Те двое — это мы

      Сорвавшись с места, Стеклова с пистолетом в руках бежит в неосвещенную сторону парка, а, увидев преступника, склонившегося над девочкой, по закону дважды предупреждающе стреляет в воздух. Третья пуля настигает маньяка выстрелом в живот, и он то ли от шока, то ли от боли падает наземь, успевая что-то запустить вперед. В темноте Стеклова не сразу замечает рукоятку. Внезапно ее майка становится влажной — дождь? — Есения Андреевна смотрит себе на грудь, резкая боль разливается по телу и она теряет сознание.       Ей снятся довольно долгие сны: вот она с мамой впервые идет в театр на балет, а внизу, в оркестровой яме натужно звучат валторны, вот папа ей, еще девочке, клянется отыскать и наказать маминого убийцу, а она каждую ночь убегает от чудовища, которое ее настигает. Вот она, уже девушкой, раз за разом ссорится с отцом из-за своего решения пойти в академию, обвиняет его во лжи.       Место действия и время постоянно скачут в ее сознании: то она видит истекающую кровью Анюлю, а Женя держит ее в объятиях, не подпуская к телу, то снова встречает в закоулках своей памяти волосатое чудовище, которое тянет к ней свои загребущие руки. Она видит маму в красном платье с алыми струйками крови, текущими по подбородку, за ее спиной точно такое же окно, что и в лофте Меглина, а потом Стеклова вспоминает, что убийца — он сам. Она видит белую ванну, в которой он лежит, долго не может собраться с мыслями, но затем все же решается, и вода принимает багрово-бурый оттенок.       Кажется, она просыпается от глухого, монотонного, повторяющегося стука, который доносится где-то совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Кто-то отчаянно барабанит в железную дверь и не своим голосом, пока безуспешно, пытается заставить ее пробудиться.       - Есения, я знаю, что ты там, открой мне дверь! — в первые секунды Стеклова, как от удара током, неожиданно резко поднимает голову от столешницы так, что та начинает невольно кружиться. Девушка, придя в себя, неохотно просыпается, оглядываясь вокруг и по углам ища непрошеного раздражителя своего спокойствия. Ее спина в области поясницы и шея болят от неудобной позы, в которой она заснула ночью, не дойдя до кровати. Рядом Стеклова обнаруживает две бутылки — вина и коньяка, что пила по очереди, и практически пустую пачку сигарет, которую успела выкурить за несколько часов до прихода постороннего.       Взяв одну сигарету в руки и подпалив кончик, Есения Андреевна встает со стула и, стараясь удержать равновесие, взглядом натыкается на свое отражение в зеркале — всклокоченные, нечесаные волосы и чуть заплывшие глаза с потекшей тушью. Девушка плетется открывать дверь отцу, грозящемуся ее высадить, если придется.       С минуту Стеклова разбирается с замком, про себя чертыхаясь, ожесточенно проворачивая ключ в замочной скважине и боясь сорвать пружинку. Поддавшись, дверь все-таки распахивается, и отец, видно натерпевшийся закравшегося в его душу привычного страху, — с ней что-то случилось! — входит в проем, заполняя собой уединенное, прокуренное еще с ночи пространство каморки, ставшее когда-то, во времена Меглина, ее родным домом.       Андрей Сергеевич, отчасти уже привыкший к выходкам своей единственной дочери, но не свыкшийся с ними полностью, увидев ее заспанное, немного заторможенное, но бойкое выражение лица, с зажатой в зубах сигаретой, ведет девушку в ванную, где, держа за руку, заставляет умыться холодной водой, чем вызывает шквал неодобрения, выражающийся в крепких словечках, которые на трезвую голову, да тем более при живом отце, она бы никогда себе не позволила. Отрезвляет такой маневр Есению Андреевну моментально. Не проходит и пары минут, как ее утреннее раздражение мигом улетучивается, и она спешит на кухню, где папа уже заваривает для нее крепкий черный чай.       - Как это понимать? — отец, разливая напиток по чашкам, вынутым из буфета, требует ответа, которого у нее нет. По крайней мере, она так думает.       - Я, видимо, должна извиниться за свое поведение? Тогда прости великодушно, — огрызается Стеклова, невольно пряча глаза и одновременно ненавидя и отца, и работу, и в первую очередь себя.       - Только не надо так со мной разговаривать, — Андрей Сергеевич с грохотом ставит заварной чайник на стол так, что Есеня отшатывается. Отец никогда ее не бил, но одну его пощечину она запомнила: наверное, выработался условный рефлекс или вроде того. Если отец раздражен, то лучше его не злить. Она помнит, чем может закончиться ее открытое неповиновение.       - Как так?       - Как будто я враг народа. Ты неделю не появляешься на работе, не отвечаешь на звонки. Я хочу знать, что с тобой происходит, — ему бы ее обнять, приласкать, сказать, что он все понимает и прощает за все ее слабости, но Стеклов-старший не таков: он холоден и рассудителен. Иногда ей даже кажется, что он, как мраморная глыба, скала: разбейся в лепешку, а не сдвинется с места эта твердолобая масса.       - А что мне там делать? Они же лучше меня знают, как его ловить, вот пусть и ловят самостоятельно, — простодушно отвечает Стеклова, пожимая плечами, и отхлебывает глоточек.       - Это единственная причина твоего запоя? — Андрей Сергеевич хватает дочь за руку, до боли ее сдавливая.       - Они что попросили тебя сделать отеческое наставление? — Есения отдергивает руку, широко распахивая глаза.       - Всех не спасти, Есень, — как же он прав, и за это она ненавидит его еще больше.       Где-то полтора или два года назад то в одном, то в другом московском парке стали находить обезображенные трупы девочек в возрасте от десяти до четырнадцати лет. Все из простых семей, но талантливые. Ходили в музыкальные школы, возвращались в разные районы города чаще всего на метро. Взятые на проверку камеры слежения не показали ничего, тем не менее, вскоре появилась возможность поимки преступника: Стеклова, работая в команде со следователем Гаевым, вышла на след. Долго сравнивала, сверяла видео, но, почти приблизившись к разгадке, лишилась дела: начальство давило — найди его, из-под земли достань — однако, убедившись в том, что расследование далеко не продвинулось, перепоручило его другому следователю, не согласовав действия со Стекловой. Тем временем еще одна девочка пропала. Уязвленное же самолюбие Есени было попрано и отправлено на полку.       Как-то с утра позвонили: «Мы его нашли, приезжайте», — услышала Есения Андреевна в трубку. Стоявшая позади призрачная фигура Меглина недоуменно пробасила: «Чего?» — он никогда не был уверен ни в чем на сто процентов, если не ловил маньяка сам, своими руками, она придерживалась той же позиции.       Проведя допрос и опросив откуда-то взявшихся свидетелей, Стеклова поняла, что перед ней не тот, кого они ищут, быть может, подставная фигура, чтобы ее проверить или запутать. Доведя свои размышления до руководства, Есеня была уверена в том, что ее послушают. Наивная, она же не Родион Викторович, чтобы ее слушать: ее проверяли, струхнет или нет. Это было ее первое самостоятельное дело, и она оказалась в меньшинстве. Кто такая Стеклова? Папина дочка? Стажер Меглина? Девчонка. Что она может? Ничего.       Девочки пропадали, а через некоторое время их находили в различных районах Москвы уже мертвыми. Безутешные родители требовали крови и пойманного негодяя. Следствию же приходилось лишь разводить руками.       - Всех не спасти? Как знать, — Стеклова в мельчайших подробностях помнила, что сказала отцу в тот день и что он ей ответил. Запомнила, потому что пообещала не опускать руки и не сдаваться, несмотря на то, что у руководства была не в любимчиках: в узких кругах к ней относились с предубеждением и даже опаской, особенно после того допроса. Кто ж знает, что от нее можно ожидать, верно? Длительное время Стеклова пыталась завоевать расположение, заставила себя уважать, защитила кандидатскую, начала преподавать, а две недели назад увидела старых знакомых — Худого и Седого в тех же прилизанных костюмчиках, что и прежде.       Как обычно перед лекцией включив проектор, коротко поздоровавшись со студентами и начав занятие с просмотра заранее подготовленных для разминки слайдов, она принялась рассказывать о былом деле таксиста Андреевича, как известно, пойманного на живца и отбывающего ныне наказание.       - А правда, что при задержании ему выкололи глаза? — еле расслышала Стеклова с задних парт, еле — потому, что в те минуты со скрипом, как по волшебству, сама собой раскрылась дверь и в аудиторию прошмыгнули два темных костюма, натужно продвигающиеся между рядами, не утруждая себя тишиной или хотя бы созданием оной.       - Глас невинного дитяти, Филипп? О, а это, видимо, по мою душу? — Есения, не растерявшись, демонстративно отодвинула очки на переносицу.       - Есения Андреевна, Вам необходимо будет проехать с нами, — на полном серьезе сообщили ей ее ближайшие начальники. «Слушаюсь и повинуюсь», — хотела добавить Стеклова, но вдруг передумала, решив, что сначала закончит лекцию.       - И только-то, а я уж было подумала, — всплеснув руками, девушка продолжила занятие, держа прилизанных в строжайшем напряжении, и только по его окончании отправилась на место преступления. Похожий парк, что и два года назад. На поимку ей дали мало времени: пришлось задвинуть разработанные дела в дальний ящик стола и непоймашку в том числе.       Был решающий день: сработает ее чутье или нет. Операцией впервые руководила сама Стеклова. И как-то все сразу не задалось: очередной следователь, Князькин, подробно занимающийся этим делом, перетягивал одеяло на себя, откровенно мешал и ставил под сомнение великий и ужасный «метод».       - Как только я дам сигнал, будем его брать, — наставляла Есения Андреевна своих умудренных подопечных — спецгруппу. Прошло минут двадцать, предполагаемая жертва-девочка разгуливала по аллее, а вдалеке показался высокий мужчина, Князькин отдал приказ брать его живым. Стеклова же, присмотревшись к вероятному маньяку, тотчас отмела его кандидатуру: по показаниям свидетелей убийца был небольшого роста да еще и рыжий, а этот какой-то блондин. — Ты обалдел, капитан? Отзывай людей, упустим товарища, я отвечать не буду.       - Есения Андреевна, при всем уважении, я занимаюсь этим не первый год… — оно и видно, то-то ты его поймать не можешь, дубина, — самодовольный вид Князькина вывел ее из себя и Стеклова, шепнув на ухо, не стесняясь в выражениях, быстро указала новоявленному капитану, сколько ему еще осталось, если тот завалит дело.       - Сейчас он ее порежет, мальчик, и поминай, как звали. Пистолет. Живо, давай сюда, — хоть мужчину и покоробила нелестная номинация, капитан подчинился, мигом осознав свою ошибку и увидев на мониторе, приближающегося с другой, темной стороны аллеи кого-то, скрывающего лицо за капюшоном. — Блять, — выхватив у коллеги пистолет — свой она всегда оставляла дома, помня, что он ей не союзник, а враг — Стеклова, выбежав из трейлера, оказалась в парке. Эта ситуация в разных последовательностях всегда заканчивалась одинаково: Есеня лежала на тихой, неасфальтированной дорожке с тусклыми, почти не приносящими света фонарями в безлюдном парке, где не от куда ждать помощи. Цикл все повторялся и повторялся, не имея начала и конца, и она уже начала уставать от похожей картинки.       - Чувствуешь? Я держу тебя за руку, — она действительно чувствовала, как кто-то знакомый и теплый — от его рук разливался по телу жар — сжимал ее ледяные пальцы, а Есеня не могла ответить потому, что тело ее не слушалось. Она подозревала, что все дело в лекарствах, которыми ее должны были накачать в больнице, куда она, без сомнения, попала и где находится сейчас. Стеклова слышала голос, но все не могла понять, кому из живущих он принадлежит. Голос был Меглина.       - Ты же гений. Придумай что-нибудь, — в их постоянные разговоры наедине вмешивался отец, но она его не осуждала, знала: он тоже о ней беспокоится.       Каждый день она заставляла себя открыть глаза, увидеть комнату, залитую светом, и однажды у нее получилось. Есения Андреевна очнулась, огляделась и удивилась: ее перешептывающиеся студенты как на экспонат в упор смотрели на нее, а она в свою очередь на них.       - Есения Андреевна? Вы нас слышите? — Даша Камышева тоненьким голоском — или ей только так показалось? — за всех спросила о самочувствии преподавателя и поведала, что Стеклова три недели как валяется на больничной койке и бредит. — Ребят, по-моему, начинается, — что начинается? — хотела полюбопытствовать Есеня, но постеснялась: вдруг наговорит лишнего?       - Серьезно? — с трудом выдавила из себя Стеклова, не узнав свой хриплый голос и борясь с отчаянным желанием покурить.       - Как не придем, все Меглина зовете, «Родион, Родион», вот как-то так, — вмешался Филипп, заставив ее скривиться в недоуменной полуулыбке. Мрак.       - Ты дурак? Сейчас у Есении Андреевны подскочит давление, ей нельзя волноваться. Не было такого, он все врет, — можно выдохнуть? Что лучше: в бреду его вспоминать или наяву видеть галлюцинации?       - Мы Вам фрукты принесли в пакетике, а на тумбочке, смотрите, Вам понравится, — чуть-чуть развернув голову влево, Стеклова замечает маленькое сокровище и думает: «Покупать не надо, откуда узнали?» — на тумбочке среди прочих важных и полезных вещей красуется горшочек с цветущим желтым цветом кактусом. Есения Андреевна даже ловит себя на мысли, что у нее самые лучшие студенты, о которых только можно было мечтать, но не озвучивает: надо поддерживать имидж угрюмой тетки.       Хотя «ловит» — неверное слово. Она много кого ловила. На мгновение вспомнив давний эпизод, Стеклова начинает сбивчиво ему объяснять:       - Мне кажется, что однажды я слышала твой голос, в меня попали ножом на операции, глубоко. Наверное, просто показалось, — Меглин встает со стула, берет ее за руку, вновь согревая холодные пальцы одним своим прикосновением и, тихо кашлянув, шепчет:       - Пошли…       - Куда?       - Вниз, или ты хочешь здесь остаться? — Есеня глядит на заправленную постель, но ее щеки не трогает румянец: Стеклова уже не в том возрасте, чтобы смущаться намекам, к которым давно привыкла.       - Размечтался, — Родион Викторович, кратко на нее взглянув, думает, что нисколько она не изменилась, повзрослела, заматерела, это да, но не изменилась. Все такая же: влюбленная в него девчонка, смешная и глупенькая, а он все такой же старый медведь, бог весть на что позарившийся. Медведь, который хочет стать хоть на день мальчишкой, забыться, глядя в ее темные глаза и держа за руку, как тогда в больнице.       - Пошли ужин готовить, — Меглин уводит ее с чердака, предполагая поражать Стеклову своими небывалыми кулинарными способностями уже на кухне.