Per aspera ad astra

Я сольюсь с темнотой, закрывая ставни. Чувства – бездна души, их нельзя измерить. — Я скорее умру, чем тебя оставлю. — Я скорее умру, чем тебе поверю… Саша Бест

- Вы должны быть готовы, - она в десятый прошлась вдоль стены, провела пальцами по волосам, словно желая их расчесать, и, наконец, остановилась, обняв себя за плечи, - вы должны собрать вещи. Не все, разумеется, только самые необходимые. Взгляд случайно упал на крохотные узелки с тряпьем и небольшие деревянные ящики, в которых беглецы хранили провизию, чтобы не умереть с голоду в подземельях, и женщина осеклась. Да, глупо прозвучало. - То есть… Не совсем не все. Но всё, что может быть вам полезно, - она предприняла новую попытку, но на сей раз вышло ещё хуже. - Госпожа, – сжалился над ней один из чародеев. – Мы поняли. Ещё в первый раз. Трисс взглянула на него, благодарно кивнула и, набрав в легкие побольше воздуха, продолжила: - Завтра вечером по моему сигналу вы должны будете, не мешкая, отправиться в путь. Это значит, что к тому времени вам следует завершить все свои дела в городе. Не хотелось бы, чтобы в последний момент выяснилось, что кто-то забыл покормить кошку или вообще передумал уходить. - У нас тут нет кошек, - вздохнула чародейка, которую звали Анисса. Она сидела на полу, на пыльном мешке с соломой и крутила в руках ромашку. Откуда девушка взяла цветок, для Трисс так и осталось загадкой. – У нас тут только крысы, - добавила Анисса. – Но о них не стоит переживать. Думаю, если у кого-то из всех присутствующих и есть шансы выжить в Новиграде, то это у крыс. - Да, возможно, - рассеянно кивнула Меригольд. – Если не считать Охотников. Ни для кого из собравшихся в этом мрачном подземном коридоре не было секретом, что мысли их предводительницы сейчас находятся где-то очень далеко. Она вела себя странно и как-то слишком уж нервно с тех самых пор, как пришла сюда. То есть, уже почти четыре часа. То ходила взад-вперед, бормоча себе под нос какие-то заклинания или магические формулы, от которых оба зажженных факела, и без того не дающих почти никакого освещения, мигали, чадили и периодически гасли. То принималась теребить выбивающиеся из прически рыжие пряди и наматывать их на пальцы. То просто обнимала себя руками и мелко дрожала всем телом, будто от холода. Её товарищи по несчастью, разумеется, не были идиотами, они прекрасно понимали причину подобного поведения чародейки, и, хотя, всем без исключения её было искренне жаль, вмешаться, заговорить с ней об этом никто не посмел. То ли, от того, что людям хватало такта не лезть в чужую душу с дурацкими расспросами, то ли потому, что им с головой хватало собственных проблем. - А можно нам проститься? – вновь подала голос Анисса. Эта девушка примкнула к их отряду одной из первых. Именно она показала чародейке большую часть секретных подземных ходов, выходящих на поверхность в нескольких кабаках и старых амбарах. Кажется, у неё был жених, но почему-то в подземельях он никогда не появлялся. - Проститься? – не поняла Трисс. - Семей у нас, конечно, нет. Всё, что у нас есть, находится здесь. Но там, на поверхности, остались люди, которым мы бы хотели сказать несколько слов на прощанье. Не все горожане относились к нам плохо, госпожа. Кто знает, когда нам теперь представится шанс поблагодарить их за добро и сострадание… Да и представится ли он когда-нибудь вообще… - Вообще-то, - начала было чародейка, - это опасно, учитывая тот факт, что патрули Охотников по-прежнему дежурят на каждой улице Новиграда… Она окинула их взглядом, и почувствовала, как сжимается сердце. В голову как-то сама собой пришла неожиданная мысль. - Но, знаете…. На самом деле, вы правы. Пожалуй, и мне до отплытия следует навестить кое-кого и поблагодарить. За добро… - взгляд её стал отсутствующим, а голос сорвался на хриплый шепот, - и сострадание. Стыдно было признаться, но если бы Анисса не подала ей эту идею, она действительно покинула бы город, не сказав кое-кому самого обычного «спасибо». - В таком случае, - Трисс вновь взяла себя в руки, - я прошу всех быть предельно осторожными. Если боги будут на нашей стороне, завтра в это же время мы покинем Новиград. Постарайтесь не попасться на глаза храмовникам и, разумеется, не делитесь ни с кем нашими планами. На этом у меня всё. Несколько минут спустя, она, плотно закутавшись в плащ, выбралась на поверхность, набросила на голову капюшон и, петляя по пустынным улицам, направилась в единственное место, которое пришло ей на ум. *** Новиград спал, и в тишине, как очень часто казалось чародейке, можно было даже различить мирное могучее дыхание его высоких стен. Конечно, это был всего лишь любопытный ветер, который бродил по улицам города и от нечего делать забирался на чердаки старых амбаров и под крыши домов, чтобы пожаловаться старым облезлым воронам на своё одиночество, но Трисс предпочитала об этом не думать. Она с самого первого дня своего пребывания здесь была убеждена, что Новиград жив и внимательно следит за каждым человеком, посмевшим нарушить его покой. Однако теперь он действительно мирно спал, и трудно было представить, что совсем недавно, буквально сегодня утром, по его улицам проходили патрули Охотников на ведьм, сопровождаемые смехом и криками простого люда и барабанной дробью. Впереди них закованные в кандалы из двимерита, постоянно оступаясь и заваливаясь в бок, шли две травницы в изодранных платьях, совершенно босые и растрепанные. Обе женщины были на удивление спокойны, хотя прекрасно знали, куда их ведут и зачем. Они устали скрываться в подземельях и сами сдались храмовой страже. Храмовники понимали, что в этом не было их заслуги, а потому на их лицах не было привычного самодовольства. Трисс знала, что прямой её вины в произошедшем не было. Новость о том, что совсем скоро все они покинут Новиград, она сообщила своим товарищам по несчастью сразу, как только смогла, и если бы женщины подождали хотя бы пару часов, их гибели можно было бы избежать… Но всё-таки. Чародейке казалось, что она лично несет ответственность за каждого несчастного казненного на площади Иерарха. Видимо, с чувством вины, которое не давало ей спокойно спать по ночам, Трисс придется жить до конца своих дней. Поделать с этим было ничего нельзя. А вот попытаться смириться еще, худо-бедно, можно было. Погруженная в свои невеселые размышления, чародейка даже не заметила, как оказалась перед изящной деревянной дверью, над которой покачивалась вывеска с названием заведения. Два коротких стука, и ей незамедлительно открыли, будто бы только её и ждали. - Запомни, странник, мы больше не работаем по ночам, - услышала она вместо приветствия знакомый голос. – Если хочешь выпить – иди в Золотой Осётр, у них сегодня был завоз отличного вина. А если желаешь развлечься как-нибудь иначе, тебе прямая дорога в «Хромоножку Катарину». Здесь у нас собираются исключительно поэты и прозаики, декламирующие свои шедевры за кружкой отменного… эм… чая. Открывший ей мужчина не сразу понял, кто перед ним. Лишь после того, как Трисс протиснулась мимо него в просторное помещение, залитое мягким светом десятков свечей, и сняла капюшон, до него, наконец, дошло. Это место показалось ей уютным, несмотря на безвкусные уродливые шторы вызывающе красного цвета с нелепой золотистой бахромой по краям; несмотря на пошлые картины, изображающие полуголых или абсолютно обнаженных девиц; несмотря на витающие в воздухе ароматы дешёвых духов, крепкого табака и кислого вина. Трисс не бывала здесь прежде. О том, что лучший друг ведьмака унаследовал данное заведение, чародейка знала только по слухам, и всё же… Почему-то, именно теперь, когда ей предстояло покинуть этот город надолго, а, может быть, и навсегда, она поняла, что не может уйти, так и не заглянув ни разу к своим старым друзьям. Здесь она могла не прятаться, вздрагивая от каждого шороха, словно амбарная мышь. Здесь ей не нужно было пытаться выдавать себя за кого-то, кем она не являлась. Здесь о ней знали всё, принимали такой, какой она была на самом деле, и любили, несмотря ни на что и вопреки всему. Пожалуй, если и существовало в Новиграде такое место, по которому чародейка действительно стала бы скучать, то находилось оно именно здесь, в квартале Красных фонарей. В борделе под названием «Шалфей и розмарин», владелец которого стоял теперь перед ней и пристально вглядывался в её лицо. - Милостивая Мелитэле, - выдохнул Лютик, когда к нему вернулся дар речи. – Глазам своим не верю. Сколько лет, сколько зим? - Год, или что-то около того. Если подумать, это не так много, - ответила чародейка. – На самом деле, я здесь лишь затем, чтобы сказать, что вскоре исчезну еще на какое-то время. Возможно, навсегда. И поэтому… - И поэтому ты пришла, чтобы обнять на прощание старину Лютика, послушать его дивный голос, потому что на крайнем севере ты едва ли когда-нибудь услышишь что-то настолько же прекрасное, а еще пропустить стаканчик другой, как в старые добрые времена. И знаешь… Я мог бы спеть тебе о любви, прекрасной и бессмертной. О любви, для которой не существует преград и границ. О любви, которая подобно сладкому вину пьянит голову, затуманивает разум, до предела обостряет чувства… Я бы спел тебе о прекрасных чаровницах, сводящих с ума не только поэтов с тонкой душевной организацией, но и суровых, бесчувственных, на первый взгляд, воинов, и даже жестоких и безжалостных ведьмаков… Я бы спел тебе о дружбе и предательстве, о могуществе и отваге… Бард взял её за плечи, заглянул в глаза, в которых отражалось пламя зажженных в комнате свечей, долго и пристально вглядывался в них, будто пытался прочесть мысли женщины, и, наконец, улыбнулся. - Да, я действительно мог бы спеть тебе обо всём этом, но, боюсь, что историю своей жизни ты знаешь намного лучше, чем я, моя дорогая и любимая чародейка. - Я тоже рада тебе, Лютик, - Трисс не смогла сдержать ответной улыбки. Она действительно была ужасно ему рада и не считала своим долгом скрывать это. Возможно, человеку, который видел его впервые, Лютик мог показаться самовлюбленным недалеким красавчиком, только и умеющим, что бренчать на струнах своей лютни, да без умолку болтать обо всем на свете. Но это, конечно, было бы ошибочным суждением. Лютик как никто другой улавливал настроение своего собеседника. Чувствовал, когда можно пошутить, а когда следует говорить серьезно. Мог молча и терпеливо выслушивать и друга, и случайного знакомого, давать действительно ценные советы и утешать, объятием или песней… Трисс на самом деле была уверена, что там, куда она собирается отправиться в ближайшее время, у неё едва ли когда-нибудь появится такой друг. Наверное, только теперь, когда на горизонте возникла угроза более длительной разлуки, чем когда-либо, чародейка поняла, что ей действительно будет не хватать этого человека. - Я знал, что увижу тебя, - заявил Лютик, по-хозяйски обняв её за талию. – Ты не могла уехать в Ковир, не попрощавшись. Ты никогда не упустила бы возможности узнать о том, как храбро я помогал Цири, сражаясь с врагами, словно зерриканский дракон. - Наверное, мне не следует удивляться тому, что ты в курсе моих планов касательно Ковира, - вздохнула чародейка. - Очевидно, что так, - кивнул Лютик. – Ты же знаешь, моя дорогая чародейка, от меня трудно что-либо скрыть. Мне, человеку, работавшему на самого Вернона Роше, всегда было известно чуточку больше, чем самому лучшему шпиону его величества императора Эмгыра. И даже теперь, когда я отошел от дел, мало что изменилось. - Скромность – не то, от чего ты умрешь, - усмехнулась Трисс, когда бард жестом пригласил её подняться с ним наверх по деревянной лестнице. - Смерть – это так пошло и обыденно, - пожал плечами Лютик. – Я выше этого. - Собираешься жить вечно? - Собираюсь, - кивнул он. – О, нет, не смотри на меня так, чародейка. Я вовсе не продавал душу демонам и не изобретал философский камень. Всё куда проще. Видишь ли, я поэт. А поэт жив для этого бренного мира до тех пор, пока хотя бы одно его стихотворение пользуется спросом. - Так просто? – улыбнулась Трисс, когда они остановились перед дверью, за которой были слышны голоса и звон бокалов. - Так сложно, - серьезно ответил Лютик. Прежде чем распахнуть дверь в комнату, где явно шло какое-то празднество, он отвел чародейку в сторонку и, понизив голос до шёпота, произнес: - Прежде чем мы войдем туда, ты дашь мне клятву. - Клятву? - Не обещание, а именно клятву, - подтвердил бард. – Ты поклянешься, что никуда не уйдешь отсюда до самого утра, несмотря на то, что среди моих гостей могут быть люди, видеть которых ты не готова по… ну, скажем, личным причинам. - Что еще за глупости? – она нахмурилась. – Ты угощаешь храмовников? - Да как ты вообще могла обо мне так подумать? – кажется, Лютик не на шутку обиделся. – При таком количестве чародеек и нелюдей в списке моих друзей, мне для полного комплекта еще только Охотников на ведьм не хватает. Я думал, ты обо мне более высокого мнения. - Прости, - Трисс примирительно коснулась его плеча. – Но я действительно не понимаю, кто из присутствующих у тебя сегодня гостей способен вынудить меня уйти. - Значит, ты клянешься? - Я этого не говорила. - Брось, чародейка. Я ведь не враг тебе. Ты так не считаешь? - Не нравится мне эта твоя таинственность. - Ты мне не доверяешь? - Доверяю. - Значит, клянешься? - Клянусь, будь ты неладен. Лютик просиял. - Отлично. Я поймал тебя на слове. Если то, что я о тебе знаю, правда, ты не станешь нарушать собственную клятву. Он схватил Трисс за руку, подвел к двери и резко распахнул её. *** - Встречаются, значит, как-то раз ведьмак и Хенсельт, курва его мать, Каэдвенский, и давай спорить, у кого больше. - Золтан. - А что Золтан? Золтан там тоже был, но это уже совсем другая история. - Золтан, прекрати. Здесь всё-таки дамы. - Дамы? Неужели обо мне вспомнили? И это теперь, спустя дюжину непристойных шуток и еще полсотни анекдотов того же содержания. Я польщена. - Полсотни? – Лютик, появившийся на пороге комнаты и подслушавший обрывок диалога, выглядел раздосадованным. – Я рассказал всего парочку. - За то время, что ты отсутствовал, Золтан с лихвой тебя обошел. Где, кстати, ты был? Мы ведь посылали тебя за вином, а не за смертью. - Я не принес вина, - ответил бард. – Зато привел нам еще одну гостью. Едва ли эта женщина нуждается в представлении. Мало кто в Новиграде не знает опасную преступницу, за чью голову обещана награда в пятьсот крон. Встречайте, прекрасная и несравненная, Трисс Меригольд! Он слегка подтолкнул её вперед, заставив выйти почти на середину роскошной комнаты, служившей одновременно и спальней, и залом для приема гостей, и чем-то вроде питейной. Примерно одну треть всего пространства занимала огромная кровать, застеленная покрывалом кроваво-красного цвета, на которой были свалены пустые бутылки и карты для игры в Гвинт. Слева и справа от неё в изящных напольных вазонах покачивались на легком сквозняке из распахнутого настежь окна длинные перья редких птиц. У стен ютились шкафы и комоды, украшенные пылью и непристойными словами, нацарапанными прямо на ящиках и дверцах. В центре комнаты расположился большой круглый стол, заставленный блюдами с индейкой, поросенком, которому какой-то шутник запихнул в рот вместо яблока пустую бутылку из-под вина, и рыбой. «Поэты и прозаики, любившие декламировать свои шедевры за кружкой чая», сидели вокруг стола и смотрели на новоприбывшую гостью слегка затуманенными взглядами. - Курррва мать! – после минутной паузы изрек, наконец, краснолюд Золтан Хивай, с которым Трисс была знакома уже очень много лет. – Внезапно этот вечер стал еще лучше, хотя до сих пор мне казалось, что украсить его может только бутылка крепкого каэдвенского! Он неуклюже слез со стула и направился прямиком к чародейке. Правда, сделав пару шагов, споткнулся, упал и подняться уже не смог. - Что с ним? – с тревогой спросила Трисс, взглянув на Лютика. Бард равнодушно пожал плечами. - Полагаю, что семь бутылок Эрвелюса в сочетании с темным элем, - философски ответил он. – Ничего страшного. Через полчаса очнется и потребует еще столько же. Я, право, не представляю, как он может столько пить при его-то росте. - Кажется, я слышу зависть в твоем голосе, - усмехнулась девушка, которую Трисс прежде не заметила. Она не стала дожидаться, пока Лютик соизволит её представить, слезла с подоконника, на котором сидела с бокалом вина в одной руке и изящной золотой лютней – в другой, подошла к Трисс и сделала шутливый реверанс. - Моё почтение, госпожа чародейка, - ухмыльнулась девушка. – Прежде я только слышала о вас, как же здорово, наконец-то, с вами познакомиться! Меня зовут Присцилла. Я бард, а по совместительству глас рассудка этого … - она взглянула на Лютика, пытаясь подобрать слово, которое бы смогло максимально точно охарактеризовать его. - Этого гения? – услужливо подсказал Лютик. - Ну… пусть будет так, - девушка снисходительно кивнула ему и вновь перевела взгляд на Трисс. – Однажды я напишу о вас песню. Обещаю, - доверительно понизив голос, сообщила она. - Чем я заслужила такую честь? – удивилась чародейка. Девушка ей понравилась. Она была красива, обаятельна и очень мила. Не выглядела заносчивой или гордой, разве что казалась немного странной, будто не от мира сего, но это черта, как успела заметить Трисс, была присуща почти всем талантливым людям творческих профессий. - О вашем мужестве ходят легенды, госпожа Меригольд, - улыбнулась Присцилла. – Битва при Соддене, резня в Лок Муинне, борьба за свободу чародеев в Новиграде…Но самое главное… - девушка явно хотела сказать что-то еще, но Лютик почему-то не позволил ей этого сделать. Многозначительно кашлянув, он строго, насколько вообще это было возможно для него, посмотрел на свою подругу, едва заметно покачал головой, и пригласил, наконец, чародейку за стол, где сидел еще один гость, которого изначально Трисс приняла за женщину. Это был эльф, одетый в дамское платье и шляпку с длинным павлиньим пером. Он спокойно размешивал вино в своем бокале индюшачьей костью и разглядывал чародейку с неподдельным интересом. Эльф был пьян, но виду не подавал и держался за столом довольно прямо. - Элихаль, - негромко сообщил он с достоинством и взглянул на Трисс с легким вызовом. Будто в любой момент ожидал от неё насмешки или оскорбления. - Очень приятно, - ответила чародейка, с трудом представляя себе, что этот эльф здесь делает и почему он так одет. Лютик выудил из шкафа относительно чистый бокал и, налив в него вина, все-таки пояснил: - Элихаль – портной. Он шьет потрясающие наряды на все случаи жизни. Я сам нередко обращаюсь к нему за новым дублетом или шляпой. - Благодарю за теплые слова, ard taedh, - кивнул эльф без тени улыбки. – Я также делаю маски, в чем вы скоро сможете убедиться. Ваш друг любезно согласился сходить за ними ко мне домой и принести сюда пару образцов. Если пожелаете что-то купить, сделаю для вас большую скидку. Друзья Лютика – мои друзья. - Наш друг? – Трисс вопросительно взглянула на барда, но ответить ей Лютик не успел. Дверь легонько скрипнула. Трисс сидела к ней спиной, но по воцарившемуся молчанию она поняла, кто вошел в комнату еще прежде, чем обернулась. Он выглядел удивленным и, пожалуй, уставшим. Под глазами залегли черные тени. На скуле появился свежий порез с длинной струйкой запекшейся крови. Несколько белых прядей выбились из длинного хвоста и теперь падают на лоб. На рукаве дублета бурые пятна и грязь. - Ты с кем-то дрался? – поинтересовался Элихаль. - Парочка утопцев в реке недалеко от твоего дома, - ответил ведьмак. – Ничего серьезного. Он прошел в комнату, перешагнув через мирно похрапывающего краснолюда, и выложил на стол из небольшой холщовой сумки две маски – лисы и волка, а также несколько крон. - Я их покупаю, - коротко пояснил ведьмак. На Трисс он не смотрел. Она изо всех сил пыталась отвечать ему тем же. Только Лютик и Присцилла порой многозначительно переглядывались, думая, что ни Геральт, ни Трисс не видят этого, и понимающе улыбались. *** - Я отправлюсь к Вегельбудам часа через четыре, - сообщил ведьмак, вглядываясь в бледно-серое небо за окном борделя, который Лютик упорно именовал кабаре. – Уверена, что не хочешь поехать со мной? - Так будет проще. Я, скорее всего, воспользуюсь телепортом. Мы оба знаем, что у тебя на них аллергия. Жди меня у ворот в поместье. И не забудь надеть маску. - Договорились, - кивнул ведьмак. – Держу пари, ты никогда меня не узнаешь. - Принимается, - хмыкнула чародейка. - Надеюсь, ты понимаешь, что на торжественные приёмы нужно надевать что-то… торжественное? - Я не стану наряжаться, словно попугай. - Очень на это надеюсь, потому что в таком случае мне придется делать вид, что я тебя знать не знаю. Она попыталась улыбнуться, но не получилось. - У Элихаля много подходящих костюмов для подобных случаев. Он сам говорил. Сходи к нему еще раз и попроси подобрать тебе что-нибудь неброское, но нарядное. Мы должны слиться с толпой гостей и не привлекать к себе внимание, иначе все усилия окажутся напрасными. На сей раз Геральт не стал возражать, хотя перспектива нарядиться в какие-нибудь нелепые облегающие бриджи и узкий дублет совсем его не радовала. - Ну тогда… До скорой встречи? Она уже начала спускаться вниз, когда ведьмак спросил: - Проводить тебя? - Не нужно. Вдвоем мы привлечем больше внимания, чем порознь, - ответила Трисс, – Я научилась передвигаться по Новиграду, не привлекая ненужного внимания. - Это тебе так кажется. От меня тебе спрятаться не удалось бы, даже нарядись ты в старуху. - Не все обладают ведьмачьими органами чувств, - заметила чародейка. – Люди предпочитают не осложнять себе жизнь и стараются видеть только то, что хотят видеть. - И слышать тоже, - подтвердил Геральт, соглашаясь. – И вообще часто занимаются самообманом. Не правда ли? Трисс не снизошла до ответа и молча вышла на улицу. - Женщины… - вздохнул невесть откуда взявшийся Лютик. – Они обожают из всего устраивать драму и обижаются на пустом месте. Геральт кивнул. Лютик участливо похлопал ведьмака по плечу. Он выпил столько вина, что казалось невероятным, как при всём этом ему удается оставаться на ногах и изрекать подобные высказывания. - Не понимаю, что их вообще может не устраивать? Обманываешь их, изменяешь им, исчезаешь на несколько месяцев, появляешься и снова обманываешь. Заставляешь испытывать неповторимую гамму чувств, эдакую смесь из обиды, разочарования, надежды на счастье и страха вновь быть брошенными. А им ещё что-то не нравится. Ужасно неблагодарные создания. Ты не находишь? Разве нормальной женщине может понравиться, когда мужчина любит только её одну и не забывает периодически сообщать ей об этом? Глупость. Никогда таких не встречал. А ты, друг мой? Ведьмак замер. Медленно обернулся, чтобы поинтересоваться у барда, на что это он намекает, но Лютик уже закончил разглагольствовать и, прислонившись к статуе обнаженной женщины, сладко зевал, что-то бормоча в её холодное мраморное ухо.