Голоса людей слышатся лишь в отдалении и сейчас, кажется, наступает мое любимое время. Поджимаю под себя ноги, ощущая влажные капли росы на моей коже. На улице становится промозгло, но в тоже время свежо, что заставляет меня остаться сидеть на лавочке рядом с домом. Вижу очертания людей, но не их лица и продолжаю вглядываться в почти пустую, темнеющую с каждой минутой, улицу.
Туман обступает меня со всех сторон, скрывая от взглядов людей и сейчас я чувствую себя более, чем спокойно. Из открытого окна нашего дома доносятся звуки работающего телевизора и шум из кухни. Все кажется таким умиротворенным и простым, что я расслабляюсь, забывая о тех мелочных проблемах, что люди привыкли называть любовью.
Хриплый голос, как и теплая толстовка накрывают меня неожиданно, заставляя издать сдавленных вдох, похожий на вскрик. Это неприятно разряжает спокойствие улицы. Жму ноги ближе к своему телу и позволяю парню надеть на меня черную толстовку и утонуть в родном запахе. Непонимание непониманием, а заботу никто не отменял. Калум стоит сзади меня, все еще не решаясь присесть. От него так и веет сомнениями, а я даю ему полное право выбора. Ведь пару поцелуев еще ничего не значат?
— Пойдем, — голос парня приобретает уверенность, пока я лишаюсь ее.
Не хочу ничего, поэтому лишь пожимаю плечами и встаю с влажной скамейки, чтобы впервые за этот вечер увидеть лицо Калума и его сосредоточенный взгляд в метре от меня. Все такой же красивый и томный.
Мы слишком быстро доходим до автобусной остановки, и я не вижу в это смысла, ведь сейчас уже почти ночь, и если бы Калум хотел отвести меня куда-то, то он мог бы взять свою машину. Широкую спину передо мной покрывает теплая рубашка черного цвета, а мне хочется прикоснуться к этому мягкому материалу. Одергиваю руку в паре сантиметров. Мне стоит начать контролировать себя. Просто встаю рядом с парнем, скрывая пальцы в большой толстовке и смотрю вниз.
На остановке стоит еще несколько человек, а туман все так же застилает город, рассеивая свет от только что включившихся фонарей.
— Голодна? — тихий вопрос вылетает из чуть приоткрытых уст и тает в белом облаке вокруг нас.
— Нет, — не понимаю в какую игру играет Калум, да и, если честно, не хочу понимать. Мне нравится, что он рядом сейчас и что его толстовка согревает мое тело.
— Куда мы?
Мой вопрос остается без ответа, так и вися в воздухе, но это не смущает брюнета, когда он берет меня за руку, направляя к только что подъехавшему автобусу. Улицы становятся еще пустыннее, а голоса людей становятся все тише, пока полностью не исчезают. Калум быстро оплачивает проезд, присаживаясь рядом со мной на потертые сидения. Я не предпринимаю попыток больше спросить куда мы все же едем. Я плохо ориентируюсь в путях общественного транспорта, ведь привыкла ходить пешком или же ездить на машине. Да и эти скопления людей всегда раздражали меня. Но сейчас вместе с нами в автобусе лишь еще пару людей и тут создается уютная атмосфера из переливающихся огней светофоров и фонарей, которые мы проезжаем. Мы сидим рядом, так, что наши локти могут соприкоснуться, если я поменяю положение руки, но от этого мне не становится легче или приятнее. Прикрываю глаза и чувствую как тяжелеют мои веки. Я отдаюсь в полузабытое состояние, позволяя губам чуть приоткрыться, а голове упасть на плечо.
Калум будит меня легких прикосновением, и сквозь сон я слышу, что это последняя остановка. Пальцы Калума все еще касаются моих, пока он ведет меня к выходу из автобуса, а потом просто куда-то по освещенной дороге. Я узнаю это место, потому что просто не возможно не узнать Залив Сан-Франциско, когда ты родилась и выросла в этом городе.
— Куда мы идем? — моя сонность пропадает, а появляется лишь раздражение и страх перед неизвестным.
— Пойдем, — пальцы Калума снова хватаются за мои, а я со злостью вырываю их.
Все. Это конец.
Это и есть та точка невозврата с которой ничего нельзя изменить?
— Это ты сказал, что между нами ничего не будет.
— Я не говорил, ты это выдумала, думая, что будет легче, обвинить во всем меня. Но мы оба виноваты, — брюнет трет подбородок, прикрывая глаза. Выглядит так, будто ему давно надоело, пока я сдерживаю себя.
— В чем?
— Это будет в первый и последний раз, — тихо шепчет Калум, прижимая меня к себе. Мой настрой сбивается от слова брата и я просто позволяю ему обнимать меня.
Это то, от чего я не смогу отказаться.
Туман окружает нас, помогая скрыться от тех, кто могу бы осудить нас. Туман спускается на Сан-Франциско впервые за несколько недель, что непривычно для него, но не думаю, что он появится еще раз.
Это будет в первый и последний раз.
Одинокий дом отлично вписывает в этот пейзаж городских окраин и морского побережья. Туман окутывает почти все вокруг нас, делая видимость почти нулевой и мне нравится, как теплая рука Калума согревает мою в этом холодном царстве. Его кожа будто возвращает меня к реальности, когда мой взгляд снова замирает на неподвижной белой массе тумана. Скрипучее крыльцо и небольшое кресло с видом на воду открывается в моих глазах. На улице совсем нет людей, да если бы и были, то мы и они точно оказались бы невидимыми друг для друга. Тяжелые капли оседают на мои волосы, и я чувствую влагу на всех открытых участках кожи.
Когда мы заходим внутрь, то, все, что я могу сделать, так это мельком осмотреть небольшую гостиную и тут же оказаться прижатой к поверхности стены. Сухие губы уже где-то на моем лице, а пальцы мягко сжимают запястья. Легкий страх овладевает мной, но это точно не от неожиданности. Я так долго ждала это и жила мыслями об этом, что сейчас нити страха связывают меня, затрудняя дыхание. Все кажется нереально, хоть мы решили это уже пару минут назад. Мне немного страшно, но мои дрожащие пальцы все же расстегивают первую пуговицу на рубашке Калума, а сбивчивое дыхание сливает с дыханием брата в одно.
Теперь поцелуй кажется чем-то другим, чем-то, что было между нами в машине, подсобке или в моей комнате под одеялом. Мое тело трепещет от каждого взгляда брюнета, пока он ведет меня в откуда-то взявшуюся спальню на первом этаже дома. Я оглядываю ее, замечая в чистых окнах непроглядный туман. Темнота ночи пробивается через белую пелену, мягко освещая холодную комнату. Все кажется сном даже когда мое тело соприкасается с прохладной простыней и проходит множеством мурашек. Ступни ног неприятно соприкасаются с холодным полом, холодя еще больше, и я приподнимаю ноги, забираясь на кровать полностью. Лицо Калума прямо передо мной, когда я откидываюсь на сбитые подушки.
Губы Калума повсюду на моем теле, а мои пальцы касаются его как обычно теплой кожи, замирая где-то на шее. Толстовка, снятая брюнетом, лежит на кровати рядом со мной, и иногда я касаюсь ее все еще теплой ткани, охладевшей кожей. В моих ушах — лишь непривычный шум, будто туман пробрался и туда, а перед глазами — лишь яркие пятна, которые вскоре собираются в картину затылка Калума, целующего мою шею. Мои руки тянутся к груди парня, чтобы ощутить тот странный стук с левой стороны, что так сильно отдается в моем теле мелкой дрожью.
Слишком приятные прикосновения с привкусом неправильных чувств окутывают меня полностью, заставляя выпить их без остатка. Хриплое дыхание и слишком взрослые прикосновения будоражат мою кровь. Сжимаю пальцы на ногах, как только большая ладонь проскальзывает по моему животу вниз. Пальцы смыкаются на том месте шеи, где начинают расти мягкие черные волосы. Ощущаю тепло от сильного тела надо мной и сбитого дыхания, опаляющего мои бедра.
Хватаю щеки парня пальцами, заставляя поднять того взгляд, всматриваюсь в затомленные омуты,
полностью отдаваясь греху.
***
Солнце сияет над утренним Сан-Франциско, разгоняя вечернюю печаль многих людей.
Лично я предпочитаю туман.
В спину неприятно упирается смятая подушка, что лежала на этом кресле-качалке до меня. Наблюдаю за тихой водой и раздумываю над тем, что хотела бы провести свою жизнь потом так. Отголоски людей на том берегу и тишина здесь. Солнце падает на деревянный настил, который я не разглядела вчера ночью. Мы вышли на последней остановке вчера.
Толстовка на мне неприятно жжет от излишков тепла. Сейчас не вечер и она не нужна мне. Она приносит лишь дискомфорт, когда палит весеннее солнце. Сразу, как только Калум выходит из дома, отдаю ему его ее и встаю с кресла, чтобы сесть на автобус до нашего дома.
