Come Primavera

2002 год. Саймон Коуэлл огорошил своих коллег, объявив, что ближайшей профессиональной целью для него является создание интернационального квартета. В конференц-зале воцарилась абсолютная тишина, и лишь воодушевленный продюсер с надеждой ждал ответа. — Саймон, — первой заговорила заместитель Коуэлла, Джулия, — я не хочу спорить с тобой, но на дворе двадцать первый век, кому будет интересна классика? — В её голосе звучала растерянность. — Молодое поколение уже сейчас потонуло в музыкальном шлаке, и нам не совершить революции! Понимаю, что ты — настоящий гений, но, боюсь, что эта затея будет обречена на провал, — женщина тяжело вздохнула, — людям это не нужно, они не проглотят твою наживку, — продюсер облокотился о стол и, улыбнувшись, произнес: — Джу, ты мыслишь стереотипами. С чем у тебя ассоциируются певцы, исполняющие популярную музыку? Уж мы с тобой много их через себя пропустили — как одаренных, так и полностью безнадежных, — мужчина замер в ожидании ответа. — Саймон, — собеседница набралась смелости. — Те исполнители, о которых ты говоришь, порой слишком портят впечатление о себе и данном направлении индустрии своим поведением, глупыми, бессмысленными текстами, невоспитанностью, — Джулия сама не поняла, как сказала это вслух, и Коуэлл возликовал — она попала в точку! — Именно, — он сложил руки на груди и поднял брови в знак своей победы. — В мозгах у слушателей слишком много мусора, который нужно чем-то ликвидировать. Знаю, что ты, как и многие присутствующие здесь, не надеешься на успех, но я могу привести тебе несколько доказательств, что мой проект, который сейчас существует только в планах, завоюет весь мир. Интересно? — выражение лица оратора располагало к тому, чтобы ни на единый звук не отвлекаться от того, что слетало с его губ. — Весьма, — нехотя протянула Джу, почувствовав в воздухе запах собственного поражения, — только объясни мне, если твоё детище будет, как ты считаешь, уникальным, где ты найдешь вокалистов, отвечающих всем требованиям? Не думаю, что, выйдя из здания, и, потонув в миллионной толпе, удача повернется к тебе. Тон коллеги стал сухим, и присутствующие заметно оживились, надеясь на интересные словесные баталии, но они просчитались — Коуэлл редко выходил из себя, за что и получил уважение со стороны многих людей, если не брать в расчет великолепный профессионализм и чувство меры во всем, за что он брался. — Есть прекрасная поговорка: «Кто ищет, тот всегда найдет», — улыбнулся Саймон, чем вызвал всплеск восторженных аплодисментов, – Джу, неужели ты хочешь оставить меня вместе с моей идеей одного? — О чем ты говоришь, конечно, нет. — Итак, коллеги! — Коуэлл обратился к аудитории, — в ближайшее время нам нужно организовать один из самых крупнейших кастингов за всю историю существования нашей компании, — разговоры слушателей порой стали заглушать его голос, и продюсер, подняв ладонь вверх, успокоил подчиненных. — Для этой цели, проанализировав множество источников, я выбрал четыре страны — Испанию, Швейцарию, Францию и, конечно, США. Думаю, что отбор затянется, как минимум, на год, ибо на каждом прослушивании я буду присутствовать лично. При малейшем несоответствии моим требованиям кандидат вычеркивается из списка незамедлительно. Сейчас не время для того, чтобы собирать всё, что только может подойти по одному из параметров. Это не ««American Idol». Я не собираюсь обучать чему-либо будущих участников коллектива — каждый из них уже на начальном этапе должен быть личностью. Уникальной единицей, несущей в группу себя, энергетику, талант, красоту. — Красоту? — Переспросил один из журналистов, сидящих на заднем ряду. — Я не ослышался? — Ничуть, — Саймон щелкнул пальцами, — мои ребята будут не только заставлять мир дрожать от их голосов, но и подарят каждому поклоннику столько вдохновения и эстетического удовольствия, что ни один проект после них не повторит такого успеха. — Вы хотите сказать, что ваша идея заключается в мужчинах с модельной внешностью и ангельскими голосами? Простите, господин Коуэлл, но это — утопия! — Я докажу Вам, что в жизни нет ничего невозможного. Услышав это, Джу улыбнулась и выдохнула – она, к своему удивлению, уже сейчас начала верить в успех, несмотря на то, что несколько минут назад была настроена очень скептически. Массируя переносицу, она задала вопрос, который волновал многих, собравшихся в зале: — Саймон, ты не боишься, что из-за разности в менталитетах, людям будет довольно сложно найти между собой общий язык? — Боюсь, да, — Коуэлл кивнул, — эта проблема будет решена в первый же день — я позабочусь об этом. Мужчина посмотрел на часы и, присвистнув, объявил:  — Совещание окончено, коллеги! Завтра, ровно в 9 утра, я прошу вас предоставить мне полный и подробный отчет по следующим сведениям: во-первых, меня интересует наличие всех музыкальных учебных заведений на территории стран, упомянутых мной ранее, кроме, естественно, музыкальных школ — данный контингент не подходит по возрастному цензу. Особое внимание стоит обратить на выпускников и студентов консерваторий академического и эстрадного направлений — уникальность не зависит от профиля. Далее — отдельные сроки должны быть выделены на прослушивание людей без музыкального образования, как состоявшихся, так и начинающих. Во-вторых, одним из важных вопросов является составление графика. Каждый из нас, друзья, имеет свойство уставать, и без отдыха плодотворная работа невозможна. Поэтому между каждым днем прослушиваний должно быть, как минимум, от трех до пять дней. Какое количество желающих будет проходить через нас — неизвестно, но, думаю, вы осознаете — их будет много. В-третьих, проживание всех вас, коллеги, я возьму на себя, можете не волноваться — места хватит всем в каждой из стран. Должен вас обрадовать — знания иностранного языка страны, в которой вы будете работать, обязательно. Так что, прежде чем составлять ту комиссию, что будет вместе со мной, Джу, проверь, кто из сотрудников сможет действительно работать с языком, а не мечтать о переводчике. Работать самому, не надеясь на других — вот мой девиз. — Сделаем, Саймон,- Джулия ухмыльнулась, — всё будет организованно на высшем уровне. — Отлично, я, как всегда, рассчитываю на тебя! — Продюсер поднял большой палец вверх и произнес: — На сегодня все свободны, друзья! Я прошу вас занять рабочие места и приступить к выполнению своих обязанностей, — когда дело касалось работы, мужчина был строг, организован и непоколебим. Взяв в руки несколько папок, Коуэлл вышел из зала, оставив коллег горячо обсуждать новую информацию. *** Париж. Франция. 1979 год. Старая квартира на окраине города. За окном светает, и первые лучи солнца освещают убранство комнаты — шкаф с треснутыми дверцами, пожелтевшие обои, несколько сшитых вручную игрушек, «украшавших» письменный стол, на котором среди учебников и школьных принадлежностей лежала нотная тетрадь. На её первой странице выведена незамысловатая мелодия, написанная некрасивым детским почерком — ноты словно лежали в разных полуплоскостях, не желая подчиняться системе. Под песочным покрывалом мирно спит мальчик, подложив ладони под подушку. На его лице нет ни единого повода для беспокойства — длинные ресницы мирно вздрагивают в такт дыханию, темно-русые пряди окаймляют белоснежный лоб — если бы не бедность, в которой находится Себастьен, сколько дорог для него могло бы открыться? Несмотря на свой возраст, мальчик решил, что посвятит свою жизнь музыке. Отец не знал об этом, да и сам Изамбар не хотел ему об этом говорить — отношения между ними совершенно не складывались. Предок не питал особых чувств к сыну — это не являлось проблемой для мальчика, потому что с ним всегда была любовь матери. Себ уже сейчас понял, что ему лучше не подходить к отцу в минуты плохого настроения, чтобы не получить очередную затрещину. Внезапно раздается треск захлопнувшейся входной двери, и Себастьен просыпается. Он знает, что, скорее всего, отец, в очередной раз устроив скандал, ушёл из дома, такое случалось далеко не в первый раз. Если бы он мог повлиять на это! Отбросив одеяло в сторону, мальчик, не надевая обуви, бежит по холодному паркету в соседнюю комнату. Ему неспокойно, и для него главная миссия на сегодня — обнять мать, чтобы она поняла — самый главный мужчина её жизни рядом. — Мама! — тонкий, взволнованный голос сына заставляет женщину вздрогнуть, и, как можно быстрее промокнуть заплаканные глаза. Тонкие, аристократичные руки в который раз прячут мокрый платок в стол. — Себ, — вздыхает она и с огромной любовью обнимает сына, забравшегося на колени — от мальчика исходит потрясающее, неповторимое тепло и умиротворение, понятное только её. — Люси, — произносит малыш. Он часто называл её по имени, — давай не будем больше пускать папу в дом, — гробовая тишина. Женщина набирается сил и, не подобрав нужных слов, спрашивает напрямую: — Он обидел тебя? — Нет, — раздается в ответ, и Себастьен ещё сильнее прижимается к груди матери, — не хочу, чтобы ты страдала из-за него. — Маленький мой, что ты можешь понять? — Люси гладит сына по спутавшимся волосам. — Если мы выгоним отца, то нам совершенно не на что будет жить. Мне нельзя работать из-за здоровья, я тебе говорила об этом. Папа приносит скудную зарплату, но её хватает, чтобы оплатить твоё обучение в музыкальной школе, обувать, одевать тебя. Посмотри на меня, — женщина указывает на отражение в зеркале, — разве так должна выглядеть женщина в моём возрасте, дорогой? — Мама, тебе плохо, не обманывай меня, — выдает Себ и, встав на ноги, продолжает: — Я сам могу заниматься, не надо тратить деньги на музыкальную школу, я всему научусь сам, — несмотря на свой возраст, парень на редкость сообразителен и умён, — ты называешь меня своим защитником, и я не собираюсь поступать иначе. Мама, у тебя будет всё, что ты только захочешь, только, пожалуйста, прислушайся ко мне. Люси закрывает лицо ладонями — у неё нет сил, чтобы решиться на такой поступок, она не может отказаться от возможности хотя бы немного помочь сыну жить, как все дети, чтобы он не выслушивал оскорбления со стороны своих одноклассников. Он говорил, что не обращает внимания на них, но, как можно не думать об этом, видя, как сын приходит домой с очередными синяками? — Ты сам, что ли, будешь работать, принц? — обращается она к Себу, стараясь как можно мягче показать ему, что выхода из ситуации нет. — Да, — внезапно отвечает мальчик и выходит из комнаты. Через несколько минут он возвращается в уличной одежде и с нотной тетрадью в руках, — я пошел, — коротко сообщает Себастьен и, заметив волнение на лице матери, добавляет: — Не волнуйся, скоро приду. Через несколько часов сын заходит в комнату, протягивая Люси жестяную банку, наполненную монетами и купюрами самых различных достоинств. Женщина, не веря своим глазам, снимает с сына куртку и, погладив его по щеке, молча удаляется в ванную. — Я смогу купить тебе, всё, что ты захочешь, мама! — Обещает Себ, прислонившись спиной к закрытой двери комнаты. — Прошу тебя, только не плачь. *** Люцерн. Швейцария. 1990 год. Репетиционная база в одном из спальных районов города. Несколько молодых людей, находящихся в состоянии легкого алкогольного опьянения, пытаются уговорить основателя их группы пойти навстречу. Парни, гордо именующие себя «Сonspiracy», играют рьяный хэви-металл, замешанный на драйве бурлящей юношеской крови. Кто бы мог подумать, что вместе их собрал человек, большую часть жизни посвятивший духовной музыке. — Урс, разреши нам уехать на несколько дней, — ноют они, пытаясь уговорить Бюлера, но он непоколебим. Несмотря на свою слишком типичную внешность: худобу, одежду на несколько размеров больше и нелепые очки, парень не дает спуска никому из товарищей. — Нет, — отвечает он хорошо поставленным голосом и, вытащив у одного из них сигарету прямо изо рта, тушит её о подошву дешевых ботинок. — Ещё раз увижу — пеняй на себя, обещаю. Мы только начали разыгрываться после перерыва, а у вас на уме очередные гулянки — у кого на этот раз день рождения? Свадьба? Похороны? Ищите любой повод для того, чтобы приложиться к бутылке. Мне это надоело, — молодые люди переглядываются между собой и, решив действовать сообща, хором спрашивают Урса: — Слушай, вокалист, ты не перегибаешь ли палку? — Вопрос звучит настолько смешно, что адресат не выдерживает и звонко смеется. Он перебарщивает? Это всего лишь только начало. – Мы, конечно, тебя весьма уважаем, но не кажется ли твоей персоне, что её стало слишком много? Бюлер лишь улыбается — он не привык поддаваться на провокации. — Ничуть. Мы собрались вместе для того, чтобы заниматься делом, — складка на переносице стала глубже, — если вам это не нужно, то я предлагаю самый простой выход — разойтись, — один из ребят, подавившись от неожиданности, закашлялся, чем вызвал лишь порцию оплеух со стороны остальных. — Ты серьезно? — Спросил Алекс. — В своем уме? Кому ты будешь нужен со своими академическими корочками? Твой диплом сгодится тебе лишь при разведении костра на шашлыках, — не выдержал он и, сплюнув на пол, надел косуху, взлохматив непослушные волосы. — Без нас ты будешь никем, это болото засосет тебя с головой, даже пискнуть не успеешь. Бюлер лишь загадочно улыбался, прищурив глаза. Он прекрасно понимал, что эти люди не будут иметь никакого отношения к его будущей профессиональной деятельности — зачем дальше продолжать немыслимое занятие? Урс встал с кресла и, накинув на плечи пальто, произнес: — Думаю, Алекс, ты заметил, что я никогда не произношу что-либо вслух, хорошенько не обдумав этого, — присутствующие смолкли, — с этого дня каждый из нас пойдет своей дорогой, теперь уж точно. Выйдя из комнаты и сильнее затянув шнурки на ботинках, Урс в который раз убедился в правильности своего решения — его даже не пытались остановить. Что же, так даже лучше. На улице накрапывал дождь, и молодому человеку пришлось как можно выше поднять воротник пальто, чтобы не намокнуть. До здания академии нужно было ехать более получаса, но он решил пройтись пешком, чтобы разложить информацию в голове по полкам. Он не боялся начинать всё заново — новое место обучения не внушало никакого страха. Теперь Урс будет учиться в консерватории. Его мечта начинает сбываться, и Бюлер поклялся, что направит все возможные силы на то, чтобы добиться успеха. Рано или поздно, любой ценой. Единственная вещь, которую он не собирался делать — идти по головам. Швейцарец был слишком принципиален, чтобы пойти на это. Завернув за угол одного из домов, Бюлер прислонился к кирпичной стене и, закрыв глаза, попытался отогнать от себя внезапно накатившую панику. Кто он такой? Разве он чем-то отличается от остальных ребят, с которыми учился на протяжении стольких лет? Амбиции постоянно не давали покоя, требуя очередного выхода, срочных репетиций, выступлений. Урс считал это ненормальным и старался работать над собой по мере сил, которых с каждым днем становилось все меньше. Вот и сейчас, после тяжелого разговора, мужчина почувствовал, как сильно печет под лопаткой. — Спокойно, дыши. — Сказал он себе и, услышав звон приближающегося трамвая, вышел из укрытия. *** Вашингтон. США. 1998 год. — Выступать перед президентом очень ответственно, Дэвид! — Куратор не собирается сбавлять обороты, и каждые пять минут возвращается в данной теме. — Ты — один из моих лучших учеников, и я не хочу, чтобы ты упал в грязь лицом, понимаешь? — Конечно, — коротко отвечает Миллер, пытаясь унять боль в висках, бушующую лишь сильнее от пронзительного тембра наставника, — не нужно волноваться, я справлюсь, тем более, что здесь выступаю не один. Сэр Клинтон будет доволен, как и его семья. — Надеюсь, мой дорогой, иначе с меня снимут скальп, — вздыхает собеседник, нервно комкая в руках концертную программу. — Дэвид! — Раздается знакомый женский голос. Мужчина поворачивает голову, и видит Сару, спешащую к нему, держа равновесие на бесконечно длинных каблуках. — Я уже начала волноваться из-за того, что тебя нет в гримерной комнате, как всех остальных, — её дыхание сбивается при каждом слове, и Миллер ловит себя на мысли, что это не дает ему покоя. Черт возьми, они всего лишь друзья, знающие друг друга на протяжении многих лет — зачем всё усложнять? — Не в моей привычке сбегать с собственных выступлений, — улыбается Дэвид и звонко смеется, когда девушка тянет его за воротник смокинга, крепко обнимая и прижимая к себе. — Не смей волноваться, слышишь? — Строго произносит она, нахмурив брови. — Ты бы не оказался здесь, если бы не был талантлив. Поверь, ни один из вокалистов не попадал в эти стены просто так — всему есть законная причина. — Спасибо за поддержку, мой юный друг! — Восторженно шепчет Миллер, не замечая на себе заинтересованного взгляда куратора. — Давай отметим как-нибудь моё выступление, если всё сложится удачно? Слова сами срываются с языка, и Дэвид тешит себя надеждой, что они дошли до адресата — он не выдержит, если ему придется вновь произнести их вслух. — Я не могу, извини, — Сара опускает взгляд и тяжело вздыхает. Её щеки покрываются румянцем, от чего девушка становится ещё прекраснее, — мы с Колинном помолвлены, и он попросил меня провести время до свадьбы с ним. Прости, я — никудышный друг. Дэвид понимает, что это — конец. Его последняя надежда стать для Сары чем-то большим окончательно рухнула. Столько раз он ни пытался убедить себя в том, что не испытывает к ней чувств — бесполезно. С каждым днем Миллер убеждался в этом всё сильнее. — Я все понимаю, порядок! —мужчина пытается выглядеть так, словно ничего не произошло. С кем не бывает подобных вещей? Наверняка, у каждого человека случаются неудачи. Сара недоверчиво смотрит на друга, и в ее глазах можно прочитать подозрение, но Дэвид не замечает этого. Раздается звонок, и куратор, хлопнув в ладони, подзывает молодого человека к себе: — Всё получится, слышишь? — Его голос приносит покой, несмотря на недавние признаки истерики. — Я дам тебе совет, Дэвид. Пой сегодня только для неё, забудь про то, что в зале находится президент, его семья, множество чиновников. Твоё выступление откроет тебе глаза на мир, мой дорогой, — наставник обнял дрожащего от переполняющих эмоций ученика и добавил: — Сегодня твой день, несмотря ни на что. *** Нидерланды. 1976 год. Прошло всего несколько дней с момента выхода альбома «Маленький Карузо», но спрос на пластинку оказался необычайно высок. Карлос Марин — восьмилетний мальчик с необычайно красивым голосом и врожденным артистизмом покорил сердца холодных и избирательных слушателей. Несмотря на свой юный возраст он обладал безмерным обаянием и незаурядным талантом. Песни «O Sole Mio» и «Granada» имели особый успех. Продюсер альбома — Пьер Картнер находился на седьмом небе от счастья, и в один из летних дней решил навестить юного подопечного. Ожидая ответа возле массивной дубовой двери, Пьер поежился от озноба — солнце палило изо всех сил, но мужчина не мог противостоять этикету, надев под пиджак жилет, и теперь проклинал себя за это упущение — тело, словно находящееся в парилке, умоляло о пощаде, но Картнер был непреклонен — слишком многого он не прощал и не разрешал себе и другим. Карлос был не исключением. Когда Пьер заметил мальчика на одном из конкурсов, Марин понял, что более строгого педагога и наставника он не найдет. Безусловно, это играло свою роль в становлении и воспитании Карлоса, как будущего артиста — никто никогда не проводил с ним подобных воспитательных работ. Дверь открылась, и на пороге возникла женщина в белом льняном платье. Её волосы были убраны в высокую прическу, и несколько непослушных прядей обрамляли загорелое лицо. — Пьер? — Спросила она, не поздоровавшись. — Что Вам здесь нужно? — мужчина опешил от подобного обращения, но решил попытать счастья, спросив: — Я хотел навестить Карлоса и принести ему и вашей семье мои самые искренние поздравления! Успех, которого заслуживает ребенок, наконец постучал в ваш дом, и я очень этому рад, — наступила пауза, во время которой собеседница складывала пополам полотенце, которое она всё время держала в руках. — Мальчик болен, — сухо произнесла она и, посмотрев на испуганного Пьера, добавила: — Я не позволю, чтобы на моем сыне зарабатывали деньги, прощайте! — дверь с треском захлопнулась, и Картнер не нашел других слов: — Его ждет большое будущее, вот увидите! — продюсер поправил галстук и, тяжело вздохнув, направился прочь.