- Подите, сердце не на месте; Смотрите на часы, взгляните-ка в окно: Валит народ по улицам давно; А в доме стук, ходьба, метут и убирают. - Счастливые часов не наблюдают… А.С. Грибоедов, «Горе от ума».
Хозяином Лютик оказался не то чтобы радушным, но щедрым, что есть, то есть. Комната, которую он выделил чародейке и ведьмаку, занимала едва ли не половину всего третьего этажа. Совсем недавно она была расчищена от хлама, хранившегося в ней годами, отремонтирована и обставлена со вкусом, который у барда определённо имелся. На полу – мягкие пушистые ковры, привезённые знакомыми купцами Лютика из Назаира. На стенах – картины известных новиградских и оксенфуртских художников, изображающие бескрайние лавандовые поля, горные хребты в белоснежных шапках и юных дев, купающихся в чёрном пруду с большими белыми кувшинками. Шкафы и стулья из красного дерева украшены золочёными ручками и причудливыми завитками в виде диковинных зверей. Низкий столик заставлен бутылками отменного вина из самого Туссента и изящными серебряными кубками. Лютик, много лет назад впавший в немилость княгини Анны-Генриетты, так и не смог отказаться от вина, которое годами томилось в тёмных погребах Боклера. Сам он не рискнул бы вернуться в княжество, куда ему навсегда была заказана дорога, но всё те же знакомые купцы привозили для него порой бочонок другой «Туссентского красного», «Боклерского белого», «Эрвелюса» или «Фьорано». Если бы княгиня узнала, кому и для каких целей её поданные продают вино, она велела бы казнить их тотчас же. Возможно, не будь ведьмак и чародейка так сильно увлечены друг другом, они смогли бы по достоинству оценить щедрость Лютика. Отведали бы редкого коллекционного напитка, насладившись прекрасным видом с маленького железного балкончика, или даже прочитали бы на сон грядущий несколько баллад, которые бард сшивал в пухлые книжки и любовно хранил на подоконниках и полках в каждой из комнат. Вот только единственным предметом интерьера, который Геральт и Трисс смогли на самом деле оценить по достоинству, была кровать. Широкая, массивная, застеленная шёлковыми простынями кроваво-красного цвета, приятно охлаждающими разгорячённую кожу, с четырьмя столбиками и прозрачным балдахином, который, почему-то, валялся скомканным на полу. Как и многочисленные подушки, и пушистое одеяло, и разбросанная одежда, и даже длинный серебряный меч в отделанных бронзой ножнах. В окно лучшей спальни во всём кабаре, которое Лютик упорно именовал «Хамелеоном», стучалось солнце. Любопытное, счастливое, ослепительно-яркое. Впускать его никто не собирался, но длинный тонкий луч после детальной разведки территории всё-таки сумел найти лазейку. Он протиснулся в узкую щель между тяжёлыми шторами и вынудил мирно дремавшего до сих пор ведьмака поморщиться и негромко выругаться на языке Старшей Речи. Геральт давно уяснил, что эльфы знали толк не только в искусстве, но и в красивых и изящных ругательствах. Даже фраза, которую он употребил сейчас, казалась красивой и изящной, несмотря на то, что переводилась на всеобщий как «задница дьявола». Правда, изгнать подобным образом чрезмерно любопытное светило из комнаты всё равно не получилось. Солнце то ли не понимало Старшую Речь, то ли намеренно издевалось. Будто набравшись сил, оно засияло ещё ярче, всем своим видом призывая глупых человечков выглянуть на улицу и порадоваться вместе с ним тёплому летнему дню и безоблачному небу цвета только что распустившихся незабудок. Геральт уступать и сдаваться без боя не пожелал. Вначале он собирался спрятать голову под подушку, но подушки поблизости не обнаружил. Затем попытался нашарить на кровати одеяло, чтобы отгородиться им словно щитом от внезапно наступившего утра, но даже в этом потерпел поражение, неожиданно встретив на своём пути препятствие. Препятствие, как показало небольшое тактильное исследование, имело очень соблазнительные изгибы, было тёплым и невероятно приятным наощупь. А ещё оно протяжно застонало, когда ведьмак немного увлёкся в своём исследовании. - Геральт… - услышал он голос чародейки, хриплый после сна, который едва ли длился дольше двух-трёх часов. – Боги… Что ты… делаешь? - Ищу одеяло, - ответил ведьмак так же, хрипло. - Здесь его нет… - Правда? А здесь? – горячая ладонь переместилась чуть ниже. - И здесь… тоже. - Ничего не поделаешь. Придётся продолжить поиски. - Геральт? – она прикрыла глаза и медленно облизнула пересохшие губы. - Да? – её участившееся сердцебиение напоминало сейчас барабанную дробь. Хотя его собственное, наверное, было слышно даже по ту сторону Понтара. - Мы снова перебудим весь бордель. Лютик… - Кабаре, Трисс, - мягко поправил её ведьмак. – Мы снова перебудим всё кабаре. Ты же знаешь, как обижается наш поэт, когда его драгоценные владения оскорбляют столь непотребным словом. - Чёрт с ним… с непотребством. Тебя не будет мучить совесть? - Конечно, будет, - согласился ведьмак, притягивая её к себе и зарываясь лицом в мягкие рыжие пряди. – Но не долго. Трисс собиралась уже ответить, что Лютик будет долго им это припоминать, но в этот момент Геральт нашёл губы чародейки своими губами, коснулся пальцами особо чувствительного места на её теле, и вместо совершенно ненужных слов услышал ещё один стон, который вскоре смешался с его собственным. ***Украдкой время с тонким мастерством Волшебный праздник создаёт для глаз. И то же время в беге круговом Уносит все, что радовало нас. Часов и дней безудержный поток Уводит лето в сумрак зимних дней, Где нет листвы, застыл в деревьях сок, Земля мертва и белый плащ на ней. И только аромат цветущих роз - Летучий пленник, запертый в стекле, - Напоминает в стужу и мороз О том, что лето было на земле.
Лютик закончил петь, открыл глаза и только теперь увидел собравшихся вокруг него друзей. Он понятия не имел о том, что они здесь. В минуты вдохновения и глубокой задумчивости бард отдавался музыке целиком и полностью, теряя связь с реальностью. Ему даже слушатель не требовался в такие моменты, хотя слушатель всё равно находился. Лютик мог быть самовлюблённым и заносчивым, но его пение и чарующий голос заставляли людей закрывать глаза на столь незначительные недостатки барда. Присцилла сидела рядом с ним за столом, положив подбородок на сцепленные пальцы. Она смотрела на друга слегка затуманенным взглядом и одна из всех собравшихся в этом зале понимала его чувства. На её губах витала грустная и одновременно с этим мечтательная улыбка, и Лютик был уверен в том, что знает, о чём она думает. В такие моменты мыслили они примерно одинаково, будучи не просто друзьями и коллегами, но и… Чем-то Большим друг для друга. Золтан потягивал эль и любовно поглаживал древко своего новенького топора. Перед ним на столе были разложены карты для игры в Гвинт, но он не играл, а просто перебирал их время от времени и мечтательно вздыхал о чём-то своём. Ведьмак и чародейка тоже были здесь. За последние несколько дней Лютик волей-неволей смирился с тем, что парочка поселилась в лучшей комнате его кабаре, и даже начал потихоньку привыкать к слишком уж шумным соседям, но всё равно не очень бы расстроился, если бы друзья решили съехать. После того, как чародеи в полном составе покинули Новиград, Охотники на колдуний окончательно и бесповоротно озверели. Они принялись отлавливать эльфов, низушков и краснолюдов и требовать у бедолаг некую мифическую регистрационную грамоту, позволяющую нелюдям проживать среди людей на законном основании. Грамоты, ясное дело, ни у кого не оказалось, поэтому на площади Иерарха возобновились казни. Поговаривали, что даже банкир Вивальди, который всегда пользовался уважением иерарха и самого Радовида, упаковал всё своё добро и поздним вечером покинул Новиград. Предъявить Лютику Охотникам было как будто бы нечего. Магией бард не занимался, на нелюдя был похож, пожалуй, только красивым лицом, благодаря которому его частенько принимали за эльфа. Однако ни для кого в Новиграде не было секретом, что среди друзей прославленного поэта водилось слишком уж много чародеев и прочих "выродков". Возможно именно поэтому «Хамелеон» вдруг, ни с того, ни с сего, превратился в любимое питейное заведение храмовой стражи. Золтана пока не трогали, но и то лишь потому, что краснолюд время от времени снабжал храмовников отменным махакамским спиртом, в тайне ужасно презирая себя за это. Он, разумеется, понимал, что рано или поздно всё-таки исчерпает кредит доверия Охотников, но не слишком переживал на этот счёт. Краснолюды по природе своей вообще редко волновались, а боялись чего-то и того реже. Лютик краснолюдом не был. Опасаясь, что обозлённые стражи порядка могут сравнять с землёй его кабаре, случайно столкнувшись с Трисс или ведьмаком, бард пошёл на крайние для себя меры: повесил на дверь табличку, что «Хамелеон» закрылся на неопределённый срок, и перестал принимать посетителей. - Я понесу ужасные убытки, - сокрушался поэт, сидя как-то раз поздним вечером перед бухгалтерской книгой, которой совсем недавно обзавёлся. – Вся моя публика переметнётся в «Зимородок» или «Золотой осётр», и я никогда уже не смогу вернуть «Хамелеону» прежнее лицо… - Маэстро, - улыбнулась в ответ никогда не унывающая Присцилла, - вы можете брюзжать сколько угодно, но я же вижу, что на самом деле вы ужасно рады за них. - Видит она, ну надо же, - буркнул Лютик. – Пьют моё лучшее вино. Играют в Гвинт и обдирают меня как липку, шулеры проклятые. Постоянно шумят, не давая порядочным людям спать. И… - И ты никогда ещё не видел своего друга таким счастливым. Не так ли? - Может, и так, - обречённо вздохнул Лютик. – Знаешь, сколько я с ним знаком? Девушка покачала головой. Она, конечно, знала, но Лютику очень хотелось об этом поговорить, а ей не хотелось ему мешать. - Вечность! Ну или как минимум половину вечности. Чего только не было… Я видел его разным. Полным идиотом, злющим, как потревоженный джинн, и с джинном я, кстати, видел его тоже. Влюблённым в Йеннифэр и бесконечно несчастным из-за своей влюблённости. И ни разу ещё я не видел, чтобы он так улыбался. Улыбался не потому, что ему заплатили за очередную убитую им тварь больше, чем он рассчитывал. И не потому, что некая черноволосая чародейка соизволила одарить его капелькой своего внимания. Но потому, что он оказался действительно, по-настоящему влюблён в кого-то и любим. Честное слово, Присцилла, моё сердце обливается кровью всякий раз, когда я думаю, что именно мне придётся разрушить эту идиллию. - Ты о… - Да. Именно. Я так долго оттягивал этот момент, но боюсь, что больше тянуть уже нельзя. В конце концов, речь о судьбе Цириллы. - И только? - Боюсь, что не только, но это уже не наше с тобой дело. Уверен, они сумеют разобраться в своих отношениях. Все трое. - Хотелось бы мне, чтобы это было действительно так. Лютик не ответил. Он вновь пробежался глазами по письму, полученному пару дней назад с крайне рассерженной пустельгой, и невольно вдохнул аромат, который всё ещё хранила бумага. Аромат сирени и крыжовника. - Давно вы здесь? – спросил Лютик вслух, попытавшись отогнать от себя непрошеные мысли. – Я не слышал, когда вы пришли. Он изо всех сил старался не смотреть в сторону ведьмака и чародейки, которые, прижавшись друг к другу, сидели на одной скамье и улыбались каким-то своим мыслям. Бард отложил лютню, коснулся пергамента в своём кармане и крепко стиснул хрупкий листок. Сейчас он как никто другой понимал тяжёлую долю несчастных гонцов, вынужденных доставлять господам дурные вести. Бедный, бедный Лютик… Почему она не написала кому-нибудь другому? Золтану, например? - Давно, - кивнула Присцилла. – Ты был прекрасен, маэстро. - Похвала из твоих уст – вот самая прекрасная музыка для моего сердца, - ответил бард. - Ты говоришь то же самое всем своим подружкам, - улыбнулась девушка. - Значит, ты признаёшь за собой статус моей подружки? – он слегка склонил голову, показывая, что польщён. - Размечтался, - усмехнулась Присцилла. - Пусть так, - не обиделся Лютик. – Однако же мечтать ты мне точно не можешь запретить. - Зная его, могу с уверенностью сказать, что ничего приличного в его мечтах нет, - хмыкнул Золтан, спрятавший уже в карман куртки все свои карты. - Подтверждаю, - кивнул ведьмак. – Держался бы я на твоём месте подальше от этого мечтателя. - Вот она людская благодарность. За хлеб, за соль, за тёплую постель и шёлковые простыни. - Не слушай его, Лютик, - хмыкнула чародейка, - на самом деле, Геральт пытался тебя поблагодарить за всё добро, что ты для нас сделал, но как обычно не нашёл нужных слов. Он также хотел сказать, что очень сожалеет, что тебе приходится терпеть убытки по нашей вине и… - О, несомненно. За два дня, что мы тут провели, «Хамелеон» наверняка обанкротился, - не удержался от колкости ведьмак. - Два дня? – переспросил Лютик. – Два? Ты, должно быть, шутишь? Вы находитесь здесь уже почти неделю! Ведьмак и чародейка уставились на него с одинаковым недоверием во взглядах. Нет, они не издевались над ним. Они не собирались превращать его в банкрота. Они действительно совсем потеряли счёт времени. От этого ему стало ещё более гадко. - Нам очень жаль… - пробормотала Трисс. – Лютик, мы не… Боги. Целую неделю! Почему-то, эта новость взволновала её куда больше, чем ведьмака. Чародейка высвободилась из его объятий, ещё раз извинилась перед бардом и поспешно поднялась на третий этаж. - Кажется, она расстроилась, - произнёс Золтан. - Похоже на то, хотя я не могу понять, почему, - кивнул ведьмак и как-то недобро взглянул на Лютика. – Пойду за ней. - Погоди. Бард понял, что лучшего момента, чем сейчас у него может ещё долго не представиться. Он тяжело вздохнул и вытащил из кармана изрядно помятый лист пергамента. - Сначала я должен показать тебе это, - произнёс Лютик. – Честно говоря, я давно должен был тебе это отдать, но… Как-то всё случая подходящего не было. Лютик протянул ему письмо и перевёл взгляд на свою лютню. Смотреть Геральту в глаза сейчас хотелось меньше всего. Ведьмак молча взял листок, и вдруг ощутил, как к вискам прилила кровь. Это что, волнение? Разве мутант, лишённый чувств, может нервничать, всего-навсего учуяв запах сирени и крыжовника? Геральт неосознанно облизнул пересохшие губы и расправил пергамент. «Здравствуй, дорогой друг. Ты, конечно, удивишься, что я посылаю тебе письмо, да ещё и таким необычным способом, но у меня совершенно не осталось другого выбора. Я не могу связаться с Геральтом. Из надёжных источников мне известно, что он всё ещё в Новиграде, но это совсем не облегчает мне задачу. Нет, я не прошу тебя рассказывать мне о том, чем это он может заниматься в занюханном городишке вот уже целый месяц. И, разумеется, мне совершенно не интересно, почему он до сих пор не вышел со мной на связь. Я всего лишь хочу попросить тебя об услуге. О сущем пустячке. Не мог бы ты, милый Лютик, напомнить нашему общему другу о миссии, которую император Эмгыр вар Эмрейс возложил на наши с ним плечи? Не мог бы ты сказать ему, что Цири, тот самый ребёнок-неожиданность, Дитя Старшей Крови, и по совместительству дочь вышеупомянутого императора (на случай, если он забыл, кто это вообще такая), всё ещё не найдена? Кроме того, ты сильно обяжешь меня, если передашь ведьмаку и другую информацию. Скажи ему, что король на островах, некий Бран Тиршах, находится при смерти, и готовится со дня на день отправиться в своё последние плавание, из-за чего Скеллиге буквально стоит на пороге гражданской войны. Ко всему прочему, моё пребывание в этом чудном местечке слегка омрачает тот факт, что единственный человек, который мог бы мне помочь в поисках, а именно: друид Мышовур, наотрез отказывается со мной сотрудничать и запрещает исследовать аномалию, которая привлекла моё внимание и может быть напрямую связана с Цири. Таким образом, мне приходится торчать здесь уже почти три месяца в качестве нежелательной гостьи, терпеть оскорбления проклятого друида, лицезреть недовольные рожи островитян, которые при виде меня начинают дрожать как осиновые листы, и отшивать солдафонов Краха, почему-то возомнивших себя галантными кавалерами. Надеюсь, я достаточно ясно высказала свою просьбу. Найди его, Лютик, и донеси до него эту мысль. Только он может помочь мне переубедить Мышовура и найти Цири. Мы с тобой редко когда ладили, но речь сейчас не о нас с тобой и даже не о нас с ним. Речь о девочке, которая попала в беду. Я надеюсь, что могу на тебя рассчитывать.Искренне твоя, Йеннифэр».
- Искренне твоя, Йеннифэр, - пробормотал ведьмак, закончив читать письмо. - Не подумай ничего… - Давно у тебя это? – спросил Геральт, нахмурившись. - Уже почти три дня, - признался бард. Вид у него был такой, словно он сознавался в страшном преступлении, грозившим ему смертной казнью. Хотя, едва ли разгневанный ведьмак был менее опасен, чем топор палача. Правда, разгневанным Геральт как будто не выглядел. Он ещё раз пробежался глазами по тексту, потом свернул письмо и машинально скомкал его в руке. - Принести вина? – участливо спросила Присцилла. Ведьмак вначале покачал головой, потом кивнул, потом встал из-за стола и, не говоря ни слова, поднялся наверх. - Кажется, это письмо не особо его обрадовало, - заметил Золтан. - Боюсь, ты себе даже представить не можешь, насколько сильно не обрадовало его это письмо, - вздохнул Лютик. - А что, собственно говоря, такого страшного в нём было? Новости о Цири? - Иногда отсутствие новостей – тоже может быть плохой новостью. Хотя, думаю, в данном случае дело не в этом. Порой человек так отчаянно пытается избавиться от прошлого и начать жить настоящим, что совершенно забывает, что прошлое, в общем-то, никуда не делось. И что у него, у прошлого, имеются на этот счёт свои планы. - Выходит, Йен объявилась… - Выходит, что так. *** Учёные мужи с одинаково умными выражениями на лицах, изрезанных сотнями глубоких морщин, и одинаково белыми, как снег, бородами, все как один твердят, что время – это некая величина, определяющая ход всех процессов в мире. Геральт учёного мужа напоминал, пожалуй, только цветом своих волос, и о времени у него было своё собственное мнение. Время, считал не очень учёный ведьмак, - это противный старик, который всегда поступает всем назло. Когда человеку хочется придержать какое-то мгновение, старик с часами вместо сердца, ускоряет его до предела; когда же хочется ускорить – наоборот замедляет. Геральт даже представить себе не мог, что провёл в кабаре Лютика вместе с чародейкой целую неделю. Он понимал, что рано или поздно им придётся отсюда выйти, придётся отправиться на Скеллиге, но ведьмак даже представить себе не мог, что случится это так скоро. Ещё сегодня утром они занимались любовью, шутили и смеялись над всякими глупостями, а уже сейчас между ними отчётливее, чем когда-либо прежде возник призрачный силуэт женщины, которую он когда-то любил. Очень недовольной, если не сказать – рассерженной женщины. Женщины, которую лучше было бы не злить. Он нашёл Трисс в спальне. Чародейка стояла перед зеркалом, расчёсывая свои прекрасные волосы, и изо всех сил делала вид, что целиком поглощена этим занятием. - Неделя, представляешь? – попытался улыбнуться ведьмак. – Вот же время летит, не правда ли? Трисс кивнула, демонстрируя полное согласие с ним по этому вопросу. Истинная правда, - говорил весь её сосредоточенный вид. Ладно, понятно, почему он испытывал неловкость, но почему так странно вела себя она? - Наверное, нам действительно пора отправиться на Скеллиге. Больше тянуть с этим уже попросту нельзя и… - Геральт? – Трисс заплела волосы в тугую косу и встретилась с ним взглядом в зеркальном отражении. - Да? - Я должна тебе кое-что сказать… - На самом деле, я тоже. Геральт подошёл к столику с вином и налил себе немного в серебряный кубок. Чародейка терпеливо ждала, пока он закончит свою мысль, но ведьмак не спешил, видимо, уступая ей право говорить первой. - Геральт, - наконец, не выдержала она, чувствуя себя просто отвратительно. – Я хотела сказать это по-другому. В другое время. Совсем не так. Если бы я только знала, что прошло уже семь дней… Он не обернулся. Молча ожидал продолжения, глядя в окно. - Я не могу отправиться с тобой на Скеллиге, - произнесла Трисс. – Сейчас не могу. - Она написала и тебе? - Я… Что? Она? - Ты не получала писем от Йен в последнее время? - Нет, я не… Она что – написала тебе? Ведьмак кивнул и, наконец, обернулся. - Она написала Лютику. Но письмо адресовано скорее мне, чем ему. Она в ярости, потому что я не спешу к ней на помощь. Никто из островитян не желает с ней сотрудничать, и это злит её ещё больше. Я нужен там, чтобы убедить Мышовура и… - И только для этого, - кивнула чародейка как-то уж слишком понимающе. - Трисс, ты ведь знаешь, что я не… - Да, конечно, - перебила она его. – И нет, я не получала от Йен никаких писем. Я не могу поехать с тобой на Скеллиге по другой причине. - Какой же? - Я должна явиться в Понт-Ванис. - Зачем? Ты ведь уже сделала всё, что могла для своих чародеев. - Геральт, я заключила сделку не с чародеями, а с королём Танкредом. Не думаешь же ты, в самом деле, что он согласился принять в своём королевстве беглых магов просто по доброте душевной? – Трисс прошлась по комнате взад-вперёд. – У меня есть перед ним обязательства, которые я должна выполнить. - И когда… - Прямо сейчас, если капитан «Ласточки» не ошибся в расчётах, корабль вошёл в порт. Значит, в самое ближайшее время мне следует предстать перед королём. - Я не об этом. Когда ты собиралась мне сказать? - Я действительно собиралась. Но как и ты совершенно потеряла счёт времени. Она остановилась посреди комнаты, обняв себя за плечи, будто пыталась спастись от холода. Геральт стоял у окна с бокалом вина в одной руке и письмом от Йеннифэр в другой, и, честно говоря, плохо представлял, что ему делать. - Значит, я должен буду отправиться один? - Мне очень жаль. Правда… Если бы не обстоятельства, я бы… - Очень благородно с твоей стороны предоставить разговор с Йен мне одному. Ведь это именно я должен буду сообщить ей о том, что больше не люблю её. Ты будешь вспоминать меня, если она совершенно случайно развеет меня по ветру? - Геральт, ты преувеличиваешь. Я не думаю, что Йен на такое способна, - сказала Трисс с некоторым сомнением. - А я думаю, что мы оба прекрасно знаем, на что она способна. И ты на самом деле не бежишь, а просто покидаешь меня на какое-то время? – решил уточнить он на всякий случай. - Я улажу все дела в Ковире и отправлюсь на Скеллиге с первым же кораблём. Обещаю тебе. Он всё-таки отложил письмо, отставил кубок на стол и неспешно подошёл к чародейке. - Трисс, - мягко позвал ведьмак, взяв её лицо в свои ладони. – Трисс, взгляни на меня. Она вздохнула и подняла на него взгляд. Глаза её сейчас казались тёмно-синими, как беспокойное море, и в них плескалось отчаяние. Похоже, чародейка не меньше него самого ужасно боялась предстоящей разлуки. Боялась, что может задержаться в Понт-Ванисе надолго, боялась, что ведьмак расскажет о них Йен, но больше всего, пожалуй, боялась, что не расскажет. Не нужно было быть чародеем, чтобы читать в этот момент её мысли. Все они были написаны на её лице. - Трисс, - Геральт нежно погладил её щёки и губы большими пальцами. – Я люблю тебя. Ты помнишь об этом? Чародейка медленно кивнула. - Хорошо, если так. Я хочу, чтобы ты помнила об этом и там, в Ковире. И всюду, где бы ты ни находилась. - Я всё боюсь, как бы ты сам не забыл, - тихо проговорила она. - Не бойся. Верь мне. Просто верь мне. Хорошо? Трисс не ответила. Приподнялась на цыпочки, обняв его за шею, и поцеловала в губы. Нежно, уверенно и очень сладко. - Я тоже тебя люблю, - прошептала чародейка ему в губы, после чего отстранилась и, не сказав больше ни слова, исчезла в золотом сиянии открывшегося телепорта, оставив после себя запах моря и солнца, который причудливым образом перемешался с ароматом сирени и крыжовника. С её уходом огромная комната, которую выделил им Лютик, вдруг начала казаться ещё больше. Расстеленная кровать с кроваво-красными простынями больше не радовала глаз. Картины на стенах стали безвкусными и нелепыми. Даже вино утратило свой потрясающий вкус и превратилось в дешёвое пойло, какое подают в грязных тавернах. Всё это вдруг разом перестало иметь для него значение, и больше всего на свете Геральт захотел оказаться сейчас как можно дальше от этого места. Ведьмак вытащил из-под кровати ножны с мечом и вышел из самой лучшей комнаты во всём кабаре, оставив изрядно помятое письмо на столике рядом с опустевшим серебряным кубком.