Полярность

На самом деле Уэйда никто за язык не тянул, серьёзно, никто. Питер не заставлял его произносить эти слова, или делать то, что сделал Пул потом. И да, ещё Питер не думал, что тот просто сбежит, как будто совершил самую большую ошибку на свете. «А может, правда, самую большую ошибку?» — проносится в мыслях подростка, но он только отрицательно качает головой. Чувства — это не ошибка. Дядя Бэн всегда говорил это, с любовью глядя на тётю Мэй, а потом дежурно трепал мальчишку по спутанным волосам, смущенный своими же словами. Он был скуп на эмоции, суров, как любой рабочий человек, но с семьей теплел на глазах. И Питер уважал это в нём, считал дядю примером для подражания. — Я тебя люблю, — дразнится Питер, с остервенением запихивая учебники в рюкзак. — Дай-ка я тебе в этом признаюсь, поцелую, а потом, как трус, сбегу! Но ты не ищи меня, Паучок! Потому что что? Потому что в паре кварталов, я уже буду лапать очередную девчонку за зад! О-о, Питти, это я так любовь проявляю! Чёрствый ублюдок… Мальчишка фыркает, закидывая рюкзак на плечо, и вышагивает по комнате в поисках мобильного телефона и ключей. А ещё, не помешало бы натянуть джинсы на голые ноги, но шатен об этом вспоминает в последнюю очередь. Сейчас он эмоционально нестабильный объект и… и! Паркер пинает прикроватную тумбу, совершенно забывая о том, что силы в нём слишком много. Будильник на пару с лампой валится на пол, пока сама тумба встречается со стеной. Грохот стоит страшный. — Ох. — Питер! — кричит тётя Мэй, прекращая заниматься готовкой. — Питер, что случилось? — Ничего, — громко врёт Паркер, — я просто упал! Упал и ударился головой пару лет назад, потому что тогда, когда Уэйд его поцеловал… Питер ответил. И ни капли об этом не жалеет. Ни капли…

***

Уилсон не приходит ни через неделю, ни через месяц. Питер паникует и давит внутри себя чувство полного отчаяния. — Что я сделал не так? — спрашивает себя мальчишка. А ответа на вопрос нет. Паркер просто-напросто его не знает.

***

Тётя Мэй посещает церковь каждое воскресенье. Она встаёт рано утром, непременно готовит завтрак на двоих и в который раз будит Питера, чтобы услышать очередное «нет» на свой вопрос. «Нет, я не пойду с тобой, не сегодня». Не сегодня звучит, как никогда. Её племянник не верил в Бога, точнее… хотел таковым казаться. Обиженный маленький ребёнок, которого в начале лишили родителей, а затем того, кто заменил Питеру отца. Мэй вздыхает, вплетает ладонь в густые волосы единственного близкого ей человека, и целует его на прощание. По-матерински в лоб. — Завтрак на столе, — говорит она шёпотом. — Я люблю тебя. — И я тебя, — бурчит сонный Паркер и утыкается носом в подушку. На улице так жарко, что впору брать билет на самолёт и бежать в холодные страны. Или спрятаться под кондиционером. Чем Спайди и занимается, предварительно заказав на дом пиццу и решив, что геройские дела на сегодня подождут. Да он даже не переоделся, оставаясь в спортивных штанах и растянутой футболке с Тони Старком в качестве картинки. Дверной звонок глушит речь Хана Соло, и Питер недовольно морщится, лениво поднимаясь с дивана. Вставать или делать хоть что-то полезное обществу не хотелось, потому что он мог позволить себе эту лёгкую небрежность по отношению к городу. В воскресенье. В единственный за пару месяцев выходной. Шторы в гостиной плотно прикрыты, чтобы яркий солнечный свет не проникал внутрь. И Паркер понятия не имеет, который сейчас час. Звонок повторяется. Дзынь-дзынь. У тёти Мэй имеются свои ключи, да и вряд ли она вернулась бы раньше, чем наступил вечер (ох уж эти женские посиделки за чашкой чая). — Тут двадцать баксов, сдачи не надо, — говорит он, открывая дверь, и резко замирает. Питер — порог его дома — вытянутая рука с двумя смятыми купюрами и… лужа крови. — Твою же!.. Господи, Боже мой! Уэйд Уилсон собственной персоной! Точнее, большая его часть: ноги, туловище, руки, а головы нет. Вот тебе незадача. — Какого?.. — тошнота мигом подступает к горлу, потому что тело, которые, вроде как, не должно двигаться, двигается, вытягивая вперёд лист покрасневшей от крови бумаги. — Если думаешь, что я стану это трогать, то ты глубоко заблуждаешься! Но Уэйд — без головы он смотрелся милее — настаивал, не тронувшись с места. И Питер, слабый и жутко мягкотелый Питер, сдался, пихая доллары к себе в карман. Правой рукой он выхватил у Уилсона клочок бумаги, на котором неровно было выведено «Прости меня». Ну, не идиот ли, а? Прости меня! — О, Боже, — выдыхает Паучок и опирается о дверной косяк. — За что тебя, собственно, простить? За то, что ты стоишь тут в луже собственной крови и без головы, или за то, что ты сбежал, как только мы поцеловались? Тело тычет в клочок бумаги, мол «смотри, тут на все твои вопросы один ответ». — Где твоя голова, Всадник? Нога Уэйда пинает красную сумку, находящуюся рядом с ним. — Отлично, бери её и заходи… Нам есть, что обсудить.