Непорочная

      Беатрис сама не заметила, как мысли унесли ее слишком далеко от реальности, погружая в глубокий беспокойный сон. Ее родители совершенно не удивились, обнаружив дочь спящей — у нее же переутомление. Мама лишь аккуратно накрыла ее одеялом, поцеловала девушку в лоб и закрыла дверь в спальню, скрывая ее от взгляда Калеба. Парень поспешил уединиться в своей комнате, не привлекая внимания. Он никогда прежде не подсматривал за сестрой, но сейчас чувствовал острую необходимость ее видеть — ему казалось, что что-то в ней изменилось. Что-то неуловимое, но крайне важное. Только чтобы разглядеть это, обычных человеческих глаз недостаточно, а даром охотника он не обладал. Способности Беатрис передавались через поколение, поэтому родители были счастливыми обладателями самых заурядных аур, как и старший сын Натали. Если бы его отцом был Эндрю, то как первенец он бы видел, возможно, даже больше, чем его сестра, но Натали была не совсем честна с мужем, который, в свою очередь, не обращал внимание на необычные зеленые глаза сына. Все врут. Особенно хорошо получается врать самим себе. Кровь охотников была слишком сильно разбавлена в Калебе, и он был обычным человеком в отличие от сестры. Почти обычным, если не считать проклятия оборотня, что парень молча носил несколько лет.       Когда в доме выключился свет и все члены семьи Беатрис уснули, девушка начала метаться по постели и тихо стонать. На смену человеческим снам пришли демонические…       Слишком запутанно, слишком необычно, слишком тяжело для человеческого разума. Картинки сменяли одна другую, пока мир вокруг не замер, обретая обыденные очертания: безоблачная ночь, яркий месяц над головой, невысокие дома и заброшенный двор, куда не выходило ни одно окно. Неприятно, но не страшно, если бы не тихий стук мужских каблуков в темноте и загнанное дыхание жертвы.       Беатрис не наблюдала со стороны, не видела охотника и жертву - она была кем-то из них, но никак не могла понять, кем, ощущая страх и обреченность жертвы, чувствуя спокойствие охотника и его триумф. Она боялась, ей было противно, она уже ощущала дыхание Смерти на своем плече и сама была смертью.       Тупик. Бежать больше некуда. Тонкая ржавая проволока обвилась вокруг запястий и лодыжек жертвы, лишая ее способности двигаться, фиксируя, растягивая вдоль безликой стены. Жертва прожила долгую, слишком долгую жизнь, но не готова была с ней расставаться. Ее не прельщало то, что ждало по ту сторону жизни уже очень давно. Охотнику было глубоко плевать на ее внутренние крики и бесполезные мольбы, что вызывали лишь брезгливость и раздражение. Он не хотел пачкать руки об это жалкое создание. Или Беатрис не хотела? Девушка понимала, что чья-то жизнь сейчас прервется, и не желала быть ни жертвой, ни палачом.       Охотник без капли удовольствия и наслаждения вонзил острые, как бритвы, когти в еще горячую трепещущую плоть, минуя слои одежды, словно их и не было вовсе, разрывая стареющую кожу, задевая бесполезные молочные железы и ломая ребра, вырывая еще живое сердце голыми руками.       Беатрис опустила взгляд и посмотрела на неестественно когтистую руку. Свою руку. Кровь растекалась от запястья на предплечье, пачкая светлый рукав, и капала прямо на грязную землю, по которой жертва уже не пойдет никогда — ее глаза потухли, а на лице застыл ужас и желание жить. Девушку замутило.       В руках Беатрис все еще билось чье-то окровавленное сердце.       Девушка слишком резко села в кровати. Голова немного закружилась, и она не сразу поняла, где находилась, но легкость и забытье прошли быстро, и события прошедшего дня лавиной обрушились на вялое сознание. А потом она вспомнила сон и стала лихорадочно рассматривать руки в поисках крови или когтей, но не обнаружила ничего необычного. «Просто сон. Кошмар», — с облегчением подумала Беатрис и услышала щелчок. Она испуганно посмотрела на дверь, ожидая, что та распахнется, но ничего не происходило.       Петли знакомо скрипнули, и дверь в комнату ее брата открылась. Калеб спал, но стоило демону приказать, и зверь проснулся, подчиняясь хозяину. Он сел, спустив ноги на пол, и покорно принял все еще бьющееся сердце из рук демона. Калеб должен был захотеть снять проклятье. Зверь не хотел, но противиться воли хозяина он не мог и послушно впился в живое проклятое сердце, поедая его, капая кровью прямо на серый ковер, пачкая белоснежные простыни.       Беатрис с широко распахнутыми глазами смотрела, как ее брат поедает живое сердце, бросая гневные взгляды желтых глаз на так хорошо знакомую ей фигуру. Она прикрыла рот рукой, сдерживая крики и рвоту, и стала медленно отступать, рискуя свалиться спиной с лестницы.       «Не сон!» — билось в ее голове снова и снова. То был не сон. Она смотрела глазами демона, который вырывал живое сердце из человека. Смотрела и не могла помешать. Сама допустила это. А ее брат… Его нечеловеческие желтые глаза. Ей хотелось кричать, хотелось сбежать от всего этого. И она бежала. Бежала без оглядки, царапая ступни о желтую хвою, что устилала землю, раздирая кожу ветками и корягами, не замечая рвущейся одежды.       Демон следил за каждым ее шагом, наблюдая, как Калеб нехотя снимает с себя проклятие. Эрик его заставил, но это уже не важно — с последним куском проклятого сердца из необращенного полностью парня ушел и зверь. Брат Беатрис вновь стал самым заурядным человеком, который не вспомнит об этой ночи, лишь в полнолуние заметит изменения и обязательно поймет, кто заплатил за его свободу и чем. Поймет и никогда себе этого не простит. Демону плевать — контракт он выполнил. Следы крови испарились, а распятое где-то тело обратилось в прах.       Девушка остановилась на той самой опушке, где когда-то узнала о брате. Чувство дежавю с новой силой охватило ее, когда на землю легла тень. Теперь она понимала, что то была не летучая мышь, а ее демон. Ее? Она вздрогнула от подобной мысли и стала отступать, совсем как тогда от брата. Бежать уже было некуда, но пока она не почувствовала спиной шершавый ствол дерева, у нее была хоть какая-то иллюзия спасения.       Демон двигался слишком медленно и уверенно, не утруждая себя сменой внешности. Беатрис с ужасом и восхищением, которое всеми силами старалась усмирить, смотрела на своего демона, на Эрика. Ей даже стало смешно, когда она пришла к мысли, что ей плевать на короткие рога, когти, ледяные глаза с вертикальным зрачком, хвост и крылья. Она его боялась, ненавидела, старалась презирать, но все равно любила. Ее мысли и чувства вызывали в демоне необъяснимые реакции — ему хотелось разодрать ее на сотни лоскутов и крепко прижать к груди, поглаживая по растрепанным волосам. Виной всему было сердце. Демон не мог, не должен был любить смертную. Но любил.       Когда его глаза стали человеческими, сердце девушки замерло и вновь забилось с удвоенной силой. Она молчала, вслушиваясь в тишину ночи, разрываемую такими же быстрыми ударами его сердца. Они бились в унисон, и оба уже понимали это. Эрик до последнего надеялся, что она не поймет…       — Зачем ты убил… — прошептала Беатрис, когда демон подошел на расстояние вытянутой руки и расправил крылья, обволакивая ее вместе с деревом, закрывая от мира и любопытных звезд.       — Человека? — голос был почти насмешливым, но таким знакомым и родным. Демон усмехнулся и покачал головой: — Она давно уже не была человеком.       Эрик сам не ожидал от себя подобных откровений перед жалкой смертной, но что-то в ее взгляде заставило его. Только он никак не мог понять, что. Наверняка он знал одно — нужно разобраться побыстрее с сердцем и больше не соваться в мир смертных.       — Ты убьешь меня? — дрожащим голосом спросила девушка. Эрику, конечно, приходила в голову подобная мысль, да что уж там — он мечтал разорвать ее, но был ограничен контрактом.       — Ты хоть читала договор, Трис? Я не могу тебя убить, — притворно ласково произнес демон, глумливо усмехаясь. Он протянул руку и взял прядь ее волос, пропуская между пальцев, слегка задевая шею когтями, так и не приблизив к ней лицо, не вдохнув ее аромат еще глубже. — Я выполнил условия нашего соглашения. Твоя очередь.       Беатрис резко вскинула голову и удивленно посмотрела в серые глаза любимого демона. Произошедшее после поразило ее до глубины души, и она чуть не потеряла сознание — Эрик положил руку на грудь и, утопив ее, вырвал свое сердце. Не было разодранной одежды, ран и крови, но это было еще страшнее. Блондинка с ужасом смотрела на бьющееся черное сердце демона в его ладони.       — Раздави его! — холодно бросил Эрик, протягивая ей сердце.       В глазах Беатрис застыл страх, неверие и боль. Она не отрывала взгляда от предмета в когтистой руке демона, что так уверенно бился, что любил ее и принадлежал ей. В голове беспорядочно проносились вопросы: «Зачем ему это? Неужели он любит? Он умрет? Почему именно я? Что будет со мной?» Вопросы, предположения, догадки…       Она не брала сердце, а демон прикрыл глаза, сделал глубокий вдох и заговорил:       — Ты не умрешь, я — тем более. Демонам не нужно сердце. Мне не нужно, но я его уничтожить уже не могу, — он хотел остановиться на этом, но незримые силы заставили его продолжить: — Оно любит. А ты… — запнулся, — не сможешь любить больше.       — Что? — прошептали ее губы, и она встретилась с демоном взглядом. Он не врал — она больше никогда не полюбит, но ведь ее жизнь и так кончена. Душа ей уже не принадлежала, тело — тлен, а любовь… Любовь - все, что ей оставалось.       Кулак демона с силой вошел в ствол дерева, сминая вековую сосну, как обычную бумагу. Девушка вздрогнула. Она не переставала бояться, но в ней теплилась надежда, что он ей ничего не сделает, потому что… любит? Наивность девчонки раздражала демона, нежелание уничтожать сердце злило, высвобождая самые темные его желания.       — Ты же глубоко верующая христианка, Трис, — прошипел Эрик ей в самое ухо, снова заставляя вздрогнуть. — У тебя должно быть общее представление о Рае и Аде, об ангелах и демонах, — на последнем слове его язык скользнул по кромке уха, и она, почувствовав легкий укус, вжалась в шершавый ствол еще сильнее. — Ты же не думаешь, что твоя любовь очистит мою душу и спасет мир? — его холодные глаза вглядывались в ее душу, уже зная ответ. Демон запрокинул голову, и тишину ночного леса разорвал ледяной смех, врезаясь острыми осколками в любящее сердце девушки. Ей снова было больно, но она должна понять, что Эрик не прекрасный принц и даже не рыцарь, а демон, исчадие Ада, чудовище. Разве можно любить чудовище? Девушка думала, что да. Виной тому лживые сказки, где прекрасные принцы побеждали драконов, или последние сами превращались в принцев под действием чуда. Конечно, она надеялась на чудо. Но кто сказал, что все чудеса должны быть хорошими?       Эрику было больно от одной мысли о том, что он собирался сделать, но опустить витающую в облаках Беатрис на землю нужно. Ведь скоро ей предстоит попасть еще ниже. Жестоко? Для человека - да, для демона… Если бы не сердце, он бы и вовсе не медлил. Грубые пальцы Эрика сжали горло девушки, царапая кожу, сбивая дыхание.       — Хочешь любить демона? — рычал он ей в самое ухо, прижимаясь всем телом, обездвиживая. — Я покажу, что тебя ждет.       Губы Эрика накрыли ее, уже дрожащие от страха и разочарования. Он не смотрел в глаза, полные боли, но знал, что она уже плачет. Ему было больнее в сто крат, когда демон одним неосторожным движением разорвал ее платье, оставляя глубокие борозды от когтей на груди и животе. Она всхлипывала, а он ловил ее крики губами, грубо впиваясь в ее, прикусывая острыми клыками, проникая в ее рот языком и хозяйничая в нем, заставляя ее отвечать, бороться с ним. Неистовый поцелуй со вкусом боли и крови. Их общей боли. Но демон — есть демон. Воля Эрика была сильна и непоколебима, а цель оправдывала любые средства — можно и потерпеть.       Беатрис не сразу поверила в происходящее, но, осознав, пыталась бороться, оттолкнуть, прикрыть почти обнаженное тело, игнорируя саднящую боль от множества порезов и свежей раны на животе. Хвост демона крепко стянул ее руки, поднимая запястья над головой. Пальцы царапали кожу, то надрывая ее, то оставляя невесомые следы. Он ведь хотел ее разорвать? Нет, не хотел! Но так было нужно. Когда последний клочок разорванной ткани упал на землю, Эрик грубо схватил ее за ягодицы, разводя ноги, и впечатал в дерево, раздирая нежную кожу, оставляя кровавый след на коре. Слишком много крови. Слишком много физической боли. Бесконечно много боли душевной и сердечной. Он еще мог остановиться, опустить ее, но демоном с мертвым сердцем Эрик был намного дольше, чем человеком. Его горячее дыхание опалило шею девушки, и острые клыки вонзились в плоть. Ее кровь обжигала глотку и возбуждала сильнее с каждым новым глотком. Она почти уже не кричала, лишь обреченно всхлипывала и стонала от боли. Он не слушал, удерживая остатки разума лишь силой воли.       Когда Эрик грубо насадил ее на себя и начал резко двигаться, не давая привыкнуть, она издала протяжный вой и замолчала, моля сознание ее покинуть. Услышать ее было уже некому, погрузить в забвение теперь мог только он.       Беатрис потеряла счет времени и количеству толчков, не помнила себя от острой рези под сердцем, не чувствовала собственного тела от невозможной физической боли. Она не заметила, как все вокруг исчезло, как Эрик покинул ее тело, как уложил на светлую софу с ножками из слоновой кости; ее остекленевший взгляд смотрел вникуда.       Демон запечатал кабинет и вернулся к неподвижной девушке, приняв человеческий облик. Он не выдержал. Воля дала трещину, сквозь которую просачивалась нескончаемая агония. Демон наклонился и нежно поцеловал Беатрис, лишь слегка коснувшись языком ее губ. После он перешел на скулы, шею, ключицы. Провел языком по глубокой ране на животе и груди, целуя каждую ссадину и порез, наблюдая, как все затягивается и исчезает бесследно.       Девушка ничего не чувствовала, не хотела чувствовать, но отрешенность не могла длиться вечно. Она моргнула несколько раз и поняла, что Эрик сцеловывал ее слезы, лаская нежными пальцами ее живот, опускаясь ниже. Их взгляды встретились. Он похотью прикрывал свою боль, она ненавистью маскировала любовь, разрушающую ее сознание, испепеляющую ее сердце, что принадлежало ему. Он снова накрыл ее губы, не стараясь быть нежным, но оставаясь в обличье человека. Она отвечала, выплескивая свою боль на него, стараясь утопить в своей ненависти, но что смертная могла знать о ненависти?       Когда его пальцы вошли в нее, она застонала и прогнулась, подставляясь под ласки, подчиняясь желаниям плоти, позволяя порокам овладеть собой. Ее руки уже изучали столь желанное тело, а язык сплетался в танце страсти. Она опять забылась. Протяжно застонала, когда пальцы демона сменились его возбужденной плотью. Боли уже не было — одно лишь наслаждение и желание большего, предчувствие скорой развязки. Эрик не затягивал, не медлил. Его движения становились все резче и напористей, а когда она издала протяжный стон удовольствия и мышцы стали с силой сжиматься вокруг него, он кончил, изливаясь в нее, продолжая двигаться.       Сознание Беатрис опять не выдержало наплыва эмоций и ощущений, погружая ее в запоздавшее забвение. Она очнулась в своей кровати, но уже не сомневалась, что все было реальностью — слишком яркими, живыми и болезненными были воспоминания. Физические боль и наслаждение лишь сильнее разрывали ее сердце, погружая ее в агонию, заставляя ненавидеть и желать смерти.       Демон молча наблюдал за ней, опираясь спиной на запертую дверь. От звука шагов она вздрогнула, но не повернула головы. Беатрис уже знала, что он хотел, и все равно не была готова.       — Я могу повторять это каждую ночь. — Она снова вздрогнула от его слов. — Несколько раз за ночь? Можем позвать твоего священника.       Каждое слово демона впивалось отравленной иглой в ее сердце, когда казалось, что больнее уже не могло быть. Могло. Она уже понимала, что он такое — демон! Но все равно любила. Мечтала о забвении, но боялась его не меньше.       — Хорошо, — прохрипела она не своим голосом, не поднимая головы. Черное сердце уже через мгновение билось в ее руках, и она сжала пальцы. Знакомая острая боль пронзила обоих, и девушка вскинула голову, всматриваясь в демона, ловя его боль, плескавшуюся в океане ртути.       Женщины всегда любили совершать глупости, опираясь на призрачные надежды. Беатрис не была исключением. Эрик знал об этой особенности, но не уловил ее секундного порыва, не смог остановить. Девушка прижала проклятое сердце к собственной груди и надавила. Двойная боль пронзила ее тело, а губы, скорее, просто шевелились, чем шептали, но демон все равно услышал:       — Ты больше не прикоснешься ко мне.       Пергамент в руках демона вспыхнул, выжигая буквы, закрепляя дополнительное соглашение между девушкой и демоном.       — Проклятая дура! — прорычал Эрик и оставил бессознательное тело, что больше никогда не будет прежней Беатрис, в котором два сердца слились воедино, навеки соединив их судьбы.       «Ты больше не прикоснешься ко мне», — уже догорало на пергаменте, когда во мраке кабинета Эрика вспыхнул его же приговор: «Не подлежит передаче третьим лицам».