Люси
Дорога по застенью тяжелая, приходится обходить все скопления стервятников, на которые мы натыкаемся, но встречаются и кочевники, с помощью которых Риз обучает меня азам сканирования. Вот и сейчас, мы с удобствами устроились на дереве у кромки леса, чтобы перевести дух и попрактиковаться. — Ты думаешь у меня получится? До сих пор, если рядом образовывалось большое скопление людей, меня накрывало мешаниной чужих мыслей, эмоций и образов так, что голова шла кругом. — Как же ты раньше с этим справлялась? — А я и не справлялась. Не было этого раньше. Я стала их слышать уже после аварии, когда очнулась в лазарете, на полигоне. Потом поняла, что если сосредоточиться на ком-то одном, то и остальных не слышно. А когда пыталась понять, о чем ты думаешь, наступала спасительная тишина. Особенно пока мы были у стервятников. Так что, Риз, наверное, тебе придется меня учить с самого начала. — Тебя не придется обучать, ты и так все умеешь, — терпеливо, как капризному ребенку, объяснял он, — просто тебе нужно напомнить, как это делается. Как ставить блоки и абстрагироваться от всего лишнего. — Да уж, хотелось бы… чувствую себя, иной раз, чуть ли не извращенкой какой-то. Какой дряни у людей в мыслях только не бывает… — Послушай, Люси, у обладающих даром сканирования, существует определенная этика, чтобы не лезть в совершенно личную информацию человека. Некоторые негласные правила, которых мы придерживаемся. Ты понимаешь, о чем я? — Понимаю, конечно. Мне бы не пришлось по душе, что кто-то копается в моих… кхм, ну, в личном, — выдала я, краснея до ушей и отворачиваясь. Риз понимающе кивает, старательно пряча улыбку и напуская на себя непринужденный вид. — И мне самой не хочется видеть такие мыслеформы, особенно у близких мне людей. — Просто не нужно сканировать все подряд и влезать в самую глубину сознания, — разъясняет мужчина, жестикулируя руками, и голос у него звучит ровно и мягко, кажется, я была права насчет его уравновешенного характера. И мне это нравится. А еще безумно интересно его узнавать без всякого чтения мыслей. Привыкнув к взрывному норову, присущему всем бесстрашным, рассудительный человек является для меня кем-то почти необычным. Хотя, Риз, действительно ведь совершенно необычный. Он безупречный… И, кажется, не может быть ничего общего между бесстрашной и безупречным, только ненависть, обоюдная вражда, жажда мести и желание истребить друг друга, доставшиеся нам после многолетней войны. Но между нами много общего, потому что он был моим другом, даже больше чем просто друг. Я вспомнила мальчика, однажды связавшегося со мной, по имени Дей Идрис, с которым общалась через расстояния, с которым у нас была своя особенная связь. Сейчас, конечно, это может звучать странно, но тогда, для ребенка, мне казалось все это настолько естественным, что не требовалось никаких логических объяснений, как, вообще, возможно общаться ментально. И я знаю, что он сделал для нас, для Бесстрашия и всего нашего города намного больше, чем мы могли бы его просить и больше, чем мы можем себе представить. Мы существуем только благодаря ему… — Ты можешь настраиваться на определенную волну человека и интуитивно нащупывать только ту информацию, которая тебе необходима. Выборочно. Давай вот как попробуем. Я буду задавать вопросы, исходя из полученных мыслеформ кочевников, а ты искать ответы на них. Хорошо? — Давай попробуем. Только чтоб без всяких гадостей, ладно? — предупреждающе морщусь я, все еще находясь под впечатлением той омерзительной грязи, оставшейся в моей памяти, после общения с одним из романтиков с большой дороги — Рашидом. — Как скажете, леди, — укоризненно фыркает Риз, удобнее привалившись спиной к стволу дерева. — Ты меня что, совсем за идиота держишь? Если я имел дело со стервятниками, это не значит, что я один из них. Да и меня с рождения воспитывали исходя из моих способностей сканирования, у нас влезать в глубины сознания, с целью выявления личной информации, считается неэтичным... — Ладно тебе, не сопи так обиженно, я совсем ничего такого не имела в виду. Ты будешь меня учить, или мы просто отдохнуть сюда залезли? — с самым невозмутимым видом интересуюсь у Риза, болтая ногами. — Нам тоже скоро нужно будет подыскивать подходящее для ночлега место. — Буду, — соглашается мужчина, призадумавшись, бросив мельком недовольный взгляд на мою расползающуюся ухмылочку. А я просто не могу не улыбаться, когда он так забавно обижается, если не понимает когда я шучу или говорю серьезно, наверняка подозревая в том, что я на нем за что-то отыгрываюсь. Вот и неправда, я не отыгрываюсь, но мне так нравится проявление его эмоций. Мы привыкли, что безупречные — как искусственные люди, манекены, а Риз не такой. Общение с ним оказалось приятным и, чего греха таить, волнующим. — Что хочет найти один из кочевников, надеясь получить при обмене на это, батареи питания? Ох, вот ведь завернул! Медленно вдыхаю теплый, немного душноватый воздух, собираясь с мыслями, и перевожу все свое внимание на обустраивающую под склоном временный лагерь группу людей. Как только я перестаю концентрироваться на Ризе, в голове закручивается целый оглушающий водоворот из чужих мыслеформ и образов, через которые я стараюсь пробиться к нужной мне информации. Но сделать это намного сложнее, чем сказать. Первое, за что цепляется сознание, так это сетование какой-то женщины по поводу изношенной одежды, и перед глазами сразу проглядывается порванная накидка и обтрепанные до дыр, джинсы. Мужской голос всплывает с озадаченным вопросом, где он намочил сигареты и насколько их хватит. Еще кто-то с недовольством отмечает, что во время своего вороватого промысла, они не смогли раздобыть лекарств и теперь придется идти в город кочевников, чтобы выменять на них патроны, которых и так немного осталось, а есть еще опасения столкнуться с враждебно настроенной группой стервятников. И прочие, прочие, прочие проблемы выживания в застенье из-за нехватки ресурсов, которые теперь настырно вертятся в моей голове, что перед глазами мутнеет, пока я, наконец, не натыкаюсь сквозь этот беспорядочный водоворот на четкий поток мыслей о том, как бы обстряпать кому-нибудь из встречных на транспорте людей западню, чтобы успеть слить топливо, и если наберется полная канистра, то потом будет возможность выменять батареи и… — Топливо, — чуть ли не с победным видом, заявляю я Ризу. — Он хочет стырить у кого-нибудь топливо, чтобы обменять его и потом попробовать включить найденную портативную аудиосистему, которую он чинил вот уже пару месяцев. Думает, что там может быть на ней записано что-то интересное… — Стоп, Люси, — спокойно одергивает меня Риз, не разделяя моей радости на то, что я справилась. — Вопрос был только в том, что он хочет найти. Топливо, да, это верно. А вот зачем ему батареи питания, это уже совсем лишнее, если для тебя это не является необходимым. Учись сканировать поверхностно, погружайся глубже если только наткнешься на что-то подозрительное. А то такими темпами, ты и всю его тайную подноготную вытащишь, забивая себе память лишним мусором. Копить в себе ненужную информацию, слишком тяжело морально, потому что мы не только их слышим, но переживаем их эмоции. Понимаешь? — Я и пытаюсь поверхностно, но оно само лезет вместе с остальной чушью, — только и ворчу, сделав ему страшные глаза. Но он прав, я почти физически могу ощутить чужие чувства и нервная система может не справиться с таким наплывом переживаний. — Ты знаешь, я не могу ухватить, как узнавать только нужную информацию, не зацикливаясь на других мыслеформах. И вместо того чтобы нудеть, лучше бы рассказал, как у тебя это происходит! — Ну, я это вижу цветами, у меня нужная в данный момент информация подсвечивается немного определенным цветом. У каждого свое — у кого-то образы, у кого-то звуки. Но ты сразу поймешь. По принципу поисковика — ты вводишь запрос, а тебе на этот запрос выдается множество ссылок, среди которых ты ищешь нужное, и это нужное, допустим, подсвечивается красным, будто маркером выделено. Вот как ты поняла, что это именно тот поток мыслей, что нужен тебе? — Я не знаю, оно как-то… четче было, среди всего. Ну, наверное, как найденный конец ниточки, за который можно потянуть и размотать весь клубок… И не надо на меня так смотреть, словно я сказала какую-то глупость, — ткнув пальцем в него, сурово нахмуриваюсь я, — мне и так не по себе. С ума сойти можно, пока докопаешься до того, что ищешь. — Тебе всего лишь нужна практика, мы будем упражняться столько, сколько тебе понадобится, встречая людей. Потом это происходит на автомате и ты уже ни о чем лишнем не задумываешься, а просто выявляешь для себя нужное, чтобы не потонуть в террабайтах информации, выдаваемой человеческим мозгом, и не запутаться в белом шуме огромного количества всяких образов, рождаемой человеческой психикой. — Меня больше всего и волнует как раз этот шум и всякие образы. Понимаешь, во фракции куча народу, и я что, так и буду всех их постоянно слышать? — Нет, ты можешь поставить блок, абстрагируясь ото всех. Нужно только понять принцип его действия и ты вспомнишь, как их ставить. — Но я не помню этого, Риз. Такое ощущение, что это выходило как-то само собой. — Конечно, как-то само собой, ведь у тебя этот дар с самого рождения, и, значит, ты уже тогда подсознательно могла справляться с этой задачей. Давай представим, как бы ты могла охарактеризовать этот блок? Попробуй его представить. Риз смотрит ободряюще, словно ожидает от меня чуда, и если б пару недель назад, мне кто-нибудь сказал такое, то я бы сперва посмеялась от души, а потом посоветовала этому человеку обратиться к психиатру, но сейчас старательно вникаю в советы безупречного, пытаясь понять все тонкости, постепенно обретая таким образом и собственные воспоминания. Риз оказался прав, когда говорил, что в моей жизни было что-то такое, что я потеряла и пыталась это найти. И как бы раньше я этого ни отрицала, считая обычным воображением, но иногда мне действительно казалось, что я забыла что-то очень важное для себя, что-то такое… без чего я — не я. Это было давно, еще в детстве, во время войны с недовольными. Самое тяжелое время для нашего города, фракции, и особенно для нашей семьи. Я почти не помнила этого и благодарна Ризу за то, что он сделал так, желая отгородить меня от того страха, потерь, смерти и боли… подарив беззаботное детство. Но вместе с памятью о тех трагических событиях, он забрал и частичку моей жизни, я и сама не могла ни объяснить, ни понять, чего именно мне не доставало, заполняя обитающую внутри пустоту посредством рисования тех самых таинственных образов, что переносила на бумагу. Привыкнув к тому, что многие меня считают странной только потому, что я не стремилась разделить чужое излишнее безрассудство и неказистые для меня интересы, я просто занималась тем, что мне нравилось, не пытаясь разбавить свой круг общения такими людьми, для которых являлась ненормальной, будучи твердо уверенной, что понять они меня все равно не смогут, а друзьям было все равно на мои странности. Мне всегда было плевать на то, что посторонние мне люди могут подумать обо мне и как реагируют на мои увлечения, искренне считая, что каждый человек индивидуален и имеет право на личные пристрастия, пока Джай, раньше никогда не проявлявший особого любопытства к моим рисункам, не обратил внимание на мой блокнот. И обсмеял меня. Вот тогда-то во мне все перевернулось и стало совсем непросто. Я с недоумением обнаружила, что и близкие люди не хотят меня ни понимать, ни принимать такой, какая я есть, списывая особенности характера на «бабские причуды» и не приминув лишний раз высмеять. Со временем это становилось обиднее и обиднее, поэтому я отгораживалась от всех. Только родители и братья никогда такого себе не позволяли, сохраняя тактичную неприкосновенность к моим рисункам, или же иногда старались осторожно меня расспросить о том, что изображено на бумаге и откуда я, вообще, беру все эти абстракции. А истина в том, что все, что копилось у меня в душе, все те перемешанные эмоции и странные ощущения, не имея никакой возможности обрести хоть какие-то объяснимые рамки, я выплескивала карандашом. Так я пыталась материализовать для себя все то, что могу представить, мысленно увидеть, но не могла понять. Для этого я и рисовала Риза, чтобы разгадать его — я видела его снаружи подозрительным чужаком и никак не могла распознать, что же таится внутри… Ведь я была уверенна, что все чужаки могут нести в себе опасность, но совершенно не чувствовала этого от него, даже не дрогнуло нигде в сердце, только было недоумение: откуда такая вера и быстрая привязанность к постороннему человеку, с которым я знакома чуть больше недели? Теперь-то я понимаю, почему меня так подсознательно тянет к нему, это странное и неизвестное чувство, а еще почему-то приятное. — Люси, — вырывает меня из задумчивости голос Риза. Я стараюсь его так и называть, даже про себя, чтобы потом не проговориться случайно, да и ему так привычнее. — А что ты делаешь пальцами? — он немножко удивленно смотрит на то, как я вырисовываю подушечками по грубой коре дерева. Мне так не хватает моего блокнота, что я уже машинально успокаиваю себя и собираюсь с мыслями, пробуя рисовать на любой доступной поверхности. — Ты же сам сказал, чтобы я попробовала представить себе этот блок. А я привыкла рисовать то, что представляю, понимаешь? И мне кажется, что это что-то вроде купола, которым можно укрыться ото всех, когда это необходимо. Ну, как в детстве — прячешься под одеяло, если тебе страшно, искренне веря, что так тебя не найдет ни одно чудовище, тут такой же принцип… — Риз чуть меняется в лице, а немного искривленная из-за шрама дуга правой брови, медленно ползет вверх. — Если ты сейчас скажешь, что я странная или дура, то я спихну тебя с дерева и больше не буду с тобой разговаривать! — предвосхищая все его вопросы, сразу же предупреждаю я, стиснув кулачки так, что ногти впились в ладони и придирчиво следя за реакцией Риза. Глаза его приобрели золотисто-зеленоватый оттенок, губы задрожали в улыбке. — Нет, подожди, что-то в этом есть, — и задумался, запустив пальцы в растрепанную макушку, пока я кошусь на него подозрительно, ожидая того, что он вот-вот станет смеяться. Но Риз серьезен, как никогда, и это обнадеживает, что все желание бурно выяснять отношения испарилось. Там, внутри меня, теснилось, щемило, требовало выхода неописуемое какое-то чувство тепла, что улыбку подавить удалось с огромным трудом. — А если попробовать представить себе этот купол, так как ты его видишь, что он защищает тебя от потока чужих мыслеформ? Представить… Представить я могу многое, благо фантазии всегда хватало, но вот вклинившийся гвалт голосов, мерцающие кадры образов, жутко мешали сосредоточиться на блоке, который я пыталась материализовать в голове и так и этак. Непонимание происходящего успело притупиться — какая уже к черту разница, как и почему, ведь главное, что от этого никуда не деться, — и ему на смену пришло острое желание отгородиться от чужих мыслеформ. И я не сомневалась, что все получится, нужно только постараться. Блок, как волна энергии тускло мигнул и вдруг потух, постепенно укрывая собой, сменяясь тишиной. Все уплыло — и звуки, и ощущения. Я только ахнула, стискивая ствол дерева руками, трясущимися от напряжения, каждая клеточка завибрировала… Победный азарт брал свое. Риз выжидательно молчал, наблюдая за выражением моего лица, передвигаясь ближе. Только прижавшись лбом к его плечу от переизбытка гуляющих внутри эмоций, я поняла, как сильно устала. Или это просто нервное? — Что? — торопит он с придыханием. — Люси, не молчи. — Кажется, вышло, — отмираю я изумленно, тщательно прислушиваясь. — Я их не слышу. Риз! Я их не слышу, — завертелась я на ветке, вглядываясь на склон в поиске людей. — Я представила, что укрываюсь от них… — Вот видишь, я же говорил, — искренне радуется за меня Риз, снова улыбаясь. И у него, черт возьми, красивая улыбка, надо сказать. — Каждый раз, когда хочешь поставить блок — накрываешься куполом и все. Через пару дней таких упражнений, ты даже не заметишь, как это делаешь, ты же не думаешь как дышать, просто вдыхаешь и выдыхаешь и не прокручиваешь каждый раз все это в голове. Так и с блоками. — Ну надо же, я и не думала, что у меня станет так быстро получаться, только выматывает немного. — Тогда давай спускаться и убираться отсюда, поищем место для привала. Вечерний сумрак в тени деревьев стал густым и пройдя немного вдоль кромки леса, мы вышли на открытую местность, обходя кочевников стороной. Тишина вокруг стояла изумительная. Только где-то неподалеку в траве стрекотали букашки. Последние лучи уходящего солнца окрашивало небо в мягкие оттенки розового и сиреневого, скоро совсем стемнеет, и Риз, то и дело оборачивался, если я начинала отставать, словно проверял: не потерялась ли? Меня возмутило, что он так возится со мной, как с малявкой — ведь объясняла же сто раз — вопреки здравому смыслу раздражаюсь я, и в то же время, это было очень уютно. Конечно, далеко не сразу я смогла вот так запросто общаться с ним. Все, что он говорил было фантастично, нереально и не укладывалось в голове. Сначала я, обуреваемая самыми разными чувствами и эмоциями, предполагала, что открывшись ему, смогу что-то прояснить и понять, но вышло иначе, и вопросов только прибавилось. Он назвал себя — Дей Идрис, а не Риз… для чего он скрывал свое настоящее имя? Почему он так удивился тому, что я его не только не знаю, но и не помню? И что я должна была помнить… Откуда ему известно мое детское прозвище? Пока я после перевязки в гроте, ошарашенно пыталась прийти в себя, борясь с возникшим желанием сбежать, раздосадованная тем, что узнав мои имя и фамилию, мужчина смотрел на меня то ли растерянностью, то ли разочарованием, словно он зарубил жуткого дракона и теперь, вместо долгожданной принцессы, ему подложили свинью… Это было странно и почему-то неприятно, словно я в чем-то виновата. Я совсем запуталась! В душе надрывно ныло какое-то странное чувство, потому что его слова задели старую занозу, которая вновь засаднила. Риз был убежден, что я должна что-то вспомнить. Его вспомнить. Но я никогда раньше не встречала этого человека! А что, если он просто втирался в доверие, чтобы проникнуть в город и иметь возможность напакостить изнутри, прикрываясь необходимостью встретиться со мной и лидерами, а теперь изворачивался? Где гарантии, что он не врет? Не было никаких гарантий. А потом признался, что он — безупречный! Такого я не ожидала. Ноющее мерзкое ощущение предательства заползло под ребра, скрутилось там и стало хозяйничать, вплетаясь внутрь, окутывая отчаянием и какой-то обреченной беспомощностью. Слишком уж неожиданно всё вышло. Ведь я почти доверяла ему, чужаку, потому что так подсказывало мне сердце. Я видела в нем хорошего человека, а не преступника и уж тем более не врага. Подспудные ощущения благородства и нежелания нам зла, сложившееся о нем, не давали мне отмести своих сомнений, но надо было попытаться поговорить и во всем разобраться. Нельзя было рубить сплеча и обвинять его во всех грехах, хотя бы потому, что Риз не раз спасал мою жизнь. А потом я вспомнила нашу встречу, и то, что он вывез меня к бесстрашным, подставившись под пулю. Как защищал от стервятников, а я во сне прижималась к нему, ища поддержки и защиты… И как вел меня по расселинам, крепко держа за ладошку, а я, затаив дыхание изо всех сил делала вид, что не замечаю обращенных на меня заинтересованных взглядов. А потом к нему кинулась Тания, обнимала, и так смотрела на него, надеясь на взаимность, что у меня снова в груди завернулся колючий комок, а он обрадовался ей и своим родным. Несмотря на то что он безупречный, те люди дороги Ризу, они — его семья, и он, осознавая возможную опасность навредить не только им, но и всему поселению, привел туда меня. Это что-то да значит. Это для меня многое значит. Риз мне доверился. И уводил потом преследователей, рискуя своей жизнью и свободой, спасая меня от насилия. А вернувшись, вновь, не позволил никому причинить мне вреда. Поэтому он, как никто заслуживал шанса, попытаться все объяснить. Правда о моем детстве, способностях и о самом Ризе, такая ожидаемая и, в то же время внезапно открывшаяся, сперва напугала не на шутку. Но чем больше он рассказывал, тем спокойнее мне становилось, потому что я, наконец, с его помощью обретала себя, учась обращаться со своим даром. Конечно, все это так загадочно, не поддается никаким объяснениям и мы не такие, как все, но ведь в жизни ничего не происходит просто так. Встретившись через двенадцать лет, уже не детьми, я и подумать не могла, что почувствую ту связь, соединяющую нас, как раньше. И верю ему, абсолютно всем своим существом. Нам снова грозит опасность. Безупречные не оставляют своих планов, стереть людей с лица земли… Близится война. Думать об этом было больно. Не думать — невозможно. Сердце плясало за ребрами как сумасшедшее. Хотелось проснуться и осознать, что все происходящее лишь дурной сон. Двенадцать лет… Двенадцать лет спокойной жизни — и кошмар снова повторяется. Нам нужно как можно скорее добраться до фракции и все рассказать отцу, он поверит мне, выслушает Риза, и бесстрашные не сидели все эти годы сложа руки, мы сможем принять необходимые меры, до начала военных действий, иначе… Неспокойно на душе, ой, как неспокойно. Нет, к черту все это, к черту! Не думать о плохом. Не раздирать себе душу от отчаяния. Сейчас необходимо думать о том, как безопасно вернуться в город.Дей
За последующие пару дней, мы с Люси неплохо продвинулись и в плане продвижения к стене, и в плане ее воспоминаний. Она все больше открывает для себя тонкостей обращения со своими способностями, расспрашивает меня о моем прошлом и о том, как лучше управлять своим даром, а я все больше тону в ее необыкновенных глазах, понимая, что я не должен этого делать… — А почему я тебя не слышу? — спрашивает Люси, поигрывая травинкой, когда мы присели отдохнуть после шести часов непрерывной ходьбы вдоль реки. — Ты от меня закрываешься? Или от всех вообще? — У меня это получается независимо от меня. Нас ставить блоки и абстрагироваться учат с рождения, иначе можно сойти с ума. Я на самом деле не знаю точно, как это происходит, наверное, также, как и говорить, общаться учат ребенка. Сначала речь для малыша — это всего лишь шум, который потом обретает свои образы и смысл заключенный в словах… Ты умела «сканировать» так же, как и ребенок умеет говорить к трем годам, его речь может быть не очень правильная, но понятная, в том числе и для него… Если ты вспомнишь, как именно ты управляла своим даром, ты тоже будешь делать это автоматически. — Для меня сейчас все это пока темный лес… Риз… А тебе страшно было решиться уйти от… своих? — Не особенно. Я помню своего отца очень смутно, все мое детство со мной был учитель, он воспитывал меня в духе нашего клана, но я никогда не был за то, чтобы использовать «примитивных» в своих целях, как подопытных животных. Я и мои родные всегда считали, что люди, выжившие на планете достойны большего, что надо им помочь, а не устраивать тут… поле для экспериментов… — Это настоящий бесстрашный поступок на самом деле! — как и всегда эмоционально, сообщает мне Люси. Каждый раз, когда я смотрю на нее, во мне возникает желание... прикоснуться к ней, и честно говоря, никогда мне не было так тяжело бороться с собой, как сейчас. — Ну тебе-то уж виднее, — я улыбнулся, а она закусила нижнюю губу и опустила глаза. — Вот только… раньше ты почему-то сомневалась, что у меня получится стать бесстрашным. Что изменилось? — Я узнала тебя лучше и поняла, что ты соответствуешь духу фракции. Нужно будет немного поработать над твоими заморочками… — Какими еще заморочками? — нахмурился я. — Нет у меня никаких… — У нас не принято опекать девушек. На самом деле у нас вообще нет разделения по половому признаку, особенно если дело касается боевых операций. — Ну это не очень умно, по-моему. Никакая девчонка не может справиться с парнем просто потому, что девушки слабее… — С чего ты это взял? — Ну так… по жизни получается, вообще-то, — пожимаю я плечами. — Девушки не подходят для битв и сражений, у них другая функция! — Если ты хочешь быть бесстрашным, тебе придется пересмотреть эту точку зрения, потому что одним из этапов инициации являются зачетный спарринги, где тебе придется драться в том числе и с девушками. А если ты проиграешь, то будет считаться, что испытание ты не прошел… — Мне нужно будет побить девчонку? Зачем, вообще, все эти спарринги? — Мы должны уметь драться. — С кем? — С противником, с врагом…—она дернула плечом и я понимаю, что Люси начинает злиться. — Враг тебя быстрее застрелит. — Я выбью у него пистолет, и сама его застрелю. — А зачем драка тогда? — Чтобы пистолет выбить! — Ну ладно, — вряд ли, конечно, получится ее убедить, но я уже ввязался в этот спор и не в моих правилах отступать. — Допустим, ты потеряла пистолет, может, даже что-то потяжелее, автомат, например. Нож опять же где-то посеяла. Нашла идеально ровную площадку, где нет ни одной палки или камня. И даже предположим, что тебе встретился такой же расп*здяй. Но ты ведь как минимум в два раза меньше его. Какие бы навыки у тебя ни были, он тебя просто скрутит и пополам сломает… — Тьфу, пропасть! Что ты, вообще, понимаешь! Ну-ка, давай! Нападай! — На кого? На тебя? — А ты кого-то еще тут видишь? — Так ты же девушка! — Нет в Бесстрашии парней и девиц. Все равны! Нападай, я тебе говорю! Иначе я подумаю, что ты трус! — Но это же глупость! Парни всегда остаются парнями, а девушки — девушками, даже если обрядить их в черную форму и всучить автомат! А трус тот, кто этого не понимает… Я не буду тебя бить, Люси! Я не могу причинить тебе вред… — Ты не сможешь меня ударить, не достанешь. Нападай на меня, иначе я тебя побью! — она толкнула меня в плечо, и нужно очень сильно держать себя в руках, чтобы удержаться от смеха. Она такая маленькая и такая воинственная… Что она может мне сделать? Да, я видел, как она отбивается, как она стреляет, но что хрупкая девушка может сделать со взрослым мужчиной? Я ведь вешу больше ее в два раза… — Давай, Риз! Тебе нужно преодолеть этот страх! — Это не страх, Кнопка, я просто не хочу тебя бить, это очень глупо! Она подскакивает ко мне и я даже не успел заметить, как ее кулачок довольно ощутимо врезался мне в челюсть. Удары посыпались на меня как из рога изобилия, я только успевал уворачиваться от некоторых и закрываться отступая. Вот интересно, если у них все такие девицы, то придётся действительно пересмотреть свое к ним отношение, я как-то привык, что девушек надо защищать, а не защищаться от них… — Я! Больше! Не Кнопка, ясно? — продолжая осыпать меня тумаками, отчеканила Люси. Мне стало это надоедать, и я перехватываю ее руки, и быстро, пока она не опомнилась, завожу их ей за спину. — Не Кнопка, говоришь? — я умею себя контролировать, но то, что сейчас со мной происходит не поддается идентификации. Во-первых, болит скула, в том месте, куда пришелся ее первый удар, во-вторых немного ноет правый бок, но выплеснувшийся адреналин уже затуманил доводы разумного. Передо мной сейчас агрессор и нужно всеми способами отразить атаку, хотя на периферии сознания все еще теплится мысль, что это всего лишь слабая девушка. Которая… Так хороша… Я так близко к ней, а она прижата к моей груди… И я чувствую запах ее агрессии с легким ароматом лесного ландыша, разбавленным нагретым солнцем лугом. Я отчетливо и очень близко вижу перед собой ее невероятные глаза, во взгляде которых космос нашептывает свои тайны, и не могу оторваться от этого зрелища. Она не вырывается и вроде бы даже не против так стоять, но все равно какая-то заноза не дает отрешиться от всего и закончить начатое. Я держу в объятиях самую прекрасную девушку из всех, которых я знал, но я не могу поцеловать ее, знаю, что она будет против… Эта мысль вернула с небес на землю, и мои губы дрогнули в горькой усмешке, которую я очень надеялся выдать за презрение. — Ну и что ты теперь сделаешь, сильная и независимая женщина? — глумливо спрашиваю я ее, изо всех сил пытаясь не поддаваться ее обаянию. — Вот что, — бросила она, и ее коленка прилетает мне в правый бок, который и до этого-то давал о себе знать. Воздух с силой выталкивается из легких, заставляя невольно согнуться, и тут уж она не замедлила меня отоварить лбом в переносицу, а то как же я мог забыть, ведь это мой любимый прием. Времени, чтобы приходить в себя нет, я почти вслепую пытаюсь ее схватить, чтобы снова обездвижить или даже повалить на землю, но она снова меня опередила, сделав подсечку и я, завалившись на спину, оказываюсь в полной ее власти, придавленный коленкой за шею. — Все еще считаешь, что маленькая и хрупкая девушка ничего не может? — спрашивает она, не наклоняясь ко мне, а посматривая свысока. Красивая, воинственная, но при этом невероятно… как ей удается оставаться такой женственной? — Ну хорошо, хорошо, леди убедила меня, что надо давать люлей независимо от пола… И что, у вас все такие в Бесстрашии? — Да, и тебе придется к этому привыкнуть. — А могу я начать прямо сейчас? — рывком приподняв нижнюю часть своего тела, я скидываю Люси с себя, и не давая ей опомниться, набрасываюсь сверху, надежно зафиксировав ее ноги. Она удивленно смотрит на меня, но ее изумление быстро сменяется на победную улыбку, и я не могу не улыбаться ей в ответ. — Ну вот видишь? Просто нужно понять, что девушки, такие же воины, как и парни… Я, всеми силами пытаясь не поддаваться влечению, рассматриваю ее лицо, останавливаясь на губах, совсем чуть растянутых отчего-то в робкой улыбке. Отмечаю нежную, почти прозрачную кожу, по которой невероятно хочется пройтись губами, чтобы ощутить ее шелковистость и попробовать ее на вкус. Она, не отрываясь, смотрит на меня, и воздуха мне перестает хватать, приходится дышать чаще, а грудь сдавило и никак не выходит надышаться вдоволь… «Ты просто бесконечно прекрасна», — я посылаю ей эту мыслеформу, не надеясь, что она меня услышит. Но… Сначала я и не понял, что произошло, а потом четко услышал: «Не надо, Риз…» — Я слышу тебя, — поднимаясь и протягивая ей руку, ошеломленно говорю я ей. — Но при этом я не пытался проникнуть тебе в сознание… — Просто мне показалось, что ты… Что мы… — Тебе не показалось, — ухмылка, наверное, вышла несколько кривой, но я… просто не могу больше смотреть в ее глаза, чувствовать ее рядом с собой, такую красивую и такую… далекую. Тяжело дыша, я обогнул ее и, прямо на ходу срывая с себя футболку, направился к реке. Нужно, непременно нужно остыть прямо сейчас, иначе… Как же это непомерно сложно, рядом с ней я совсем не могу держать свои чувства под контролем, с каждой секундой открывая для себя все новые грани этой девушки. Это безумие какое-то, я не должен, ведь она ясно дала понять, что… она уже занята, у нее… кто-то есть в Бесстрашии, тот, кто ждет ее, любит, наверное, а я… затесался в самый неподходящий момент, но… отчего так хочется отдубасить кого-нибудь… Вырвать из сердца это томление, перестать с надеждой заглядывать в ее притягательные глаза? Руки разрезают водную гладь и, несмотря на то что вода достаточно холодная, мне кажется, что она прямо-таки закипает вокруг меня… Поднырнув, чтобы хоть как-то охладить голову, я задерживаю дыхание настолько, чтобы вдох принес облегчение, но даже и это не помогает. Мне нужно, необходимо от нее отказаться, она дала понять, что между нами ничего не может быть, но и оставить ее я не могу, во всяком случае до тех пор, пока она не научится управлять своим даром… И она должна будет убедить своего отца, насколько все серьезно, что атаки безупречных будут, и нужно дать им достойный отпор! Мысль о клане принесла неожиданное облегчение и помогла отрешиться от… моих заморочек, как говорит Лусия. Оказывается, у меня их много, а я даже и не знал о них. Не было у меня никогда «заморочек» с девушками, они просто были, и я даже никогда не задумывался, что между нами может быть что-то большее, чем просто взаимное удовольствие… Ведь это было так просто, а теперь… Совершенно ничего не понятно. То, что надо выбираться из реки я понял, когда перестал ощущать кончики пальцев на руке. Черт, сколько же я плавал, а ведь мы хотели еще пройти сегодня немного, чтобы добраться уже до более ровной местности и удаляться от реки в сторону стены. С другой стороны возможности окунуться больше не будет, да и мы уже скоро придем во фракцию и все уже кончится… Как это ни печально… Я вышел на берег и на меня навалилась какая-то страшная усталость. Я улегся прямо на траву около реки и уставился в сумеречное небо, невероятно красивое на закате. Лусия ничем себя не выдавала, но я чувствую ее взгляд, чувствую ее, особенно остро с тех пор, как я узнал, что это именно она, когда она вспомнила меня. Все-таки осталась у нас эта связь, вот только как быть с ней теперь. Меня безумно к ней тянет, но она ни за что не пойдет наперекор своим принципам, насколько я ее помню, она была такая с детства. — Мы будем устраиваться на ночлег сейчас? — раздался голос прямо надо мной, и поднял голову. Лусия стояла спиной ко мне, и я усмехнулся. — Да нет смысла сегодня куда-то еще идти, надо выспаться как следует, лучше завтра пораньше пойдем, как рассветет… — Тогда я тоже купаться пойду, — заявила она и пошла вдоль берега, так и не глядя на меня. — Я видела чуть в стороне песчаную насыпь, там зайду, — крикнула она, удалившись уже на приличное расстояние. Я пожал плечами и пошел устраивать лагерь, стараясь не думать о скидывающей одежду девушке.