Warning the Ghost

На следующий день. Утро. Кумберленд.       Как же оно отличается от утра в Буффало. Дороги покрыты разбитой колёсами грязью вперемежку со снегом, а дома в деревне больше напоминают хижины. Крыши из соломы совсем не редкость, а воздух между падающими снежинками смотрится грязно-коричневым и серым. Несколько кирпичных зданий упрямо стараются выглядеть прямыми, но на их стенах виднеется мох, и они все покрыты копотью. Местных бар называется «Кровавая рука», и, когда их телега проезжала мимо, Гарри почувствовал густой запах вареного мяса и капусты, доносившийся из двери.        — Весной здесь гораздо приятнее, — машинально произнёс Луис, который, нахмурившись, изучал рисунки в своей записной книжке, которую держал в руках. За весь путь они обменялись всего несколькими словами, и Гарольд так и не удалось заставить его выслушать, как ужасно выглядел полуразрубленный труп его матери, приказывающий Стайлсу убираться из Аллердейл Холла. В ответ Луис рассказал ему глупую теорию о том, что несвежий ржаной хлеб может вызвать галлюцинации. А они ведь в последнее время ели много ржаного хлеба, не так ли? Гарри даже делал из него сэндвичи.        — Правильно, но у тебя никаких галлюцинаций нет, — возразил Гарри.        — Что ж, может быть, я к нему привык, — ответил Луис и посмотрел на жену. — А ты много писал в последнее время?        Он же знает ответ. Он сам читал его последние главы вслух и нашёл их заслуживающими похвалы. Что же, теперь он опять взялся за старую песню: Это всё твоё буйное воображение? Хочет убедить его, что он не видел ужасающего трупа, выкрикивавшего его имя. Ржаной хлеб, нервы, громадный, приходящий в упадок Дом…       То существо в лифте. Тогда и Луис, и Зейн не обратили на его рассказ никакого внимания. Может быть, они оба уже давно видят вещи, которые не могут объяснить, и просто не хотят меня этим пугать? Но если они могут их видеть и теперь знают, что и я тоже могу, разве нечестно было бы во всём признаться?        Но Луис не хотел этого обсуждать, и Гарри наконец сдался. Он вспомнил цитату из библейской Книги Иеремии:«Нет более глухих, чем те, кто не желает слышать, и более слепых, чем те, кто не желает видеть». Что касается привидений в их величественном Дома, то Луис не хотел слышать ничего, кроме того, что Гарольд испугался.       Ну, так я ему докажу, мысленно поклялся сам себе Стайлс.        Снегопад усиливался, и почтовое отделение было окружено деревенскими повозками, которые грузили и разгружали посылки и ящики, стараясь обогнать приближающуюся непогоду. Отведя кудрявого в небольшой офис почтового отделения, Финлэй присоединился к Томлинсону. Гарри надо было отослать Фергюсону ответ на его последние письма.       Пока он отсчитывал мелочь, чтобы заплатить за марки, почтовый клерк обратил внимание на его имя и почтовый адрес.        — Так вы значит, муж мистера Томлинсона? — спросил он. — Простите, сэр, но для вас есть несколько писем. Одно из них пришло как раз сегодня утром.       Он исчез и через мгновение вернулся с несколькими конвертами.        — Два письма пришли от вашего стряпчего, — пояснил он, протягивая Гарри конверты, — а одно прибыло прямо из Италии.        Нахмурившись, Гарольд рассмотрел штамп на итальянском письме — Милан.        — Это точно мне?        — Если вы проживаете в Аллердейл Холле, то да. Определённо ваше.        — Но я никого не знаю в Италии.        — Со всем моим уважением, ваше сиятельство, но совершенно очевидно, что знаете. Откройте и выясните, кто вам написал.        Он показался слишком любопытным, поэтому Стайлс не стал открывать письмо при нём. На улице начался обещанный снегопад, и перспектива возвращаться в такую погоду в Дом расстроило его окончательно. Он вообще больше не хотел ступать ногой в это ужасное место, а уж перспектива добираться до него в такую погоду была выше его сил.        Луиса и Финлэя кудрявый нашёл на погрузке. Луи с гордостью продемонстрировал мужу содержимое нескольких ящиков, пока Финлэй выносил их и аккуратно ставил на сани.        — А вот это регулятор для клапанов, — сказал супруг, демонстрируя ему блестящую деталь. Будучи единственным сыном своего отца, Гарри сразу понял, для чего он нужен. — Я заказал его совершенно отдельно, в Глазго. Возможно, что он сыграет решающую роль. Надейся на лучшее, милый. Шахта Томлинсон откроется вновь, если эта штука сработает.       Рассмеявшись, он крепко обнял кудряша, а тот прижал к себе письма. Луи был настолько поглощён своими запчастями, что он не хотел отвлекать его от них, показывая странное письмо из Италии.       По крайней мере, именно так Гарри попытался объяснить свою скрытность. Так как Лу не хотел ему верить, то между ними появилась полоска отчуждения. Он надеялся, что супруг продемонстрирует своё сочувствие., а он, вместо этого, стал мягко над ним издеваться. Замужество — это когда две половинки соединяются и превращаются в единое целое, а сейчас Гарри ощущал себя отделённым от него. Стайлс не верил, что может поделиться с ним своими страхами в надежде на сочувствие. А если это так, то ему надо самому всеми способами готовиться к войне с ними.        — Ты посмотри на этот шторм. Видишь? Успели как раз вовремя. Через несколько дней мы вообще не сможем выйти из дома.        Эта мысль Гарри совсем не понравилась. Меньше всего на свете ему хотелось оказаться запертым в Доме.        Услышав этот разговор, к ним подошёл человек, отвечающий за погрузку.        — Шторм усиливается. Я предлагаю вам переждать здесь ночь, ваше сиятельство. Внизу у нас есть небольшая комната.        Томлинсон посмотрел на Гарри, который с удовольствием согласился. Он готов был согласиться на всё, что угодно, только бы не ехать в такую непогоду.        И не возвращаться в Дом. #       Как и сказал стивидор*, комната действительно оказалась крохотной, но тёплой и уютной. Постель в ней была закрыта скромным покрывалом, а в жаровне самой лучшей из всех, в которых Гарри приходилось бывать, лучше даже, чем номера в роскошных отелях, в которых они останавливались в Лондоне.       Теперь они лежали на постели, всё ещё одетые, и зеленоглазый немного смущался, думая о том, как будет готовиться ко сну. Ведь они так ещё и не были вместе.       Управляющий почтой принёс им чай, немного бульона и хлеб, и всё это проголодавшийся Гарри уничтожил практически мгновенно. Предполагая, что на обратном пути ему придётся развлекаться самому, в то время как Луи будет занят своими железяками, он захватил с собой свою рукопись. Луис заметил её и попросил почитать. Гарри был польщён и немного сконфужен. Наличие в рукописи призрака только укрепит мужа во мнении, что Стайлс выдумал пугающее посещение его призрака умершей матери. Но он настаивал на своём желании прочитать новые главы и начал вслух:        – Дом, такой старый, как этот, со временем превращается в живое существо. Вместо костей у него стропила, а окна вместо глаз. И вот пока он стоит в полном одиночестве, он вполне может сойти с ума. Он начинает держаться за своих жителей, старая сохранить их даже после смерти, пряча в своих стенах. А также воспоминания и эмоции людей. — Немного помолчав, Луи продолжил: — Некоторые из них могут быть хорошими, некоторые плохими… а другие… такими, что о них не стоит упоминать.       Томлинсон поцеловал мужа в лоб.        – Это совсем неплохо. Я рад, что ты продолжаешь работать над этим. А этот персонаж, «Кавендиш» — твой главный герой, — у него разве не бывает страхов или сомнений?        — Конечно, бывают. Он такой же, как и все.        — Мне он нравится. Знаешь, в нём есть какая-то загадочность. Но в конце у него всё будет в порядке?        — Это всё зависит от него. — Ответил Гарри, пожимая плечами.        — Что ты имеешь в виду?        — Когда пишешь, то твои собственные герои с тобой разговаривают, меняются, делают выбор.        — Выбор, — как эхо повторил Лу.        — Кем они станут в дальнейшем.       Луис замолчал, а потом обвёл рукой комнату.        — Должен признать, что она очень скромная. Но здесь, по крайней мере, тепло.       Гарольд подвинулся ближе, надеясь преодолеть отчуждение.        — Мне она нравится гораздо больше.        — Больше, чем что?        — Чем Дом. — Томлинсон должен понимать, что он имеет в виду.       Подумав минуту, Луи рассмеялся. Его работы испарились, и выглядел как мальчишкой.        — Здесь гораздо лучше, правда? Я тоже люблю уезжать.        — Из Аллердейл Холла? — Стайлс не отставал. Он хотел, чтобы его муж сказал это вслух. Чтобы тот понял, что такая возможность тоже существует. Для Гарри это будет означать новую жизнь.        — Да. Тогда мне кажется, что я снова дышу полной грудью.       Они обнялись, и кудрявый положил голову ему на грудь. Его сердце пропустило удар, а потом забилось сильнее.       Может, на него так действует моя близость?        — Ты вполне можешь продать Дом, — мысленно Гарри перекрестил пальцы на удачу, мечтая, чтобы он рассмотрел эту возможность, которая освободила бы их всех. Покинуть это промозглое ужасное место и вернуться к жизни в необъятном солнечном мире…        — Продать? Это невозможно, — он замолчал, как будто что-то обдумывал. — Да и денег за него никаких не выручишь.       Кудрявого охватила надежда. Он действительно задумался об этом.        — Тогда надо просто бросить его — запереть и уйти.       А почему бы и нет? Все деньги, которые они планировали пустить на реставрацию дома, можно будет вложить в разработку добычи глины. Или в путешествия по миру.       Луи вполне может нанять управляющих. как это делал отец Гарри, когда какой-то из его проектов оказывался слишком далеко от дома.        — Боюсь, что это тоже невозможно. Этот Дом — это всё, что у нас осталось. Это наше имя, наследство, гордость.        — Я оставил всё, что было у меня, — зеленоглазый напомнил мужу достаточно мягко. Он хотел, чтобы Луис посмотрел на всё его глазами. Дискуссия становилась очень серьёзной. — Абсолютно всё. Мы вполне может жить где-нибудь ещё.        — Где-нибудь ещё? — переспросил шатен, искренне удивлённый, как будто эта мысль никогда не приходила ему раньше.        — В Лондоне, в Париже.        — Да, Париж. Париж — город прекрасный…        — Где ты захочешь, — Гарольд вдруг вспомнил о письме и добавил с намёком: — В Милане, например…        — Почему ты заговорил о Милане? — Томлинсон вздрогнул.        — Или в Риме, — поняв, что Милан значит для него что-то важное, решил уйти от прямого света. Что же в этом письме? — Ты когда-нибудь был в Италии?        — Да, был. Один раз. — Его настроение изменилось, и поморщился. Как-будто его опять мучали мысли об Аллердейл Холле. — Но я не могу бросить Зейна. И Дом. Это всё, что у нас есть. Наше наследство, наше имя.       Он повторял это снова и снова.        — Это прошлое, Луи. Ты весь в этом прошлом. Но там меня нет. Я здесь, рядом.        — Я тоже здесь.        Желая, чтобы любовь Стайлса заставила прислушаться к нему, Гарри осторожно забрался на него сверху. Его наряд превратился в последнюю тонкую преграду, и желание переполнило его, когда стал целовать мужа и прижиматься к Луи всем телом. У Гарри это было впервые, (был бы он девушкой, его можно было бы назвать — целомудренной), но он также был мужем человека, к которому испытывает самые прекрасные, по мнению Гарольда, чувства. поэтому, обняв Луи, он стал со страстью целовать, чувствуя ответную реакцию.        Сложилось впечатление, будто Томлинсон горел желанием сильнее, чем его муж.       Как и в мастерской, их страсть мгновенно вспыхнула. Не обращая никакого внимания на обожжённую и забинтованную руку, Луис уложил на спину кудрявого, приспуская его брюки и поднимает ноги. Шатен проворачивает со своими штанами то же самое, собираясь войти в него.        Гарри открылся ему, и Луи,наконец, наконец проник в него, почувствовав невероятное удовольствие.       Они стали единым целым и наконец-то занялись любовью. И когда блаженство поднялось кудрявого парня к самым звёздам, Гарри почувствовал, что теперь их жизнь изменится и всё будет хорошо.       Подальше от Аллердейл Холла. #       Утром они проснулись в новой действительности. Поцелуи, любовь, китайский чай и свежий, прямо из печи, хлеб. Солнечный свет придал посёлку очаровательный блеск, снег, который всё ещё продолжал идти, был очень пушистым.       Гарольд не слишком устал от поездки домой — всю дорогу они с Луи говорили не останавливаясь. Теперь они были по-настоящему едины, все барьеры исчезли, и всё теперь будет по-другому. Они переедут и будут путешествовать.       Помогая мужу с изумрудно-зелёными глазами вылезти из повозки, Луис поцеловал его, пытаясь запомнить таким, каким он был в этот момент, неохотно присоединился в Финлэю, который занимался ящиками.        Проскользнув в дом, Гарри поднял голову и увидел, как сквозь пролом на крыше падают сверкающие снежинки, мягкие, как пух. Он снял свою шляпу.        — Зейни! — никто не ответил. — Зейн!        И вновь без ответа, но на кухне слышался какой-то шум. Чай с хлебом они ели уже много часов назад, так что какая-нибудь еда совсем не помешала бы. Особенно, чтобы согреться после долгой поездки по холодной сельской местности. Можно даже этот горький чай. Держа в руках несколько пакетов со всякой мелочью, которую он купил — например, тёплые перчатки и муфту, — Гарри вошёл на кухню и положил их на стол. На плите стояла забытая сковорода. Картофель в ней горел и дымился, и тот снял её с конфорки.        — Мы вернулись! — прокричал Гарольд.        И тогда из дальнего угла кухни, с бледным и измученным лицом появился Зейн. Под глазами у него были чёрные круги.        — Где вы были? — спросил он напряженным голосом. Двигался он как одна из механических игрушек Луиса, будто заведённая до предела.        — Дорогу засыпало снегом, — ответил кудрявый. — И мы…        — Вы не вернулись ночью! — вскликнул Зейн и, схватив сковороду, грохнул её на рабочий стол.        — Я… мы… — с трудом произнёс испуганный Гарри.        — Вы должны были вернуться вчера, — голос Малика был настойчивым.        — Мы провели ночь на почтовой станции.        Гарри пытался хоть как-то оправдаться. Он был напуган его поведением. Заморгав, Зейн уставился на него. После стал раскладывать еду, которая была совершенно непригодна в пищу, по тарелкам.        — Вы спали там?        Его недовольство поставило Гарри в тупик. Его не должен удивлять тот факт, что Луи наконец воспользовался своей привилегией замужнего мужчины, но тем не менее всё выглядело так, как будто они должны были обязательно спросить у Малика позволения.        — Да. А что в этом такого, Зейн? Луи мой муж.        — Я серьёзно. Для вас это что, просто шутка? — его не так легко сбить с толка. — Повод для смеха? Я чуть не умер от волнения!        — От волнения?       Почему же ты волновался?        — Вас нет, а за окном воет буря! — не унимался Малик.        Конечно же! Как и Гарольд, Зейн в своей жизни переживал несколько трагедий. Его родители умерли. И он знает, что плохие вещи могут часто случаться с дорогими для нас людьми. До тех пор пока человек не испытает этого на себе, он никогда не поймёт этот страх.        — Я не знал, вдруг с вами что-то произошло. И был здесь один. Совсем один. А я не могу быть один…        Дом скрипел. Глина сочилась сквозь трещины между потолком и стенами. Гарри подумал, что знает ещё одну причину, по которой Зейн так расстроился: он оказался один в Доме, со своими травмами, после того, как монструозный призрак угрожал самому Гарри. Возможно, Зейн тоже что-то почувствовал.        Она была действительно взвинчен.        Гарри хотел. чтобы Луис увидел, в каком состоянии находится его брат.        Мы должны покинуть этот Дом. Всё вместе.        — Дом, — повторил Зейн, как будто прочитал мысли Гарри. — Он медленно погружается. С каждым днём всё глубже. Мы должны что-то сделать, чтобы остановить это.        Нет. Мы просто должны всё это бросить. Это кошмарное место уже не восстановить.        Неожиданно Гарри почувствовал сильное головокружение. Кухня сначала встала на дыбы, потом вытянулась и расплылась в него глазах… Так же, как и лицо Зейна.        — Мне надо присесть… Что-то мне не хорошо… — Его лоб был покрыт капельками пота, и никак не получалось сфокусировать свой взгляд. Гарольду казалось, что весь Дом пульсирует, появляется и исчезает, полностью потерявшийся в пространстве и забывший, что дома должны быть прочными и монолитными.        О чём я думаю? в моих мыслях нет никакого смысла…        — Я сделала вам чай. Он будет готов через минуту.        Казалось, что Зейн уже взял себя в руки. Он суетился на кухне, пока желудок Гарри скручивала судорога. Взгляд Гарольда упал на кольцо с ключами от помещений Дома, которые должны были бы быть переданы ему. Но Зейни так ревностно боролся за них. Может быть, ему пришло в голову, что Стайлс хочет его выжить?        На одном из ключей Гарри заметил гравировку: Г. ЭДВАРД. Т То же имя, что и на чемодане в шахте. В этом скрыта какая-то тайна. Может быть, речь идёт о каком-то родственнике? И письмо, адресованное ему, было на почте ошибочно передано Гарри? Тогда странно, почему никто ничего ему об этом не сказал.       Это конечно странно, что письмо для какого-то Эдварда? Подождите. Это ведь инициалы. Получается, что «Г» — имя, «Эдвард» — второе имя, «Т» -фамилия. Это даже немного пугает…        Пока Зейн наливал воду в заварной чайник, Гарри незаметно снял ключ с кольца и вернул связку на стол. Потом положил письмо в самый них пачки, чтобы разобраться с этой загадкой в одиночестве.        И опять началось головокружение. Комната завертелась вокруг. Желудок провалился куда-то в ноги. Она была так счастлива в деревне с Луи, что успел позабыть. каким ужасным может быть этот Дом. Казалось, что пропитанные глиной стены смыкаются над его головой; он больше не сможет мыться в этой ванне, ни за что на свете.        Поставив чайник на плиту, Зейн обратил внимание на пачку писем и прочитал адрес на верхнем из них.        — Это что, из Америки?       Гарольд слабо кивнул, а Малик смело взял письмо и рассмотрел его.        — Это от вашего стряпчего, — голос Зейна стал таким довольным, словно маленькому ребёнку дали сладкую конфетку. — Надо его прочитать. Отдохните немного. Сейчас будет готов чай, и вам сразу станет лучше.        Улыбка у него получилась деланная, и Стайлс подумал: наступит ли такое время, когда Зейн действительно его полюбит? Но сейчас ему было тяжело об этом думать. Чувствовал он себя отвратительно, и даже перспектива горького чая и пироканты, который сможет облегчить его страдания, не казалась ему такой уж ужасной.        А вот перспектива возвращения в спальню Гарри совсем не радовала. Но разве у него есть выбор? Как Зейн сказал, это теперь его дом.        По крайней мере — сейчас. #       Оно наблюдало.       В отделанной зелёной плиткой ванной Аллердейл Холла красный мячик закатился под ванну, стоящую на львиных лапах, и щенок скулил и скакал вокруг неё, пытаясь забраться под её вытянутое дно. Но до мячика он никак не мог дотянуться. Щенок наклонил голову и уставился на него глазами ребёнка, который с тоской смотрит на витрину игрушечного магазина накануне Рождества.        Он сел на задние лапы и громко, заливисто залаял.        И мячик выкатился из-под ванны.        А потом влетел в воздух и исчез из комнаты. Оказываясь на деревянном полу, животное с лаем бросилось, готово нырнуть за ним под кровать, когда мячик неожиданно остановился. Щенок прижал уши, оскалился и зарычал.       А в ванной в это время с потолка спустился паук. Коснувшись фарфорового края умывальника, он забрался по паутине вверх, до её середины, и стал плести её подобно старой деве, плетущей своё вязание. Из стока вылетела вялая муха и, беспорядочно жужжа, стала кругами приближаться к паутине. Мухи — это летние насекомые, и их сложно найти в снежном климате. Голодный паук продолжал свою работу, одним глазом поглядывая на свою будущую жертву. Он торопился, стараясь закончить паутину к тому моменты, как муха подлетит достаточно безлико. В соседней комнате щенку и его больному хозяину стало ещё хуже.        Муха, которая должна будет умереть, и собака, которая должна была умереть, — в Доме, который умирал. И новобрачный, который скоро умрёт.       Оно одобрительно наблюдало за ними, восхищаясь сложностями и хрупкостью жизни.