Первая мысль, посетившая меня с самого начала этого дня – надо сходить к Питу. После того, что он смог сделать для меня, после того как он спас моего утенка, я должна убедиться, что с ним все хорошо и что он может жить. Когда я сообщаю о своих планах Прим, мой голос предательски дрожит, ведь я прекрасно понимаю, что подвиг Пита – это ещё один долг, который мне никогда не оплатить.
Но сестра соглашается проводить меня до палаты парня и даже обещает познакомить с его лечащим врачом. Как оказалось, моя малышка пользуется огромным авторитетом в местной больнице: её знает каждый опытный врач. Сама же Прим только смеётся над своей популярностью говорит, что все это только лишь моя заслуга.
Так за её разговорами о новой жизни, я пытаюсь отвлечься от одной тревожной мысли, терзающей мои мозги. Я боюсь проговаривать это слово, но оно так и крутиться на моем языке. «Охмор». Он не дает мне покоя, я боюсь, что тот самый ужас, посетивший нас в туннелях Капитолия, мог не отступить. Я боюсь, что вновь могу увидеть переродка, огромные зрачки вместо небесной голубой радужки. Однако, стараюсь не думать об этом, отвлекаясь на количество ступенек в местной больнице, или на болтовню Прим.
Издалека я замечаю доктора Пита. Он дарит сдержанную улыбку Прим, а со мной здороваться рукопожатием.
- Здравствуйте, мисс Эвердин! Меня зовут доктор Аврелий, – говорит он. – Вас интересует здоровье мистера Мелларка?
- Да, я хотела бы проведать его, – отвечаю я.
- Хорошо… - мужчина проводит рукой по подбородку, обдумывая последующие действия. – Но для начала, пройдёмте ко мне в кабинет. - доктор указывает рукой на дверь прямо за моей спиной. А я настораживаюсь: если бы с ним все было хорошо, то меня бы к нему пустили, ведь так? Я замечаю, как по моей спине пробегает холод, а руки начинают трястись.
«Самое главное, чтобы он был жив, - повторяю я у себя в мыслях. – С остальным можно справиться, ну или на крайний случай смириться»
Я оборачиваюсь и улыбаюсь Прим. Сестрёнка радостно машет мне на прощание и скрывается за поворотом этого длинного коридора. Тогда я вхожу в кабинет врача.
- Присаживайтесь, мисс Эвердин. – говорит Аврелий, указывая на стул, разделённый с его креслом письменным столом. – Что же именно Вас интересует? – доктор сложил руки замком и сделал умное лицо.
- Пит будет жить? – выговорила я, опасаясь, что услышу отрицательный ответ.
В ответ на мой вопрос, мужчина улыбнулся и откинулся на спинку стула. Должно быть, такие действия с его стороны должны были расслабить меня, но я лишь больше насторожилась, задаваясь вопросом: что же он ожидал от меня услышать, раз уж так облегченно вздохнул после моих слов?
- Могу Вас обрадовать. Пит уже пришёл в себя после труднейшей операции. Пока он восстанавливается и полежит у нас в больнице приблизительно неделю, но если его самочув… - начал он, но я не дала ему закончить, сохраняя все такое же серьёзное лицо и уверенную позу:
- Я могу проведать его? – спросила я и заметила, как мужчина резко напрягся. Он принял изначальное положение, сцепил руки замком и долго-долго молчал, не решаясь ответить.
- Я думаю, Вам не стоит посещать палату мистера Мелларка. – ответил доктор и стал сосредоточено наблюдать за моей реакцией. Мысли об охморе тут же ударили в мою голову, и я запустила губу, в надежде сдержать волнение и поступившие слезы. Собрав всю свою силу в кулак, я громко вздохнула и сдержанно произнесла:
- Почему?
- Понимаете, мисс Эвердин, – начал врач. – Вы должны понимать, что мой пациент болен… – он остановился и старался формулировать мысли. – Да что там говорить, он опять может на Вас набросится, его состояние слишком нестабильно. Этот случай окончательно выбил его из колеи. Мне жаль.
И тут слезы полностью сдавили мое горло. Ведь я даже не смогу поблагодарить человека, сделавшего для меня самый важный поступок. Я не смогу просто сказать спасибо, да я вообще не смогу его увидеть. Я встаю со стула, подхожу к двери и в голове всплывает наш последний разговор с Прим. Что же будет с нашим будущим? Быть может, нам удастся его излечить? Ведь тогда, в канализации получалось. Надежда ведь всегда умирает последней!
- Он сможет вернуться в Двенадцатый? – дрожащими голосом спрашиваю я.
- Мы не можем загадывать так далеко, но после выписки из нашей больницы, он будет стоять на учёте у психотерапевта и проведёт как минимум месяц в другой поликлинике. Там будет видно, – взгляд доктора колол меня своим сожалением. – мы постараемся сделать все возможное, чтобы вылечить его. – мужчина открыл передо мной дверь, и я вышла из комнаты.
Я хожу по коридорам Дворца и привожу свои мысли в порядок. Я испытываю то самое чувство, когда увидела его на первом интервью после Квартальной Бойни. В голове крутиться радостная новость, что он жив, но в то же время, не дает покоя горький осадок, омрачённый мыслью, что его не вернуть. В принципе, я смирилась с этим давно, ещё в подземных коридорах Тринадцатого, но там, во время штурма на Капитолий, я боролась за его жизнь, я поняла, как он мне дорог. Пусть это чувство было закрыто густой пеленой ужаса войны, но я навсегда запомню, как держала его за руку, как его губы накрыли мои.
И в этом снова виноват Сноу! Я еле сдерживаюсь, чтобы не побежать прямо сейчас и не задушить его голыми руками. Вместо этого, я лишь хожу по коридорам и глотаю непрошенные слезы.
***
Я иду по этим расписаны коридорам дворца, ступаю по мраморным ступеням и задаются лишь одним тревожным вопросом: зачем они вызывают меня туда? Наивно полагать, что там мне будут рассказывать о казни. Все знают, никто не убьёт Сноу лучше меня. Но какое-то противно чувство заставляет меня крепче сжимать руку Прим, и держаться за нее все сильнее.
- Ау, Китнисс! – вдруг пищит она. – Мне руку больно.
- Ах, да, прости. – я прихожу в себя и тороплюсь ослабить свою железную хватку. – Давай иди, тебе налево.
Я целую свою сестру в щеку и взглядом провожаю её до двери. Сегодня у моей малышки опять ночная смена.
Я продолжаю свой путь в одиночестве и уже не могу контролировать поток тревожных мыслей, заполняющих мою голову. И когда я, наконец, вхожу в огромный зал, когда-то имеющий звание главной переговорной, мои мысли начинают приобретать материальный характер.
Хеймитч, Джоанна, Бити, Энорабия, Энни. Это могло бы стать собранием выживших победителей, но здесь не хватает Пита. И снова ему приходится хуже нас всех. И все это – расправа за самопожертвование.
После меня солдаты Койн любезно закрыли дверь, а Хеймитч подвинулся, дружески уступив свободное место. Госпожа Президент встала в самый центр зала и стала говорить.
- Я просила вас собраться здесь, чтобы решить спорный вопрос. – женщина оглядела всех присутствующих своим холодным взглядом и продолжила свою речь. – Перед нами стал выбор. И мы не нашли лучшего варианта решения этой проблемы, кроме как предоставить выбор вам. Четверо большинством одобрят этот план. Отказаться вы не имеете права. – в подтверждение своим словам, Альма вздернула подбородок, показав свое превосходство. – Мы хотим устроить последние, символичные Голодные Игры, используя детей жителей Капитолия.
В зале установилась тишина, а после разом все начали спорить. Голосование набирало обороты, были слышны крики Джоанны и ворчания старого Эбернетти. Но я не слушала их слов, я действительно задумалась над этим предложением.
Бесспорно, Голодные Игры- это ужасно, но ведь предложение Койн – неприкрытая месть. Должна ли я мстить? Буду ли я вставать на сторону Голодных Игр? Нет! Я слишком хорошо помню, как боялась за Прим, как была на арене и считаю, что никто не заслуживает такого наказания. И поэтому, когда очередь доходит до меня, я выжидаю напряженную обстановку и сухо произношу.
- Нет. Я против. – и ловлю на себе уничтожающий, пылающей ненавистью взгляд Койн.
- Что ж, голосование окончено и против проведения Голодных Игр проголосовало большинство. Пит Мелларк оставил свой голос, не вставая с больничной постели. Можете расходиться.
Я ощущаю спиной, какой сзади меня на лице Койн былое спокойствие сменяется злобным оскалом. Что, неужели не удалось приучить Сойку?
Так и хочется съязвить ей в ответ, но я дергая за ручку двери и оказываюсь в широком коридоре.
***
Прим внимательно наблюдает за моей группой подготовки, когда та наносит на мои щеки последний слои пудры. Уже совсем скоро, ещё чуть-чуть и Сноу больше не будет. Я его убью. И эта мысль кажется мне на удивление сладкой.
Утёнок обнимает меня и говорит, что будет ждать меня у входа. Я киваю и унимаю дрожь. Буря эмоций отзывается в моем животе в виде постоянного журчания желудка и трепетного предвкушения: сейчас я отомщу за все. За все в самого начала моей такой короткой жизни: голод в детстве, трагическая смерть отца, Голодные Игры. Я буду мстить за всех: за Джоанну, Финника и конечно же Пита. То, что сделал с ним Капитолии не сравнить ни с чем. Я знаю, больше всего он хотел остаться собой и именно эту мечту отобрал Сноу. Как иронично, он всегда находит самые больные места: меня чуть не лишил сестрёнки, а Пита он лишил себя.
Что ж, меня радует только одна мысль – его больше не будет на этой земле. И с таким настроем я выхожу на огромную площадь.
Я иду на заранее обговоренную позицию и буквально чувствую, как чешутся мои руки. Под оглушительный рёв толпы, я вижу, как на площадь заводят мою жертву. Тем временем, я иду по дорожке, смотрю вперед, вижу шеренгу победителей. Джоанна, Бити, Энни, Эбернетти… а Пита так и нет. Страшно представить, как он сейчас лежит в больничной палате, вместо того, чтобы лицезреть самую сладкую смерть.
Я подхожу все ближе и ближе и, наконец, останавливаюсь. Здесь, на своей позиции я смотрю только на его розу, прикрепленную прямо к его груди. Руки потрясывает в предвкушении мести, но я быстро привожу себя в порядок, сделав пару глубоких вдохов.
Секунда… И та самая белая роза приобретает алый цвет.
Все закончилось. Я отомстила.
