Непорочная

      Девочка лет десяти сидела по-турецки на широком парапете у здания школы и выводила аккуратные линии в блокноте. Ее длинные светлые волосы скрывали симпатичное лицо от окружающих и отбрасывали тень на бумагу, что нисколько не мешало ей четко видеть каждую грань собственного рисунка и правильно накладывать тени карандашом, растушевывая их кончиком пальца.       — Опять чертей рисуешь, потерянная? — глумливо спросил одноклассник, вырывая блокнот из рук новенькой и показательно перелистывая его, демонстрируя остальным немного жутковатые рисунки.       — Отдай, — спокойно попросила Хоуп и протянула руку, не поднимая взгляда на парнишку.       Почему-то в каждой новой школе с первого же дня за ней закреплялось одно и то же прозвище. И почему надежда должна быть обязательно потерянной? Она не понимала. Как не понимала и своих одноклассников с их желанием всеми силами показать свое превосходство над ней, высмеивая ее рисунки. Да, она не рисовала единорогов и фей, не пыталась переносить красоту природы на бумагу и, уж тем более, вазы с фруктами, но рисовала она великолепно — ведь занималась этим сколько себя помнила. Из-под ее карандаша выходили масштабные сражения света и тьмы, бои демонических гладиаторов, небесные сады и парящие ангелы. Она рисовала то, что не могли видеть другие, о чем не догадывались сверстники, чего боялись взрослые.       — А то что? — огрызнулся парень, поднимая блокнот над головой, дразня девочку.       Она с шумом выпустила воздух из легких и спрыгнула с парапета, выпрямляясь, прослеживая движение его руки. Один из вложенных листов выпал и, проскользив по воздуху, приземлился прямо на мокрый тротуар возле школы. Хоуп прикрыла на секунду глаза, вспоминая безнадежно испорченный лик своего ангела на рисовой бумаге, что она так старательно выводила по памяти не одну неделю — ангел отказался позировать. Глубоко вздохнув, она посмотрела прямо в глаза неугомонному однокласснику. Он застыл, словно загипнотизированный пристальным взглядом темно-серых глаз с неестественно ровным цветом радужки, что напоминал пролитую ртуть. Ее глаза смотрели прямо в душу, проникая в самые потаенные ее уголки, разглядывая страхи и пороки человека, приоткрывая прошлое. Когда ее взгляд опустился на живот парня, прикрытый футболкой, она тихо прошептала:       — Я никому не скажу, что сделал твой отец. А теперь отдай, — протянув руку, сказала она.       Одноклассник опомнился и вздрогнул, нехотя вложив блокнот в ее руку. А когда она отвернулась, стал лихорадочно проверять, не задралась ли футболка, открывая позорные следы от ремня отца, не обращая внимания на своих друзей.       — Странная, — прошептал кто-то из них, и все поспешили уйти подальше. Хоуп проводила их взглядом, убирая блокнот в сумку, и спустилась на несколько ступеней вниз, чтобы подобрать испорченный рисунок. Но не успела и подойти, как фигура в черном склонилась над бумагой и подняла размытый лик, протягивая его девочке.       — Должно быть, это твое, — мягким и очень низким голосом сказал мужчина в рясе.       — Благодарю, Отец, — девочка аккуратно приняла хрупкую бумагу и осторожно подняла взгляд на высокого священника с грустными сапфировыми глазами.       — Будь благословенна, — тихо сказал тот и пошел дальше своей дорогой.       — Обязательно, — прошептали ее губы, и она поспешила вернуться на парапет, где ждала своего дядю, что приглядывал за ней последние две недели. Она снова посмотрела на удаляющуюся фигуру священника и грустно вздохнула, стараясь выбросить из головы образ синеглазого подростка с лезвием в руках и глубокими порезами на предплечьях. Печально видеть людские грехи и не иметь возможности им помочь с ними справиться, но она твердо верила в то, что когда-нибудь это изменится. Надеялась…       Когда Отец-настоятель скрылся за тяжелой дверью церкви, взгляд Хоуп упал на скамейку в парке, где, раскинув руки на спинке, сидел высокий мужчина в светлом костюме, забросив лодыжку одной ноги на колено другой. «Красивый демон», — подумала девочка и снова достала свой блокнот, не опасаясь быть замеченной. Мать еще при ее рождении позаботилась об этом — вся спина девочки была покрыта сложнейшим трехмерным лабиринтом, перенесенным на плоскость, что делало невозможным его прохождение.       Эрик не понимал своей странной привязанности к этому месту: каждый раз говорил, что больше сюда не вернется, но через месяц-другой срывался и снова сидел на скамье в парке, где он впервые увидел ту глупую смертную, что пустила под откос его многолетние труды и спокойную демоническую жизнь. Он знал, что ее тут не было, что она не заходила больше в эту церковь, не возвращалась в город. Последнее, что он отследил — ее встреча с дальними родственниками через неделю после заключения контракта и закрывающуюся печать, что временно отрезала ее от демона. Временно. Пока она не умрет и душа ее не перейдет в его владение, но он не знал, когда это случится. Эрик и не предполагал, что она проживет еще как минимум одиннадцать лет без ангела-хранителя. Она ведь глупая, непутевая, недальновидная… Но сомнений в том, что она жива, у демона не было — он слышал, как бьется собственное сердце, хоть и не мог найти. Сердце теперь смертно, но умрет лишь вместе с ней.       Не убить, не прикоснуться и даже не увидеть. Эрик не мог ничего, да и не особо стремился, не представляя, что делать с ее душой, когда она перенесется в Ад. Первым желанием после случившегося было разрубить ее Ниджеригнесом и забыть навеки ту, что украла его сердце и так подставила с долгом Ваалу, придать ее забвению. Сейчас он уже был не уверен, что сможет. Демон предпочел бы больше никогда ее не встречать.       Трис, наоборот, ждала этой встречи, но за прошедшие годы стала умнее и предусмотрительней, поэтому готовилась к ней. Она больше десяти лет переезжала из города в город, знакомилась с охотниками и контракторами, посещала медиумов и чернокнижников, собирая по крупицам информацию об Эрике и демонах в целом, нигде не задерживаясь больше, чем на полгода. Троюродный брат девушки оказался опытным охотником и научил ее многим заклинаниям и печатям, посвятив в особенности их использования, обозначив цену, которую приходилось платить за общение с потусторонними силами — Чистилище, чтобы очистить душу от скверны, которая к ней притягивается при контакте с демонами. Контрактору бояться нескольких лет в Чистилище глупо.       Почти любой контракт можно признать недействительным, если демон не выполнил условия. Эрик выполнил, но Трис все равно не сдавалась. Она несколько предрассветных часов стояла у неприметной шестиэтажки с мансардными окнами и ждала ту, кто знает о демоне больше любого другого смертного.       Смуглая женщина как всегда возвращалась из бара под утро, не обращая ни на кого внимания, но молодая невысокая блондинка с коротко стриженными волосами в темных джинсах и кожаной безрукавке его все же привлекла. Точнее, привлек вытатуированный на правом запястье браслет из его символов.       — Кристина, — протянула руку с таким же браслетом женщина, загадочно улыбнувшись.       — Трис, — ответила на рукопожатие блондинка и накрыла руку женщины второй ладонью, ненадолго скрывая собеседницу печатью.       Демон ничего не заметил, погруженный в свои размышления и воспоминания. «Не подлежит передаче третьим лицам» на контракте стало односторонним нарушением договора с демоном обмана. Но и Эрик нашел к чему подкопаться в условиях, немного упростив себе задачу — теперь души выбирал он сам, ограничив возможности Ваала. Не сказать, что великий герцог Ада был в восторге от этого, но выбора не оставили и ему. Все-таки Эрик уже не был таким наивным демоном, как сто шестьдесят лет назад, и успел обзавестись нужными связями, воспользоваться ими.       Запястье демона обожгло болью, и число на нем вновь сменилась. Пятьдесят семь. Демон усмехнулся и, бросив последний взгляд на церковь, исчез, вызвав разочарованный вздох девочки, которая так и не успела зарисовать его лицо.       — Поехали, мелкая, — выкрикнул молодой мужчина из припаркованной легковушки. Хоуп в несколько прыжков преодолела расстояние до машины и плюхнулась на переднее сидение рядом с дядей. — Твоя мама звонила. Через неделю я отвезу тебя к ней, — немного дрожащим голосом сообщил он. Калеб всегда говорил о сестре через болезненное чувство вины с раскаянием в голосе. Девочка давно к этому привыкла. Она знала о своем происхождении, о контракте, проклятии дяди и о любви матери к демону. Только не знала, к какому именно, но никогда не спрашивала и не лезла в эту часть ее души. Будет готова — сама расскажет. Как и не заглядывала в душу Калеба, у которого и без того на лице отражались все переживания.       Когда дорогу перебежала большая собака — кажется, маламут — Калеб вздрогнул, а ей на секунду стало любопытно, что чувствуешь, когда человеческое тело ломается и превращается в волчье, но спрашивать она не стала, склонившись над рисунком и выводя геометрически ровные полосы на шее безликого демона.