Кровь и кофе

      Через день Аттерсон был приглашен на очередной вечерний прием у Джекилла в доме. Вообще-то, нотариус не собирался его посещать, но Генри Джекилл и виски умели уговаривать.       Вечер прошел как обычно. Со вкусом, спокойно и приятно. Генри всегда умудрялся собрать под своей крышей, с одной стороны, свет науки и искусства; с другой — разбавить его компанией личностей вполне заурядных, к коим относил Джон Аттерсон себя и еще несколько персон в гостиной. Аттерсона в этой компании любили, так что ни лишним, ни скучным он себя в этот раз не ощущал. Когда гости начали расходиться, нотариус, наконец, добрался до доктора. Как раз когда они живо обсуждали интереснейшие открытия современной науки, которые сегодня им в красках преподнес общий хороший знакомый доктор Лэньон, изволили отбыть последние гости — какая-то графиня с дочкой (довольно пышных телес девицей на выданье) и пара особенно любимых студентов самого Джекилла. Хозяин, любезно проводив гостей и пообещав в обязательном порядке устроить прием снова (в чем Аттерсон ни на секунду не сомневался), хитро улыбаясь вернулся к самому дорогому из своих визитеров.       — Ну что, Габриэль Джон Аттерсон, изволите задержаться и поболтать по душам со своим старым другом?       — Друг мой, единственного действительно старого из наших знакомых вы проводили еще пару часов назад, — улыбнулся Аттерсон, располагаясь у камина.       — Лэньона? — Генри усмехнулся, плеснув немного виски в два бокала и протянув один другу, — Брось льстить, Аттерсон, между нами с тобой пять — или шесть? — лет разницы, что весьма ощутимо.       — Пять, — подтвердил Джон, нехотя принимая бокал. Он, если и пил алкоголь, то предпочитал хорошее вино, но со вкусами хозяина этого дома давно смирился. — Я едва закончил обучение, когда ты уже во всю занимался успешной практикой.       — А знаешь, — Джекилл опрокинул виски и уселся в другое кресло напротив камина, — был у нас еще один довольно пожилой общий знакомый, о котором мы не подозревали.       — Ты про Ван дер Мера? — Прозорливо подхватил Аттерсон.       — Именно. Вот скажи мне, дорогой друг, давно ли ты видел еще его юную дочь?       — Пару дней назад.       — Прекрасно. Так расскажи мне, как она себя ведет? Каково, как ты считаешь, ее состояние? Душевное, разумеется, а вовсе не то, которое вы, люди закона, привыкли считать у своих клиентов.       Аттерсон улыбнулся шутке друга.       — А не тебе ли, как врачу, об этом известно в первую очередь?       — Видишь ли, — Джекилл замялся, — со дня смерти отца, Ида не посетила ни одного назначенного приема. Да и вообще, честно говоря, она никогда не проявляла особенного энтузиазма в общении со мной, да и с другими врачами, я думаю, тоже. Все держалось лишь волей самого Генерала. Так что самым верным сейчас будет для меня взгляд с независимой стороны.       — Вот как, — Аттерсон отставил нетронутый виски, — Тогда я предлагаю информацию на информацию: я, конечно же, расскажу тебе, что наблюдал; а ты расскажешь мне про нее подробнее. Никаких профессиональных секретов, разумеется. Я ведь бывал у них дома — там есть, на что посмотреть.       — По рукам, — Генри усмехнулся.       — Ну что же. Не мне осуждать клиентов, но ведет она себя зачастую странно: то она меланхолична, то вовсе как будто не замечает ничего вокруг, то вдруг оживляется и становится искренне вежлива и заботлива, то чересчур резка. А доверенного своего отца, Стивена Бенсона, и вовсе сильно недолюбливает. Не далее как два дня назад при мне она велела конюху «вышвырнуть из дома лишний хлам», подразумевая Бенсона. Кажется, предпочитает побыть одна, при всяком удобном случае отсылая прислугу из дома.       Доктор Джекилл слушал, не перебивая и задумчиво покручивая в руке пустой стакан.       — Да, — наконец проговорил он, — типичнейшее поведение, как я и предполагал.       — Твоя очередь, — напомнил Аттерсон, поудобнее устраиваясь в кресле.       — О-о, — протянул Генри и загадочно улыбнулся, — слушай, мой друг, внимательно, потому что биография у этой семьи весьма занятная.       Ида Ван дер Мер, дочь генерала Йохана Ван дер Мера и графини Марии, в девичестве Ван Донген, родилась двадцать лет назад в городке на голландском побережье Северного моря. Ее родители познакомились в Амстердаме, еще когда Йохан Ван дер Мер был самым обычным командированным солдатом, а Мария — дочерью человека с титулом и деньгами. Разумеется, ни о каких отношениях между ними не могло идти и речи. Мария, помимо всего, была девушкой необыкновенной красоты, я как-то даже видел ее портрет — Ида совершенно с ней не сравнится. Посему претендентов на ее руку, сердце и состояние ее отца было предостаточно и из числа представителей голландской (да и не только) элиты. Уж как они в самом деле познакомились, мне достоверно не известно. Зато известно, что имел там место довольно громкий скандал, заставивший влюбленных еще почти год провстречаться тайком ото всех. Однако в один прекрасный день отец Марии объявил о ее помолвке с неким графом из Восточной Европы, который долго добивался ее руки. На том Мария не выдержала, и они с Ван дер Мером решили бежать. Неизвестно, где пропадали они полгода, да только объявились потом в Зандворте. Во всяком случае, там их нашел отец Марии. О свадьбе уже не шло разговора, разумеется. Граф отказал дочери в титуле и наследстве. Махнул рукой и после этого дал согласие на свадьбу с Ван дер Мером. Тогда они начали путешествовать. Будущего генерала то и дело командировали по всей Европе, потом и в Африку. Через год родилась Ида. После ее рождения мать начала чахнуть на глазах. Когда малышке исполнилось три года, Мария умерла. А несколько месяцев спустя Ван дер Мера повысили в звании за некий подвиг в индийских джунглях.       Безутешный, он продал все имущество, взял дочь и переехал в Лондон. Поэтому у нее такой хороший выговор и совершенно нет акцента. Выросла Ида, можно сказать, без отца и матери, на руках кормилицы. Когда девочке было девять, отцу дали звание генерала, и он на радостях решил взять дочь с собой в путешествие. Так они объездили много стран, пока, после одной поездки по Восточной Европе, в возрасте шестнадцати лет, она не заболела. Начала бледнеть, впадать в продолжительный тяжелый сон, постоянно мерзла, бредила, стала ходить во сне. В сознании передвигаться могла только с помощью постаревшей кормилицы. Тогда Генерал купил поместье в Карфаксе, чтобы дочь могла отдыхать там, вдалеке от Лондона и его суеты. Но Ида это место невзлюбила сразу — то ли из-за сумасшедшего дома поблизости, то ли бог знает, отчего, но бред и проявления слабости у нее там усугублялись. Начались видения. Генерал стал таскать дочь по самым разным врачам. Никто, ни один профессор так и не смог поставить ей диагноз.       Из истории болезни могу сказать только, что лечили ее гипнозом, экспериментальными препаратами, шоковой терапией, дьяволу известно, чем еще. Но это не помогло, напротив, Ида стала закрытой и нервной, перестала доверять врачам. Вытащить из нее какую-то информацию, когда она попала ко мне, было уже практически невозможно. Но все же, могу смело заявить, что сумел добиться серьезных улучшений в ее состоянии. Галлюцинации и бред ее больше не мучают. Правда, вместо затяжного сна наступила бессонница, но это, во всяком случае, решается препаратами. Что еще мне о ней известно? У нее есть способность оказывать определенное влияние на некоторых людей. Что-то вроде природной способности к гипнозу, хотя и довольно слабому. Но люди, вроде их конюха, скажем, вполне поддаются и менее сильному внушению. Ида не любит светских компаний, сколько ни приглашал я ее на приемы — от чистого сердца, между прочим, — а пришла она только один раз. Была крайне безразлична к окружающим и весь вечер провела словно в незабытье, наблюдения за ней в такой обстановке предоставили мне много пищи для размышлений.       К слову сказать, в день, когда Генерал почил, у нас был назначен очередной сеанс. На который она, разумеется, не пришла. Не пришла она и после. Полагаю, что посещала она меня только для того, чтобы не беспокоить отца, поскольку ни малейшего желания помочь мне в собственном лечении ни разу не проявила.       Вот, в общем-то, все, что мне известно об Иде, если не касаться непосредственно медицинских подробностей, — Джекилл переместился к окну и закурил сигару.       Некоторое время они молчали, слушая треск в камине и легкий шорох мелкого моросящего дождика на улице. Аттерсон задумчиво, сам того не заметив, выпил отставленный в начале рассказа Джекилла виски и поморщился. Он посмотрел на часы на каминной полке. Они показывали без двадцати полночь.       — А ее мать, эта Мария, от чего она умерла?       — В корень зришь, Джон, — Генри с довольным видом затянулся, — Есть подозрение, что от той же болезни. Хотя, конечно, утверждать невозможно. Ида была слишком маленькой, чтобы помнить подробности болезни матери, а Генерал почти не бывал дома и тоже не может описать ее подробно.       Доктор отошел от окна и затушил сигарету. Аттерсон стал собираться домой — утром был назначен важный клиент. Надев плащ и собравшись уже сердечно попрощаться с Джекиллом, он вдруг замер и неожиданно спросил:       — А кормилица?       — Что кормилица? — Не понял Джекилл.       — Кормилица Иды. Она застала болезнь Марии? Ее ты не спрашивал?       Генри ошарашено посмотрел на друга.       — Аттерсон, дорогой мой, я, светило науки, и то не додумался до такой очевидной мысли. А ведь верно, кормилицу для Иды наняли, когда у ее матери внезапно пропало молоко. Нужно только выяснить, где она теперь живет, после совершеннолетия подопечной.       — Это как раз выяснить несложно, имея доступ к документам Генерала, — улыбнулся нотариус.       Джекилл заигрывающе прищурился.       — И ты, честнейший из честных, пойдешь на это?       — Это поможет вылечить девушку?       — Может помочь, — уклончиво ответил доктор.       — Тогда жди меня с адресом кормилицы через несколько дней. Закон я этим не нарушу, — решил Аттерсон.       Друзья пожали друг другу руки, и Джон в задумчивости отправился домой.