Кровь и кофе

      Уже забрезжил тусклый лондонский рассвет, а Джону Аттерсону не спалось. Не спалось уже третью ночь подряд. Он думал. Думал о джунглях Индии, о юной Иде, кормящей тигров сырым мясом, о ее матери, увядшей от неизвестной болезни, о Генерале, скончавшемся при неясных обстоятельствах, о безликой кормилице... Все эти мысли хороводом плясали в его усталом уме, переплетаясь и создавая причудливые узоры, отдаленно напоминающие сновидения. Ему казалось, что он неожиданно оказался совсем рядом с какой-то интересной историей, но вот хватит ли ему смелости проникнуть в нее глубже – еще предстояло выяснить.       Аттерсон печально вздохнул, покидая холодную постель. Колокол на соседней церкви пробил шесть утра, и нотариус решил не растягивать жалкие попытки заснуть еще на целый час. Он сварил кофе и устроился у окна спальни, безразлично изучая скучный пейзаж города. Жил Аттерсон не в самой оживленной и красивой части Лондона, поэтому, кроме как лицезреть церковных служителей и прихожан неподалеку, ничего не оставалось. Впрочем, Аттерсону вполне нравились и колокола, и шпиль на фоне ясного неба, и несуетливая, размеренная жизнь у подножия церкви. Но рассказы о фестивалях, диких африканских племенах и вьетнамском кофе, казалось, заронили в его душу семена смятения. Собственный кофе показался ему кислым и землистым по сравнению с тем, что подавала ему Ида, и он пил его без всякого удовольствия, надеясь только, что напиток поможет ему взбодриться. В восемь или в девять утра сегодня он планировал наведаться к Ван дер Мер и взять оттуда кое-какие бумаги, чтобы более подробно разобраться с ними дома. В их числе стоило прихватить расчетную книгу. Если Аттерсон верно предполагал, Генерал предоставил бы кормилице своей дочери, много лет верой и правдой служившей их семье, некое жилье и неплохое содержание. В таком случае, в книге должны были быть указаны ее имя и адрес, на которые переводились бы деньги.       Джон как раз собирался часок почитать, а после отправиться в дом Генерала, когда его отвлек стук в дверь. Доставили телеграмму с почты – просьбу как можно скорее присутствовать для оформления бумаг по прибытии застрахованной посылки. Нотариус тяжело вздохнул.       Довольно нудное занятие растянулось надолго. И сама посылка была какой-то странной, и сопровождали ее с каким-то особенно пристальным вниманием, и страхователем в ней являлся иностранный гражданин, получивший вид на жительство в Англии, что несколько усложняло процесс. Разбирая бумагу за бумагой, Аттерсон действовал чисто механически, невыспавшееся сознание не стремилось вдаваться в тонкости дела. Как вдруг его взгляд зацепился за отдельную строчку. Аттерсон не сразу понял, что именно привлекло его внимание, и перечитал еще раз. Все верно: адресом доставки значилось поместье Карфакс, Пэрфлит. Он тупо уставился на печатные буквы. Но ведь это поместье принадлежит (или, во всяком случае, при жизни принадлежало) Ван дер Меру. Озадаченный, нотариус закрыл документ своей подписью.       К дому Генерала Аттерсон подъехал почти на час позже, чем планировал. День выдался ясным и теплым, одним из тех сентябрьских дней, когда лето как будто спорит с осенью о вступлении ее в свои права. Аттерсон с силой провел ладонью, прогоняя усталость, по лицу и постучал в тяжелую дверь. На этот раз ему открыла горничная, с испугом окинув нотариуса взглядом.       – Передайте мисс Ван дер Мер, что пришел нотариус, мистер Аттерсон.       Горничная кивнула и, захлопнув дверь, скрылась в доме. Аттерсон усмехнулся нервозности женщины. Через некоторое время в доме послышались голоса, и дверь распахнулась, явив нотариусу растрепанную хозяйку в неизменной шали и испуганно съежившуюся за ее спиной бледную горничную.       – Доброе утро, мистер Аттерсон, входите, пожалуйста. Прошу прощения за грубость моей горничной, это моя вина. Я не велела никого пускать, но, конечно же, предупредила бы о вас, если бы ожидала визита.       Аттерсон зашел, и дверь тут же закрылась, отрезав темный холл от дневного света. В этот раз он был освещен лучше, демонстрируя резные перила темного дерева и несколько картин на стенах. Поскольку ни плаща, ни шляпы у Джона не было, Ида жестом отослала горничную наверх. Та, кажется, только рада была скрыться.       – Простите, что я без предупреждения. Раз уж оказался в этом квартале, хотел зайти взять кое-какие документы, чтобы тщательно изучить их дома. Разумеется, если вы не против.       – Я не против, – Ида улыбнулась, запахивая шаль. Она по-прежнему носила траур, но сегодня выглядела как-то особенно нездорово. Зато, как показалось Аттерсону, настроение у нее несколько улучшилось.       Она пригласила его в гостиную. Немного помявшись, Джон согласился: дел на сегодня он больше не планировал. Окна снова оказались плотно зашторены, и Ида, будто извиняясь, распахнула ближайшее, впуская свет.       – Я хотела бы поговорить о завещании, – она предложила ему присесть и устроилась напротив, – Хочется хотя бы примерно понимать, что мне делать дальше. Мистер Аттерсон?       Аттерсон тряхнул головой и оторвал взгляд от маски над камином.       – Да-да, конечно. Я подробно объясню вам все, что на данный момент известно.       – Вы выглядите уставшим, – девушка участливо заглянула в глаза нотариуса, – не хотите кофе?       – Не откажусь, – с благодарностью согласился он.       Ида снова улыбнулась и встала, отправившись на кухню. Аттерсон подошел к окну. Оно выходило на задний двор – поодаль располагалась конюшня, ближе раскинулся небольшой палисадник с увядающими розовыми кустами. На горизонте Джон разглядел железнодорожную линию, по которой вдаль уползал паровоз, выпуская густые клубы дыма. Снаружи по оконной раме прыгали птицы, на углу дома суетился конюх, по всей видимости, по совместительству садовник, потому что он подстригал живую изгородь. Вид из окна был умиротворяющим и куда приятнее, нежели вид из холостяцкой квартиры Аттерсона. Он прильнул головой к раме и засмотрелся на мирно жующую сено великолепную мышастую лошадь.       За спиной тихо хлопнула дверь гостиной, и он обернулся. Ида несла поднос с кофейником, двумя чашками и тостами с джемом. Поставив его на столик, она повернулась к нотариусу.       – Я заметила, что вы тоже не добавляете в кофе сахар и сливки. Правильно ли я понимаю?       – Да, благодарю вас. Ваш кофе совершенно прекрасен без всяких добавок.       Джон вернулся в кресло.       – Спасибо, – она разлила кофе по чашкам и взяла одну, – Вьетнамский, свежемолотый, сваренный по оригинальному рецепту. В Англии, может быть, с чаем дела обстоят неплохо, но кофе здесь совершенно никто не умеет готовить.       – Вы говорите так, будто не считаете Англию родиной.       – Разумеется, – мисс Ван дер Мер с искренним изумлением посмотрела на Аттерсона, – Я думала, вам известно, что вся моя семья родом из Голландии.       – Конечно, но я... – Аттерсон замялся, – Я хотел сказать, вы же прожили в Лондоне бóльшую часть жизни.       – Всю сознательную жизнь, – кивнула девушка, – но эта культура мне чужда. Пожалуйста, я бы хотела послушать, как обстоят дела с завещанием.       Аттерсон отметил, что она ни разу не употребила слово «наследство», как будто Иду интересовало не столько имущество, которое достанется непосредственно ей, сколько сам план отца.       – Конечно, – горячий крепкий кофе слегка взбодрил Джона, и он, собравшись с мыслями, постарался излагать как можно более доступно.       Из всех изученных документов и по закону обстояло примерно следующее: этот дом и все его убранство вместе с конюшней безоговорочно переходило дочери. Поскольку она являлась единственной наследницей, небольшая фабрика, торгующая экзотическими специями, которую Генерал учредил вместе с неким лордом Годалмингом, так же наполовину принадлежала ей, равно как и доля отца в цветочном бизнесе в Голландии и в британской чайной компании. Таким образом, у Иды оставался неплохой доход, несмотря на прекращение государственного обеспечения. Некоторая часть средств на счетах в банке так же должна была быть выплачена государству. У Генерала, несмотря на то, что он был довольно далек от тонкостей ведения бизнеса, было удивительное чутье на выгодное вложение денег. Оставался нерешенным вопрос с доступом Иды к ценным бумагам и счетам отца – предстояло еще много бумажной работы – и поместьем.       – Мистеру Бенсону придется еще раз очень внимательно посмотреть все документы, – заключила мисс Ван дер Мер, когда Аттерсон снова упомянул, что бумаг на него еще не видел.       – А вы уверены, что ваш отец не мог продать поместье перед смертью? – Осторожно спросил нотариус.       Ида уставилась в пространство гостиной и, казалось, не услышала вопрос.       – Я уверена, что он ничего подобного не собирался делать, – наконец медленно произнесла она, – Но почему вы спрашиваете?       – Просто предположил, – быстро ответил Аттерсон и попытался зайти с другой стороны, – Значит, теперь расчетную книгу придется вести вам.       – Да. Верно.       – Собираетесь оставить всю прислугу?       – Откровенно говоря, не знаю. Не представляю, зачем мне две горничные, кухарки и дворецкий. Давать приемы я не собираюсь. С другой стороны, содержать такой большой дом одному человеку довольно сложно. Возможно, мне стоит подыскать жилье попроще.       Она грустно отвернулась и, поднявшись с кресла, начала бесцельно бродить по комнате, касаясь пальцами вещей.       – А ведь он был построен так, чтобы маме понравилось. Даже если она никогда его не увидит.       – Вы ее помните? – Тихо спросил Аттерсон, боясь нарушить хрупкую откровенность хозяйки.       – Нет, – еще тише ответила Ида, задержавшись у дальней стены, – но часто смотрю на ее портрет.       Джон присмотрелся. В самой темной части гостиной, рядом с высоким шкафом, в котором были расставлены фарфоровые статуэтки, в его тени висел небольшой портрет. Аттерсон приблизился. С портрета смотрела молодая женщина, едва ли старше Иды. Она имела тонкие черты лица, медового цвета волосы и светлые золотистые глаза. Девушка была невероятно красива, но совершенно ничем не напоминала стоящую рядом с ним черноволосую простоватую Иду с бледным лицом, в которой не было ни капли аристократичности. Была в ней только какая-то эфемерная статусность, присущая всему этому дому – явно не врожденная, а приобретенная годами осанка, расправленные под трауром прямые плечи, гордо удерживаемая голова.       – Здесь она еще до болезни. До того, как родила меня.       – От чего умерла ваша мать?       – Я не знаю, – грустно покачала головой девушка, отступая к окну, – Отец не любил об этом говорить.       – Вы ведь были совсем маленькой, когда переехали в Лондон? – Джон постарался аккуратно перевести разговор в нужное русло.       – Да, мне был четвертый год, когда она умерла, – Ида странно выделила голосом слово «она», словно Аттерсон мог не понять, о ком идет речь.       – Отец вырастил вас…       Она повернулась к нему, и ее глаза блеснули знакомой сталью.       – Если бы. Его никогда не было рядом. До десяти лет со мной не расставалась кормилица. За что я ей очень благодарна.       – Наверное, она была вам как вторая мать?       – Нет. Но я любила ее. Моя Марочка, она почти совсем не говорит на английском, зато немного научила меня румынскому. Давайте не будем об этом, довольно грустная тема, – вдруг прервалась Ида, – Кажется, вы что-то хотели взять в кабинете отца? Идемте, я вам его открою.       «Марочка?» – недоуменно подумал Аттерсон. Знакомым маршрутом девушка провела его на второй этаж и направо по коридору. Всего этажей в доме было три, да еще чердак. Мистер Бенсон как-то обмолвился, что на третьем этаже находятся спальни хозяев и комнаты для гостей, хотя на самом деле в них размещалась прислуга. Второй этаж был полностью рабочим – здесь располагались кабинет, библиотека и еще несколько комнат, предназначения которых Бенсон не знал.       – Прошу вас, – Ида достала из складки юбки кольцо с несколькими ключами и отперла дверь, – Я не буду вам мешать, пожалуй, мне нужно написать несколько писем.       Хозяйка удалилась, оставив Аттерсона одного.       Кабинет явно не трогали с самого дня смерти хозяина – на столе уже осел заметный слой пыли, прерывающийся в тех местах, где за ним работали нотариус и доверенный. Аттерсон заглянул в ящики с документами – поискал купчую на Карфакс пятилетней давности, но, как и прежде, ничего не нашел. Тогда он переключился на поиск того, что действительно собирался изучать дома – договоры о купле-продаже ценных бумаг в долях чайного и цветочного производства, а так же какие-нибудь сведения об их передаче. Если в договоре не было указано иного, все облигации надлежало официальным образом передать прямой наследнице. Бумаги обнаружились в стенном шкафу, в полном составе. Однако и там никаких документов на поместье не оказалось. Расчетная книга была убрана в стол и велась очень скрупулезно, с подробным указанием всех средств и их получателей. Нотариус пролистал объемный том, ища имя, звучавшее бы как «Марочка». При внимательном рассмотрении обнаружились ежемесячные выплаты на имя Мары Радулеску. Рядом значился адрес. Джон торопливо переписал адрес хозяйским пером.       Уложив в портфель пачку бумаг, нотариус вышел из кабинета и растерянно осмотрелся: он собирался попрощаться с хозяйкой и отправляться домой, но ни в коридоре, ни в гостиной мисс Ван дер Мер не оказалось. Вместо нее из кухни осторожно вынырнула только что убравшая кофейный поднос робкая служанка и еле слышно сообщила Аттерсону, что госпожа просила проводить гостя, пока она будет занята составлением деловых писем. Джон удивился, но лишь пожал плечами и, поблагодарив горничную (чем поверг ее в ужас), покинул генеральский дом.