Проиграй меня

Прошел почти месяц с тридцатого июля, того дня, когда мечты третьегодок канули в лету вместе с последней игрой в этом сезоне. Инаджицу проиграли в финале, так и не став чемпионами Кошиэна. В свежих газетах Нарумия Мей уже не улыбался. Адский летний лагерь почти подошел к концу. Все изменились за это лето от Миюки, ставшего капитаном, до первогодок, крепко взявших себя в руки. С уходом третьегодок на тренировках не стало тише, никто не успел почувствовать скуки, печали или одиночества, потому что сразу же началась подготовка к осени, к сентябрю, когда им выпадет еще один шанс встретиться и взять реванш. Миюки немного нервничал. В последнее время на него свалилась куча дел, с которыми приходилось справляться, которые не терпели отлагательств. Он должен был все успевать вовремя, при этом продолжать улыбаться и поддерживать всех, потому что таковы обязанности капитана. Но Миюки нервничал не по этому поводу. Вот уже почти месяц прошел с того дня, как Савамура перестал обращать внимание на все, происходящее вокруг, и сосредоточился только на себе и тренировках. Противостояние с Фуруей стало еще более агрессивным, плотность глупых поступков на квадратный метр увеличивалась с каждым днем, пробежки с шиной становились все продолжительней, но это не приносило абсолютно никакой радости. Савамура Эйджун продолжал быть идиотом, но теперь стал более серьезным и ответственным, как бы парадоксально это не звучало. Каждый его мускул, каждая клетка работали только в целях самосовершенствования и ни для чего больше. Поэтому Миюки немного нервничал. Конечно, их свидание нельзя было назвать неудачным, но кажется, питчер напрочь о нем забыл после матча с Инаширо. Он носился, может, чуть меньше, чем обычно, но постепенно приходил в себя. Тем не менее, несмотря на то, что Савамура активно продолжал реагировать на подколы и издевательства, он совершенно не обращал внимания на те вещи, которые Кадзуя, хоть и невзначай, но пытался донести до него. Где-то на третьей неделе Миюки вспомнил, что Эйджун совершенно не воспринимает намеков, и решил поговорить с ним прямо, но тут выяснилось, что первогодка больше не может кидать во внутренние углы, и у него началась вторая волна депрессии. Курамочи тоже стал мрачнее тучи, что свидетельствовало о том, что дела действительно плохи. А дел становилось все больше. Дел неотложных, важных, обязательных, которые должны быть выполнены немедленно и никак иначе. Похоже, мир решил, что йипс Эйджуна не входит в этот список, поэтому Миюки все откладывал это на потом. А когда наконец добрался до этого, выяснилось, что Савамура может и сам с этим справиться, что чужая поддержка ему не нужна, что он может стать асом и без помощи кетчера или кого бы то ни было еще. Это вовсе не было из-за того, что Миюки обмолвился, что ничем ему помочь не может и что он сам должен это пережить, иначе не сможет играть. Вовсе не из-за этой фразы, которую питчер услышал случайно, он уже десять чертовых дней избегал нового капитана и активно боролся со своим недугом самостоятельно. В конце концов, когда Миюки нашел время и нужные слова, они оказались бесполезными и не к месту. Именно в тот момент Кадзуя понял, что быть капитаном очень непросто. Несмотря на все, что он успевал выполнить в течение короткого дня, он почувствовал себя ни на что не способным куском дерьма. Постепенно все вернулось на круги своя. Эйджун снова начал улыбаться, снова начал спорить с Фуруей, снова называл тренера «боссом», за что получал затрещины, и снова учил факты из истории бейсбола, которые в самой игре никакую роль не играли. Эйджун вернулся к своему обычному состоянию и, хотя проблема с внутренними углами все еще оставалась актуальной, теперь он по-настоящему был готов с ней бороться. Поэтому Миюки немного нервничал. С каждой секундой он все отчетливее ощущал, как теряет его. Теряет из поля зрения, из области своего влияния, из круга личного общения. Все чаще их разговоры не уходили за пределы поля или буллпена, оставались четко направленными на одну и ту же тему: научи меня быть сильным. И в этой фразе не было ни одного оттенка романтического чувства. Крис-семпай ушел, больше ревновать было не к кому, но каждый день Миюки чувствовал себя не в своей тарелке, ощущал невыносимое раздражение от мысли, что ему приходится не разговаривать с Савамурой, не тренироваться с ним, не дразнить его, не сидеть с ним за одним столом за обедом. Он бы с радостью ходил за ним, умоляя о вечерней тренировке только вдвоем, но у него попросту не было на это времени. И хоть Миюки этого не показывал, накапливающаяся усталость с каждым днем все больше проявлялась в его взгляде и отражалась обеспокоенностью в глазах товарищей. Курамочи, как обычно, ничего не комментировал. Маэзоно, как обычно, огрызался. Миюки, как обычно, смеялся до слез, понимая, что теперь эта ответственность на его плечах, и он не может перекладывать ее на кого-то. В конце концов, он всегда этого хотел — командовать людьми, поэтому и выбрал позицию кетчера, но впервые он понял, насколько на самом деле сложно удержать все в руках. Его жизнь превратилась в один нескончаемый матч против Инаджицу, где Мей никогда не ошибается, а Ширакава и Камия всегда выбивают хиты на правое поле. В этой игре не было тактики и вообще какой-либо логики, она полностью была хаотична, и Миюки не мог предугадать ни одного шага противника. Для него это было настоящее испытание, которому он подверг себя добровольно, пытаясь выяснить, насколько он силен. Савамура остался где-то позади. Он постоянно крутился на уме, но до него никогда не доходило дело, он всегда был под рукой, но всегда далеко. Савамура, как питчер, постоянно был доступен, постоянно — в поле зрения, Савамура, как человек, утонул в беспорядке жарких будней. Но Эйджун не обращал на это никакого внимания. Он вел себя так, словно и не стремился вырваться из этой ловушки, словно его и так все устраивало, и это нервировало больше всего. Кадзуя ощущал такое же сомнение, как сомневался командир, захвативший одну крепость на границе огромного государства, и утверждающий, что вся остальная территория теперь тоже принадлежит ему. Победа сомнительная. Все попытки поговорить начистоту умело прерывались рассуждениями о бейсболе, раздумьями об уходе тренера, рассказами о новых захватах шорт-стопа… Хотелось просто запереть его где-нибудь в кладовке и выложить все, как есть, заставить выслушать до конца и только потом отпустить. Чтобы до этого идиота наконец дошло, что он здесь не один, что есть еще люди вокруг него, которые не просто замечают его глупость. - Закончим на сегодня, - объявил Миюки, поймав последнюю подачу Эйджуна. - Отдохни перед завтрашним матчем. Хоть он и дружеский, перенапрягаться не стоит. Савамура серьезно кивнул и, не говоря больше ни слова, пошел переодеваться. Кетчер хотел его окликнуть, но лишь раздраженно цыкнул, увидев приближающихся к нему Маэзоно и Ширасу. Точнее, они просто пришли помахать битами и решили поздороваться с капитаном, но это проявление вежливости только вывело его из себя. Криво улыбнувшись им в ответ и попытавшись как можно скорее закончить беседу, которую он даже не хотел начинать, Кадзуя быстро прошел мимо в сторону раздевалки. Он встретился с Савамурой в дверях. - Подожди меня, вместе пойдем, - предложил кетчер, стараясь контролировать голос, чтобы это не звучало, как приказ. Кажется, получилось не очень. - Мне еще нужно летнее задание закончить, так что я лучше пойду, - неловко проговорил Эйджун и собирался пройти мимо, но Миюки схватил его за руку и затащил обратно в раздевалку. Правда, только на это ему и хватило смелости, потому что как только он закрыл дверь и прижал питчера к стенке, понял, что не готов даже целовать его. Столько прошло времени, что от одной этой мысли сносило голову, а уж что бы произошло, если бы он воплотил ее в жизнь, кетчер и думать боялся. Он прижался лбом к плечу первогодки и, горько усмехнувшись, тихо прошептал: - Эй, не убегай от меня, - эти слова заставили Савамуру вздрогнуть. - Я вовсе не… - начал оправдываться он. - Мне правда нужно сделать это сегодня. Миюки стоял неподвижно, и Эйджун не смог заставить себя сказать еще что-нибудь. Никто из них не мог бы сказать, сколько длилось это молчание. - Миюки-семпай, что не так? - наконец спросил Савамура. Кадзуя отступил от него, усмехнулся, посмотрев куда-то в сторону, и, подойдя к скамейке, где он оставил одежду, начал переодеваться. Савамура продолжал стоять у двери и внимательно наблюдать за каждым его движением. Миюки заметно подтянулся с начала года, стал еще более мужественным и даже, кажется, стал выглядеть более взрослым. Всего за долю секунды Эйджун вспомнил о том, как давно мечтал прикоснуться к нему, как долго желал, чтобы кетчер к нему прикоснулся, и тут же пожалел, что не сделал этого, когда он был рядом, так близко, что можно было позволить себе все, что угодно. Вдруг все проблемы забылись, все обязанности стерлись из памяти, и осталась только одна мысль: «Не убегай от меня». Эти слова возбуждали какое-то тайное удовлетворение, смысл которого первогодка не мог понять, но и не старался. Он не стремился все анализировать — ему достаточно было чувствовать. Миюки снял бейсбольную форму и аккуратно и быстро надел футболку и спортивные штаны, а потом принялся обувать и завязывать шнурки на старых кедах. Савамура наблюдал за этим с замиранием сердца и все еще не мог сделать ни шага. - Что не так? - повторил он, нервно сглотнув. - Ничего, не обращай внимания, - ответил, нахмурившись, кетчер. - Просто слишком много дел навалилось, хочу… хоть немного побыть с тобой наедине, - старательно избегая взгляда питчера, Кадзуя встал и направился к выходу. В дверях ему все же пришлось остановиться и поднять глаза на Эйджуна. Тот выглядел удивленным и взволнованным. - Мы же каждый день разговариваем, - ошарашенно выдал первогодка. Как жаль, что Савамура не понимает, как этого мало, всего лишь видеть друг друга каждый день, всего лишь переговариваться несколькими словами, всего лишь притворяться равнодушным, потому что нет возможности и времени показать свои искренние чувства. Все это сожаление отразилось во взгляде кетчера, который смотрел на Эйджуна почти с укором. Еще более удивленный, он подался вперед и быстро чмокнул Миюки в губы, продолжив внимательно смотреть на него. Потом снова приблизился и поцеловал более спокойно. Отстранился, продолжая наблюдать за выражением лица возлюбленного. Наконец притянул к себе, поцеловав так настойчиво, что Миюки был вынужден закрыть глаза, чтобы забыть о том случае, когда испытал такое чувство впервые. Тогда эти янтарные диски, напоминающие адское пламя, точно так же прожигали его насквозь, заставляя забывать обо всем на свете. Отстранившись, он прижал питчера к себе, так крепко, что тот обязательно бы пожаловался, что нечем дышать, но почему-то Эйджун почувствовал лишь две вещи: счастье и желание поддержать. Он интуитивно ощутил, как кетчер именно сейчас нуждается в нем, и обнял в ответ. И весело хмыкнул, касаясь губами его плеча. - Савамура, я… - Вон, видишь, свет еще горит, значит, он здесь! - донеслось с улицы. За одну секунду, пока открывалась дверь, они успели отойти друг от друга на такое расстояние, чтобы никто ничего не мог заподозрить. - Миюки, - это был тот же раздражающий Маэзоно, - тебя Набэ искал. Миюки улыбнулся, не сводя глаз с Савамуры, потом перевел взгляд на вице-капитана и ответил: - Поговорю с ним завтра. На сегодня я закончил. * Победа почти неосязаема, если она для тебя ничего не значит. Ты побеждаешь, но остаешься равнодушен, в твоей жизни не становится больше адреналина, не прибавляется радости. Оказывается, играть с кем бы то ни было, кроме Ре-сана, смертельно скучно. Они так просты и так быстро сдаются. Курамочи продолжал надеяться, что Реске все еще не сдался, что он продолжает идти вперед, несмотря ни на что. Но его надежды были пустыми. Как стеклянная лампочка в двадцать ватт, они разбились вдребезги, едва столкнувшись с чем-то чуть более прочным. С того вечера перед игрой они так ни разу и не сыграли. И чем больше шорт-стоп вспоминал тот день, чем больше раздумывал, тем больше злился на себя, что не понял, не заметил раньше того, что сейчас было уже поздно замечать. Когда Курамочи подошел к нему на перемене и предложил устроить игровую сессию тем же вечером, Ре сослался на появившуюся подготовку к экзаменам и отказался. - Тогда, может, в другой день, - бодро настаивал шорт-стоп. - Когда у тебя будет время? - Не знаю. Когда я выпущусь? - усмехнувшись и чуть склонив голову набок, ответил третьегодка, а потом развернулся и ушел за Исашики и Тецу, которые ожидали его неподалеку. Тогда прошло еще совсем немного времени после их ухода из клуба, и Курамочи решил не торопиться. Им всем нужно прийти в себя и найти новую цель, к которой они бы хотели стремиться. Но в нем все равно играло нетерпение, и когда он подошел к Реске во второй раз, еле сдержал себя, чтобы не утащить куда-нибудь силой, где они будут одни, и никто не сможет помешать ему делать с семпаем все, что заблагорассудится. В третий раз Курамочи не успел и двух слов связать, как Коминато уже собрался уходить. Шорт-стоп схватил его за запястье и объявил, что им нужно поговорить. - Я не думаю, что нам есть о чем разговаривать, - процедил Ре, высвобождая руку. В тот момент у Йоичи просто исчез дар речи, и он так и не сказал ничего в ответ. Он лишь молча наблюдал, как он и Джун медленно удаляются по коридору. Взгляд Исашики в этот раз был особенно довольным, и от этого внутри вскипала ярость. Хотелось закричать так, чтобы из окон выбило стекла, но Курамочи продолжал неподвижно стоять посреди коридора. Стекла выбило где-то внутри него. В четвертый раз, хорошенько все обдумав, он словил Реске после уроков. Наплевав на начало тренировки, Йоичи все-таки решил поговорить с ним начистоту. В этот раз Ре-сан не стал отмахиваться от него. Кивнув Джуну, он молча последовал за Курамочи, который от шкафчиков с обувью прошел через коридор до выхода на задний двор и вышел на улицу. Реске остановился рядом, в своей обычной манере заложив руки за спину и дружелюбно улыбаясь. - Ре-сан, что происходит? Вопрос остался без ответа. - Почему ты меня избегаешь? - продолжил Курамочи, посмотрев прямо на него. - Я не избегаю тебя, - ответил Ре, стараясь казаться удивленным, но жестокая насмешка, застрявшая в уголке губ его выдала. - Как же еще я могу назвать то, что теперь ты считаешь, будто нам не о чем разговаривать? - возмущенно продолжил шорт-стоп, стараясь держать голос ровным. - Теперь я не в клубе, да и в видео-игры почти не играю, так что, полагаю, в этом нет ничего удивительного, - спокойно ответил Ре-сан. - Ты прекрасно понимаешь, что я не об этом говорю. - Йоичи, ты мне надоел, - жестко объявил Коминато. - Разве так сложно смириться с мыслью, что ты мне больше не интересен? Одним моментом в голове вспыхнул последний разговор перед матчем с Инаджицу, когда Курамочи перевязывал ему ногу. Тогда эмоции и чувства Ре-сана были настолько очевидны, что Йоичи был уверен: они не могли пройти так просто. Лишь в одной усмешке шорт-стопа было столько злости, что невольно Реске почувствовал, как по телу пробежали мурашки. - Почему? - Что «почему»? - не понял семпай. - Почему я тебе не интересен? Почему я тебе надоел? Что заставило тебя разочароваться? - Курамочи посмотрел прямо на него, готовый к любому ответу. Казалось, сейчас от этого зависит вся его жизнь. - Потому что… - теперь Ре-сан по-настоящему растерялся. Он отвел взгляд в сторону. - Потому что я терпеть не могу, когда ко мне относятся с такой собачьей преданностью, как ты это делаешь. Мне нравятся сильные люди, не зависящие от других, и я считал тебя таковым до определенного момента, - он ненадолго замолчал, потом посмотрел на шорт-стопа и усмехнулся. - Если бы ты сразу сказал тренеру о моей травме, не думаешь, что мы смогли бы выиграть? Разве не было глупо с твоей стороны подставить всю команду ради одного меня? - Забери эти слова обратно, - не своим голосом потребовал Йоичи. - Не хочу, - самодовольно ответил Реске, ухмыльнувшись. Он и сам понимал, что говорит худшее, что мог бы придумать, но только так он мог заставить Курамочи презирать, ненавидеть его и забыть наконец. - Забери их! - прорычал шорт-стоп, схватив его за воротник рубашки. - Нет, - Ре-сан продолжал смотреть ему прямо в глаза. И даже когда Йоичи влепил ему звонкую пощечину, он не перестал улыбаться, потому что знал, что полностью заслуживает этого. - Я не сказал о твоей травме, только потому что верил в тебя, - голос все никак не хотел поддаваться контролю, выдавая каждый звук неровно и жестко, - я верил в то, что ты можешь с этим справиться сам, я видел в тебе эту силу и уважал тебя за это. Но если ты настолько глуп, что даже не понял этого, в чем я сильно сомневаюсь, то я действительно последний идиот. В тот момент Курамочи отчетливо понял, что простил бы Ре-сану все, что угодно, кроме одной единственной вещи. Он никогда не простит Ре-сану слабости. Но именно ее он видел перед с собой, в самой унизительной форме — лжи. - Если ты разочаровался во мне, поняв, что я тобой восхищаюсь, то мне тебя жаль. Даже не представляю, насколько ты должен ненавидеть себя, чтобы именно такие вещи приводили тебя к разочарованию. Но ударил я тебя не поэтому. Просто ненавижу, когда мне врут в лицо. А теперь было скучно. Не было ни Ре-сана, ни азарта, и Йоичи, поначалу надеявшийся, что Реске извинится и все будет по-прежнему, с каждым днем все больше сомневался в этом. Ему с сожалением приходилось признавать, что Ре-сан действительно оказался слабее, чем он думал.