Нила не смывает волной громких звуков только потому, что он всё ещё держит Адама под локоть, как будто бы тот был его личным поводырём. Иногда Адам выдавал какие-то невнятные реплики, почти не оборачиваясь к нему, но Нил вряд ли мог бы их разобрать за гремящей музыкой и множеством голосов вокруг.
Тонкие лазерные линии, скользящие по танцполу, заполняли дымное марево изумрудно-зелёными бликами; дышать здесь было трудно, а рассмотреть кого-нибудь в толпе — практически невозможно. Нил держится за локоть Адама и кое-как оглядывается по сторонам, вместе с Гонтье протискиваясь к барной стойке, за которой бармен со скучающим видом жонглировал парой бутылок, в лучших традициях подобных мест. У Гонтье во взаимодействии с большим количеством людей был особый талант — это Нил заметил ещё во время гастролей. Адам никогда не чувствовал себя лишним, не боялся потеряться в этом сумасшедшем движении вокруг себя. А Нилу казалось, что если выпустить сейчас его руку, то назад выбраться уже не удастся.
— Добро пожаловать к нашим демонам, — усмехается Адам на ухо Нилу, и Нил видит, что зрачки Адама всё ещё неестественно малы. Большего Нилу заметить не удалось, потому что его опять — в который раз, господи, в который раз! — вышибает из спокойно состояния эта манера Гонтье дышать ему в шею.
Адам тем временем выпутывается из его хватки и направляется к двум дамам, сидящим за барной стойкой друг напротив друга. Нил подаётся следом за ним, но замирает на полпути в тот момент, когда Адам разворачивает к себе одну из девушек, ту, что пополнее, и целует её.
Кто-то задевает Нила плечом, но, кажется, сам Нил этого не заметил.
Адам целуется долго, шумно, с нескрываемым удовольствием, а Нилу хочется тут же развернуться назад и сбежать как можно дальше. Вторая девушка за стойкой замечает его и зовёт к себе наманикюренным пальчиком. Нил чувствует, что у него кружится голова, и, наверное, он бы действительно сбежал, если бы Адам не отлип наконец от этой девчонки. В этот момент позади них вспыхивает пламя: бармен, предварительно обрызгав барную стойку некой только ему известной смесью, поджёг влажную дорожку, и те, кто стоял достаточно близко, захлопали и одобрительно засвистели. Нил в первое мгновение отшатнулся от ударившей в глаза вспышки, и, кажется, это немного привело его в чувства.
Гонтье обворожительно улыбается дамам и говорит что-то, от чего они дружно заливаются смехом: наверняка какой-нибудь шикарный комплимент, из тех, за которые они готовы были бы сейчас же лечь под него. Нил мнётся в стороне, постоянно сталкиваясь с протискивающимися мимо юношами и девушками, а Адам, ничего никому не объясняя, ловко отнимает у обеих дам их сигареты и, не прощаясь, разворачивается к Нилу.
— Держи, — Адам протягивает ему одну из сигарет, и только тогда Нил понимает, что это на самом деле не сигарета, а скрученная в бумагу трава.
— Не-не, не надо.
— Держи и не выёбывайся.
— Адам, мне тупо станет плохо…
— Значит, довезу тебя домой и извинюсь за тебя перед Джанин, — Адам с каким-то необъяснимым азартом вкладывает в его пальцы косяк, хлопает по плечу и снова тащит куда-то в сторону.
Нил успевает мельком оглянуться на сидевших за стойкой девушек и внезапно понимает, что та особа, с которой только что обменивался бактериями Гонтье, выглядела полноватой не по причине веса.
— Адам, она беременна?
— Ага, — Адам покрепче берёт Нила под руку и потихоньку вытаскивает его на танцпол.
— А ей можно употреблять… всё это? У неё же ребёнок сдохнет, не родившись.
— Какая разница, это ж не мой ребёнок, — с мерзким смешком пожимает плечами Гонтье и добавляет: — Я надеюсь, не мой.
— «Я надеюсь»?
Адам расплывается в многозначительной улыбке, а затем берёт руку Нила, всё ещё держащую дымящийся косяк, и подносит её к своему рту, затягиваясь прямо из пальцев Сандерсона, после чего, выпустив дым у самого его лица, произносит:
— Забей.
Нил вдруг понимает, что сейчас травка — наилучший способ угомонить разрастающуюся внутри злость. Злости было неимоверно, чудовищно много: она застилала глаза, стучала в груди в такт музыке, била крохотными острыми молоточками по вискам.
Нил делает одну затяжку и чувствует, как пространство вокруг него подёргивается рябью. Адам укладывает обе руки Нилу на плечи и придвигается ближе, так что теперь их лица были совсем близко. Нил чувствовал этот ритм буквально всем телом: под ногами подрагивал пол, в спину и плечи периодически врезались чьи-то конечности, и руки самого Адама будто бы распространяли вибрацию от шеи к груди, животу, коленям.
— Ты отрава, Гонтье… — выдыхает Нил на ухо Адаму. — Слышишь меня?.. Ты паразит, — он затягивается снова. — Сам вечно в дерьме… и других туда стаскиваешь…
— Я знаю, — выдыхает Адам полушёпотом, и Нил почему-то очень хорошо его слышит. — Я знаю…
У Нила сухо в горле, а перед слезящимися глазами плавают цветные круги. Лицо Адама, немного размытое, было сейчас так близко, как Нил его ещё никогда не видел; теперь уже он абсолютно точно чувствует его дыхание, его ни с чем не сравнимый запах, который всегда оставался у Нила в доме после того, как в нём побывал Гонтье. Адам практически обнимает его за шею, а Нил понимает, что больше всего на свете хочет запустить руки ему под футболку.
И какого-то чёрта делает это. Сначала у самого края джинсов, потом выше, касаясь пальцами рёбер, оглаживая каждую выступающую косточку. Недокуренный косяк улетает куда-то под ноги танцующих, но Адам подносит к лицу Нила свой, и тот снова втягивает в себя дым. А после оглаживает его спину под футболкой, забирается пальцами за пояс джинсов и толкает ближе к себе.
Грёбаная трава. Грёбаная ублюдская трава. Он ведь знал, что ничем хорошим это не кончится.
Знал, но не предполагал, что Адам не остановит его. Что он откинет голову, чтобы Нил мог пройтись по шее носом, и глухо выдохнет, когда Нил прихватит зубами кожу на острой ключице. У Нила не хватает сил на то, чтобы видеть рядом с собой что-то ещё, кроме этого лица и татуированных рук, обвивающих его шею. Его затапливало ощущением этой ненормальной нежности, когда хотелось гладить пальцами шею, прежде чем аккуратно сдавить её и дождаться, пока дыхание не пропадёт совсем. Но Адам щурится, водит пальцами у него в волосах, а другой рукой спускается на его талию, тянет к себе, так что они чуть не соприкасаются носами.
— …Мне нужно в туалет, — не своим голосом сипит Нил. Снова. Почти как в тот чёртов раз, в гостиной у Адама.
Он не врёт, и в туалет ему действительно нужно: в горле ощущалась тошнота, а голова слишком кружилась, чтобы и дальше оставаться в толпе.
Адам несколько секунд смотрит ему в глаза, и за эти несколько секунд Нил успевает пожалеть о том, что сказал это. Он уже подумывал объяснить, что чувствует себя отвратительно и что его с минуты на минуту вырвет, но Гонтье первым отводит взгляд и отстраняется.
— Я вернусь… сейчас… — мямлит Нил.
— Ага, — кивает Адам, глядя Нилу в плечо.
***
В туалете Нилу легче не становится: рвота всё никак не хотела начинаться, а вот головокружения прибавилось. Нил ненавидел себя за то, что умудрился учинить такую катастрофу, и мысленно повторял, что никогда не должен прикасаться ни к чему крепче обычных сигарет. А ещё никогда не должен прикасаться к Адаму. Не должен был. Теперь смотреть друг другу в глаза они не смогут, и из-за этого вся их работа полетит к чертям.
Но помимо прочего Нил не был уверен в том, что весь этот бред произошёл исключительно по его вине. Вообще, в голову Нила постепенно закрадывалась мысль о том, что Адам, скорее всего, всё это планировал заранее. Или, по крайней мере, предполагал, что так будет.
Нил торчит в туалете, склонившись над раковиной, слушая шум льющейся из крана воды и периодически отирая лицо мокрыми ладонями. Головокружение потихоньку отступало, тошнить уже не хотелось, но зато хотелось выгрести Адама на улицу и… что-нибудь сделать. Нил сам толком не мог сказать, что именно. Это что-то определённо было связано с насилием, но вот какого рода, Нил пока не определился.
***
Когда Нил выходит из туалета, он уже точно знает, что им с Адамом нужно убраться отсюда, потому что больше Нил здесь не протянет и получаса. Нил убирает с лица налипшие на лоб влажные пряди и понимает, что не помнит точно, в какую сторону ему нужно идти. Понимает он это в тот момент, когда узкий коридор, ведущий к туалетам, неожиданно сворачивает к каким-то подсобным помещениям. Нил собирался развернуться назад, но, случайно заглянув за очередной поворот, так и остался стоять на месте.
Адам, опершись спиной о стену, со спущенными джинсами стоял в конце коридора, а у его ног на коленях пристроилась незнакомая молоденькая девчонка.
Худшее, что можно было сделать в такой ситуации, это остановиться и неотрывно смотреть на всё это. На то, как девчонка, вздрагивая от напряжения, старательно насаживается ртом на член, как очерчивается за её щекой головка, как Адам прихватывает её за волосы и ритмично толкает ближе к себе. Но Нил смотрит и с каждой секундой чувствует, как внутренности скручивает спазмом, а к горлу снова подкатывает тошнота.
Адам жмурится от удовольствия и прикусывает нижнюю губу, а Нил забывает дышать и ощущает зуд по всему лицу. Гудит в голове, в позвоночнике, в костяшках пальцев.
Девчонка старается брать глубже, и Адам, всё ещё держа растрёпанные волосы в кулаке, заставляет её замереть, а после сам начинает вбиваться ей в рот. Нил вышиб бы ему челюсть, если бы у него были силы хотя бы сдвинуться с места.
— Нет уж, глотай… — с ухмылкой тянет Гонтье, ещё сильнее кусая губы и вздрагивая в приятных спазмах, расходящихся по всему телу.
Нил готов утверждать, что ничего более мерзкого ему видеть не доводилось. А ещё Нил знает, что сейчас он представляет себя на месте этой девчонки.
Им с Адамом достаточно было встретиться взглядами секунды на четыре, не больше. Время, за которое Нил понял, что вряд ли когда-нибудь вернётся сюда. Потому что при любом раскладе всё будет точно так же. С Адамом всё всегда будет точно так же.
