✋ ✋ ✋
Это было белое и тихое место. Санс не преувеличивал, когда сказал, что дверь ведет в никуда. Они шагали сквозь пробел. Ни света, ни температуры, ни звука, который Фриск мог бы услышать, чтобы сохранить прилив крови к ушам. Их ноги ступали по твердой почве, но шаги не отзывались эхом. Никакой линии горизонта, разделяющей небо и землю, и иногда мальчик закрывал глаза, чтобы голова не начала кружиться. Он чувствовал себя отвязанным от земли, будто скоро даже гравитация потеряет контроль и отправит его летать в бесконечности, так что он крепче хватался за костяную руку Санса. Тот шагал в непрерывном темпе, и синий цвет его толстовки являлся единственным ориентиром в этом месте. Ни один из них не говорил. Наверное, им не хотелось знать, как их голоса зазвучат в этом безвоздушном пространстве. Фриск подошел плотнее к Сансу, пока его щека не коснулась его рукава. Вдруг его оглушило неожиданной мыслью. Они не знали, как долго идут; здесь не было времени. Они не шли в каком-то определенном направлении — здесь его попросту не было. Но потихоньку их слух стали осторожно задевать какие-то звуки. Тонкий вибрирующий звук. Изящное гудение. Нечто, похожее на вздох. У них было ощущение, что кто-то наблюдает за ними. Замаскированные формы ныряли и плавали в невоздушном небе — белый против белоснежного. Фриск придвинулся так близко, что чуть не уронил скелета, но Санс только обнял Фриска за плечи и продолжил идти. Они нашли его. Они не видели доктора Гастера на расстоянии — там не было расстояния. Вместо этого, пока они шли, из темноты медленно проявлялся силуэт, словно постепенно пропитывающийся темным бинт. Он не становился ближе, но все яснее. И когда он окончательно затвердел, а его скрюченная фигура возвысилась над ними, Санс наконец остановился, а Фриск почувствовал, как под его рукой дрожат кости. — А-ах, Господи, — трясущимся голосом выдал Санс. — Что ты с собой сотворил, В. Д.? Доктор Гастер тяжело опустился, скрестив ноги, опустив руки и наклонив голову, точно марионетка, которой отрезали ниточки. На нем была темная, бесформенная одежда, напоминающая саван; по неясному узору на черном и проблескам белой ткани можно было предположить, что это сгоревший лабораторный халат. Его голова была гладкой, деформированной в некоторых местах. Одна глазница широко открыта, уставившись в никуда. Другая утончалась, обретая форму серпа. Его рот — такой же серп, словно отражение того, что под глазом. Череп расколот в двух местах: одна трещина бежит через весь скальп длинной непрерывной линией, будто кто-то пытался разбить его голову надвое. Он не был похож на скелета. Больше на восковую фигурку, прошедшую через доменную печь. И тогда появились руки. Из-за спины доктора Гастера прорастали бесчисленные руки, перемещающиеся по пустоте. Они соединялись, они разветвлялись, они снова сливались в одну, точно он превратился в ствол жуткого дерева. Ряды лучевых костей, леса из фаланг. Они колебались, как бледная морская трава, и в их верховьях вздрагивали и сгибались бесконечное количество рук. Одни пальцы тоньше зубочисток, а другие такие массивные, что смогли бы уместить и Санса, и Фриска в своей ладони. Руки, усеянные уставившимися глазами. Руки с ладонями, на которых находились зубастые рты. Руки, держащие камеры, протракторы, неизвестную технику. Некоторые руки не были монстрами, а лишь безжизненно свисали, как серые, грустные куклы, смотрящие пустыми глазами — Фриск подумал, что несколько из них напоминали тех, кого он знал, а какие-то и вовсе напоминали самого доктора Гастера. Их суставы щелкали, как клювы странных птиц, пока они качались; иногда они проходили сквозь друг друга или исчезали в белизне и возвращались откуда-то еще, будто это был трюк фокусника. Все они склонились перед Сансом и Фриском, скрипя костями и суставами. Они не отбрасывали теней. Но они двое все равно чувствовали вес всех этих рук. Фриск не знал, что делать: схватить Санса за руку еще сильнее или спрятаться за ним. Санс почувствовал, как мальчик тянет его за рукав, и посмотрел на него. — Не волнуйся, малыш. Он не опасен. Просто я... думал, что буду более подготовлен. — Он поднял руку, и Фриск встал на носочки, продолжая держаться за нее. — Не хочу это говорить, но тебе придется отпустить меня. Побледнев, Фриск медленно убрал ладонь. Санс добродушно подмигнул ему и подошел под навес из рук доктора Гастера. — Эй, — каким-то образом его голос остался спокойным. — Извини, что я так долго. Отовсюду зазвучало скрежетание — оглушительная стена шума. Расколотые ладони что-то лепетали, серые куклы тряслись. Это звучало так, как если бы вы засунули свою голову в неисправный двигатель или увеличили громкость телефонных гудков на ту, от которой из ушей течет кровь, или царапали сразу по десяти тысячам досок. Фриск вздрогнул и инстинктивно закрыл уши. — Хех. Да, я в порядке. А у тебя, похоже, все как обычно. Несмотря ни на что, — заметил Санс и оглянулся на Фриска. — Не прикрывай уши, когда другие говорят, малыш, это грубо. Фриск опустил руки и поморщился со следующим порывом шума. Он обратил внимание на то, что во время грохота руки двигались синхронно, треща и крутясь в акробатических судорогах. Санс внимательно наблюдал за их движениями. — Ага, тот самый. Особо не на что посмотреть, но решимость зашкаливает. — Фриску: — У доктора всегда были проблемы с коммуникацией. Неудивительно, что все стало еще хуже, учитывая обстоятельства. Не волнуйся, мы уже выработали систему. Я переведу для тебя. Руки окружили Фриска, точно мухи. Его ослепили несколько вспышек камер. Одна рука с пальцами, замененными на странные шипящие палочки, дружелюбно коснулась его груди и отодвинулась прочь. Несмотря на все буйство движений, когда доктор Гастер говорил или что-то делал, его основное тело оставалось безжизненным и неподвижным. Его настоящие руки не шевелились так много, как дергающиеся. Очередной взрывной гул. Санс кивнул и сделал глубокий вдох. — Ладно, Фриск. Доктор хочет перекинуться с тобой парой слов. — Во взгляде Фриска появилась заметная паника. — Не волнуйся. Он не заставит тебя говорить то, чего ты не хочешь. И, эм, ты наверняка не поймешь где-то половину того, что он говорит, но будь с ним мягок. Ему уже давно не доводилось разговаривать. Готов? Фриск смотрел на лес рук. Бесчисленные немигающие глаза, серые куклы, наклонившие голову в ожидании. Он сглотнул, кивая. — Хорошо. Поехали. Волна шума и дрожи. — (Итак, ты прибыл.) Ага, начинаем с очевидного, пока все ясно. Руки сжимали кулаки и сгибались. — (Не будем терять время и представляться друг другу.) Вау, бро, верни свой шарм хотя бы немножко, а? Ладно-ладно, это он сейчас говорит. (Санс уже рассказал тебе, кто я. И я наблюдал за тобой некоторое время. Неравномерность, которую ты создаешь, невозможно игнорировать. Пожалуйста, не воспринимай это как обвинение. Я нахожу твой стиль достойным восхищения.) Ну вот, видишь? Ты произвел хорошее первое впечатление. Пальцы до сих пор щелкали, как дикие животные. Серые марионетки продолжали бормотать. — (Ты создал существенные волнения во времени и пространстве, чтобы найти меня. Ты поставил моего брата в нелегкое положение.) Ой, чел, да это и не проблема вовсе. (И еще. Я видел. Что все это время. Несмотря на искушение. Ты оставался собой. Я всегда уважал упорство.) Ага, ясное дело. (Поэтому. Я собрал все ограниченные возможности, чтобы устроить эту встречу. Вне зависимости от того, что получится в итоге.) ... — (Теперь расскажи, чего ты ищешь.) Руки замерли. Санс чуть наклонился. — Твоя реплика, малыш. Фриск не был уверен, обращаться ли ему к рукам или самому доктору Гастеру. Но он знал ответ и произнес его со всей своей уверенностью: — Азриэль. Руки заговорили между собой. — (Азриэль.) Казалось, они смеются. — (Обреченный принц. Да. Я наблюдал и за его следами. Обман. Трагедия. Безумие. Самопожертвование. Окончание его жизни принесло пульсацию катастрофы, которая затронет и следующие поколения. И после долгих лет Азриэль вырвется наружу из безрадостного существования лишь затем, чтобы вновь упасть в тьму. Я бы сказал, что это разбивает мне сердце, но у меня нет нужного органа.) Ай, В. Д., какая грубая насмешка. (Это судьба, которую ты желаешь предотвратить. Поэтому ты до сих пор искажаешь время. Поэтому ты держишь будущее в заложниках от тех, кто желает в нем жить.) От рычания и хрипов у Фриска начинали болеть уши. Куча глаз осуждающе пронзили его взглядом. Он не стал повторять своей ошибки. — (Вот тебе сложный урок, человек. Слишком часто счастливые концы строятся на несчастьях кого-то еще. Как бы жестоко это не звучало, свобода и счастье вида монстров зависят от несчастья Азриэля Дримурра. Он выстрадал громадную боль, но когда ему дали выбор, он позволил этой неудаче стать основанием для светлого будущего для всех нас.) — Голос Санса стал бесцветным. Он не смотрел на Фриска. — (Но ты не уважаешь его жертву. Ты продолжаешь пытаться и даже не колеблешься.) К мальчику приблизились кости. — (Я хотел бы услышать, почему.) Санс вдохнул воздух, моргая. — Боже, как много. — Санс. — Фриск не отступал назад, пока на него надвигались руки, хотя он и трясся как осиновый лист. — Что мне делать? — Ответить ему, разумеется. Не волнуйся, он всего лишь использует свой голос для лекций. Еще один гул, почти раздраженный. — Ой, да ладно, В. Д., полегче. Самый блестящий ум в истории монстров пытается устроить допрос с пристрастием школьнику? Даже я бы такую смешную вещь не придумал. — Он показал Фриску большие пальцы. — Просто будь честным, мелкий. С ним и с собой. Это всегда помогает. Руки отодвинулись, и Фриску стало легче дышать. Он стоял перед доктором Гастером, точно кающийся грешник. Он пытался подобрать нужные слова. Мальчик вспоминал Азриэля среди цветов, опустившего голову и ждущего конца. Потом — Азриэль перед барьером, сияя мощью каждой души одновременно, вливая свою украденную жизнь в штуку, держащую всех существ в плену. Еще дальше — Азриэль обнимает его так крепко, что его когти проходят сквозь кофту Фриска, а морда уткнулась ему в шею. Все еще пытается улыбаться, говоря, что не хочет отпускать. — Ты же видел и его тоже, да? — спросил Фриск. — После того, как он изменился? Руки повернулись друг к другу. Кажется, их удивил этот вопрос. — (Точка между его взлетом и падением. Такие моменты редки в море времени. Но да. Я наблюдал несколько подобных.) — Он никогда не улыбается. — Фриск приобнял себя. — Не по-настоящему. Гастер ничего не сказал. — То есть да, он всегда пытается. Но понятно, что это неправда. Это потому, что он напуган. Он не хочет, чтобы кто-то волновался. Несколько рук обернулись к Сансу. Его зрачки забегали. — ...что? — Я не знаю его достаточно хорошо, — продолжал Фриск. — У меня не было такого шанса. Но я встречал его в первый раз. Снова и снова. И я думаю, он ненавидит видеть, как ранятся другие. Особенно после... всего, что произошло. Так что когда он говорит мне, что не хочет уходить... Мне кажется, это то же самое. Как с улыбкой. Он врет, — всхлипнул он. — Потому что он не думает, что есть какой-то способ помочь ему, не ранив других. Он потер глаза и поднял взгляд. — Даже если он и впрямь не захочет уходить, я хочу дать ему выбор. Я думаю, что обойдусь, если он мне откажет. Пока это не будет выглядеть так, будто он врет. Но сначала. Мне надо придумать, как помочь ему, не вредя остальным. — Он сглотнул. Его горло болело. — Но... Надеюсь, он согласится. Я... Я правда хочу, чтобы он стал моим другом. Он умолк. Санс и Гастер подождали — возможно, он сказал бы что-то еще, но, судя по всему, на этом Фриск решил остановиться. — Вся моя грудная клетка наполняется неясным теплым чувством, — хмыкнул Санс. — Очень, очень хорошо, малыш. — Фриск промолчал, но заметно покраснел. — Эй, В. Д., он точно ответственный за разрушение времени? Мне кажется, я вижу изъян в этой гипотезе. (Моя модель была безупречна,) — начал переводить Санс. — (Аномалия остается. Темноты в конце времени нельзя избежать.) Несколько кукол склонили головы. — (Но есть вероятность. Это значение может быть пластичным. У меня была хорошая причина верить, что окончание означает только гибель. Но с достаточным количеством решимости. Это может быть знаком нового будущего. Тем, что находится за пределами любого расчета.) Каждая рука наклонилась над Фриском. — Выход есть. Лица Фриска и Санса просияли. — (После моей гибели моя сущность соединилась с мощью Ядра. Моего творения. Прекрасного и прекрасно бесполезного. Но даже когда я рассеивался во времени, летая в самые мрачные углы подземелья, эта мощь оставалась со мной. От отсутствия выбора я продолжил свои исследования. Я изучил море времени и отметил каждый момент. Их расположение. Их цель. Оставляемый ими след.) Теперь руки двигались так близко, что размывались, становясь почти невидимыми на пустом белом фоне. Санс вспотел, пытаясь за ними поспеть. — (Особый интерес представляет смерть Азриэля Дримурра. Конечно. Ее связи так отчетливы и так быстро бегут. Когда его душа покинула тело и разрушилась в неумолимом воздухе, будущее вздрогнуло, сочувствуя. Даже сейчас я могу видеть это. Застряв в этом безместном месте.) Пауза. — (Человек. С твоего позволения. Я протянусь. Схвачу этот кусочек во времени. И затем СКОПИРУЮ его.) Санс моргнул. Он никак не мог понять, что сейчас произнес. Руки переполошились. — (Я волью энергию Ядра в этот момент. Один случай станет двумя. Второй останется нетронутым. Безупречным. Чистым. Его события отделятся от великого потока времени. Если ты обладаешь смелостью. Решимостью. Тогда ты сможешь попасть в эту неизведанную тьму и заберешь душу Азриэля до ее распада. Спрячь ее в себе. Согрей не только свою душу, но и ее. Донеси ее до самого конца, и, возможно... Ты придумаешь, как вернуть обреченного принца домой.) У Фриска болело лицо. Он не сразу понял, почему. — Да вы только гляньте на это! — Санс подвинулся ближе, широко улыбаясь. — Малыш улыбается от уха до уха. Фриск, какого черта ты всегда такой печальный? Это такая трата фантастического лица. — Фриск вспыхнул красным и потер ямочку в щеке. — Хе-хе-хе. Боже, сегодня прямо какой-то дождь из чудес, а, В. Д.? Руки держали друг друга за запястья. Куклы свесили головы. На секунду эта костлявая чаща могла показаться виноватой. Медленно, но движения и гул вернулись. Санс прислушался, и его улыбка немного угасла, пока он сосредоточился, переводя: — (Удар от этого действия будет суровым. Последствия неизбежны. После этого я...) Ох. О нет. Нет. Ни за что! Улыбка Фриска исчезла. Он смотрел то на Санса, то на Гастера. Череп первого покрылся заметными бисеринками пота. Его зрачки тряслись. — Он говорит, что этот фокус спалит всю малину, благодаря которой он еще существует. И он точно умрет после этого. И да, малыш, это фигово, я знаю, но с этой секунды нам надо искать другой план. Потому что этому не бывать! — Фриск вздрогнул; он еще никогда не слышал, чтобы Санс так кричал. — Фриск, скажи ему. Я знаю, что ты хочешь этого не сильнее, что я... Его прервало рычание неподвижного. Руки замерли, перед этим дернувшись. — Нет, ты не можешь так со мной поступить! Да ладно, — беспомощно говорил Санс, держа руки ладонями наружу и с мольбой глядя на них обоих. — У нас есть решимость Фриска, твои мозги, мой невероятно хороший вид. Мы можем придумать, как забрать отсюда и тебя. Еще одно чудо, ничего же такого, да? — Руки не шевелились. У него задрожал голос. — В. Д., я умоляю тебя. Я прошел весь этот путь. Не делай со мной этого снова. Последовавший шум был настолько суров, что Фриску все же пришлось зажать уши. Даже тогда гул звучал так, будто он стоял практически под водопадом. В его уши проникали прыгающие волны скрежета. Руки замахали очень близко, чуть не сбивая Санса с ног. — Нет, я никогда не думал, что это все ради меня, но... Его окружили марионетки, оскалив свои пустые лица. — Это не... Несколько рук сжали кулаки и ударили по земле, наполняя воздух гудением. Санс стоял, безвольно опустив руки и свесив голову. Его зрачки погасли. — ...хорошо. Хорошо. Я понял, ладно? — Он повернул голову к Фриску. — Эй. Ему еще есть, что сказать. — Фриск открыл уши и попытался подойти к Сансу. — Я в порядке, малыш. Просто слушай. Гул возобновился, на этот раз помягче. — (Твой протест можно понять,) — тихо начал Санс. — (У меня есть все основания верить, что ты желаешь конца без жертв. Но, человек. Пойми мое сложное положение. Я до сих пор не знаю, что затаилось в искажениях времени, но, когда я призвал это своими исследованиями, его удар был удивительно крепким. Оно отделило гораздо больше, чем мою жизнь от этого мира. Отметки, оставленные мной в прошлом. Связи, созданные мной в настоящем. Весь процесс стерся. И пока я продолжал вести здесь записи, я кое-что понял. Отметки, которые я оставил, в конце концов, были очень бледными. Мои связи — весьма хрупкими. Мои исследования ни к чему не привели. Моя решимость добиться успеха принесла только гибель тем, кто был мне дорог. И, когда я наконец ушел из мира сего...) Санс умолк, пока руки продолжали двигаться. Он медленно покачал головой. — О нет, В. Д. Ты же знаешь, что это неправда. Гастер был непреклонен. Ждал, пока его слова переведут. Санс с трудом выпускал каждое слово. — (Когда я наконец ушел из мира сего, мало кто меня помнил. Еще меньше скучали по мне.) — Он отвел взгляд. — (И. За все время, что я наблюдал. Я нашел лишь одного. Кто оплакивал меня.) Санс убрал руки в карманы. — Я в порядке. Мне просто... нужна минута. Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Фриск смотрел, как поднимаются и падают его плечи. После Санс поднял взгляд, и Гастер продолжил. — (Я провел здесь слишком много времени. Наполненный сожалениями, находясь в этом жалком состоянии. Не зная, как или почему я еще существую. Мир справляется и без меня, и я его не виню. Будущее всегда найдет способ выжить, хотя время от времени оно может меркнуть. Как бы там ни было. Если ты желаешь светлого будущего. Если твой счастливый конец требует чьей-то неудачи. Тогда я. Сочту честью. Пожертвовать собой.) Доктор Гастер вновь замолчал. Воздух наполнился изнеможением, когда каждая рука прекратила двигаться. Фриск тихо подошел к Сансу, взяв его за руку. — Хех. Спасибо. — Его зрачки слабо мерцали. — Дай ему ответ, малыш. Какой хочешь. Но сделай это сейчас, ага? Думаю, этот переводчик скоро не сможет работать. Фриск кивнул, отворачиваясь и делая шаг вперед. В этот раз он адресовал свое слово конкретно доктору Гастеру — этой неловкой, неподвижной фигуре, из которой росла каждая рука. — Пожалуйста, — сказал он. Серые куклы кивнули как один. Две самые большие руки Гастера — их мизинцы больше, чем Фриск и Санс вместе — заметно оживились. Они вытянулись вверх, исчезая в пустоте, и их кости смотрели туда, как телескопы. Там был большой отшлифованный камень, и руки держали его за арку. Фриск узнал этот булыжник цвета виски — это была дверь в тронный зал Азгора. Руки принесли это к доктору Гастеру, словно предлагая. Другие руки немедля окружили дверной проем. Засверкали линзы камер. По его поверхности пробежал ток. Протракторы сразу же принялись измерять все, что только можно, выцарапывая на двери непонятные диаграммы. И затем они вцепились в нее. Руки заскользили по камню, как пауки, и хватали за каждый выступ, заключая арку в костную решетку. Серые марионетки встали вокруг Гастера, подняв головы. Кости скрипели, пока каждая рука тянула свою часть. Глаз доктора Гастера загорелся. Это началось как тусклая точка в его широко открытом глазу. Не как зрачки Санса. Пока руки продолжали работать, свет рос и превратился в фиолетовое пламя, проникавшее даже через трещины в черепе Гастера, и его голова, казалось, сплавлена с аметистом. Тело Гастера наконец-то обрело жизнь, поднимая голову и открывая рот, а огонь возрос, будто коснувшись бензина. Трещины паутиной пошли по его рукам. Его череп начал раскалываться. А сама дверь все же начала трещать, и этот звук превратился в какофонию, содержащую (в самом стержне) голос самого доктора Гастера, рыча в пустой воздух. Фриск опять зажал уши. Санс уставился на дверь, неподвижный, точно как был Гастер. Дверь раскололась посередине. Их ослепила сильная вспышка. Когда она потухла, все замолчало. Гастер снова упал. И теперь он находился между двумя дверями — идентичными до последней выбоины в камне. Фриск заметил, что руки снова шевелились. Но теперь их движения были неясными, прерывистыми, точно как у неисправной игрушки. Множество указательных пальцев показали на левую арку. Они услышали голос — без намека на характер, неравномерно прыгающий между словами и даже слогами, будто звуки, составляющие слова, появлялись из разных мест и складывались наспех. — Твой. Выход. — Огромные каменные двери распахнулись. — Оставайся. Решителен. Указательные пальцы откололись от рук, взлетели, стали прозрачными и растворились в воздухе. За ними последовали и другие кости каждой ладони, а затем и предплечья. Доктор Гастер разваливался сустав за суставом. Дрейфующие кости щелкали, врезаясь, и летели, создавая гармоничный звук ветра и исчезая из существования. — Фриск, — окликнул Санс. — Все то же правило. Ты пойдешь туда, где еще никто никогда не должен был находиться. Я не знаю, что ты там найдешь. Или что может найти тебя. Мальчик обеспокоенно посмотрел на него. — Я знаю, что ты будешь в порядке. — Санс похлопал его по плечу. — Но мне надо кое-что здесь закончить. Понимаешь? Фриск схватил Санса за запястье и кивнул. — Спасибо. — Ага. Ну. Взаимно. — Он оглянулся на Гастера. — За возможность попрощаться. Фриск отпустил руку и кивнул Гастеру. Сам доктор не двинулся, но одна марионетка — белые глаза, черно-белая копия живого ребенка, встретившегося ему в Вотерфолле — кивнула в ответ, перед тем как отделиться и улететь в бесконечность, как отвязанный шарик. Фриск направился к открытой двери. Тьма там была непроглядная. Он не видел, как далеко она распространяется и куда вообще ведет проход. Ждущая темнота наполнила его решимостью. После того, как Фриск прошел через арку, Санс подошел к доктору Гастеру, положив руки в карманы. Теперь он мог спокойно приблизиться — странное отсутствие расстояния в этом месте на какой-то момент пропало. Будто скопированные двери моментально поставили мир на место. Он встал перед Гастером, пока руки сзади него продолжали рассыпаться. Голова Гастера тяжело поднялась. Его сломанные кости морщились, как бумага. — Мне жаль, — сказал Санс. Гастер молчал. — Я пытался, знаешь? Я правда пытался. Даже попытался починить одну из твоих машин — Фазовый Искажатель или как ты его там назвал. Я продолжал говорить себе, что если бы только ушел раньше или попытался сильнее тебя отговорить... или, ну, знаешь, даже если бы я не решил позвать тебя ужинать в тот момент, все повернулось бы иначе. — Его зрачки потемнели. — Но потом начались перезагрузки, и я никак не продвигался и... да. Я потерял мотивацию, — вздохнул он. — Папирус поддерживал мой дух. Ты же знаешь, какой он. Но я очень хотел увидеть тебя снова. — Он почувствовал покалывание на краю глазницы и коснулся этого места; пальцы намокли. — Ох. Ну это уже стыдно. — Я. Видел. Тебя. — Голос Гастера совсем ослаб. — Где. И когда. Я только. Мог. — Хех. Так, значит, тебе довелось видеть, как я сдаюсь, да? Ауч. — Он опустил взгляд, рассматривая свои тапочки. — Стоило придумать хотя бы одно оправдание для брата. — Нет. Нет. Нет, нет, нет. — Одной из некоторых оставшихся рук Гастер коснулся лица Санса, поднимая его. — Я. Видел. Счастье. Что ты. Сеял. Улыбки. Выраставшие. От. Твоей. Улыбки. — Пальцы той руки оторвались, улетая вверх. — Твоя семья. Твои друзья. Ты. Был добр. К ним. Несмотря. Ни на что. И я. Горжусь. Тобой. Санс усмехнулся. Вдруг его смех стал хриплым и утих. Под толстовкой грузно поднималась грудь. Он вытер глаза рукавом. Ткань тут же потемнела. — Боже, насколько сентиментальным ты можешь быть? — Он глотал воздух, со всхлипами выпуская его наружу. — Ты м-меня сейчас просто убиваешь... — Нет. Ничего. Стыдного. В печали. Сожаления. Цепляются. Ко всем нам. — Последние дополнительные руки Гастера отцепились. — Но мы. Должны. Упорствовать. Санс. Выплачь. Свои слезы. А затем. Смейся. И помни меня. Сейчас. И потом. Санс, плача, тер лицо так, будто полировал череп. Когда он опустил рукав, его глазницы все еще были мокрыми, но его обычная улыбка искренне сияла. — Хе-хе. Теперь ты даешь мне домашнее задание? Что ж, думаю, с этим я справлюсь. С мучительным усилием доктор Гастер поднял руку. Костяная стружка летела с него, точно пыль. Трещины в его черепе становились все больше. Он протянул свою руку. — Прощай. Мой. Дорогой. Брат. — Ага, — потянулся Санс. — Безопасного пути, В. Д. Он взял руку Гастера своими двумя. (ППППББББТХБТФБТФППБББПФБББПППФФ...) Глазницы Санса расширились. (...ПББПББФХФБФБФБФББХХБФБФ...) Между их пальцев вырвался влажный воздух. (...ПБФПБПХБПЛРПЛБЛРПЛРЛРПБРЛР...) Казалось, что кто-то никак не может завести газонокосилку. (...плбрплбрплблблбрплбпрПБББФФХБРЛРПЛР...) Это безумие нельзя было остановить. (...плбрлрблрпббхплрплрфлрфиииуфииифиифииипфиииии...) (...пум.) Рука Гастера распалась. Между ними на землю шлепнулась подушка-пердушка. — Ха. Ха. Санс застыл на месте, пока исчезали остатки доктора Гастера — его халат рассыпался на лоскутки, его кости по крупинке летели вверх. Наконец, когда от него осталась лишь чуть поднятая голова, улыбающаяся трещиной-полумесяцем, было похоже, что он от души наслаждается настоящим смехом. — Это. Всегда. Смешно. Затем он раскололся по швам — раз-два-три — и растворился.♥ ♥ ♥
[Задолго до этого.] Еще перед тем, как переехать в Новый Дом, король Азгор настаивал на том, чтобы тронный зал в столице был также и садом. Аргумента он приводил два: во-первых, это ублажало взгляд его подданных, когда они приходили к своим королю и королеве, а еще это значило, что Азгору не придется отходить далеко, если он захочет заняться садоводством (а хотелось ему всегда). Поиск идеального места вымотал всех; честно будет сказать, что вся столица выросла благодаря выбору и размещению этой единственной комнаты во дворце. Потолок трескался, выпуская наружу кварц, который ловил остатки света с поверхности, фильтровал его и отражал. Тронный зал являлся одним из немногих мест во всем подземелье, где монстр мог бы ощутить солнечный свет на коже. Теперь эта комната была темной и холодной. Солнце село много часов назад. Камни в потолке вбирали в себя тусклый свет луны и звезд и отдавали его белыми ручьями, кормя им растения, густо цветущие вокруг тронов-близнецов. Здесь не пахло сладкими лимонами; ни один из цветов не был золотым. Но воздух все равно благоухал. Из-за трона послышался шорох. Маленький силуэт, согнувшись вдвое, что-то нес на спине. Он с трудом добрел до света и попытался сделать очередной шаг, но ноги уже не слушались. — Ха-ха... кажется, дальше мы не пойдем. Азриэль, дрожа, пытался идти дальше. Ребенок, которого он нес, съехал по его спине и упал прямо в грязь лицом. Вскрикнув, Азриэль опустился на колени перед телом, извиняясь и протягивая руки. — Прости! Прости, я не хотел тебя уронить. Дай-ка я... сейчас... — Он изо всех сил старался перевернуть ребенка, ссутулившись. — Ну нет. Нет, этому не бывать. Вот что получается, когда ешь слишком много пирогов, да? Дрожа, дыхание Азриэля замедлилось. У монстров не шла кровь, но он все же был в плохой форме. Сломанные клыки. Порванная одежда. Один глаз закрылся, разбухая, а ухо отрезали чуть ли не наполовину. Но он все равно пытался улыбаться. — Наверное, мама с папой все оббежали, пока искали меня. Ха-ха. Готов поспорить, они подняли на уши полкоролевства. — Он посмотрел на свои руки. — ...Хорошо, что их тут нет. Сложно бы было им сейчас что-то объяснить. Азриэль потянулся, похлопывая ребенка по спине. Они оба носили похожие кофты. — И все же, так почему ты так злился на тех людей? Вот ты им наверняка нравился. Иначе бы они так не разозлились на меня, верно? — Его последние вздохи сменились кашлем; ему казалось, что он задыхается прахом. — Даже тогда. Они казались жутко напуганными. — Он потер грудь. — Я их не виню. Я тоже испугался. Улыбка Азриэля погасла. — Ничего, если не хочешь говорить, — пробормотал он, опуская голову. — Я и впрямь облажался, да? Ветер тихонько гудел сквозь трещины над их головами. — Знаешь, вообще-то мне не так уж и плохо. Просто как-то... все онемело. — Он снова погладил ребенка. — Может, если я немного отдохну, придут мама и папа. Тогда мы... сможем... Выражение его лица стало сомневающимся. Он наклонился к ребенку ближе. На зелено-желтой кофте, где лежала его рука, оставался серый прах. Азриэль посмотрел на ладонь — пыль бежала ручейками. И тогда внезапно вся его рука принялась рассыпаться. Азриэль начал задыхаться. Его лицо охватил ужас. Он схватил свою руку, пытаясь собрать ее, но ощущал, как под его пальцами бежит прах. Его маленькая фигурка вздрагивала от рыданий, еще больше стряхивая пыль. — Что я сделал не так? — плакал он. — Я т-только хотел быть х-хорошим другом... почему это со мной происходит? Теперь это коснулось и другой руки. Его ноги отказались повиноваться. Азриэль очутился на земле, всем телом проседая в землю под собой. — Мне страшно... я не хочу умирать! Мам... пап... кто-нибудь, прошу! Азриэль повернул рассыпающееся, все в слезах лицо к потолку. — Помогите!