с записями Набэ, дал питчеру расслабиться и почувствовать себя в безопасности, а потом начал усердно выпытывать из него информацию. — В смысле «не совсем девушка»? — переспросил Миюки, когда Савамура давным-давно забыл об этом. — Конечно, Онии-сан был очень милым, но он все-таки… «Они-сан» и «Ре-сан» в голове у кетчера сложилось, а вот «Они-сан» и «очень милый» — не сложилось. — Ре-сан? Серьезно? — ошарашенно переспросил он. Эйджун прикрыл рот рукой, но было уже поздно, поэтому он кивнул. — Так вот почему они вели себя так необычно, — вдруг все случайности сложились в закономерность. — Над этим даже проще смеяться, — пробормотал он, довольно улыбаясь и потирая ладони, — спелись, парочка, так вот как он им восхищается? Хе-хе-хе, — судя по лицу кетчера, он готовил какой-то план мести. Воспользовавшись этой ситуацией, Савамура решил выкрасть учебник по астрономии, так как уж очень он ему понравился, но Кадзуя не настолько потерял внимательность. Зато сосредоточенность улетучилась, поэтому не сдержался и обиженным голосом воскликнул: — Потерпи уж до завтрашнего вечера, я столько готовился к этому дурацкому звездопаду! Секунды четыре Эйджун смотрел на него удивленно, медленно складывая в своей голове пазл. Эти четыре секунды Миюки надеялся, что питчер совсем недогадливый. Но все надежды рухнули, когда первогодка не сдержал усмешки, а потом рассмеялся, заставив нового капитана покраснеть до ушей. — А ты действительно романтик, Миюки Кадзуя! — воскликнул он, продолжая смеяться. Наконец успокоившись, он обнял капитана за плечи и тихо проговорил: — Я знаю, что у тебя три свободные кровати, но вообще-то, я хотел поспать с тобой. — Не подливай масла в огонь, — приказал ему кетчер, но это снова звучало, как просьба. Савамура наклонился и поцеловал его, мигом заставив забыть о смущении и злости. Миюки и не думал сопротивляться, провел по волосам, тут же притянув Эйджуна к себе и с наслаждением ловя каждое прикосновение. — Ну так, могу я..? Взгляд питчера настолько прямо говорил о всех желаниях, что Миюки невольно усомнился, точно ли перед ним наивный, безопытный мальчишка, как он привык о нем думать. Не желая терять лидерских позиций, Кадзуя притянул его за футболку, самодовольно улыбнулся и ответил: — Посмотрим еще, захочешь ли ты остаться со мной на одной кровати после того, что я собираюсь с тобой сделать. Савамура покраснел до ушей и отодвинулся, явно не ожидая такой смелости от кетчера. — Миюки Кадзуя, ты извращенец, — тихо, но уверенно объявил он, заставив самодовольную ухмылку сползти с лица. — Я у Харуччи, — объявил он и развернулся в сторону выхода. Миюки догнал его, обнял сзади, поцеловав в шею, и тихо прошептал: — Я же просил не убегать от меня, — эта была просьба, звучащая, как приказ.