Время умирать

2012-й год (семь лет спустя)       Иногда Нилу казалось — всё хорошо. Всё сложилось намного лучше, чем могло бы.       Первым и самым главным пунктом: Адам жив. Он оказался крепче, чем сам мог бы подумать, и к тому же не успел запустить себя настолько, чтобы ему не смогли помочь врачи. Второе, не менее важное: Адам не в тюрьме. И тут уже надо благодарить всю их команду: Барри, Брэд, Мэтт, Наоми, сам Нил, Говард*, Шон**, даже Джанин, которой Адам заочно успел осточертеть по самое не балуй, — все они так или иначе вложились в решение этого щекотливого вопроса. Адаму повезло: круглая сумма, принесённая в дар соответствующим лицам, всё-таки сработала. Дело прикрыли, тюремное заключение заменили на принудительное лечение. Разумеется, на публике вся их компания придерживалась версии о том, что лечение было ни разу не принудительным, а очень даже добровольным. Хотя в этом была доля правды: Адам без вопросов согласился на лечение и, наверное, сам был этому рад. Нил, правда, не был уверен, чему Адам радовался больше: возможности почистить свой организм от всяческой дряни или возможности исчезнуть из жизни группы хотя бы на пару месяцев.       Нилу не удалось увидеться с Адамом до того, как его под надзором врачей перевезли в CAMH***: в последний раз он видел его через стекло, отделявшее больничную палату от коридора психиатрии. Минут сорок он не мог заставить себя отойти от окошка: всё время казалось, что вот сейчас что-нибудь случится, что Адам придёт в себя и ему опять станет плохо, что у него начнётся горячка, что он повырывает из себя все эти трубочки капельниц, и никого из врачей не окажется рядом. Но Адам пришёл в себя на следующее утро, когда Нил, кое-как свернувшись на стульях в коридоре больницы, только начал засыпать после целой ночи ожесточённой рефлексии и самокопания. А после его сменила Наоми, и Нилу пришлось уехать домой: всё равно он не смог бы ей объяснить, почему ему так хочется остаться.       Через несколько дней Адама отправили в наркологическую клинику. О дате переезда знала только Наоми, и Нил безумно злился на неё за то, что она не захотела сообщить этого никому из ребят, которым на Адама вообще-то не плевать. Нил должен был его проводить. Им нужно было поговорить или хотя бы просто увидеться. И Нилу казалось, что это его личное преступление: он не был рядом с Адамом, когда тот нуждался в нём больше всего.       Пожалуй, это были самые отстойные месяцы, за которые Брэд раз двадцать заявлял, что для Three Days Grace это конец и что Адам уже не вернётся в форму. Позже Брэду пришлось взять свои слова обратно: сказать, что Адам, который вернулся к ним после лечения, был совсем другим человеком, — ничего не сказать.       Причём во всех смыслах другим. Такое ощущение, что всё это время психологический возраст Адама составлял лет эдак пятнадцать с хвостиком, и взрослеть он явно не собирался. Но клиника буквально перекроила его характер, и Нил даже не мог точно сказать, нравится ли ему этот новый Адам. Он по-прежнему шутил свои несмешные шутки, курил как паровоз, проливал кофе на собственные тексты и шпынял Брэда «мелким» (не всем быть тощими шпалами, Гонтье, не всем), но выглядел каким-то непривычно… притухшим? Как будто огромный костёр уменьшился до размеров свечки. У Адама больше не было кругов под глазами — только если он в очередной раз сидел за компьютером до утра. Адам больше не блевал в туалете студии — только если это был какой-нибудь чересчур бурный праздник, который Гонтье никак не мог проигнорировать. Адама больше не требовалось выгребать из притонов: после записи он возвращался домой к Наоми, один счастливый вид которой вызывал у Нила желание побиться об стенку. О том, что произошло в заброшке перед больницей, они так и не поговорили. И Нил снова вспоминал о том, что не увиделся с Гонтье перед клиникой. Если бы они объяснились друг с другом, можно было бы на что-то надеяться, а теперь уже поздно. Теперь Адам — любящий муж, и с такими темпами наверняка скоро станет отцом.       Адам Уэйд Гонтье. Человек, которого Нил, как оказалось, не знал вовсе.       Иногда Нилу казалось — всё хорошо. А иногда, стоя в душе и кончая в собственную ладонь, Нил думал, что всё более чем дерьмово. Потому что нужно было шептать «Джанин», а не «Адам».

***

      Адам успел несколько раз отрастить и срезать волосы. Барри раз двадцать менял форму своей несчастной бороды, которая, тем не менее, была чуть ли не популярнее их всех вместе взятых. Один Брэд, казалось, на протяжении лет не менялся от слова «совсем», чего не скажешь о его брате, который теперь проводил с ними значительно меньше времени. Малыш Мэтти слишком долго оставался в тени своих знаменитых друзей, а потом собрал свою компанию и в один прекрасный день нагнул канадскую публику так же, как в своё время это сделали старшие товарищи. Нил за его группу был искренне рад, хоть и постоянно, всем своим нутром, ощущал его отсутствие. Всё-таки для них Мэтт был чем-то вроде талисмана.       «Life Starts Now» вышел полегче, чем предыдущие альбомы. А уж после «One-X», эдакой жемчужинки пост-гранжевой альтернативы, контраст ощущался особенно сильно. Нил подозревал, что ничто так положительно не влияло на творчество Гонтье, как ломки в наркологической клинике. Во всяком случае, «Time of dying» преследовала Нила очень-очень долго. Тут уж надо быть совсем идиотом, чтобы не вникнуть в текст. Но наверняка все подумали, что песня посвящалась Наоми. Адам эту легенду и не разрушал. И только Нила неизменно корчило на припеве так, что хотелось взять хай-хэт**** за стойку, хорошенечко так размахнуться и разбить им ближайшее окно.       А по Адаму хрен поймёшь, корчит его или нет. На сцене его всегда корчит, Нил к этому уже привык.       Так вот, некоторые отзывы на «Life Starts Now» заставили всех вполне реально заволноваться: вроде как ничего косякового ребята не натворили, но если нашлось хотя бы два-три критика, которые назвали альбом «скучным», то нужно было срочно что-то менять. Волновались, похоже, все, кроме Адама. И все, кроме Адама, чувствовали, что стиль Three Days Grace катится если не в ебеня, то во всяком случае в какой-то совершенно другой жанр, который даже сам Гонтье вряд ли смог бы внятно сформулировать.       Все знали, что рано или поздно наступит момент, когда на Адама придётся надавить. И все знали, что Адам не пригоден к компромиссам. Но говорить ему что-то вроде «это звучит не так, нужно по-другому» приходилось всё чаще, и здесь уже нельзя было проехать на дружеских советах. И тогда Адам закипал. Разумеется, целых три альбома были написаны почти полностью по его текстам. Разумеется, не его вина в том, что последние песни прозвучали слишком нежно: в конце концов, музыку как раз писали остальные ребята. Но те риффы, которые ваяли по очереди то Барри, то Брэд, то Нил, никак не ложились на тексты, которые приносил Гонтье.       Точкой кипения стал момент, когда Брэд отказался работать с только-только написанной «Until the end». Для Адама это было равносильно пощёчине, и Нил догадывался, почему: песня определённо посвящалась Наоми. Где-то на краешке сознания промелькнула ехидная мысль: ему, Нилу, Адам написал песню куда более цепляющую. А не какую-нибудь сопливую муть.       Адам впервые не разговаривает с ними целую неделю, и Нил, даже будучи уверенным, что в итоге они всё равно помирятся, хорошо понимает, что ничего путного из такого общения не выйдет.       Группа взялась за четвёртый студийный альбом. В голове Нила против воли запустился обратный отсчёт.

***

      Насчёт картин счастливой семейной жизни Наоми и Адама Нил в своём воображении всё-таки погорячился. Во всяком случае, после выступления на Fox Uninvited Guest в Ванкувере Наоми не то что не приехала к ним, но даже не созвонилась ни с кем из их команды, чтобы узнать, как всё прошло. Обычно Наоми была первой, кто волновался об Адаме и кому Адам изливал свои впечатления после концертов. Нил разрывается между врождённым чувством такта и дружеской обязанностью поддержать товарища, у которого явно зреет какое-то дерьмо в семье.       — Клёво было, — усмехается Адам и похлопывает Нила по плечу.       Брэд и Барри всё ещё собирают инструменты в студии, а Адам только что докурил четвёртую сигарету, сидя на невысоком, в половину его роста, металлическом ограждении некого милого дворика, располагавшегося за зданием радиостанции. Нил все последние дни старается держаться поближе к нему — исключительно для моральной поддержки. Сейчас он стоит рядом, опираясь спиной об ограждение и слушая редкие реплики Гонтье.       — Что клёво?       — Спел клёво.       — Ну, поздравляю.       — Да не я, долбоёб. Ты. Ну и я тоже, я всегда охуенен.       — Мне казалось, ты не особо прислушиваешься к тому, что я там пою.       — Ой, да ладно тебе. Куда я без этого чувственного подвывания из жопы сцены.       Нил для профилактики бьёт Адама по колену (оно сейчас было ближе всего), но не слишком сильно, чтобы тот не свалился с ограждения и не расшиб себе что-нибудь. Адам не то кашляет, не то смеётся — эти звуки у него всегда были неразличимы.       — Нет, ну правда, молодец же, — мямлит он сквозь смех, сцепляя пальцы в замок и болтая ногами в воздухе.       — Дани был хорош.       — У Дани девчачий голос.       — Только ему об этом не говори.       — Ты бы мог спеть что-нибудь сам.       Нил чуть запрокидывает голову, чтобы встретиться взглядом с Адамом, и демонстративно поднимает брови. Таких предложений за всю историю Three Days Grace ему ещё не поступало.       — Ты хочешь, чтобы я спел что-то сам?       — Да.       — Один.       — Да.       — Что-то написанное тобой.       — Да. Или что-то написанное тобой.       — Я не пишу же.       — Нил, не еби мне мозг, тебе не пятнадцать, ты мог бы научиться нормально прятать свои тетрадки. Ну или хотя бы не оставлять их в верхнем ящике стола.       Нил испытывает довольно-таки широкую палитру чувств: от невероятных масштабов смущения до глубочайшей детской обиды.       — Гонтье, блять!       — То, что я блядь, ещё никто не доказал.       — Какого хрена?!       — Какого хрена я шарюсь по твоим вещам? Ну чё-то оно как-то так получилось, — Гонтье со скучающим видом разводит руками.       — Это ни черта не этично.       — Санс, мы уже давно перешагнули границы этичности.       Нил терпеть не мог это идиотское сокращение. «Санс». Боже, ему и так досталось одно из самых коротких имён в мире, неужели нельзя оставить в покое хотя бы фамилию?       Но конкретно в этот момент Нила встряхнуло по другой причине.       — В смысле?       Адам вместо ответа внимательно смотрит на него, и Нил вспоминает тот снисходительный взгляд Брэда и их разговор в Торонто. Взгляд в духе «мы оба знаем, о чём речь, так что не прикидывайся».       И Нила накрывает новой волной смущения. Семь лет они не то что не обсуждали произошедшее перед больницей, но даже не намекали друг другу на те события. Семь лет. Нилу казалось, что больше ему уже точно ничего не грозит.       Нил отворачивается, скрещивая руки на груди и глядя себе под ноги.       — Если хочешь знать моё мнение, то это было потрясающе, — после паузы подаёт голос Гонтье.       — Что? — сипит Нил.       — Твои тексты. То, что я прочёл, — Адам щурится. — А ты про что подумал?       — Ни про что, — мямлит Нил и нервно трёт затылок.       — «Fallen angel»… Она очень… м-м-м… очень… — Адам кусает губы, и Нил слышит в его голосе… смущение? Господь всемогущий, грядёт конец света. — В общем, надо сделать какой-нибудь запоминающийся ход, знаешь. Вот на эти слова в припеве. Чтобы они отложились в голове. Хрен уже с этим «Transit», но в следующий альбом она должна войти.       — Адам…       — Я тебя прошу. Доделаешь её?       — Ты так говоришь, как будто я тут решаю, что будет в следующем альбоме.       Адам молча тянется к карману куртки и вытаскивает пачку сигарет. Нил не решается ничего спрашивать, и уже не из чувства такта. Нил просто очень не хочет услышать ответ.