Within Temptation — Wish you were here
Тания пробиралась по лесу очень долго, то и дело натыкаясь на непроходимые дебри, которые приходилось не без усилий преодолевать. Это помогало не погрузиться в свои переживания полностью — мозги все время находились в напряжении, нужно было ступать осторожно, чтобы не провалиться в какой-нибудь неожиданно возникший на пути овраг или не выколоть глаз о выступающие ветки. Когда чащоба расступалась, и Тания оказывалась на более или менее открытом пространстве, а идти становилось легче, это давало временные физические передышки, но зато погружало ее в собственные мысли, далекие от путешествия по лесу. Конечно, она убежала под влиянием эмоций. Ни разу нельзя было назвать это обдуманным взвешенным решением. Ее жизнь вообще такими вещами, как размышления, не обременялась никогда. Выживание штука непростая: то и дело нужно думать, что ты будешь есть, чем прикрыться, как не сдохнуть. Нельзя было назвать ее жизнь легкой или радужной, нельзя было даже назвать это жизнью по большому счету — ничего хорошего в таком существовании не имелось. Однако… До настоящего момента она знала, что и как нужно делать, у нее был мало-мальский опыт выживания в том аду, где она жила, и, несмотря на тяготы кочевой жизни, все казалось ясным, никаких потрясений. А вот теперь… Вся жизнь Тании поделилась на «до и после» разрушения полигона, на котором, в свою очередь, она жила, сколько себя помнила. Родителей она не знала — то ли их не было, то ли они про нее не вспоминали, но семьей Тании была небольшая горстка детишек в общежитии подземелья недовольных. А потом подземную базу, заменившую девчушке дом, разрушили бесстрашные, вторгшись в ее понятную, хоть и не очень светлую во всех смыслах жизнь. До шестнадцати лет, до того самого момента, когда пришли эти люди в черной одежде и выгнали всех на поверхность, Тания видела солнце всего несколько раз. Первое время ей было все время очень светло, резало глаза, и кожа постоянно покрывалась красными, долго незаживающими пузырями. Но организм быстро ко всему привыкает. Жизнь, превратившаяся в постоянное выживание, гораздо больше приносила проблем, нежели солнечные ожоги. На полигоне было трудно. За место под солнцем в детском коллективе приходилось бороться постоянно. А чуть повзрослев, Тания в полной мере ощутила необходимость бороться и за свою девичью честь, потому что чем безумнее становились обдолбанные допингом солдаты недовольных, тем чаще ей приходилось отбиваться от этих потных, сильных мужиков. И если бы не командир Фьюри, который до конца оставался нормальным, пока не ушел со всеми более или менее вменяемыми солдатами в лес, она давно уже была бы, наверное, всеобщей подстилкой… Командир ушел, а вслед за этим Бесстрашные разрушили полигон, и началась кочевая жизнь, которая внесла свои коррективы в сознание молодой девушки. Столкнувшись с тем, что еда не подается в столовой, а одежду нужно выгрызать зубами, Тания отчаялась быстрее, чем смогла понять, как выживать в этом агрессивном мире. Наступил момент, когда она была настолько вымотана, голодна, замерзшая и окончательно отчаявшаяся, что отдаться за кусок хлеба не показалось ей такой уж плохой идей. Это случилось еще до того, как кочевники сбились в группы и нашли пещеру, в которой позже основали что-то наподобие города. Тания с небольшой разновозрастной группой ребят бродила по пустошам, перебиваясь охотой и собирательством до тех пор, пока не наступило холодное время и не стало совсем туго. Тогда и случились первые воровские вылазки, первые дележки украденного… первые предложения отдаться за лучший кусок. Кочевница, как могла, старалась забыть то время. Она могла долго отказывать себе во всем, превратилась в скелет с выдолбленной пустотой вместо души, когда их, голодных, оборванных, почти диких от ужасающих условий, потерявших нескольких малолетних членов «стаи», подобрала большая кочевая семья, которой посчастливилось сколотить несколько телег, и в составе группы у них было много сильных, взрослых мужчин. В племени, как сначала называлась их община, были довольно простые правила — делай что тебе говорят и получишь свой паек. Еда была скудна, но это лучше, чем ничего, а задания не были слишком уж сложными. Худенькая девушка с темными волосами и испуганным взглядом вводила в заблуждение всех, кто ее встречал; задача Тании была отвлекать внимание, когда более ловкие и юркие крали все, что плохо лежит. Бывало, что их ловили, наказывали, били… и Тания очень быстро поняла, что есть альтернатива: если предложить себя в качестве расплаты — больно не будет. Обосновавшись в городе, подобное прекратилось надолго. Тания была красивой, многие парни проявляли к ней интерес, и она даже научилась видеть в этом что-то приятное для себя. Она больше не рассматривала свое тело как средство обмена на что-то выгодное, а просто пыталась получить удовольствие. Однако… Окружавшие ее до сих пор мужчины и та тяжелая жизнь, которую они вели, даже несмотря на то что город сильно облегчал задачу по выживанию, никак не могли принести ей радость, особенно учитывая прошлый опыт. Когда появился Риз — она не могла точно сказать. Зато Тания хорошо помнила момент, когда обратила на него внимание. Он спас ее, знал, что они идут в ловушку, но все равно пошел с ними, отбил ее от стервятников, и она посмотрела на него совсем другими глазами. До этого Риз был для нее всего лишь ребёнком, младшим братом, детей в город сбивалось много, и со временем она привыкла, что эта мелочь просто ошивается рядом, создавая собой иллюзию тесных семейных отношений. Ему было шестнадцать, а ей двадцать, но эта разница стиралась из-за того, что маленькая и тощая девушка выглядела на фоне рослого, сильного подростка совсем юной, а парень взял на себя опеку над Танией, чувствуя в ней какой-то надлом. Оберегал ее покой, если вдруг к ней слишком нагло и откровенно начинал кто-то подваливать, защищал от взрослых, если они хотели наказать девчушку за провинность, брал на себя заботу и ответственность, чем покорил ее совершенно. О ней никто, никогда не заботился и, естественно, она приняла это с благодарностью. Но сама Тания оставалась для Риза только беспомощной, беззащитной сестренкой, никогда ни словом, ни делом, ни намеком он не дал ей понять, что между ними может быть что-то большее. Она ревновала его к девицам, которые часто ошивались вокруг красивого парня, ревновала к успехам и вылазкам, и вскоре поняла, что стала тяготить Риза. Когда он уходил, Тания думала, что это из-за нее, и безумно радовалась, когда он возвращался. Зная Риза и его непоколебимую суровость в отношении сестры, другие парни стали соблюдать дистанцию, а кто-то даже делал смешные попытки поухаживать — приносил цветы или делал подарки в виде дефицитных вещей. Тании было приятно внимание, она благосклонно принимала ухаживания, но… отклика в ее сердце не нашел никто… До сегодняшнего дня… Она не могла объяснить свое отношение к тому, что случилось между ней и Зейном. Когда она обнимала его, дотрагивалась, целовала, то ощущала такое счастье, что на все остальное было совершенно плевать. Тания просто растворялась в новых для себя эмоциях и отдавалась полностью, безоглядно, душой и телом. Сначала она дико боялась его — настолько он был непохож на ранее окружавших ее мужчин. Опасный, холодный, как ледяная глыба, Зейн наводил на нее ужас. Но неожиданно у него оказались очень теплые, нежные губы, которые, несмотря на то что целовали Танию против её сознательной воли, дарили необыкновенные ощущения. Тания не знала, не могла знать, что он испытывал. Где-то в глубине души она понимала, что является для него всего лишь опытом, которого у него не было раньше, но это не отменяло того, что когда он рядом, она чувствовала… счастье. За то время, что она провела за решеткой, кочевница привыкла прислушиваться к шагам в коридоре и точно знала, когда ОН идет к НЕЙ. Гнала от себя эти мысли, а в душе все равно радовалась и ничего не могла с этим поделать. Да, она целовала его, а он ее, и после этого Тания всегда чувствовала себя виноватой, как и сейчас, после того, как между ними случилась близость. Для него это опыт, а для нее — позор, ведь он враг, он хочет уничтожить их жизнь… У Тании уже один раз рухнул весь мир, и это не принесло ничего хорошего, несмотря на то что мудрый старейшина их общины говорил: «Если твой мир рушится, думай, что ты можешь построить на его обломках». Но Тания точно знала, ничего на обломках не строится, эти обломки еще больше рушат жизнь, превращая ее в изломанную куклу, ненужную, забытую всеми. Поэтому она цеплялась за свой мирок до последнего, не давая никому нарушить то хрупкое равновесие, которого ей удалось достичь, несмотря на все разрушения в ее судьбе. Зейн — чужой, не отсюда, она должна была убить его. И не убила. Не смогла. Никак не удавалось убедить себя, что он не тот. И как же хотелось его увидеть, прижаться к широкой, сильной груди, у которой почему-то было так хорошо и спокойно, вдохнуть его запах, ставший уже чем-то… знакомым, понятным. Она все еще ощущала поглаживания больших, крупных ладоней, прикосновение пальцев к своей груди, которая от воспоминаний болезненно ныла. Его горячие, влажные губы на своей коже, вышептывающие ее имя, невозможно жарко, и огонь в извечно холодных, отстраненных глазах, выражение которых поразило Танию, стоило ему оказаться внутри нее. И его поцелуи… Сначала нежные, потом горячие, неистовые, когда он забывал, что ему надо быть напыщенным павлином и превращался в простого, изнывающего от желания парня… Как же ей хотелось вернуть эти мгновения! Хоть на минутку снова ощутить его рядом, дотронуться пальчиками до колючей щеки, услышать его прерывистый вдох… Да, она знала, что как-то действует на него, не могла этого объяснить, хоть он и спрашивал. Она видела его реакцию на себя, и это было настолько приятно, что Тания готова была всё ему простить — и вторжение в свою голову, и почти насильственные поцелуи с целью изучения, и похищение, и всё вообще, только бы он продолжал, только бы не отталкивал… Но он сказал, что она для него слишком примитивна… Все, что произошло с ней за последние дни, Тании осмыслить никак не могла. Сознание отказывалось работать в привычном режиме — где взять еду, как выжить… В ее жизнь вошло нечто такое, чего нельзя было объяснить словами, ей было странно, непонятно, и она бежала, от себя, от него, от жизни, в которой всё было настолько сложно… В другое время, она задумалась бы, как там Лусия? Ещё в той страшной лачуге Тания успела понять, что на помощь пришел не только Зейн, а значит, Бесстрашная в безопасности. Во всяком случае ее потерявшийся рассудок находил самые простые объяснения, будучи неспособным на что-то большее. Где-то в глубине души Тания понимала, что впереди ее ждет смерть, но не осознавала этого. Здесь и сейчас она была жива, двигалась, ей было тяжело, холодно, тоскливо и страшно. Но потребность убежать, скрыться, затмевала разум, ей казалось, что именно она источник всех несчастий, и Зейну она нужна была только для того, чтобы воздействовать на Риза. Тания мало в жизни видела хорошего. Ежедневная борьба за выживание утомила, тело и рассудок просили отдыха. Она как-то никогда не задумывалась, но сейчас вдруг в её не очень здраво соображающую голову пришла мысль: а почему, собственно, они за время скитаний ни разу не попытались примкнуть к горожанам? Тания точно знала, что многие из тех, кто был на полигонах, остались в городе. Ей почему-то казалось тогда, что лучше смерть, чем «плен», как говорили её друзья, а вот сейчас она подумала: «А почему, собственно, плен?» Она была не виновата, что родилась у недовольных, а Бесстрашные всех забирали вряд ли затем, чтобы убить там, у себя, в Чикаго… Только сейчас она поняла, как далеко зашло это безрассудство — ненужная, разделяющая, разрушающая ненависть между обычными людьми. Она ненавидела Бесстрашных, они отняли у нее ту жизнь, к которой она привыкла на полигонах, и вот снова ее жизнь делает крутой поворот, но теперь винить за это некого. Ветка больно зацепилась за волосы и дернула назад так, что Тания чуть было не упала, потеряв равновесие. От сильного рывка кожу головы окатило жгучей болью, и Тания машинально, даже не думая, подняла руку, чтобы освободить прядки, но… В ладонь ткнулось что-то гладкое, холодное, извивающиеся. Визг застрял в горле, ей бы сейчас закричать, чтобы ужас не разорвал ее изнутри, но она совершенно не владела ни своим сознанием, ни телом и только чувствовала, как по руке ползет змея, подбираясь все ближе к шее… И только когда Тания ощутила, как извивающиеся тела кишат вокруг нее, заползая под одежду, проникая под кожу, из ее груди вырвался нечеловеческий, надсадный вопль…* * *
Зейн проснулся от неясного чувства потери. Весь в поту, он распахнул глаза и первое, что понял — Тании нет. Обычно, когда девушка была рядом, он чувствовал ее, будто постоянный звук на периферии сознания, тихий, мелодичный. Но сейчас стало как-то неожиданно пусто, и Зейн досадливо скрипнул зубами. За окном, если можно так назвать дырку в стене, затянутую прозрачной аиртканью, была еще кромешная тьма, но по ощущениям скоро уже должен был быть рассвет. Не сказать, чтобы Зейн долго спал, однако, неясная смесь чувств от тревоги и возбуждения до досадливого раздражения клубилась где-то на уровне груди и мешала ужасно. Привыкший к рациональному и холодному расчету Зейн сейчас больше всего боялся наделать глупостей. Потому что разум говорил ему, что без самки передвигаться по лесу будет проще. Однако, действия его были далеки от наставлений холодного рассудка, судя по тому, что в данный момент он судорожно натягивал на себя все еще влажную одежду и, торопясь, цеплял ножны. «Только бы успеть. Только бы она не нарвалась на скримменов раньше времени…» Почему, зачем, отчего… Не мог он объяснить простыми рациональными логическими рассуждениями. Да и не до этого сейчас было. Он чувствовал ментальный след, который оставили ее мысли, чувствовал, как она, убегая, думала про него, пропустил через себя всю тоску и горечь, с которыми она уходила. Как он мог так расслабиться, почему решил, что она проспит до утра? Видимо, он не учитывал, что близость сама по себе является сильным будоражащим фактором, и ей просто не хватило того серотонина, что он заставил ее организм выделить, чтобы девушка успокоилась. Сработало, да вот только ненадолго… С какого-то момента приходилось делать поправки на все, что он знал о примитивных, и казалось, что допущений и исключений гораздо больше, чем правил. Безупречные недооценили человеческий организм, это так. У Зейна появилось много информации, которую он обязательно должен был донести до совета, а пока… Нужно срочно догнать самку, пока она не попалась скримменам! Они непозволительно мало изучали людей, хотя, казалось бы, все это время только этим и занимались. Нельзя было черпать информацию из источников и учебников, все нужно переживать на собственном опыте, иначе… нельзя! Не понять, что значит испытывать голод, жажду, потребности. Многое становилось ясно, если пережить это, прочувствовать на своей шкуре, но есть опасность самому стать примитивным. Что Зейн и ощущал в данный момент в полной мере. Сейчас ему было не до анализа, он обязательно обо всем подумает, когда найдет ее, а то, что он догонит Танию, Зейн не сомневался. Она не успела далеко уйти, а сбившись с направления в чаще, ходила кругами около хижины. Он совершенно не думал, что скажет ей, когда увидит, не сомневаясь, что она пойдет за ним, он сможет ее заставить. Неприятное чувство кольнуло его: Зейн думал, что она останется с ним добровольно. Означало ли то, что Тания ушла, его провал? Он не устроил ее в качестве самца? Чувство было странным, но не таким приятным, как ощущение доминирования над женщиной. И от этого Зейну было не по себе. Он пробирался сквозь чащу, разрубая ветки таранисом, расчищая себе путь. Пистолет приятно тяжелил пояс, патронов осталось мало, но это лучше чем ничего. Со скримменами он, конечно, справится и так, а вот если Тания нарвалась на отряд стервятников, то отбить ее без огнестрельного оружия будет не так просто… Уже почти совсем рассвело, небо хоть и было еще пасмурным, но видимость достаточна, чтобы не напрягать зрение и слух. Сканирование четко показывало направление движения самки, а еще через мгновение он понял — она подверглась нападению. Тишину леса в предрассветных сумерках огласил жуткий вопль, который издать может только смертельно напуганное существо. Зейн замер буквально на долю секунды, и сразу же стал орудовать клинком быстрее, сомнений не было — это она. Он чувствовал, как сильно Тания боится, ощущал, как змея обвивает её шею, как жалит, впуская в прокусанную кожу смертоносный яд, разливающийся кислотой, разъедающий плоть… Все это он чувствовал, потому что, прежде чем накрыть ее блоком и сделать невидимой для животных, ему пришлось проникнуть в ее сознание, понять, что она абсолютно не адекватна и убежать не сможет. Ноги, как назло, заплетались в буреломе, это значительно замедляло движение, и Зейн злился, что несмотря на всю свою мощь, безупречные не могли перемещаться по воздуху, а ведь это бы решило множество проблем! Скримменов оказалось очень много, это была большая стая, на первый взгляд, семь-восемь особей. Думать и рассуждать было некогда, они уже ввели ее в состояние необратимости, и теперь только физическое уничтожение могло прервать это состояние. Разрубая животных на куски, со всей силой орудуя клинком, Зейн не чувствовал ничего, кроме слепой ярости, сам не понимая почему. Все особи были довольно далеко друг от друга, ошметки плоти летели в разные стороны, а вожак скримменов, осознав, что он теряет стаю, попытался увести их, тем более что жертвы вдруг не стало. Но Зейн не позволил уйти никому, оставляя после себя разрубленные туши, он шел напролом, без тени сожаления или страха. Он не думал о том, что можно было просто унести Танию отсюда, животные, потеряв жертву из вида, утрачивали к ней интерес, но он перерубал хребты, колол, обливался чужой кровью, пока, наконец, не осталось ни одной особи.Музыка: Vancouver Sleep Clinic – Unworthy
Очнувшись, Зейн очистил оружие и, убрав его в ножны, бросился к Тании, лежащей среди всего этого побоища без сознания. «Нужно вынести ее отсюда», — посетила его мысль, и легко подхватив Танию на руки, Зейн пошел вместе с ней на более или менее открытое место. Самка так и не приходила в себя, и Зейн с тревогой осматривал ее, фиксируя все повреждения. На шее наливалась багровая полоса, видимо, змеи все-таки душили ее, руки и ноги были в мелких сочащихся кровью ранках — укусы. И страх — даже сейчас, когда она пребывала без сознания, Зейн ощущал его, будто он был материальным, и никак не отпускал Танию, мучая ее, убивая. — Черт, — выцедил сквозь зубы Зейн, совмещая их ладони, переплетая пальцы с ее и крепко стискивая маленькую ручку. Она совсем потерялась в его крупной пятерне, он раньше не замечал этого, а вот сейчас вдруг заметил. Совместив жизненные точки, он почувствовал, что Тания умирает, сердце бьется с перебоями, сама она не справится. На свое собственное лечение, которое было еще только вчера, у Зейна ушло много сил, и теперь он не знал, хватит ли у него энергии, чтобы вылечить и девушку. «Ну зачем же ты ушла? — монотонно вопрошал он то ли себя, то ли ее. — Знала ведь о скримменах, и все равно убежала. Что это — безрассудство или попытка покончить с собой?» Но у него получалось. Тания задышала ровнее и глубже, а у Зейна от облегчения закружилась голова. Возня с самкой отнимала много времени, но ему это было нужно. Очень. Не размыкая рук, Зейн привалился к дереву спиной и устроил Танию так, чтобы ее голова покоилась у него на груди. Постепенно возвращающаяся к жизни девушка в его объятиях вызывала эмоции. Теперь это было настолько очевидно, что спорить глупо. Она заставляла его делать поступки, о которых он раньше читал только в книгах и ему… было неожиданно хорошо. В детстве, на станции, они часто играли в такую игру — головоломку, состоящую из множества мелких абстрактных картинок, каждая из которых содержала в себе часть чего-то целого. Но когда они правильно подбирались и каждая вставала на свое место, получалась логичная, законченная картина, глядя на которую можно было сказать, что на ней изображено. Но Зейна всегда поражало не это. Собирая паззл, он намеренно оставлял одну мелкую часть из середины, чтобы потом, когда почти вся картина собрана, можно было вставить этот последний кусок и понять всю целостность разрозненных маленьких деталей. Мальчика завораживал этот момент, когда он вставлял последний кусочек на место и видел картинку целиком. Зейн никогда не думал, что всю свою жизнь он тоже являлся вот таким вот разобранным пазлом, и только теперь, когда он держал в объятиях эту самку, он чувствовал, что это и есть тот самый недостающий последний кусочек. Она вошла в его жизнь и встала на свое место, и теперь он видел то, что ранее было скрыто от его сознания. Вот только картина эта… Вносила не слабые коррективы в его знания, которыми он руководствовался до сих пор. Как же много они не учли, как много всего не знали… Что-то надо было срочно исправлять и корректировать, но сейчас главным было то, что девушка шевельнулась, и из ее груди послышался приглушенный, хриплый стон. Зейн внимательно наблюдал, как сознание возвращается к ней. Все физические недостатки были устранены, и Тания, сильно вздрогнув в его руках, открыла глаза и подняла голову. Следующим своим движением она потянулась к шее, а потом стала махать руками и отбиваться от невидимых монстров. — Тания, все уже закончилось, все! — крикнул он, перехватывая ее покрепче, чтобы она не вырывалась. — Успокойся! Она рванулась так сильно, что Зейн успел удивиться, откуда в ней столько мощи, вскочила на ноги и, будто стряхивая с себя гадов, топала по земле ногами. О посттравматическом шоке Кёртис не подумал, а это именно та реакция, которую выдала Тания на очень сильный испуг. Он поднялся вслед за ней и, с силой тряхнув ее за плечи, проговорил прямо в лицо: — Их больше нет! Слышишь? Все хорошо! — Тания услышала его голос, замерла на пару секунд, пытаясь сфокусировать взгляд. — Зейн? Как… как ты… тут оказался? Ты… — На тебя напали скриммены. — Он все еще держал ее за плечи на вытянутых руках, продолжая время от времени встряхивать подрагивающее тело. — Зачем ты убежала? Ты же знала, что они тут есть! — Что ты сделал? Зейн, почему ты весь в крови? — Тания тем временем уже почти пришла в себя и смогла оценить обстановку. Они стояли на поляне, у самой кромки леса, было совсем светло, и она смогла отчетливо разглядеть на одежде Зейна уродливые кровавые пятна. — Это же кровь, да? — обморочным голосом спросила Тания и пошатнулась, намереваясь снова завалиться в обморок. «Сколько же с ней мороки! — раздраженно подумал Зейн, аккуратно устроив Танию на траве. Затем, сняв плащ, он опять взялся за ее руку. — Может, вообще не отпускать ее, потому что такими темпами мы никуда не уйдём». — Ты не могла бы перестать заваливаться в обморок? — спросил он ее, когда Тания открыла глаза. — Это занимает слишком много времени. Тания отметила, что он остался в одной удлиненной темной тунике и брюках, плащ остался лежать на земле… — Ты снова меня спас, — проговорила она, протягивая ему одежду. — Оденься. Я не буду больше... Зейн покачал головой и глубоко вздохнул. «Примитивные такие примитивные! Зачем мне эта тряпка, если она все время будет на грани обморока, спрашивается?» Он, качая головой в такт своим мыслям, пошел вперед, ни минуты не сомневаясь, что она последует за ним. Тания действительно пошла, вот только не за ним, а в другую сторону. Когда Зейн это заметил, ему оставалось только скрипнуть зубами. Он догнал ее и, схватив за локоть, развернул к себе лицом. — Слушай меня! — грозно начал Кёртис. — Мы теряем много времени на твои походы. Будет гораздо лучше, если ты безропотно пойдешь со мной, добровольно. Потому что ты прекрасно знаешь, что я могу тебя заставить! — Зачем я тебе? — упрямо вздернула подбородок Тания, а Зейн удивился. Она только что умирала, а теперь задает ему нелепейшие вопросы? — Зачем ты догнал меня, снова спас и теперь тащишь куда-то? — А ты предпочла бы умереть от страха? Я этого не понимаю… — Ты сам обвинил меня в том, что я делаю тебя примитивным, сказал, что я не должна была этого допускать. Вот, я все делаю, как ты и сказал! Избавляю тебя от своего присутствия! — Ты пойдешь со мной, и это не обсуждается! Потому что, если ты этого не сделаешь, мне придется тебя заставить! — Объясни мне! — упрямо уставилась на него Тания, не двигаясь с места. — Я не могу идти с тобой как овца на заклание, не зная, что меня там ждет! Ты сам оттолкнул меня, воспользовался, а потом… наговорил мне гадостей… — Что? — в изумлении приподнял брови Зейн. — Я только пытался выяснить, как ты заставляешь меня действовать против моей воли! И я все еще хочу это выяснить! — Я никого ничего не заставляю делать и не просила меня спасать. Я предоставила тебе свободу действий, избавив от своего присутствия, но ты продолжаешь преследовать меня и продолжаешь обвинять! Отпусти меня, если я тебе не нужна! — Ты мне нужна! — вырвалось у Зейна, а так как он не ожидал от себя такого, то немедленно запнулся и уставился на Танию. «Ну вот, опять, она заставила сказать то, чего я… В чем я сам себе признаться не могу!» — Нужна для того, чтобы понять! Мне нужно понять, что ты сделала со мной, почему я… не могу тебя оставить, бросить, выкинуть! Почему я не убил тебя, когда понял, что ты не та, ради которой Идрис явится! Я… не могу позволить тебе уйти. — Нет! — крикнула Тания, отгораживаясь от безупречного ладонью. — Не вторгайся мне в голову, не надо! — она закрыла глаза, зажала уши и села на корточки, будто это могло помочь. — Не мучай меня больше! У него и в мыслях не было вызывать у нее страхи. Он лишь хотел, чтобы она прекратила свою истерику и шла рядом с ним, желательно молча и беспрекословно. Но почему-то оказалось, что он не мог этого сделать. Он не знал на что нужно воздействовать, чтобы подавить ее волю, но при этом, чтобы она шла сама — нести ее было бы очень тяжело. За последние несколько дней Зейн испытал совершенно непозволительное количество эмоций и теперь сомневался, что стиратель со всеми справится. Искать компромиссы безупречные не умели, но сейчас Зейн решил действовать, как ему подсказывали инстинкты. Он подошел к Тании и поднял ее на ноги, пытаясь заглянуть ей прямо в лицо. — Тания! Я не причиню тебе вреда, выведу тебя из леса, если ты мне скажешь, что за способность у самок примитивных вызывать низменные эмоции у самцов. И еще… почему ты ушла? Со мной что-то не так? Тания так удивилась, что у нее даже слезы моментально высохли. «Что он такое говорит? Он, безупречный, человек, который копается у нее в голове, задает ей такие вопросы…» Она хлопала ресницами, слипшимися стрелками от влаги, и никак не могла сообразить, что же ему ответить? Зейн снова почувствовал ее близость, и очень сильно захотелось улыбнуться глядя на нее, такую миниатюрную, растерянную, смотрящую на него недоуменно светло-карими глазами. Зейн ощутил нестерпимую потребность прижаться губами к ее рту, чтобы снова пережить ту эйфорию, которую он уже испытал однажды. Наклонившись и обняв ее, прижимая к себе покрепче, он не стал отказывать себе в этом. Губы Тании были солеными, теплыми и очень нежными. Мягкими, а самое главное… она ответила ему. Напряжение постепенно уходило из ее тела, Тания обвила его руками за шею, нежно поглаживая пальчиками, рот слегка приоткрылся, и девушка прихватывала его губы безо всякого принуждения. Зейн отстранился, но не отпустил ее, продолжая держать в объятиях и снова чувствуя себя собранным пазлом. — Почему мне хочется целовать тебя? — спросил он тихим, низким голосом и тут… Тания тепло улыбнулась ему. — Может быть, потому, что ты… становишься кем-то большим, чем безупречный? — прошептала она, устраивая свою голову у него на груди. — Кем-то, кто нашел… то, что искал? Зейн хотел было сказать, что он искал определенно не этого, но спорить почему-то не стал, замерев. Он опустил глаза на доверчиво прислонившуюся к нему девушку и старался дышать через раз от незнакомого, затопляющего все его существо чувства. Он заметил, что Тания улыбается, и ее улыбка завораживала, он готов был смотреть на нее часами. Не совсем отдавая себе отчет в своих действиях, он осторожно, будто боясь спугнуть, положил руку на ее спину и, прикрыв глаза, притянул Танию к себе ближе. И еще он кое-что понял. Теперь Зейн знал, почему Идрис так сильно сопротивлялся…* * *
Саунд: Saint Asonia – Dying Slоwly
Почему я так ошеломлен? Почему чувствую себя так глупо? Когда мы остаемся наедине, Достаточно просто взглянуть в твои глаза... Как ты делаешь это со мной? Заставляешь чувствовать себя таким живым... Почему ты сделала такое, Что я не в силах выдержать?*
— Ты огорчаешь меня последнее время, Зейн Кертис, — медленно, словно по слогам произнес наместник, складывая руки за спиной. — Ты задержался, и это тогда, когда мы точно знаем о готовящемся нападении, да еще появляешься в ужасном, ободранном виде… Ты позоришь свой клан и весь наш род. Зейн безучастно смотрел в противоположную стену, стараясь ничем себя не выдать. Как только они с Танией оказались на станции, Зейн поспешил отчитаться перед наместником и обосновать появление примитивной на станции так, чтобы ее сразу же не убили. Он провел Танию мимо Великой пустоши к тропам, по которым она свободно могла добраться до своего города, даже снабдил ее передатчиком, но… Факт, она здесь, на станции, с ним. Тания не хотела уходить, он понял это из ее мыслей. Зейн предоставил ей свободу выбора и, кусая губы в ожидании ее решения, внимательно вглядывался в фигуру кочевницы. — Вот эта дорога выведет тебя к реке, — указал он ей направление, когда им пришла пора разделяться. — А чуть ниже по течению будет разлом, по которому ты сможешь добраться до своих. Иди. Но она медлила. Он говорил совершенно правильные вещи, и с ужасом думал, что она уже готова его послушаться. Робко, как-то неуверенно, девушка уже сделала несколько шагов, когда безупречный не выдержал и позвал ее. — Тания! — Он смотрел то в сторону, то на нее и судорожно искал повод ее остановить. — Что? — Девушка остановилась, обернувшись. — Ты ведь не хочешь уходить? Почему? Я тебя отпускаю… — проговорил он не разрывая зрительного контакта. Тания тоже смотрела на него неотрывно, словно искала в его облике ответы на одной ей известные вопросы. Небо опять помрачнело, собирася дождь. Зейн злился на себя, на Танию, на весь мир за то, то не мог просто развернуться, сесть на айэробайк, угнанный с базы и, накинув плащ-хамелеон, просто добраться до станции. Это было бы, несомненно, правильно, быстро, надежно и не ставило бы под удар всю операцию. Но он был не в состоянии сейчас сделать это. — Не хочу, — тихонько ответила Тания, все еще медля. — Там, куда я иду, опасно. У меня могут быть проблемы… А тебя там... Тебе лучше уйти! — Мне все равно где умирать. Там, — она неопределенно махнула рукой в сторону, куда должна была уйти, — меня ничего хорошего тоже не ждет… Внезапно, они оба услышали звуки автоматной очереди. Кусты со всех сторон пришли в движение, и прямо на них вышел отряд стервятников в поисках своей базы. Зейн понял, что медлить нельзя. Одним рывком дергая Танию на себя, он толкнул ее в сторону аэробайка и сорвался с места, вихляя из стороны в сторону, уворачиваясь от выстрелов. Стервятники заметив их, бросились в погоню, и Зейн принял решение. Либо сейчас, либо никогда. Он направил байк прямо в сторону заброшенного города, замаскировав хамелеоном и себя, и Танию. Судьба все решила за них. Тания оказалась на станции. — Самку нужно убить, — продолжал вещать наместник. — Дей Идрис придет и так, она совершенно не нужна, а ты просто растрачиваешь наши ресурсы. Когда ты последний раз делал зачистку памяти? Она как-то влияет на тебя? Ты странно выглядишь, почти как… примитивный! — Стиратель закончился на базе всего лишь несколько дней назад, — стараясь вложить в свой тон как можно больше равнодушия, плавно проговорил Зейн. — Я немедленно проведу процедуру зачистки. А самка… Она отличный экземпляр, может пригодиться в… — Не нужно. У нас достаточно материала. Она опасна. Ее появление тут крайне нежелательно. Оракул против пребывания здесь примитивной, вероятности благополучного исхода событий упали на несколько процентов, с тех пор, как ты появился. Сделай это, Зейн, ты настоящий воин, тем более что должен делать то, что тебе предначертано. Ступай! Наместник отвернулся, и только тогда Зейн позволил себе сжать челюсти и катнуть желваками. — Я сделаю все, что необходимо, — ровным тоном сообщил безупречный наместнику и отправился в лаборатории, куда временно поместили Танию для обследования. Зейн подошел к лабораторному отсеку и остановился у стеклянных дверей, не заходя внутрь. Тания полулежала на кушетке, роботы проводили с ней манипуляции, а на лице девушки читалось отчаяние и смятение. Он не подходил к ней с тех пор, как они оказались на станции, ее сразу же забрали ученые, а сам Зейн немедленно прошел физическую очистку и готовился к внедрению чипа. Он знал, что нужно, необходимо сделать то, что должен. Они так долго шли к этой победе, и вот теперь, когда она так близко, разве он готов все провалить? Повести весь свой клан, предать всех своих людей ради чего? То есть, правильнее сказать, ради кого? Ради примитивной самки, которую он знает всего два месяца, уничтожить годы и годы труда нескольких поколений… Свою первую ночь на станции, после долгого пребывания на земле, он не мог сомкнуть глаз. Ему было холодно, пусто, неудобно. То жарко, то вдруг пробивал озноб. Да еще и разболелась голова. Зейн встал и пошел в гигиенический отсек. Оперевшись рукой о край раковины, он наклонил голову и включил кран, поливая ноющий затылок прохладной водой. Ему никто не позволит оставаться на станции без чипа, свое задание он выполнил, пребывание среди примитивных больше не нужно. Теперь Зейн должен полностью контролироваться Оракулом и советом. Наместник лично будет проверять его статус… Это было бы намного проще. Взять и снова позволить всего себя контролировать преобразователю, чувствовать энергию, которую дает электроника, лишиться всего того опыта, который приобрел, забыть все, что с ним произошло. Легче. Проще. Заманчивее. Забыть все эти поцелуи, заставляющие терять рассудок, горячие прикосновения, сводящие с ума, и лишающий воли жаркий шепот… Забыть будет правильнее. Так что же ты медлишь?! Зейн поднял голову и посмотрел в зеркало, откинув влажные волосы назад. За то время, что он провел на земле, а точнее, даже за то время, что он не стирал свою память, его лицо стало другим. Вместо холодной привычной маски, на нем появились ямочки, когда уголки его губ ползли вверх, от глаз расходились едва заметные черточки, резкость ушла из черт, смягчая выражение физиономии в целом. А самое главное… В глазах появилось что-то странное, будто проявлялась какая-то потаенная тоска или неудовлетворенное желание. Отказываясь самому себе признаваться, Зейн ощущал, что ему не хватает Тании и чуть заметной мелодии ее присутствия. Он должен забыть ее, стереть из своей памяти, не помнить те ощущения, что она ему дарила. Зейн уже потянулся к контейнеру, в котором лежал стиратель. Круглая пластинка, нужно всего лишь положить ее на язык, и можно спокойно жить дальше, идти к своей цели, исполнить свой долг. Зейн снова уставился на свое отражение. Глаза полыхнули гневом при мысли о долге, делая его лицо совсем живым. Человеческим. Примитивным. «Может, потому, что ты… становишься кем-то большим, чем безупречный?» Он никогда не думал об этом в таком ключе. Всегда считал, что действия людей примитивны изначально, потому что почти вся их жизнь лежит в области потакания инстинктам. Но вот парадокс… Он никогда не чувствовал себя более живым, чем в тот момент, когда испытал самое острое наслаждение, обладая женщиной. Это никак не хотело логически увязываться с осознанием того, что низменные инстинкты вдруг дали ему возможность подняться сразу на несколько ступеней выше, чем в тот момент, когда его контролировал преобразователь. Вообще, Зейн всегда старался избегать контроля. Но когда Дей ушел, и Зейн остался один, как-то получилось, что его убедили в важности и нужности всегда и все контролировать. Чистота клана, высшее благо, общее дело… сейчас все эти слова казались смешными, а ведь совсем недавно безупречный только этим и жил… Он снова поднял взгляд на зеркало, уставился на свое отражение, стараясь найти в нем крупицы безупречного. Да, лицо его радовало правильными чертами, взгляд был суров и холоден, и все вроде, как и было… Но что-то мешало до конца увериться в этом. Каждый раз, представая перед наместником, он думал, что не должен выдать неуместной улыбки или слишком эмоционального взгляда. Он должен был вернуть чип сразу же, как оказался на станции, но не сделал этого, а вот сейчас больше не было причин тянуть дальше. Ему активируют новый преобразователь, и тогда все опять станет намного проще. Примитивнее. Сейчас, когда ему пришло в голову, что жизнь под чипом совершенно проста и тривиальна, ему еще сильнее захотелось сделать все, чтобы не находиться больше под влиянием преобразователя. Но он не мог. Никто ему не позволит… Он посмотрел на плоский диск у себя в ладони… и смыл его водой.* * *
— Лидер Кёртис, чтобы иметь возможность посетить нижние уровни, у вас должен быть особый доступ, — очень вежливо распинался перед ним охранник. Конечно, у меня есть доступ, как не быть? Зейн провел рукой рядом со сканером, а едва заметный голубоватый луч пробежался по его лицу. «Частотно-импульсный преобразователь номер 5209-lv активен. Доступ разрешен», — равнодушно произнес электронный голос. Дверь с шипением отъехала в сторону, а охранник кивнул лидеру. Безупречный неторопливо шел по коридору, освещаемый яркими лампами, равнодушно смотрел перед собой. Тут было полно записывающих устройств, но Зейну все равно, у него есть цель. Приказ. Задание. И он его выполнит. — Почему самка до сих пор жива? Ты что, ведешь какую-то свою игру, Зейн? — Нет. У меня чисто научный интерес. Особь выдала одну интересную реакцию, вы найдете все в моем отчете. — Самку необходимо уничтожить. Я чувствую исходящую от нее опасность. — Я вас понял, наместник. Я прослежу за этим. — Нет. Я хочу чтобы ты сделал это лично. — Но… — Я знаю, чип не позволяет членам клана убивать примитивных. Но лидерам и ученым позволено немного больше обычного — всегда должен быть шанс спастись от их агрессии, там на земле или даже тут, в лабораториях. Ты должен сделать это, Зейн. Тогда твое посвящение можно будет считать успешным. Медлительный, хрипловатый голос наместника стоял в ушах, будто он внедрялся прямо в мозг вместе с чипом. Почему-то сейчас этот звук, непрерывно гудящий у него в голове, раздражал Кёртиса. Как бы он хотел вытравить из себя этот вкрадчивый, неторопливый хриплый баритон, который был способен заставить поступать как угодно, одним лишь своим звучанием. Зейн уже давно подозревал, что наместник обладал способностью влиять на безупречных в обход блоков и тому подобное, но полностью поверить в это ему не давали его собственные ощущения. Он полагал, что знал бы, если бы кто-то управлял им: ведь даже Тания, несмотря на всю свою примитивность, чувствовала Зейна в своей голове. Он уже находился совсем рядом со своей целью, и с каждой секундой был все ближе к ней. Пролет, лестница, спуск на лифте… Еще пролет. Коридор. Он двигался, мягко ступая по искусственному полу, стараясь не думать ни о чем, что могло его выдать. Последний раз Зейн видел Танию там, за стеклом лабораторного корпуса, когда еще в нем не было чипа. Сейчас все изменилось. Теперь уже точно. Зейн остановился перед покатой металлической дверью и провел ладонью по датчику. Створка тихо отъехала в сторону, он сделал шаг внутрь помещения и почувствовал движение за спиной — панель отделила его от внешнего мира. Это тюрьма, отсюда не сбежишь. Но сейчас… Он глубоко вздохнул и прислонился к двери затылком, вжавшись в нее со всей силой. Как же невероятно трудно было держать себя в руках постоянно, это отнимало много сил. Тания, как только услышала звук открываемой панели, вскочила и замерла в ожидании. Девушка понятия не имела, что ее ждет, кто к ней пришел, и когда увидела, что это Зейн, стояла и прожигала его взглядом. Он говорил, что как только окажется на станции, сразу вернет себе чип, предупреждал, что ее тут будут изучать и ничего хорошего ее тут не ждет. Но вот уже неделю она жила в этом отсеке, готовясь принять свою участь. Она смотрела на него, пытаясь отыскать в восковом лице признаки того Зейна, что был с ней в лесу… И не находила… В ту минуту... Зейн отлепился от двери, сделал шаг в направлении девушки и застыл в нерешительности. С тех пор как он видел Танию последний раз, в ней что-то изменилось. Он запомнил ее грязной, оборванной, изможденной, а теперь… она была совсем другой. При виде его, губы Тании дрогнули в мимолетной улыбке, она вся подалась навстречу и, внезапно, разглядев что-то одной ей ведомое, бросилась к Зейну, повиснув у него на шее и крепко прижавшись к нему всем телом. — Я ждала тебя. Так ждала… — прошептала она срывающимся голосом, зажмуриваясь от восторга. Нееет, он был кем угодно, но не безупречным. Теплый взгляд, немного зажатая ухмылка, исходящая от него тоска по ней сказали Тании все. Она обнимала его и ощущала такое счастье, ради которого, наверное, не жаль было бы даже умереть. Он пришел к ней. Зейн. Ее Зейн. — Как тебе удалось? — У меня есть для этого возможности. Всю электронику можно блокировать, если знать как, — он немного отстранился и, не отпуская ее от себя, заглянул Тании в лицо. Расширенные глубокие зрачки, омуты, в которых он тонул… Ладони мягко окутали ее, а большими пальцами Зейн неторопливо вытирал ее слезы. — Почему ты плачешь? — Наверное, от облегчения, — смущенно проговорила Тания, не привыкшая так явно выражать свои чувства. — И потому, что я очень скучала. По тебе, — она обвела пальчиком его губы, и Зейн прикрыл глаза, стараясь совладать со своими эмоциями. Быть здесь, рядом с ней, держать ее в своих руках… Это нельзя было проанализировать или охарактеризовать. Но это нужно было ему, как допинг, как контроллер, его личный, персональный. Зейн наконец-то сделал то, о чем мечтал так долго. Нашел ее губы и прижался к ним, слизывая с них соленую влагу. Сердце забухало в горле, когда он почувствовал, как ее губы подались навстречу в ответ на прикосновение. Тания не могла остановиться, она просто… растворялась в его поцелуях, она не знала, что их ждет дальше, но за то время, которое она провела на станции, привыкла жить одной минутой. А эта минута сейчас была самой лучшей в ее жизни. — Ты пришел ко мне, пришел, — шептала она чуть подрагивающими губами. — Да, я не мог не прийти, — ответил Зейн между поцелуями. — Я слышал, как ты звала меня, ощущал твою тоску… Только… не могу понять почему… — Глупенький, — задыхаясь от восторга, выговаривала она одними губами, — такой безупречный, и такой глупенький… Поцелуй становился все требовательнее, они оба отдавались чему-то, чего раньше между ними еще не было. И если прежде они не были готовы пережить подобное, то теперь растворялись в чувствах до конца, до последнего вздоха. Оторвавшись от губ девушки, Зейн неторопливо спустился на изящную шею, оставляя на ней влажную дорожку поцелуев и чувствуя аромат и вкус нежной кожи, прихватывая с каждой минутой все невоздержаннее, а Тания прикрыла глаза, наслаждаясь каждой секундой осознания того, что она принадлежит ему. Только ему. Кроме него Тании никто был не нужен, она готова была именно этому мужчине дарить себя каждую секунду, только бы он не уходил, не оставлял, держал в своих объятиях вечно… — Объясни, почему? — Зейн прочитал ее мыслеформы, и от их откровенности по его телу прокатывались едва ощутимые токи. Ее желание принадлежать ему настолько вышибало все остальные рассуждения, что он не мог, просто не в состоянии был, вообще, о чем-либо думать. Тело давно уже откликнулось на ее близость, на ее ласки, и ему уже было мало, он хотел ее, хотел, чтобы она сегодня была только его. — Не могу, — прошептала Тания срывающимся голосом, — ты сам должен понять… Она вернулась к его губам, и он ответил ей, прерываясь на мгновение только затем, чтобы вздохнуть, удерживая Танию в объятиях. На этот раз поцелуи совсем уже не трепетные, становились все глубже, страсть и напор вступили в свои права... Она легонько вздрагивала от каждого касания теплых, крепких пальцев, комкающих тонкую ткань медицинской пижамы, что нацепили на Танию в лаборатории, забирающихся под нее, помогая полностью обнажить желанное тело. Выгнулась под гладящими ее ладонями, подчиняясь приказам его рук и губ, ласкающих ее потяжелевшую от возбуждения грудь, отчего по телу расплывался сладкий озноб пульсирующими волнами, вырывая пока первый, тихий протяжный стон. Сердце сумасшедше колотилось, кожа начала гореть, покрываясь маленькими капельками. Тонкие пальчики дрожали, выводя узоры по коже, впиваясь в широкие мужские плечи. Он неожиданно оторвался от нее, жарко заглянул в полуприкрытые ресницами глаза мерцающей стальной радужкой, опустил взгляд на нетерпеливо закусанные влажные губы, уловив тихий ах, который с них сорвался и жадные вдохи, становящиеся все громче и чаще. Эта податливость женского тела, льнущего к нему все теснее, пленяла его разум… Зейн подхватил Танию на руки, стремясь добраться до кровати, возвращаясь к вспухшим от поцелуев, таким манящим губам…* * *
Lauren Christy — The Color of the Night
Cause all I want is just once forever and again Iʼm waiting for you Iʼm standing in the light But you hide behind the color of the night. Please, come out from the color of the night По ощущениям, он уже давно должен был покончить со всем и отчитаться перед наместником, но Зейн все еще продолжал лежать здесь, в бункере самого нижнего яруса, чувствуя, как на его груди покоится растрепанная голова девушки, а теплое дыхание нежной струйкой касается его кожи. Надо бы встать и… сделать то, что должен. Надо бы, и Зейну Кёртису никогда не составляло труда выполнить свой долг. Но теперь он понимал, что в нем все перевернулось безвозвратно и назад дороги нет. Безупречный тихонько положил руку на спину девушки и пальцами провел вдоль позвоночника, невесомо касаясь. Она сейчас так спокойна и расслаблена, а он не может сомкнуть глаз, вспоминая и прокручивая все что произошло с ними за последние месяцы, и как они оказались… в одной постели… Зейну не хотелось ни вставать, ни куда-то идти. Только здесь, только сейчас он осознавал себя единым целым, именно в таком положении, когда опустив глаза, Зейн видел темную головку, душистые темные волосы, закрывающие половину лица. Безупречный аккуратно отодвинул прядки и едва заметно улыбнулся. Самка. Примитивная. И вся его. Во всех отношениях. Он думал, что когда добьется своего, и эта война, наконец, закончится, то достигнет того уровня сатисфакции, который поможет ему стать настоящим лидером своего клана. Но испытание землей он не прошел. Что-то надломилось в нем и теперь, после упоительной во всех отношениях ночи Зейн понял, что все это время они шли в никуда. Дальше... тупик. Беда только в том, что уже было поздно. Повернуть назад они не могли, как только он выйдет отсюда, его моментально арестуют или убьют, если только заподозрят хоть что-то. Железка в его голове не оказывала никакого воздействия, и нельзя было никому позволить об этом узнать, однако, его отсутствие в течение долгого времени придется как-то объяснить. Все эти мысли вертелись в голове, не давали уснуть, и только теплый воздух, щекочущий его грудь, напоминал о том, что всё еще может измениться… Он задавал ей вопросы, на которые Тания не отвечала, и прочесть в ее голове он их не мог. Возможно, она и сама не знала ответов, а может быть… Они оба все знали, но признаться себе в этом было слишком неправдоподобно, фантастично и немыслимо для обоих. Она была нужна ему, он, наконец, четко осознал, что информация в голове собралась, как тот его пазл из детства, и теперь Зейн видел всю картину. Но это ничего не меняло. У него есть долг и цель, к которой они все: кланы, безупречные — шли десятилетиями. Он не может их всех предать… Черт, как же трудно осознать перед самым финишем, что всю жизнь ты шел не по той тропе, не в ту сторону… И сделать уже больше ничего нельзя. Ни свернуть, ни вернуться обратно! Но он должен, должен что-то сделать! Всегда находил выход, даже из самых ужасных ситуаций… Зейн снова покосился на Танию и стал осторожно выбираться из-под нее, чтобы не потревожить ее сон. Удержаться было невозможно, и он, уже поднявшись, наклонился и прижался губами к теплой щеке, на которой остался след от подушки. Ресницы чуть дрогнули, губы легонько приоткрылись, и Тания снова задышала размеренно и глубоко, примостив ладошку себе под щеку. Вымоталась, видно, и перенервничала, ей тоже было хорошо и спокойно рядом с ним… А он… Думал о долге… Стоило прикрыть глаза, как в голове мелькали картинки этой ночи: ее горячие губы, казалось, обследовали все его тело, ее запах, мягкость, чувственность сводили с ума, а мысли… он погружался в нее, не только физически, быть в ее голове во время соития и ощущать до капли ее восторг — было чуть ли не упоительнее собственного удовольствия… И он забыл обо всем, гладил ее тело, напитываясь каждой минутой их близости, будто хотел напиться из этого источника один раз и на всю жизнь. — О чем ты думаешь? — она лежала, повернувшись к нему спиной, а по телу все еще проходили сладостные волны. — Ты знаешь о чем. Ведь знаешь же? Ну скажи мне, Зейн! — повернулась, попыталась заглянуть ему в лицо. — Немножко. Просто хотел услышать твой голос. — Я не хочу сейчас думать, вообще… — она повернулась и выдохнула прямо ему в лицо. — Хочу другого… Поцелуй меня... Сейчас, в полумраке комнаты, он смотрел на нее и думал, что это тоже какое-то испытание. Проверка. Что-то в тоне наместника показалось Зейну странным. Возможно, если бы Зейн действительно был под воздействием чипа, то излишняя нервозность старика осталась бы для него незамеченной. Но он видел, наместник слишком эмоционален, выдает себя. Давно ли он живет без чипа? И жил ли когда-нибудь, вообще, под контролем? Или он сам — контроль? Почему Кёртис понял это так поздно? Или он всегда знал об этом, где-то в глубине сознания, потому и избегал сеансов очистки? Зейн снова покосился на Танию. Как хорошо, что она не знала его мыслей: наверное, ни объяснений, ни сопротивления он не пережил бы. Полумрак скрывал его фигуру, пока он облачался, и тяжелые «за» и «против» крутились в голове. Если бы можно было избежать всего, что последует за этой ночью! Остановить мгновение… однако это было ему не подвластно. Зейн хотел было снова поцеловать ее… но не стал. Она не проснулась. И не проснется, он позаботился об этом. Пистолет неприятно холодил ладонь и весил, казалось, целую тонну. Зейн бросил последний взгляд на мирно спящую девушку и дослал патрон в патронник.