Дей
Спустя несколько месяцев
Смешно… Я всегда хотел жить без способностей, но, столкнувшись с их отсутствием в реальной жизни, почувствовал, что не прочь был бы их вернуть. И очень хорошо, что они не исчезли резко, потому что тогда и вправду было бы непросто. Однако, нельзя не отметить, что такая жизнь — настоящая, как у всех обычных людей — все-таки хороша. Хоть местами и немного непонятна… для меня. Я все чаще возвращаюсь мыслями к тому моменту, когда я понял, что способностей моих больше нет. Попытался залечить ранения, полученные после того, как мы с Берманом выбрались из взрывающейся станции, благодаря тому, что я смог поставить энергетический щит. Беспомощно глядя на то, как соседнюю шлюпку раздирает взрыв, а вокруг происходит хаос и разрушение, мы с Берманом смогли все-таки выжить в этом аду. Взрывной волной нас забросило в океан и после этого мы еще долго пытались выбраться хоть куда-нибудь. Меня сильно приложило боком, переломав мне руку в нескольких местах и почти проломив череп, а на бесстрашном не было ни царапины... Защита при этом ослабла, да и особо сильной ее назвать сложно — это были мои новые способности, управлять которыми я еще толком не научился, а потратил на них почти всю свою энергию. Нас выбросило на берег спустя неделю. Мы бы не выжили, если бы в шлюпке не было портативной системы фильтрации и жизнеобеспечения, а также, на наше счастье, автономного источника питания на солнечных батареях. Кто-то наверху, похоже, не хотел нас отпускать в царство вечной охоты просто так, предварительно решив помучить… Я почти все время был без сознания или в бреду, мне снилась Люси, я звал ее, но она меня будто бы не слышала… В те редкие минуты, когда я приходил в себя и пытался найти поврежденные зоны в своем организме, чтобы регенерировать, понимал, что не вижу их. Не мог себе помочь, способности безупречного таяли на глазах. Едва-едва я излечивался, но регенерация шла, может быть, чуть быстрее, чем у обычного человека. Берман спас мне жизнь тогда, в полном смысле этого слова. Без него я бы, конечно же, погиб в этой капсуле смерти. Он смеялся и говорил, что всего лишь сделал для меня то же самое, но это не так. Я спасал свою жизнь, он просто оказался рядом... Берман же сделал все, чтобы я выжил, прилагая к этому немало усилий. И когда мы выбрались на берег, совершенно не представляя, где мы и в какую сторону двигаться, я был ему благодарен уже только за то, что могу ощущать сушу под ногами и видеть солнце. Все же кое-какие способности у меня остались, хоть и сложно было ориентироваться, когда голова все время кружится и почти невозможно стоять на ногах из-за травмы. Еще две недели мы пытались прийти в себя, страшась в таком состоянии отходить от капсулы, где хотя бы есть вода и кое-какие лекарства. Только когда я почувствовал, что могу двигаться дальше, мы с бесстрашным двинулись в сторону Чикаго. Как показали датчики капсулы, которые опять же чудесным образом остались целыми, город был далеко, но сидеть здесь и ждать когда нас найдут было выше наших сил. Мы не успели далеко отойти, когда нас схватили оставшиеся на материке стервятники, безумные, неорганизованные, ищущие наживы даже там, где её в принципе не могло быть. Они знали кто я, и шантажируя тем, что убьют Бермана, заставляли делать для себя передатчики и другие вспомогательные гаджеты… Пришлось работать на них, не имея возможности вырваться из плена. Они стали еще наглее, держали нас на привязи, издеваясь, потому что теперь над ними не было никого, кто мог бы им что-то запретить. Как дети, оставшиеся дома одни. Я понимал, что недолго продлится их вакханалия, рано или поздно бесстрашные или другие люди из соседних городов, которые после уничтожения Оракула оказались в видимом спектре, пресекут это и у меня появится возможность сообщить Люси, что я жив. Моя уверенность в том, что она ждет меня поначалу была железобетонной, но потом, думая о ней, с каждым днем я все больше сомневался, ведь я… по сути, предал её и всех близких ей людей, которые доверились мне. Из-за меня погибли ее и мои друзья. Берман видел, что я пребываю в подавленном состоянии, мы много говорили с ним. Он вспоминал, как в его юности ходили легенды о сыворотке симуляции, которая делала из людей живых марионеток для лидеров других фракций, и что именно из-за этого развязалась война между ними. Как бесстрашные убивали сначала отреченцев, а потом и друг друга, в том числе своих близких и друзей, и все это они делали бессознательно. Да, я знаю, что на меня воздействовал Оракул со своей программой выживания видов, но мне от этого не становилось легче. Я предал Люси, а вот это длительное заточение давало мне возможность обдумать все хорошенько. — Нет смысла отказываться от того, кого любишь только из-за совершенной ошибки, да еще под воздействием, — говорил мне Берман. — То, что ты ее любишь, видно невооруженным глазом, а она любит тебя. Не выдумывай, парень! — Я предал ее. Подвел ее отца. Меня никогда не примут в Бесстрашии, ведь я стал причиной смерти их близких… — Оракул стал причиной их гибели, — убеждал меня Энди. — И все это понимают. То, что тебя использовали втемную, неудивительно, потому что не всегда можно добиться своего силой. Кто больше знает, тот и управляет. Ты мне сам рассказывал, что все те, кто отправлялся в города, не возвращались, а ты вернулся. Значит, их план сработал. На то и был расчет. — Я должен был догадаться, что это уловка. Я, читающий мысли людей, не смог понять, что это ловушка для всех… — Но ведь у нас получилось! Да, пусть не так, как мы рассчитывали, но Оракула больше нет. И нет безупречных, в том плане, что люди со станции стали обычными землянами, как ты говоришь. Ведь так? — Прости, Энди, я теперь знаю не больше твоего. Мои способности улетучиваются в геометрической прогрессии, я уже не вижу мыслеформы людей, только сильные чувства некоторых, очень эмоциональных. И я не слышу Люси, совсем почти не слышу. Иногда только она снится мне… Но я… боюсь посмотреть ей в глаза. — По-моему, ты зря загоняешься, парень. У нас все получилось, а потери на войне… неизбежны… Все мои сомнения ушли, когда я увидел ее маленькую фигурку, торопливо бегущую ко мне от машины. Ее лицо светилось радостью, а голубые умопомрачительные глаза, в которых я тону каждый раз, как только оказываюсь поблизости, любовью. Эмоции, прочувствованные в тот момент, настолько зашкаливали за все те чувства, что я испытывал на протяжении своей жизни, что я забыл о том, что не должен быть с ней, что должен отказаться и позволить ей выбирать. Мы уже сделали свой выбор, а она сделала свой, когда бросилась мне на шею, излучая такое счастье, что остальное ушло на второй план. Только я и она, только мы — вместе здесь и сейчас. И больше нет никаких сомнений — мы единое целое... Прошло время, жизнь стала налаживаться. Недовольных, безупречных больше нет, люди, немного растерянные, постепенно стали учиться заново радоваться мирному небу, без керноклатеров, вечной стрельбы и противостояний. Вся мощь нашей станции оказалась на дне единого мирового океана, иногда даже страшно представить, что обнаружат там, на дне, наши потомки, которые будут его исследовать... Чикаго вновь отстраивается заново после разрушений, а мы... Живем там, как и прежде... Теперь Чикаго не единственный город. Создана особая группа агентов-парламентеров, которые выступают с дипломатическими миссиями в другие города, а также занимаются поисками их. Вокруг Чикаго мы обнаружили три города: Медисон, Индианаполис и Де-Мойн, с которыми теперь мы пытаемся наладить связи. Городов на самом деле больше, Оракул специально держал их в невидимом спектре друг для друга, чтобы люди не могли объединиться и выступить против безупречных единым фронтом. Из большинства городов не было выхода, они сидели за стеной, не имея возможности выйти за пределы и не быть уничтоженными скримменами. А те, кто все-таки выходил, или не выживали, или отчего-то быстро теряли память. Жить за стеной удалось только бесстрашным и жителям города Чикаго... Осталось еще много вопросов, ответ на которые нам только предстоит еще найти. Что за города, зачем они нужны были безупречным. Общаясь с Оракулом, я многое понял, но, так как наше общение было недолгим, он тоже не все успел мне открыть. Теперь я наравне со всеми открываю новые грани жизни. Каждый город, что мы нашли, характерен своими достижениями — Индианаполис, оказывается, является крупным промышленным центром, а Де-Мойн, будучи центром так называемого кормового и животноводческого пояса (кукуруза, соя, свиноводство, мясное животноводство), обладает мощной пищевой и консервной промышленностью. Эти города были менее разрушены, их безупречные хранили для собственной жизни, тогда как Чикаго был для них всего лишь полем для экспериментов... Жизнь менялась прямо на глазах, но основы, к которым привыкло большинство людей, остались прежними. Было принято решение оставить фракции, но также все по желанию. Многие люди стали переезжать в другие города, особенно Индианаполис — его современные, отстроенные здания привлекали своей красотой, а сам город радовал современными технологиями и благоустроенностью. Но мы с Люси остались в Чикаго, в городе, который был дорог ее сердцу и останется в нем навсегда. Мы многих потеряли, и справиться с потерями было нелегко, но жизнь продолжается, и только нам решать, какой она будет дальше.* * *
В Бесстрашии моими друзьями были Арчи, Элиас, Гэб и Берман, больше я толком ни с кем и не сошелся… Из всех ребят остался только Энди, но он, женившись… как-то выпал немного из жизни. И я его понимаю, ведь он так же, как и мы с Люси, шел к своему счастью далеко не легкой тропой. Остальные члены фракции все еще косятся на меня недоверчиво, и я не могу их осуждать за это... Девушки, бывает, делают недвусмысленные намеки, пытаются соблазнить, при том что все знают, что мы с Люси живем вместе… Может быть, это место и станет когда-нибудь моим домом, но точно могу сказать, что это случится не прямо сейчас. В тренировочной зоне никого нет, и я избавляюсь от футболки, потому что она вся мокрая, хоть выжимай. Конечно, мое тело за время, проведенное в Бесстрашии, стало совсем другим, сильнее, выносливее и мои угасшие способности не имеют к этому отношения. За стеной невозможно стать таким же сильным, там больше тренируется ловкость и умение выживать на природе… Дверь негромко хлопнула, по ногам мазнуло холодком. Люси говорит, что мне нужно чаще общаться с бесстрашными, ходить в бар, тусоваться среди них, чтобы стать своим. А меня тянет тренироваться в одиночестве… Вот и сейчас, поняв, что сюда кто-то вошел, я досадливо поморщился, хоть и пытался это скрыть. — Привет, не против компании? — весело спрашивает у меня девица, и я пытаюсь вспомнить как ее зовут. Я точно знаю, что ее комната находится недалеко от нашей с Люси, потому что каждый день, выходя на утреннюю тренировку, я сталкиваюсь с ней и говорю «доброе утро». — Конечно, нет, — я оставляю бицепс-машину и перехожу к «бабочке», едва заметно ухмыльнувшись. Но от моего внимания не укрылось, что девица кокетливо повела плечом и улыбнулась мне в ответ. — Я увидела, что ты сюда направляешься, и решила составить тебе компанию! Что одному киснуть? — очень хотелось сказать, что в таком деле компания мне нужна меньше всего, но я лишь только киваю и еще шире улыбаюсь, пытаясь за вежливостью спрятать раздражение. Мне и так удалось достаточно серьезно настроить против себя фракцию, оказавшись не тем, кем… они меня считали. И не в моем положении сейчас грубить девицам… — Хочешь, я угадаю, о чем ты думаешь? — не унимается она. — Очень интересно было бы… послушать. — Последний жим что-то дался с трудом, похоже, я переоценил свои возможности. — Ты думаешь, вот свалилась на голову девица, даже имени которой я не помню, просто примелькалась и мешает мне накачивать и без того идеальное тело! Я угадала? — Насчет идеального тела это не мне судить, вообще-то, — начал я и понял, что говорю ерунду. — На самом деле я рад компании, тем более мы ведь знакомы, — и тут я, как по заказу, вспоминаю ее имя, — ты ведь Мэгги? — Точненько! И мы здороваемся каждое утро, — девушка встает с тренажера и поворачивается ко мне так, что ее вид сзади был как на ладони. Да твою же мать… — Риз, ты не подстрахуешь? Она выжидательно смотрит на меня, а я подумал, что надо было бы надеть футболку, но она вся… мокрая и потная... Черт, как же это не вовремя, а позорно сбежать… не хватило окаянства. Я киваю, Мэгги ложится на лавку, и я приготовился поддерживать штангу, чтобы она не уронила ее себе на грудь. Я видел, что она делает жим неправильно, но, не являясь её инструктором, не знал, имею ли я право подсказывать девушке… — У тебя какое-то недовольное лицо, — нахмуривается Мэгги. — Я что-то не так делаю? — Ты сильно разводишь локти в стороны, — все-таки подсказываю ей. — У самого была такая проблема и потом болели суставы. — А ты не покажешь, как правильно надо? — серьезно спрашивает она, без тени кокетства. Я пристально разглядываю ее, выискивая подвох, но не заметив ничего такого, пожимаю плечами. — Давай, но мне нагрузка нужна побольше… — я ставлю на штангу еще два блина и сам занимаю исходную позицию. — Ты можешь не страховать, для меня это не критичный вес, я только технику покажу. Отжав от себя тренажер несколько раз, я нацепляю его место и в этот же момент чувствую на своей груди ее ладони. Это случилось как-то не вполне ожидаемо, поэтому я немного растерялся. — Ты так напряжен… — шепчет девушка, поглаживая меня, а я перехватываю ее за запястья, отводя от себя ее руки. — Я думаю, это лишнее, ты так не считаешь? — поднимаюсь, и в этот момент Мэгги садится на меня сверху, прямо мне на бедра. — Да ладно тебе, Риз! А то я не вижу, как ты смотришь на меня каждый раз, когда мы сталкиваемся в коридоре. Понимаю, как тебе хочется меня зажать где-нибудь, так чего же ты ждешь? — я так обалдел от этой тирады, что когда она стала целовать меня, я даже не сразу сделал попытку отстраниться. Я, конечно, знал, что девушки в Бесстрашии напористые, но… — Риз, я хотела спросить у тебя… — в тренажерку врывается Люси и замирает с открытым ртом прямо у двери как раз в тот момент, когда я пытался ссадить с себя девушку, а она сдирала топик со своей… груди. — Люси! — выстанываю я, отпихнув Мэгги так, что она чуть не упала. Лусия сжала кулаки и сделала шаг навстречу, но потом, видимо, передумав, развернулась на пятках и выбежала из помещения, громко бабахнув дверью. — Ты не могла бы… дать мне встать? — раздраженно отстранился я от девицы, которая насмешливо на меня смотрела. — Ради этой истерички откажешься от сладкого? Я, прекращая всякие споры, поднимаюсь на ноги прямо вместе с ней, и придав девушке устойчивое положение, бегу следом за Люси. — Лусия Эванс, остановись! — зычно гаркаю я на весь коридор. — Люс, ты все не так поняла! Лю-си! Я уже почти догнал ее и хотел развернуть к себе, схватив за локоть, но она, будто бы предугадав мое движение, извернулась и, резко изменив направление движения, толкнула меня в грудь. — Я не так поняла?! Ну да, конечно! Знаешь, каждый раз когда я слышу фразу, что я что-то не так поняла, это значит, что я все поняла как надо! — Люси, девушка пришла и попросила ее подстраховать… — Ну да, а тебе было жарко, вот ты и разделся! — Правильно! — радуюсь я понятливости девушки. — Моя футболка была вся… — Ты голый, обнимал голую девицу и говоришь, что я все неправильно поняла? Да? А как я должна была это понять? — Люси, я ее не обнимал. Она на меня села, а я не сразу сообразил, что делать с этой… бедой! — Ну да, конечно, ты таким несчастным выглядел, когда мял ее мягкое место! — она опять толкает меня в грудь, да так сильно, я что чуть было не потерял равновесие, и бежит дальше по коридору, явно в нашу комнату. — Вот куда ты так припустила? Люси! Я вовсе не хотел обнимать эту девицу, я не сразу понял, что она… — Ага, когда девка приходит и садится тебе на ширинку, совсем неясно, чего же именно она хочет! Ты хоть из меня дуру не делай! — Зайка, я только тебя люблю, правда! Неужели ты думаешь, что я стал бы размениваться на каких-то девок, после всего… что мы пережили? Люси останавливается и поднимает указательный палец вверх. — Вот только не надо теперь спекулировать нашим прошлым. «Мы пережили», «мы чуть было не померли»… Это не оправдание для того чтобы тискать всяких девиц! — Я. Ее. Не. Тискал! Она неожиданно на меня… насела, и… я не могу от всех женщин бегать теперь, чтобы ты ничего такого не подумала! — Не надо бегать, достаточно просто не распускать руки! Пока Люси ругалась, то краснея, то бледнея от негодования, мы дошли до нашей комнаты, и она стала открывать ее, но замок заел, как назло. Я обнял ее ручки с двух сторон, помогая, она дернулась, меня отталкивая, но дверь уже распахнулась и Люси влетела в комнату, судорожно хватая свои вещи. — Ну и что ты делаешь? — уже спокойнее спрашиваю я, понимая, что никуда ее не отпущу. — Я съезжаю. В общаге буду жить, а ты можешь водить сюда своих сучек, мешать не буду! — Люси… — я попытался было ее обнять, но она выворачивается, отпрянув, и, попутно запнувшись о тумбочку, злится еще больше. Схватив стакан, запускает в меня им. Увернуться я успел, и посуда, жалобно звякнув, осыпается на пол пригоршней мелких осколков. — Ого… Не жалко стаканчик? — Оооо, тебе посуду жалко! А меня тебе не жалко? — Люси стремительно идет в импровизированный пищеблок, где на полках было много… всего. И немедленно оттуда слышится звон. — Пускай она тебе покупает бокалы, стаканы, чашки… Будет чем заняться! — Люс, может, перестанешь? — я уже привычным движением пригнулся, когда в меня полетела очередная тарелка. — Тебе же все возобновлять потом… — Фиг тебе! — чуть запыхавшись, но стараясь не показывать этого, кричит Люси. — Я тут ни минутки не останусь! Фурией, она подлетела ко мне и хотела толкнуть, но я схватил упирающуюся девушку и прижал к себе покрепче. — И почему же ты думаешь, что я тебя куда-то отпущу? — спрашиваю я ее улыбаясь. Такая… красивая в гневе. Волосы растрепались, глаза горят нешуточным огнем, о, она действительно разозлилась, и сильно. — Я люблю только тебя, Люси! Мне никто другой совершенно не нужен. — Отпусти сейчас же! — она делает попытки вырваться, но я ее сильнее. Маленькая острая коленка пытается причинить мне боль, но я только мотаю головой, ничего не выйдет дорогая. — Нет. Никакие девки не разлучат нас, зайка… — Я тебе не верю, ясно? Ты обнимал ее! Голый! Она сидела на тебе! — Любимая, ты просто подумай… Стал бы я обжиматься с девицей в общественном месте, если во фракции для этого есть масса укромных уголков. Все, что ты видела, это просто стечение обстоятельств… которые говорят не в мою пользу, но я просто прошу поверить мне! — Отпусти! — я отрицательно качаю головой, а глаза Люси начинают наполняться слезами. — Отпусти, я хочу показать тебе кое-что. Я разжимаю объятия, и любимая рванулась от меня так, будто мои руки ее жгли огнем. Она хватает со стола какие-то листочки и бросает их мне. — А вот это как ты объяснишь? Присмотревшись, я узнал свое заявление о переводе на дальние рубежи. Черт, в этой фракции, вообще, можно сделать что-нибудь так, чтобы все не пошло наперекосяк? — Я хотел тебе сказать… — Да, только твой язык был занят изучением прелестей Мэгги! — кивает Люси, продолжая пихать свои вещи в сумку. Несмотря на всю серьезность ситуации, мне становится смешно. — Нет. Я хотел убедиться, что есть куда ехать. Потому что если меня не назначат, нет мест или нет должностей, то что об этом говорить? Да, я хотел служить на дальних рубежах, разве для тебя это новость? — Но почему ты сначала не поговорил со мной? — Потому что я сначала хотел убедиться, что это будет не пустой разговор, что мы действительно будем там нужны — и не только я, но и ты будешь заниматься тем, что тебе по душе. Хотел сначала все узнать, а потом уже говорить с тобой… — Такие вещи должны обсуждаться заранее. И я не должна узнавать о твоем переводе от третьих лиц! — Но ведь не было еще никакого перевода! Я только отправил запрос… — А знаешь, как все это выглядит со стороны? Тебе не нравится Яма, и ты нашел мне замену и хочешь уехать с ней отсюда подальше! Вот как это выглядит! — Нет, Люси, все не так! Я лишь хотел убедиться, что для нас там есть работа, а Мэгги… — Ах, теперь она еще и Мэгги! — Люси уже было отложила сумку, но вцепилась в нее по новой. — Что ж, желаю счастья вам с Мэгги! Побольше вам детишек родить, у себя на природе! Люси подхватывает котомку и бросается к двери. Я догоняю ее у самого входа и перехватываю за талию, чуть приподнимая наверх. Все, теперь никуда ты от меня не уйдешь. Так и держа ее одной рукой, второй я пытаюсь отобрать у нее ремешок сумки, выходит хреново, но мне все-таки это удается это сделать. Отодвинув ее ногой, я продвигаюсь в сторону кровати, а Люси тяжело дышит и изворачивается, не говоря ни слова. — Люси, — поставив ее на ноги, я шепчу ей на ушко, вдыхая одной ей присущий легкий аромат лесного ландыша, — прошу, прости меня, что не сказал тебе сразу, я хотел поговорить с тобой, когда придет ответ. Я тебя люблю, очень сильно, и все равно не отпущу тебя, пока ты меня не выслушаешь… Она вся напряжена, но не смогла удержать глубоко вдоха, когда мои губы коснулись ее мочки. Голова бессильно откидывается мне на плечо, но я все равно еще крепко держу ее, зная, что она, возможно, просто усыпляет мою бдительность. — Не делай так, — стараясь говорить ровным голосом, просит Люси. — Как не делать, — шепчу я, и связки вибрируют от напряжения. — Вот так? — мои губы спускаются на шею, проводя по ней ласковую дорожку. Я все еще крепко ее обнимаю, хотя ладони едва заметно поглаживают животик через одежду. — Или так? — поцелуи перемешиваются с легкими мановениями языка по солоноватой коже, Люси задышала чаще, а я улыбнулся и… ослабил хватку, позволив ей вырваться. Никто и не ждал, что она так легко сдастся… — Нечего теперь меня обжимать, я ухожу! — отскакивает она от меня в сторону. Однако, уверенности в ее голосе заметно поубавилось. — Ладно, — пожимаю я плечами, изо всех сил сдерживая улыбку. — Раз ты так решила… Я отвернулся, не выпуская ее из поля зрения, поглядывая, чтобы перехватить ее снова, вздумай она убежать. Но Люси застыла, задыхаясь от возмущения, сжав пальчики в кулаки. — Вот, значит, как, да? — она шумно выдохнула, и в меня полетела сумка, задев ремешком, несмотря на то, что я пытался уворачиваться. Люси поискала глазами, чем бы еще в меня запустить, но я буквально в один шаг оказался рядом и подхватил ее на руки, не давая возможности шевельнуться. Девушка сдавленно охнула и широко распахнула глаза. — Ты что же думала… Я так просто тебя отпущу? — посмеиваясь, я приближаю к себе ее лицо, но она отворачивается и сопротивляется. — Люс, все это неважно, слышишь? А важно только то, что я тебя сейчас поцелую, а ты мне ответишь, потому что я знаю, что ты любишь меня не меньше, чем я тебя, — мой голос становится все ниже и тише, и последние слова я шепчу прямо ей в губы. — И даже тот факт, что ты не читаешь мои мысли, не должен тебя останавливать, потому что тебе я никогда не стал бы лгать по своей воле. Слишком сильно люблю! Я ставлю ее на ноги и, не дав опомниться, захватываю ее губы. Касания жаркие и горячие изначально, никаких нежностей, никаких мимолетных поглаживаний, сейчас не время для этого. Чувствую, как девушка в моих руках постепенно сбрасывает стальную оболочку, превращаясь в мою страстную, строптивую Люси. Ее руки крепко сжали меня, обняв за шею, а рот приоткрылся, отвечая на мой поцелуй, так отчаянно и пылко, что не удалось подавить низкого стона. Она моментально завела меня, ладошки глядят обнаженный торс, вышибая рассудок и мне не нужно знать ее мыслей, чтобы понимать, что она искренна сейчас в своих действиях. — Ты только мой, Риз, — шепчет она гневно между поцелуями. — Слышишь? — Собственница, — улыбаюсь я, посмеиваясь, она хмурится и толкает в плечо. — И ничего смешного! — А я и не смеюсь, — я целую ее, и чувствую, что нужно бы найти опору, и я подталкиваю ее к кровати, но вместо этого мы с ней запнулись о пресловутую тумбочку, едва ее не опрокинув. Люси, не разрывая поцелуя, все пытается справиться с моей пряжкой, а я срываю с нее топик, обнажая вожделенную грудь. Я уже хотел перейти к более приятным ласкам, но Люси в момент, когда опускала руки, задела штору и карниз обвалился. Я еле успел прижать ее к себе, чтобы он не рухнул нам на головы. Это все-таки заставило нас оторваться друг от друга и удивленно осмотреть весь антураж комнаты… — Мда, как в том анекдоте… — Каком… — мало о чем могу думать, когда она так близко, и я возвращаюсь к ее губам, сжимая ладонью грудь. Люси, наконец, справилась с моим ремнем и поглаживала напряженный член прямо через белье. — Почему у вас посуда разбита и карниз сломан? — Ругались. — А диван почему? — Мирились… — Так... Ты меня простила? — бормочу я ей в шею, прерывисто вдыхая резко ставший густым воздух, потому что она прижимается ко мне голой грудью и я, черт возьми, почти уже ничего не соображаю, оттесняя ее к кровати. — Нет, но ты уже на пути к этому, — Люси облизывает припухшие губы, повалилась на кровать, потянув меня за собой, лихорадочно блестя глазами. Я немедленно стаскиваю с нее узкие брючки, немного запутавшись в застежке, и пока избавлял ее от одежды, она неторопливо и чертовски соблазнительно перевернулась на живот, чем решила окончательно меня добить… Я… и так весь уже почти лопаюсь от напряжения, но вид округлой попки просто срывает крышу окончательно. Но торопиться не хотелось. Я медленно поднимаюсь к заветному местечку, перецеловывая каждый сантиметр стройных ножек, чуть прикусывая, поигрывая языком и щекоча, заставляя ее елозить подо мной, всхлипывая от удовольствия. — Как мне еще выспросить прощения у леди? — спрашиваю, чуть прикусив ее за выпуклую ягодицу, и поднимаюсь выше, проводя влажную дорожку по позвонкам, обводя языком черные отметины тату, ставшие для нас связующим звеном. — Я так люблю тебя, Люси… И хочу тебя безумно! — я как раз добрался до маленького ушка, жарко вышептывая ей нежности, чуть касаясь разгоряченной кожи. С ее губ сорвался легкий стон. Люси вдруг резко привстала на руки, опрокидывая меня набок. Улыбнувшись загадочно, она уложила меня на спину и, усевшись на меня сверху, однако, не лицом ко мне, а спиной, сжала мой член в ладошке, пробежавшись по нему пальчиками, и направила в себя. Задохнувшись от захватывающих ощущений, и прекраснейшего вида, открывшегося мне с такого ракурса, я едва не кончил прямо в ту же секунду, но, продышавшись, все-таки сумел взять себя в руки. Мои ладони ложатся на тонкую талию, ласкают изгиб бедер, медленно спускаясь к округлому совершенному заду, впиваясь в него пальцами и заглаживая оплошность, когда голова все же включается. Люси поерзала, устраиваясь поудобнее, а меня окатило снопом мурашек, потому что каждое ее движение отдавалось во мне сладким потягивающим напряжением. Хотелось двигаться, да что там, хотелось резко и сильно вбиваться в нее, ускоряя темп, но я жду, что она еще мне уготовила… Люси, откинув голову назад, приподнимается и опускается, плавно покачиваясь, а я взгляда не могу оторвать от ее волнующего вида сзади… Волосы, растрепавшись, щекочут мне запястья, колыхаясь в такт ее движениям. Кровь стучит в висках, в нос ударяет аромат ее возбужденного тела. Поддавшись порыву, я сначала слегка шлепнул ее по соблазнительной попке, а потом посильнее и звонче, так, что остался красный след. В ответ на это она стиснула коленками мои бедра, делая проникновения еще более плотными, впилась острыми ногтями в ноги, сильнее вжимаясь в меня, и я понял, что стремительно теряю контроль над ситуацией… Поднявшись и перехватив ее обеими руками поперек туловища, я повалил ее на кровать, снова оказавшись сверху, навис над ней, опираясь на руки. — Теперь моя очередь доминировать, — шепчу я ей, кусая за ухо. Она дернула головой, еще сильнее изогнулась в пояснице, так и лежа на животе, при этом проникновение стало таким глубоким, что мы оба, не сдержавшись, негромко застонали. — Мммм, Риииз, — Люси цепляется за подушку, будто все еще хочет сбежать, но я, откинув ее волосы в сторону и набирая ускоряющийся темп движений, впиваясь жадными поцелуями в ее шею, плечи, постепенно продвигая нас к самому пику. Сбитое дыхание, стоны, вскрики… Горячие тела соприкасаются, стремясь стать одним целым, покрываясь капельками влаги. Мановения бедер становятся все резче, яростнее, неистовее, рассыпая по коже озноб, и сладкая дрожь сотрясает нас практически одновременно. Люси почти кричит от удовольствия, вздрагивает, уже давно не сдерживаясь, полностью отдавшись на милость страсти, комкает пальцами сбитые простыни, сильнее подаваясь бедрами навстречу проникновениям, все больше сжимаясь изнутри, а я все еще пытаюсь что-то там контролировать, но получается совсем хреново. Сдерживать подкатывающий оргазм было практически уже невозможно, когда Люси выгнулась в напряженную дугу и замерла, выстонав в подушку мое имя, и я кончил за несколько движений, не сдержав глухого стона и чувствуя, как по телу разливается удовольствие и эйфория. Это ни с чем нельзя сравнить, ради этого блаженства стоит вершить любые подвиги, ради любимых женщин… Люси утыкается в подушку, время от времени поглядывая на меня лукаво, а я ложусь рядом, поглаживая ее спинку, знаю, ей нравится такая ласка. — Ты когда-нибудь жалел, что все вот так… сложилось? — спрашивает меня Люси, и ее голос звучит глухо из-за того, что почти все ее лицо прячется в подушке. — Нет. Я всегда знал, что по сути поступаю правильно. Безупречные пытались использовать меня втемную, и меня, и моего отца, и нашу веру в то, что мы сможем жить все вместе на этой планете. Отец заставил поверить меня, что мы все с одной планеты, чтобы мне проще было с вами общаться, и убедил совет в том, что так будет лучше… Но я думаю, что на самом деле, он преследовал совсем другие цели. Он хотел, чтобы я, узнав вас и пожив среди вас, понял, что мы совсем не отличаемся. Чтобы не было во мне предвзятости… пришельца… — Я всегда думала, что пришельцы, это такие гуманоиды, знаешь, как рисуют в детской книжке, зеленые человечки с большими глазницами… — Думаю, что это тоже своего рода обман. Люди есть не только на Земле, просто те, у кого нет возможности добраться до других, предпочитают думать, что они одни во вселенной. Но не суть. Возможно, нам просто повезло, что мы оказались одним видом, а, может, это чей-то… замысел, но… Матэ хотели сохранить себя, выжить и они сделали это… Через нас с тобой. — Я вот… Знаешь, иногда думаю, что они действительно добились своего, вот только… как-то слишком много народу погибло из-за того… Меня все это… удручает. Голос Лусии звучит настолько печально и отрешенно, что у меня сжимается все в груди от осознания того, что я не могу ничего поправить и не имею возможности как-то помочь. Ведь то из-за меня все... — Люси… Что тебя волнует? Ты можешь мне сказать все как есть! — Когда ты был под воздействием чипа, ты говорил, что я «самка» для продолжения вашей… династии или как она там называется… — Она привстала и, перевернувшись на спину, посмотрела в потолок. — И вот теперь мы здесь, вместе… Получается, что выполняем их волю… по сути. Выполняем то, ради чего столько народу погибло, в том числе они сами… — Я разделяю твои сомнения, — кивнул я, — мне тоже не по себе от всего этого, но знаешь… Мой отец всегда говорил, что раз нам повезло найти во вселенной такой же вид, нужно объединяться с ним, а не пытаться уничтожить его. Ведь мы по сути одинаковые, у нас похожий генетический код, так что мы должны бороться за наше общее выживание, какая разница на какой планете. Нашей уже нет, но мы уже продолжились здесь, и то, что в тебе есть какая-то часть мате, уже говорит о том, что у нас все получилось. Мы выжили, сохранили свой род, пусть даже растворившись в вас, но от этого мы стали только сильнее. Большинство этого не понимали. И не поймут никогда. Мы, мате, безупречные — мы пошли по пути интеллектуального развития, а когда спохватились, было поздно… Наши способности к размножению стремительно снижались. Объединившись с вами, мы приобрели сильные, выносливые гены… Вместе мы сила. И как жить дальше, будем решать только мы — воевать или жить в мире. Все зависит только от нас. — Но ведь со станции спаслись и другие безупречные… — Без контроля Оракула — они ничто. Правы были те, кто хотел его уничтожить, его контроль перешел все возможные границы… — Странно, — протянула Люси, — ведь это всего лишь машина. С чего бы ему бороться за власть, ведь именно поэтому он хотел все и вся контролировать? — Да, но это была не совсем машина. Это самообучающаяся интеллектуальная система, которая может анализировать и делать выводы исходя из своего опыта. Он решил, что власть — это то, к чему надо стремится любой ценой, исходя из того, что видел и фиксировал на протяжении пятисот лет на станции… — Контролировал и полностью порабощал умы безупречных! — Видишь, для его отключения была нужна моя кровь, как и для его полной активации. Каждый раз, когда приходил новый лидер, он настраивал Оракула под себя, а наместник хотел манипулировать лидером… Это была сложная комбинация, но она удалась… если бы не Зейн. До сих пор не могу понять, что с ним случилось… Теперь мы этого уже не узнаем… — Ну что с ним случилось понять нетрудно, — улыбнулась Люси. — Он влюбился, просто влюбился в твою сводную сестру… И она, любовь, сотворила с ним… все эти изменения… Ты совсем ничего о них не знаешь? Думаешь они погибли? — У меня все силы ушли на генератор силового поля, — я качаю головой, отворачиваясь, чтобы не показать своей слабости. — Я думал, что его хватит и на соседнюю шлюпку, но выбраться удалось, по-видимому, только нам с Берманом. Я и в себя-то пришел, спустя трое суток, после того, как Энди удалось кое-как завести аппарат и вывести нас оттуда… — Да, ты говорил, что вы долго пытались выжить вдали от наших, — кивнула Люси и погладила меня по щеке. — Я сначала чувствовала тебя, а потом перестала. Совсем… и надежды было все меньше… — А собралась от меня уходить, — подначил я ее, укоризненно прищуриваясь. — Да ладно, я просто обозлилась. На тебя, на решения, которые ты принимаешь у меня за спиной… На наглую Мэг, раскатавшая губу на чужого парня! — Не сердись… Я, правда, не думал, что ты все это так воспримешь, обещаю, что буду советоваться с тобой во всем, даже какого цвета носки мне надеть… — Ну вот, опять ты передергиваешь… — Ничуть! Я готов, правда! Люси… Я хочу прожить с тобой всю жизнь, где захочешь и как захочешь, просто… я думал, что тебе нравилось там, за стеной, ты вспоминала не раз, наши первые деньки и прогулки на вылазках… Мне казалось, что ты тоже хочешь этого, если бы я думал, что ты против… — Я не против… Ты… тоже прости меня, я иногда… бываю резковатой… — О да, зато я отлично научился уворачиваться от летящих мне в голову предметов. И я люблю тебя, за это в том числе! — За то, что со мной ты становишься более ловким и выносливым? — За то, что со мной ты не боишься быть собой… — Ооо, Риз, теперь я чувствую себя виноватой… — она села в позу лотоса на кровати и закрыла глаза ладошками. — Ты такой хороший, а я побила всю нашу посуду… — Это все ерунда… — Я привлекаю ее к себе, и, поцеловав в макушку, поглаживаю по спинке. — Меня тоже иногда тревожат все эти вопросы — кто мы и как будем жить дальше. И, знаешь, что? То, что мы живы, дает нам шанс доказать, что все, кого мы потеряли, погибли не зря. В память о них, мы построим на этой планете свой мир, далекий от войн и смерти, сделаем все, чтобы этот ужас не повторился. Чтобы никто не смог контролировать нас и диктовать нам условия выживания… Люси тяжело вздыхает и молчит, я чувствую, что она напряжена. Никто не сможет вернуть нам тех, кто стал так дорог, тех, кто отдал свои жизни, чтобы мы жили дальше… И наш долг сделать все, что в наших силах, чтобы это было не зря. — Риз... расскажи мне про своего отца... Это ведь не он все это затеял, да? А отец Зейна? — В какой-то момент они оба — мой отец и его брат оказались по разные стороны баррикад. Мой отец хотел мира, а отец Зейна войны. И оказавшись тут, в Чикаго, они стали вести каждый свою игру. Главные Ромате помогал бесстрашным, а отец Зейна — Сэму, потому что видел в нем перспективного лидера для военных действий — беспринципного, жаждущего только власти и возможности ставить свои чудовищные эксперименты. Я рассказал Люси, что когда Мате обнаружили, что люди с земли генетически идентичны безупречным, более того, выносливы, сильны и очень умны, они решили этим воспользоваться для дальнейшего изучения человеческого и нашего тела. Кланы «мате», с помощью Оракула, построили модель вашего мира и замкнули каждого человека, в том числе умирающего и рождающегося на этой голографической модели, таким образом, став своего рода богами для вас, существ более низкого порядка. Они могли влиять на ваше сознание, перемещать его из тела в тело, создавать коммуникационные связи между связанными чувствами людьми. Они изучали не только ваши тела, но и ваш разум, который остался в первозданном виде, тогда как свои эмоции безупречные давно растеряли, контролируя себя электроникой. Это своего рода эксперимент, попытка узнать, насколько способно развиться человечество при определенном на него влиянии. Основная ошибка Мате была уверенность в своей неуязвимости. Однако, очень быстро люди из Чикаго достигли уровня, который члены домате признали опасным для своего благополучия. И тогда они стали делать все, чтобы, наоборот, подтолкнуть ваш город к вымиранию. И самое печальное, у них это почти получилось. Главный Ромате знал к чему приведет создание сыворотки неуязвимости, он появился на Земле, когда Сэм уже ввел сыворотку Эмме, и она уже была беременна Эшли. Теперь он мог только лишь наблюдать и корректировать некоторые события, которые могли в нашем случае закончиться печально. — Люси, мы сейчас с тобой разговариваем только потому, что в вашем городе появился мой отец. Были два горизонта событий и в первом… вас всех не было. Бесстрашные проиграли еще ту самую битву, при которой Эрик Эванс стал лидером. В том, другом сценарии, предсказанном Оракулом, Эрика убили за предательство, Сэм взял правление в свои руки и все бесстрашные погибли в итоге. Разразились страшные революции, погромы, сотни, тысячи жизни были положены на то, чтобы добиться свободы, и, в конце концов, все погибли. Когда мой отец это увидел, он решил, что должен оказаться там и попытаться хоть как-то изменить ситуацию. И только поэтому мы сейчас разговариваем с тобой, Люси. Это было похоже на некую альтернативную реальность, которая возникла в момент перехода отца в город. У Оракула существовало несколько сценариев, ведь события города не отражаются на нашей жизни, а существуют только на голографоносителе. Домате, увидев, что ход истории изменен, решили тоже воздействовать на жизнь города. Они допустили то, что можно переиграть сценарий, но они не учли, что люди из города смогут проходить через порталы самостоятельно, и потому стали лично вмешиваться в ход вашей истории. Не учли, что безупречные смогут чувствовать и их чувства сыграют не последнюю роль в горизонте событий... Девушка слушает меня и я понимаю, что ей тяжело осознавать, как долго мы были под воздействием Оракула и как сильно он повлиял на наши жизни. Как много дорогих и близких людей мы потеряли, и что мы обрели в итоге... — Люси, посмотри на меня, — я беру ее лицо в ладони и заглядываю ей в глаза. — Многие погибли в этой войне, но мы живы. Мой отец хотел, чтобы мы пришли с миром к людям, видишь, оказалось даже, что и способности наши были обусловлены Оракулом, мы ничем не отличаемся от вас... Когда мой отец это понял, он сделал все, чтобы мы смогли не перебить друг друга, а жить в мире, все вместе! И я очень хочу, чтобы мы прожили свою жизнь не напрасно. Очень хочу, чтобы у нас были дети, которым мы сможем рассказать, что нужно жить в согласии, уметь договариваться, которые вырастут и не будут знать, как это, когда рвутся снаряды и каждый день кто-нибудь умирает. Ты хочешь пройти со мной этот путь? Ты… станешь моей женой? Люси глубоко и прерывисто вздохнула и подняла глаза вверх, чтобы загнать непослушные слезы обратно, но они все равно пролились и капли быстро добежали до моих пальцев. Я нежно поглаживаю ее кожу, приближая к себе, и целую ее мокрые щеки. — Я… выйду за тебя, Дей. Как бы мне не тяжело было произносить имя, которым тебя пытались шантажировать, я люблю тебя, всего и полностью. Я выйду за тебя, не для того, чтобы что-то кому-то доказать, а просто потому, что не могу без тебя жить. И мы будем счастливы даже, несмотря на то, что счастье наше далось нам очень непросто. И ты прав, мы должны показать нашим детям мирную жизнь. Кто, если не мы!____________The End_______________