Пока ты спишь

Савамура иногда видел по телевизору, как герой возвращается домой, а его ждут родители, желающие «серьезно поговорить». Но он никогда не думал, что когда-нибудь попадет в такую ситуацию. Особенно, находясь далеко от дома и серьезных разговоров. — Интересные вещи ты читаешь, Бакамура, — с усмешкой прокомментировал Курамочи, когда Эйджун вернулся в пятую комнату. Йоичи как раз читал тот самый томик манги, завернутый в обложку из-под седзе. Савамура не нашел ничего лучше, как молча пройти мимо шорт-стопа, ничего не ответив. Он сел за рабочий стол и включил лампу, но сумка находилась на его кровати, а значит, нужно было вернуться и взять ее. Эйджун не сдвинулся с места, продолжая держать палец на выключателе лампы. Курамочи перевернул очередную страницу и улыбнулся забавному моменту, совершенно не волнуясь о том, что питчер молчит. Так он прочел до конца очередную главу и только потом снова заговорил. — Ты уже думал об этом? — спросил он. Эйджун выключил лампу. — О чем? — уточнил он, притворяясь, что ни о чем не знает. — О нас, — ответил Йоичи, не отрываясь от манги, — обо мне, если хочешь. — Не понимаю, о чем ты, — проговорил Савамура, криво усмехнувшись. Больше всего он сейчас боялся повернуться и посмотреть шорт-стопу в глаза. Курамочи вздохнул. Он перевернул еще одну страницу, но ее содержание оказалось смущающим, и он закрыл книжку. Потом бросил ее на кровать снизу. — Я знаю, что ты знаешь, и ты знаешь, что знаю я, — хмуро объявил он. — Так что нет смысла прикидываться дурачками. Курамочи спрыгнул со своей койки и встал прямо, протыкая спину питчера глазами. Он уже понял, что находится в тупике, поэтому не видел никакого смысла продолжать искать пути к отступлению. Его глаза говорили: «Никакой страх не может заставить меня перестать уважать себя». — Если ты все знаешь, значит нет смысла задавать вопросов. Я все сказал тебе. Савамура наоборот поддался страху. Поддался, потому что это было легче, даже если он уже хотел забрать свои слова обратно. Он продолжал сидеть к Курамочи спиной, уставившись в одну точку. Шорт-стоп подошел и развернул его к себе. — Скажи мне это в лицо, — потребовал он. — Я не влюблен в тебя, — дрожащим голосом произнес Эйджун. Йоичи усмехнулся, продолжая смотреть ему прямо в глаза. Понемногу Савамура привыкал к этому приколотому к себе взгляду и набирался смелости. Он смотрел на это самоуверенное выражение лица и наполнялся злостью и презрением, которые он всеми силами пытался в себе подавить. Одно дело быть отвратительным человеком, но скрывать это ото всех, но совсем другое, если ты наслаждаешься своей отвратительностью, не скрываешь ее, показывая всем развращенную душу с такой гордостью, будто это что-то ценное. — Я не влюблен в тебя, — серьезно и уверенно повторил Савамура. — Ты мне не нравишься, даже как человек не нравишься, и не знаю, что должно произойти, чтобы я снова начал к тебе хорошо относиться, после того, что ты… себе позволял! Такое заявление вызвало у шорт-стопа самую настоящую ярость. Он схватил питчера за грудки. — Ты действительно думаешь, что я стал бы делать такое из собственной прихоти?! — когда его спросили, Эйджун начал сомневаться. — Да это ты себе многое «позволял»! А я тебя еще и останавливал… Уж прости, что в последний раз не получилось, знаешь ли, я тоже не железный. — Ага! В последний раз еще как получилось, только я проснулся! Ох, какая жалость! — с сарказмом выпалил Савамура, встав со стула. — Бакамура, перестань выводить меня из себя, — процедил шорт-стоп. — Сколь бы низко я не пал, я никогда не буду использовать так людей. — А меня использовал, — у Эйджуна даже слезы на глаза выступили, — спасибо, никогда не думал, что ты меня даже за человека не считаешь. Курамочи молча смотрел на него. Ему уже не хотелось кричать, в нем больше не было ярости, лишь пульсирующей на виске веной нарастало отчаяние. Он понимал, что никак не может донести до Савамуры то, что хочет донести. — Даже если ты говоришь, что не влюблен в меня, — более спокойным и тихим голосом сказал он, — даже если говоришь, что никогда не влюбишься в меня — запомни мои слова — это неправда. Можешь ненавидеть меня, но в этом я уверен. Через секунду после этих слов шорт-стопу прилетел хук справа. Он посмотрел на Савамуру так, что тот невольно увидел перед собой ядовитую кобру, готовую в любой момент нанести смертельный укус. — Ударь еще раз. Если посмеешь, — загробным голосом предупредил Курамочи. А сам с пугающим нетерпением думал: «Ударишь еще раз — изнасилую. Нельзя же так долго смотреть на тебя и не прикасаться». — И ударю! — кричит Савамура, прекрасно понимая, что не посмеет, и лишь мнется на месте, а потом бежит в сторону выхода, громко объявляя: — Съезжаю отсюда сию же секунду! Хлопает дверь, и в комнате становится мертвенно тихо. Курамочи опускается на оставленный стул, глубоко выдыхает, включает и выключает настольную лампу и думает, что хочет сказать Савамуре: «Останься», но знает, что не сможет произнести этого вслух. * Номер шесть уже смирился со своей участью, когда дверь снова открылась, и Эйджун молча опустился на свою кровать. — Свободной оказалась только комната Миюки, — расстроенно пробубнил питчер. Лежащий наверху Курамочи удивился. — Неужели лучше со мной, чем с Миюки? Савамура заскрежетал зубами. — Этот гад меня даже на порог не пустил! — воскликнул он. С верхней койки донесся смех. — Хватит ржать, это ты виноват! Зачем ты вообще ему сказал, что я лунатик?! — К слову пришлось! — ответил Йоичи, продолжая смеяться. Смеялся он недолго, прямо до того момента, когда томик манги с кровати питчера, пусть не толстый, но все равно больно врезался шорт-стопу в нос. — Бакамура, я тебя сейчас прибью! — объявил тот, уже спускаясь по лестнице вниз, но на полпути остановился. Готовящийся бежать Савамура тоже застыл. Они посмотрели друг на друга, потом оба нахмурились, и Курамочи поднялся обратно к себе. После этого вечера они почти перестали разговаривать. Курамочи считал, что нет смысла пытаться вернуть то, что ушло безвозвратно, Савамура же с каждым днем находил все больше смысла в словах, которые сказал ему семпай в этой ссоре, и со временем стал думать: «А может, не такой уж он и плохой?»; но все еще с вопросом в конце. Все это время ночи в комнате номер пять были тихими и неприветливыми, и Курамочи уже окончательно смирился с тем, что того, что было раньше, уже никогда не будет. Это была пережитая и перелистанная страница его жизни, к которой он не собирался возвращаться, — лишь надеялся, что она повлияет на его жизнь в будущем. Для Савамуры же эта проблема до сих пор оставалась под вопросом. Для него это было только начало страницы, лишь первый зачерканный и заляпанный абзац. Но вместо вопроса встала точка, когда другим глубоким вечером они остались одни в общей ванной. Курамочи сидел, повернувшись к нему спиной, опираясь руками о прохладный кафель, контрастирующий с горячей водой. Глаза слипались от усталости, и, уже думая выходить, Эйджун посмотрел на шорт-стопа и надолго задержал на нем свой взгляд. Позвоночник, прячущийся за лопатками, выдающий себя тремя круглыми впадинками в районе поясницы и уходящий под воду; — ему вдруг стало интересно: если он проведет по этой неровной линии пальцами сверху до самого низа, захочется ли ему схватить Курамочи за бедра и прижать к себе? Захочется ли узнать, какими будут на вкус кончики пальцев после кожи шорт-стопа? Захочется ли затащить его под воду, одаривая жаркими поцелуями? Йоичи услышал только всплеск воды, и сразу же горячие мокрые пальцы прикоснулись к его шее чуть ниже затылка. Эйджун медленно провел по всей линии позвоночника, вплоть до того момента, когда его ладонь ушла под воду, и понял: да, захочет. И он захочет не только прижать его к себе, но и прикоснуться к каждому миллиметру тела, кусать его, царапать и любыми способами заставлять чувствовать то же нестерпимое притяжение, какое он испытывает в данный момент. Для Савамуры — это был ответ на вопрос, для Курамочи — шанс для угасающей надежды.