Витражные искажения

В доме Маринетт все было по-особенному уютно и пахло свежей выпечкой. Если второе Адриан еще мог как-то объяснить, то первое никак не поддавалось логическим тезисам: вроде все было таким же, как и у других людей, но оно казалось… настолько домашним и теплым, словно бы было концентрацией всего хорошего в мире. Немного небрежно расставленные фотографии, с которых все улыбаются друг другу и фотографу. Искренние улыбки, не те, что постоянно воспроизводил Агрест-младший на публику, а заставляющие отвечать такой же искренностью. Парень все никак не мог удержаться и не хихикнуть в кулачок, глядя на перемазанную Мари, бегающую за какой-то мелкой девчушкой с банкой краски.  — Прости, Адриан, я совсем забыла про посуду! Иди на кухню, я достану тебе аптечку, а сама пока делом займусь, — деловито произносит девушка, даже не смотря на замершие моменты ее жизни. Она помнила их и так, и не было нужды напоминать себе о том адском дне, когда дальняя племянница по линии отца решила вдруг погостить у «тети Маринет», превращая обычный солнечный денек в сущий апокалипсис на земле. Адриан молча проходит на кухню, наблюдая за тем, как девушка, достав из верхнего кухонного ящичка аптечку, отдав ее своему напарнику, разворачивается к посуде с почти воинственным лицом. Пожалуй, все враги меркли перед обычной грудой грязной утвари в глазах еще пять минут назад бывшей ЛедиБаг. Мари что-то начинает намурлыкивать себе под нос, смачивая губку под водой, а Адриан, тяжело вздохнув, достает из уже знакомой аптечки йод и вату, готовый шипеть по любому поводу, лишь бы урвать чуточку больше внимания… кого? С тех самых пор, как личности были открыты, жить стало гораздо проще. Вместе придумывать глупые оправдания перед друзьями стало проще, да и на уроках все выглядело не настолько идиотски-картонно, хотя, временами, не спасал даже и коллективный разум. Теперь не приходилось сломя голову нестись куда-то прочь, лишь бы напарник не увидел твою личность, да и защищать свои личности стало куда проще, чем раньше. Или вот, например, если бой проходил рядом с домом одного из героев, то первая помощь оказывалась пострадавшему значительно раньше, чем было до этого момента. Но отношения между людьми стали какими-то неоднозначными. Адриан тяжело вздохнул, качая головой, промачивая вату лекарством, продолжая наблюдать за тем, как слишком уж старательно намыливает большую тарелку Маринетт. Если раньше его шуточки были просто шуточками, то теперь они воспринимались как-то… иначе. Теперь нельзя было так открыто сказать своей Леди, что она — его единственная любовь, потому что смущение подступало к горлу раньше любых слов, дыхание перехватывалось еще на подходе, а мысли, отчаянно сбившиеся в одну кучу, неожиданно вопрошали у своего хозяина: а точно любишь? Именно ее? Не созданный образ в твоей голове? И он молчал, неловко улыбаясь замершей удивленной девушке, которую теперь было видно даже через ее маску. Теперь в каждом движении ЛедиБаг он видел лишь Маринетт, и от этого становилось все сложнее определить чистоту и искренность своих чувств. Конечно, у Леди тоже были определенные проблемы, но она справилась с ними значительно быстрее. Сверху в комнате Мари копошились квами, иногда что-то громко обсуждая, срываясь то в смех, то в крик. Адриан иногда искренне завидовал своим квами, хотя это было больше похоже на что-то другое, нежели на настоящую злобу или отчаянную надежду быть похожим на непосредственных малышей. Нет, скорее Агрест удивлялся, насколько все может быть до дрожи в пальцах обычным. Как Дюпэн-Чен, моющая посуду, фальшиво напевающая себе песенку про ЛедиБаг. Как солнечный зайчик, скользящий по лицу, согревающий своим теплом.  — Все еще не начал? — Маринетт вытирает руки, головой кивая на ватку, которую держал в руке Адриан. Тот виновато поживает плечами и морщится, словно укусил лимон: плечо ноет от боли, где-то царапает кожу на спине, а внутри все неприятно стягивается в один пульсирующий комок. — Давай мне, а то знаю я тебя, — девушка мимолетно улыбается, забирая вату у напарника, а тот только закрывает глаза, мысленно стараясь успокоиться. Тонко прочерченную грань между друг другом они уже давно переступили. Как можно оставаться просто знакомыми, когда выяснилось, что все это время удачно и не очень Нуар шутил исключительно для «принцессы»? Как можно оставаться просто друзьями, когда Мари сама стягивала с Агреста футболку, для того, чтобы обработать тому рану, и никаких романтических эмоций у нее по этому поводу не возникло? Как можно притворяться, что этого человека нет в твоей жизни, когда вот он, сидит напротив тебя, недовольно морща нос, как только ватка касается царапины на коже пациента? Уже не друзья, еще не влюбленные. Чувства, что медленно перемешиваются, еще не определились с тем, что получится на выходе. И от этого они кажутся еще острее и ярче. Потому что желанны.  — Зачем ты вообще бросился под удар? — вопрошает девушка, привычным жестом показывая Адриану, чтобы тот стянул с себя футболку. Юноша тяжело вздыхает, но подчиняется. Знает, что бесполезно сопротивляться. Еще никто не устоял перед его ЛедиБаг.  — Предлагаешь стать приверженцем политики, что все тумаки должны получать другие? К тому же, думаю, твое разбитое лицо меня бы вряд ли впечатлило, сама видела, что силищи у него было хоть отбавляй! — отвечает Кот, иногда шипя на йод и акуму, которой приспичило в этот раз раздавать на орехи всем подряд.  — Кончай играть в рыцаря, я бы удержала удар… Наверное. А тебе теперь перед отцом надо придумать оправдание, откуда у тебя такой синяк. Не ты ли говорил, что у тебя завтра фотосессия летней коллекции намечается? — скептически приподнятая бровь и чуть сморщенный носик — вот все, что видит Адриан через свое плечо. Невольно хочется развернуться больше, но теплая ладошка упирается в спину, удерживая от этого поступка.  — Не переживай, с моей регенерацией я быстро… Ауч! — юноша недовольно надувает щеки, обиженно отворачиваясь в сторону. Обычно Мари имела привычку предупреждать о том, что будет немного больно или там, щипать. А тут без предупреждения…  — Прости-прости, я забыла, — легко рассмеялась эта наглая врунишка, и, поднявшись со стула, проведя пальцами по здоровому плечу, идет к аптечке, как бы мимоходом целуя в висок замершего Адриана. — В следующий раз не бросайся под пули, ладно? — девушка закрывает коробочку с красным крестом и серьезно смотрит на удивленного напарника. Тот, словно в трансе, кивает, после чего тяжело вздыхает, словно решаясь ухнуть в ледяную прорубь с головой.  — Если только за это будет достойная награда, принцесса, — хитрый прищур зеленых глаз встречается с недоумением синих, после чего Маринетт улыбается, принимая правила игры. Щеки ее незаметно краснеют, глаза так и норовят оценить всю фигуру напарника в целом, но девушка держится независимо, после чего, слегка зажевав край губы, выдает на полном серьезе:  — Ну, я думаю, горячий обед и круассаны с чаем будут достойной наградой твоим стараниям. Адриан улыбается в ответ открыто и искренне и чувствует, что тонкая грань продвинулась немного дальше, открывая чуточку больше, чем было до этого. Возможно, стоит немного подождать, и мечты станут явью, но терпение было явно не самой сильной чертой ни Кота Нуара, ни Агреста-младшего.  — А что-нибудь более сладкое я получу? — и в ответ на вопрос ухмылка, до дрожи напоминающая о том, что Мари и Леди всегда одно и то же лицо, просто в разных одежках.  — Если перестанешь быть глупым кошаком, бросающимся под пули, все может быть, — произносит девушка прежде, чем уйти в ванную, спасаясь бегством от слишком довольного Адриана. В груди у обоих рождается новое чувство, оно еще не приняло конкретные формы, но уже заполняет душу от начала и до конца, оно кажется сильнее, чем все предыдущие эмоции. Смешивает, растворяет, согревает. Как солнечный лучик, скользящий по лицу.