Убегая от реальности

В глазах стремительно темнело. Митараши, постепенно осознавая ситуацию, вместо того чтобы отпустить Сакуру, сжимала руку сильнее, перекрывая ей тем самым почти весь доступ к кислороду. Она пыталась удержать собственное сознание в реальности, хватаясь за что-то материальное, чем по стечению обстоятельств оказалась шея девочки. Харуно видела, что Анко ещё себя контролирует. И это выражалось не только в том, что ей пока не сломали позвоночник, но сама печать, хоть и подавала какие-то признаки жизни, не стремилась расползаться по телу и как-то его видоизменять. Белые пятна от ламп на потолке искрами взрывались перед глазами девочки, каждый раз когда зрачки невольно закатывались сильнее и выхватывали яркие блики, отпечатывая их в сознании. Попытки произнести хоть слово не увенчались успехом: голосовые связки были сдавлены, воздуха не хватало, даже хрипеть не получалось. Ей понадобилось ровно семнадцать секунд, чтобы решить для себя самой, стоит ли ей сейчас пытаться себя спасти или нет. Принимать такое решение хотелось в более мирной обстановке и не в такие сжатые сроки, но выбирать не приходилось. Правая рука плетью упала вниз, больше не цепляясь за предплечье Митараши в попытках ослабить её хватку. Левая, подчиняясь больше инстинктам, чем логике, все ещё хаотично царапала рукав кофты Анко, потому что сил не хватало даже на то, чтобы просто крепко держать её руку. Подсумок висел на привычном месте на бедре. Пальцы с трудом доставали до его поверхности. Их приходилось вытягивать так, что их почти сводила судорога, а плечо опускать, что в данном положении сделать было сложнее, чем она могла подумать. Когда подушечки пальцев дотронулись до твёрдой рукоятки куная, Харуно была почти уверена, что её последующий рывок не останется без последствий для её здоровья. Насколько вообще позволяло человеческое тело, она потянула руку вниз, услышав неприятный для слуха щелчок. На краю сознания проскользнула мысль, что её правая рука страдает несправедливо часто. Рукоять была зажата между указательным и средним пальцем. Медленно его вытаскивая, Харуно пыталась рассчитать шансы успеха её действий. Вдыхая так глубоко, как только позволяло её положение, она резко дернула руку вверх, подкидывая кунай и буквально в то же мгновение перехватывая его уже всей ладонью. Рукоятка привычно легла на отведённое ей место. Не давая себе времени на раздумья, она нанесла удар в последней попытке себе помочь, оставляя глубокий порез на предплечье девушки. Митараши от неожиданности дёрнулась назад, разжимая пальцы и удивленно смотря на собственную руку, рукав на которой постепенно окрашивался в темно-бордовый. Сакура тяжело опустилась на пол, не находя в себе сил остаться стоять. Она судорожно вдыхала наконец-то доступный воздух, иногда заходясь в кашле. Ладонь все ещё крепко сжимала кунай, не желая выпускать его из рук. Анко опустила взгляд вниз. На её лице медленно проступали признаки осознания своих действий. Растерянность была перемешена со страхом, граничащим с паникой. Она слишком неуклюже для шиноби опустилась на пол рядом с девочкой. Митараши пыталась заставить себя произнести хотя бы слово. Она не знала точно, для чего ей это было нужно. Оправдать себя у неё бы не получилось ни при каких обстоятельствах; поинтересоваться самочувствием Харуно было бы больше похоже на насмешку. Задавать вопросы, когда ответы на них были очевидны, она считала излишним. Слишком сильно задумавшись, она не сразу заметила, что Сакура перестала кашлять и, опираясь о стену, старалась подняться. Когда её попытки увенчались успехом, она направилась прямо к выходу, по пути положив окровавленный кунай на стол. Анко провожала девочку взглядом, не понимая, что происходит. Харуно тем временем уже дошла до двери, открывая её. Резко дёрнувшаяся Митараши уже успела представить себе с десяток разных развитий событий, в которых она неизменно оказывалась в месте, куда её обещали отправить, если она потеряет контроль. Но девочка не спешила выходить. Она положила левую ладонь на правое плечо, опуская её чуть ниже, к лопатке, чтобы обеспечить себе более устойчивую и крепкую хватку, и, подойдя к проёму, прислонила пострадавшую конечность к косяку, одновременно делая рывок вперёд и потянув левую руку от себя. Послышался глухой хруст. Для проверки Сакура несколько раз сделала круговые движения плечом и, не почувствовав сопротивления, отошла от входа, закрывая дверь. И только после этого она повернулась к озадаченной Митараши. — Вам нужно перевязать рану. — От слов девочки Анко вовсе перестала понимать происходящее, ожидая совершенно другой реакции и других действий со стороны Харуно. — Садитесь, — Сакура указала на стоящий у стола стул, который, к всеобщему удивлению, не задело неожиданным полетом девочки до стены. Девушка заторможенно подошла к необходимому предмету мебели, аккуратно на него опустившись, пока Харуно доставала из нижнего ящика аптечку. — Хисора рассказал мне. Я не знаю всего, но сопоставить факты не составило большого труда, — она повернулась к Митараши, беря её за руку, чтобы положить её на стол. Но девушка дёрнулась от прикосновений, вырывая руку быстрее, чем осознала, что опасности нет и делать это было ни к чему. Успокоившись, она самостоятельно закатала рукав, опустив руку на столешницу. Первый делом девочка намеревалась наложить жгут, потому что судя по цвету крови, порез был действительно глубоким, но, взглянув на рану, она увидела, что тонкая корка запекшейся крови, не дающая ранению кровоточить, уже успела образоваться. Харуно не знала, была ли подобная скорость регенерации нормальной для шиноби, но она понимала, что акцентировать на этом внимание не стоит. К тому же, особенно этого делать не стоило, если это было не нормально. Сакура достала несколько дезинфицирующих растворов, которыми намочила стерильные салфетки. Она протерла ими руки. На белой ткани остались красные разводы. Видимо, брызги крови попали и на её ладонь. Только после этого она осторожно начала стирать кровь с предплечья девушки, стараясь не потревожить рану. Врач из неё был далеким от идеала. Раймару объяснял ей основы, пытаясь привить ей тем самым осторожность и ответственность за саму себя. Но как-то не получилось. Она его слушала, большую часть информации запоминала, потому что никакие знания она не считала лишними, но вот использовать их по назначению она не спешила. Даже если с ней и случались какие-то инциденты на тренировках, приведшие к травмам, она не пыталась эти травмы лечить или хотя бы минимизировать ущерб. Было сложно заставить себя поверить, что с какой-то раной нужно что-то делать, если она не болела и не вызывала дискомфорт. Она пыталась, но давалось это тяжело. Поэтому практики у неё было немного, если почти совсем не было. Было вполне возможно, что она забыла что-то важное, но её помощь вряд ли могла убить её «пациента», из-за чего вместо судорожных попыток воссоздать у себя в голове порядок действий в таких ситуациях, она спокойно продолжала делать то, что считала правильным. — Сходите потом к ирьенину. Не думаю, что останется шрам. — Харуно скептически осмотрела перевязанную ей руку, понимая, что за такую перевязку Раймару бы её точно не похвалил. Он, конечно, слишком ревностно относился ко всему, что связано с медициной, потому его мнение не было бы объективным, но, даже учитывая этот факт, Сакура бы с ним полностью согласилась. Бинт держался хорошо, был закреплён достаточно туго, как того и требовала ситуация, но выглядело это не очень хорошо. Мотки ткани легли неровно, из-за чего вместо ровных полос приходилось лицезреть сложный узор из переплетающихся витков. Все то время, что Раймару выполнял роль её личного ирьенина, она ни разу не видела, чтобы у него перевязка не выходила идеально. Даже если он торопился или возвращался после двойной смены, не было неточностей или сдвигов на миллиметр. Его способности действительно восхищали девочку, потому что подобная внимательность даже к незначительным деталям была у него во всем. Во всем, что касалось медицины, конечно. Пока Сакура любовалась своим творением и обдумывала, стоит ли ей все же больше времени уделять ирьендзюцу, Анко наконец-то пришла в себя, поэтому как только Харуно перестала рефлексировать и посмотрела на неё, она встретилась с насмешливым взглядом и расползающейся ухмылкой. — Думаешь, меня беспокоят шрамы, Сакура-чан? — Девочка все же позволила себе тяжело выдохнуть и устало прислониться к столешнице. Была бы она старше и выше, то обязательно на неё бы села. Но сейчас желания как-то залезать на стол не было, поэтому он использовался больше как подпорка. Митараши спустила рукав, скрывая забинтованную рану. И именно в этот момент Харуно поняла, что место для пореза она выбрала крайне неудачное. Она не знала всей истории бывшей ученицы Орочимару и могла только предполагать, как все на самом деле было, но почему-то она была уверена, что отношение к тем, кто хоть как-то был связан с нукенином, было отнюдь не дружелюбным. Для подтверждения таких выводов у неё перед глазами был Раймару. В любом случае, ровные порезы на предплечье не сложно было бы списать на травму на тренировке, если бы окружающие изначально не хотели бы верить в другую причину их возникновения. Поэтому никакие слова Митараши не смогли бы переубедить других, что она не сломлена настолько, чтобы прибегать к таким методам самоистязания. Сакура впервые пожалела, что не может использовать Шосен или другую исцеляющую технику, потому что, учитывая все факты и горделивое упрямство Анко, в госпиталь она не пойдёт. Девочка ещё раз вздохнула переведя взгляд на почти скрывшийся под одеждой Джуин. В их первую встречу она успела заметить, что печать Митараши отличалась от печати Раймару. И тогда она не могла сказать, что именно ей кажется не таким, отличающимся. Но сейчас она могла сформулировать для себя хотя бы поверхностное и запутанное объяснение своих сомнений. Джуин девушки даже в пассивном состоянии излучал подавляющую энергию, которая хоть и была заметна не сразу, но все же присутствовала. Эта печать изначально содержала в себе инородную силу, которая не принадлежала её носителю. И эта энергия была живым паразитом. Когда Джуин получил возможность захватить контроль, от него веяло смертоносной жизнью, сила пыталась найти выход, бурлила, стремилась захватить как можно большое пространство, вырваться из клетки. И если бы не побочные эффекты в виде потери контроля, эта печать действительно была бы гениальным изобретением, которым бы не побрезговали воспользоваться. Джуин был подобен вместительному накопителю чакры, и, если бы Сакура не знала больше об его структуре, то сравнила бы носителей этой печати с псевдоджинчурики. Инородная ядовитая чакра, захватывающая разум и тело — искусственный биджу, мертвый и неразумный. Сила печати во много раз уступала силе Хвостатых, но, возможно, достижение их уровня и было целью. До сих пор недостигнутой, но оттого не менее возможной и амбициозной целью. В печати Митараши чувствовались потенциал, развитие, стремление управлять. В печати Раймару была гниющая пустота. Каждый раз когда Сакура пыталась уловить влияние его печати на окружающее, она не находила ничего, кроме смертельного холода. Джуин у Ши был мертв, а не просто находился в недееспособном состоянии. Она не знала точно, но почему-то была почти уверена, что он никогда не сможет активировать печать и использовать силу, заключённую в ней. Просто потому, что эта сила отсутствовала. Вместо неё была не просто пустота, нечто более пугающее и при этом совершенно бесполезное. Если бы она не встретила Митараши, вряд ли бы заметила, что с его Джуином что-то не так. Она не знала изначально, что он должен из себя представлять, поэтому не пыталась расспросить его и узнать подробности его получения. Даже сейчас она не была уверена, что будет затрагивать эту тему при их встречи. Бередить его раны из-за собственного любопытства и безучастного желания понять ей совершенно не хотелось. Он доверял ей. По каким-то только ему известным причинам он ей доверял, и и потерять это доверие было для Сакуры пугающей перспективой. — Вы говорили с Ибики-сенсеем, Анко-сан? — Харуно с трудом оторвала взгляд от печати, чтобы смотреть в глаза собеседника, задавая вопрос. — Говорила, — чуть скривившись ответила Митараши и нехотя добавила, — он сказал не вмешиваться. Ни тебе, ни мне. — Раздраженно дёрнув головой, девушка резко выдохнула и встала со стула, отходя к противоположной стене. Наблюдая за действиями своего собеседника, Сакуре казалось, что она упускает что-то важное, что-то в словах и поступках Анко. Было что-то, чего она ещё не понимала, но это что-то назойливо мелькало на периферии сознания. Вопросов, которые она не могла задать, было больше, чем ответов. Но все попытки сконцентрироваться на анализе ситуации проваливались. Она просто теряла связь с собственными мыслями, которые ускользали от нее каждый раз, когда она подбиралась к ответу слишком близко. Девочка неровно провела по волосам, вдавливая ногти в кожу сильнее, чем было необходимо. Привычка, пришедшая из её нормальной жизни, не принесла никакой пользы. Отсутствие осознанно желаемой боли не давало привести мысли в порядок и наконец-то прийти к какому-то умозаключению. — Хисора сказал мне тоже самое. Но Вас это не устраивает, — скорее для себя, чем для своего собеседника, тихо произнесла Сакура. Митараши нервно выдохнула, но ничего на это не сказала. А Харуно в сотый раз прокручивала в голове слова Анко, пытаясь понять, что в них привлекло её внимание. За несколько минут напряженного молчания девочка так и не пришла ни к какому выводу, поэтому решила спросить напрямую. — Почему Вы пришли ко мне, Анко-сан? Митараши ответила не сразу, видимо, решая для себя, стоит ли ей рассказывать или нет. Было заметно, как она напряглась после заданного вопроса. Не потому что нервничала или не знала, что ответить. Она определенно знала ответ, даже хотела его озвучить, но она не доверяла себе и своим эмоциям. Если она не смогла сдержать себя несколько минут назад, гарантий, что она сможет сделать это сейчас, не было. А сорваться ещё раз ей не хотелось. Совсем. — Ты появилась в отделе чуть меньше года назад, став личной ученицей Главы, — девушка как-то саркастично ухмыльнулась и продолжила. — Главы, который не просто не брал учеников, но выступал категорически против любого вида ученичества со стороны его подчиненных, считая, что у дознавателей не должно быть привязанностей. — Митараши серьезно посмотрела на Сакуру, которая, прикрыв глаза, так и стояла у стола, внимательно слушая Анко. Харуно наконец-то начинала понимать, что упускала. Но пришедшее осознания спокойствия не принесло. — А ты, к тому же, была ещё и ребёнком. Чёртовым пяти- или шестилетним ребёнком. В отделе дознания. Понимаешь всю абсурдность ситуации, Сакура-чан? Сакура понимала, даже лучше, чем хотела бы. Она знала, что взяли её сюда не просто так. Что будь шиноби хоть на малую часть менее параноидальны, она бы здесь даже не оказалась. Она была никем. В прямом смысле никем. И именно полное отсутствие каких-либо объяснений её поведения в её биографии вызывало больше всего вопросов. Её, как и любого врага, чьи силы и способности были неизвестны, подпустили ближе, позволили доверять им, чтобы в нужный момент захлопнуть ловушку. Она всегда была потенциальным врагом. От неё ожидали осечек, ошибок, чтобы найти причину если не убить, то посадить в одну из комнат дознания точно. И сейчас из-за всей этой ситуации она была даже ближе к обрыву, чем могла предполагать. — Вы считаете, что это моя вина, что именно из-за меня Ризу отправили на это задание. Считаете меня… предателем. — Сакура открыла глаза, встречаясь со взглядом Анко, в котором было легко увидеть положительные ответы на все её вопросы. — Чёрт. — Харуно перевела взгляд на лампу на потолке. Дождавшись, когда перед глазами начнут разрастаться темно-оранжевые пятна, она закрыла обзор на свет ладонью, положив её на лицо. Сразу возникали новые вопросы, ответы на которые ей были просто жизненно необходимо. Становилось непонятно, почему её вообще допустили к архиву, если она все это время находилась здесь в качестве контролируемой угрозы. Если это была проверка, то так удачно сложившиеся обстоятельства даже слишком отчетливо указывали на неё, как на предателя. Сложно представить себе более наглядного доказательства: как только она начала работать с Хисорой, его отправили на задание без возможности вернуться. Если это действительно так, то было странно, почему к ней ещё не пришли. Вряд ли бы Митараши стали посылать к ней, чтобы вынудить её раскрыть себя. Анко была чересчур заинтересованным лицом, чтобы сделать это незаметно для Сакуры, чего и требовала задача. Однако судя по поведению девушки ей было абсолютно безразлична судьба Харуно. Напрямую заявив о своих подозрениях, она предполагала два развития событий: либо Сакуру снимут с её задания из-за раскрытия и наверняка устранят, либо Сакура опровергнет её сомнения. Расчет был крайне прост, но действенен. Любая последующая реакция на её обвинения дала бы больше информации, чем пытки. И Анко не могла не воспользоваться ситуацией. Сакура это понимала, понимала и то, что ни одна Митараши должна была дойти до такого решения. Но действий со стороны других работников отдела не было. Ничего не было: ни допроса, ни ареста. И именно это позволило Харуно осознать, что, возможно, её подозревает почти весь отдел, но не его Глава. Морино Ибики ей доверял, определенно не полностью, но достаточно, чтобы не обвинять её во всем случившемся, имея на руках только косвенные улики. И Митараши оказалась здесь только потому, что привыкла действовать самостоятельно, а не ждать отмашки сверху. Сакуру не тронут, пока не прозвучит такой приказ. — Я должна поговорить с Ибики-сенсеем, — на выдохе произнесла девочка, понимая, что, как бы она сама этого не хотела, этого разговора избежать не получится. По крайней мере, она достаточно собранна и разумна, чтобы идти туда не с требованиями помочь Ризу. Слабая надежда на то, что Морино тоже это понимает и вообще захочет с ней говорить, даже не пыталась появиться. — Потом. Да, определённо потом. Когда понесу отчёт. Анко недовольно хмыкнула, видимо, сочтя, что такое решение продиктовано страхом и ничем больше. Подозрения насчёт Харуно никуда не исчезли, просто сделать сейчас ещё что-то она не могла. Ей оставалось только ждать ответной реакции на её действия. На самом деле её обвинения хоть и были достаточно обоснованы, но в них не получалось верить. Все слишком хорошо и легко складывалось. Если бы Сакура действительно работала на кого-то со стороны, то после таких обличающих поступков, которые явно подставляли её под удар, её не должны были больше допускать до отдела. Просто исходя из логики, она была уликой, знающей больше, чем окружающие, и разбрасываться ей было бы крайне глупо. Единственное, что останавливало Митараши от полного отказа от своих подозрений, — это возможность существования более сложной и продуманной игры, чем она себе представляет. Вероятность того, что схема действий Харуно давно перестала отличаться от искусно сплетенной паутины, разобрать которую уже невозможно, была мала, но не равна нулю. И этих пару процентов хватало, чтобы не ослаблять бдительность и не переставать сомневаться. — Мне нужно идти на тренировку. Если у Вас больше нет вопросов, Анко-сан, — получив в ответ лишь многозначительный взгляд, который не предвещал для неё ничего хорошо, девочка подошла к двери и, открыв её, пропустила Митараши вперёд. Девушка, только переступив порог, ушла Шуншином, оставив после себя только остаточный след чакры. Харуно, в очередной раз вздохнув, покинула комнату, закрыв за собой дверь. Пока Сакура шла к полигону, где она обычно тренировалась, она успела обдумать всю сложившуюся ситуацию снова, на этот раз не позволяя себе отвлекаться на второстепенные составляющие. Умирать из-за ложного обвинения не хотелось не потому, что она считала это несправедливым или боялась этого. Просто её казнь автоматически оправдает тех, кто действительно виновен. И в данном случае пускать все на самотёк ей казалось чересчур эгоистично. Рассказать правду было меньшим, что она могла сделать, что она должна была сделать. Харуно не собиралась находить предателей и раскрывать дело самостоятельно. У неё не было ни связей, ни возможностей, ни влияния. Она легко могла выйти на площадь перед резиденцией, крича о том, что Корень давно вышел из-под контроля Хокаге и что права и свободы всех жителей деревни существуют только до тех пор, пока они не становятся на пути у Шимуры Данзо. Но только это было никому не нужно. Из уст шестилетнего ребёнка это звучало бы крайне абсурдно, из уст взрослого — параноидально и безумно. Просто говорить, не имея доказательств и поддержки за спиной, было глупо и недальновидно. Её даже не стали бы тихо убирать. Никто не стал бы считать её речи чем-то кроме бреда и выдумки. Она не могла противостоять нежеланию людей увидеть реальную ситуацию и их прирожденному скепсису насчёт всего происходящего. Мало кто стал бы верить во что-то, что дискредитирует его как умного человека, способного заметить, когда им манипулируют и тотально контролируют. Попытаться поднять бунт в её случае было неуместно и абсолютно неэффективно. Поэтому, в первую очередь, Харуно нужно было поговорить с Морино, а потом уже составлять план последующих действий. Сакура не была уверена, почему вообще хочет что-то делать. И если её желание оправдать себя в глазах Ибики она ещё могла объяснить, то вот существование желания добиться правосудия и для Ризу она понять была не в силах. Она не начинала воспринимать этот мир реальным, по крайней мере, она продолжала убеждать себя в этом. Но все её действия говорили именно об этом. Её заботили чувства и мысли её знакомых отсюда. И она давно перестала считать Раймару всего лишь выдуманным персонажем. Несколько людей стали для неё живыми и осознанно существующими, а не субъектами с прописанными действиями и диалогами. И оттого ещё страннее становилось её отношение к этому миру в целом. Ей казалось, что она находилась среди механизированной массовки, играющей жителей селения, на фоне декораций. Но правда в том, что стоило ей подойти хотя бы к одному из них, как она понимала, что он тоже живой человек со своей историей, своими желаниями и мотивами, как и она, как и все остальные. Она старалась не задумываться об этом, потому что было слишком тяжело поверить, что все вокруг не просто плод чьего-то воображения, что люди, которые здесь умирают, действительно умирают. — Хей, Сакура, готова к тренировке? — голос, отвлекший девочку от её размышлений, тем самым не позволив ей до конца осознать простую истину, от которой она бежала больше года, принадлежал одному из заблудших в отдел дознания членов Анбу, которому Ибики успел поручить занятие с девочкой. Различать их по маскам или пытаться запомнить рисунки на них она даже не пыталась. Её техническому складу ума было сложно отличить один набор абстрактно расположенных линий от другого. Когда кто-то из них приносил ей оружие, он обычно озвучивал свой позывной, чтобы девочка, основываясь уже на своих представлениях животного мира могла пометить оружие необходимым значком. Были, конечно, простые случаи, но в основном Сакура полагалась только на стиль ведения боя и на особенности в общении с ней. Конкретно этот шиноби, которому предстояло быть сегодняшним учителем Сакуры, в бою чаще всего использовал комбинации ударов с использованием ног и в местном тотализаторе всегда делал ставку на то, что она сможет использовать чакру на тренировке. Харуно не была уверена, что двигало им в этом вопросе (явно не желание победить, потому что в большинстве случаев она даже почувствовать её не могла), но такая мотивация иногда срабатывала даже с ней. — Как и всегда, шиноби-сан, — с опозданием ответила девочка, замедляя шаг, чтобы поравняться с собеседником. Сделала она это больше из вежливости, чем по необходимости. Вряд ли взрослому человеку составило бы труда догнать её, особенно шиноби. Они в тишине вместе дошли до полигона, и Сакура так же молча начала разминку. Физические нагрузки исключались из её тренировки в очень редких случаях. Даже если она была полностью посвящена улучшению контроля чакры, вначале она обязательно выполняла упражнения на выносливость и растяжку. Харуно помнила только три раза, когда она была вынуждена сразу приступить к медитациям. Закончив с упражнениями и получив кивок от шиноби, девочка сложила печать концентрации, пытаясь почувствовать чакру. К её собственному удивлению, у неё это получилось легче, чем когда-либо. На несколько секунд она наконец-то начала понимать и видеть, что из себя представляет система циркуляции чакры. Харуно как будто точно знала, сколько и с какой скоростью чакра течёт по каждому каналу в её теле. Она видела, как её тело окутал тонкий покров синеватого свечения, который даже клубился в некоторых областях и рассеивался в окружающий мир. Это продолжалось до тех пор пока она не задумалась о том, как у неё вообще это получилось. Эффект был схож с ситуацией, когда, спускаясь по лестнице, человек неожиданно даже для себя задается вопросом, как он это делает, и непременно после этого спотыкается. Хватило пары мгновений, чтобы потерять концентрацию и перестать чувствовать чакру. Харуно услышала голос шиноби и перевела на него взгляд. Он похвалил её за сомнительный, по её мнению, прогресс и спросил о её самочувствие. Но ответить Сакура не смогла. Как и просто пошевелиться. Она не чувствовала своё тело. Совсем. Она опустила взгляд вниз, посмотрев на руку, которая до сих пор была сложена в печать. Попытки убедить себя в том, что эта часть тела принадлежит ей и она должна ей управлять, ни к чему не приводили. Пальцы отказывались сгибаться. На руку с подбородка сорвались несколько капель крови, оставляя после себя бледно-красный след и окончательно падая на землю. Ей показалось, что её позвали по имени. Шум в ушах постепенно переходил в высокочастотный свист, который перекрывал все окружающие её звуки и тонкими иглами вонзался в её сознание. Перед глазами расходились темные круги, такие же, как и чуть больше часа назад, только на этот раз причина была ей не ясна и совершенно не очевидна. Она не сразу поняла, когда начала падать, воспринимая меняющееся расстояние до земли игрой воображения или побочными эффектами своего состояния. Оказаться на полу ей так и не дали. Так же резко все полутемные тона полигона сменились ослепительно-белыми. Харуно закрыла глаза, не находя в себе силы бороться с нахлынувшей слабостью. Она больше не ощущала себя физическим объектом. Едва ли сейчас она была чем-то большим, чем просто набором несвязных мыслей. Когда она наконец-то потеряла сознание, исчезли и они. *** Ши Раймару метался по приемной госпиталя так, будто, если бы он остановился хотя бы на секунду, весь мир рухнул или случилось что-то непоправимое. Несколько минут назад он ещё пытался себя успокоить и взять под контроль эмоции, но, осознав всю бесполезность этих попыток, прекратил. Сакура не приходила в сознание уже две недели. За это время он успел проклясть идиотизм гениев клана Учиха, возненавидеть себя, их, а потом и весь мир заодно. И после этого простить всех, кроме себя. Он уже тысячу раз успел проанализировать произошедшее, прокручивая в голове воспоминания о деталях, которые могли бы помочь избежать подобного происшествия. Ему просто нужно было слушать Сакуру внимательнее. Она всегда рассказывала ему все. Раймару казалось, что Харуно, разговаривая с ним, каждый раз старалась доказать себе или ему, что ей можно доверять и она доверяет ему. Только в этом уже давно не было необходимости. И если в начале их общения взаимное доверие строилось только на обоюдном желании иметь хоть кого-то, на кого можно положиться и от кого можно получить поддержку, то сейчас Ши ясно осознавал, что без Сакуры ему тяжело. Практически физически. Теперь он нуждался в ней не потому, что не было альтернативы, а потому что именно она помогала ему жить. И он старался сделать для неё то же самое. Через двадцать минут, после того как Анбу принёс её в госпиталь и ирьёнины тщетно пытались понять, что с ней не так, её сердце остановилось. И не билось ровно пятьдесят четыре секунды. Ему повезло вспомнить её рассказы о договорённости с кланом Учиха и о ситуации с её внутренним миром, повезло получить нужную картину и составить план действий вовремя. Ему просто повезло. Чакра Сакуры, пытаясь создать ещё один очаг в её подсознании, частично хранилась там. К тому же, ещё и постоянно циркулировала по каналам в попытках пробиться сквозь барьер. И её стало слишком много. Очаг развивался, находясь в рабочем режиме почти круглосуточно, только не так, как это бывает у нормальных шиноби. Он стал вырабатывать больше чакры, чем раньше, но при этом сам её не хранил, создавая её для другого хранилища. Это было не слишком эффективно, потому что она делала это ненамеренно, но достаточно, чтобы при изоляции её внутреннего мира излишкам чакры некуда было деться и они начали искать себе другой подходящий сосуд. На тренировке, решив разогнать чакру по каналам, она только ускорила процесс. Когда Сакура прибыла в больницу, четверть её правого легкого отсутствовала, как и половина печени. Аорта частично стала чакроканалом, мешая нормальному кровообращению. Практически все мышцы были сведены судорогой. Если бы она чувствовала боль, это можно было бы остановить на ранних стадиях. Но она не чувствовала. Ему и команде ирьенинов удалось раскачать её очаг достаточно, чтобы подобного не повторилось. Кровеносную систему получилось восстановить. Но извлекать её собственную чакру из органов было опасно, поэтому с помощью её медицинской составляющей они смогли остановить разрушение и даже заставить функционировать эти сгустки энергии как уничтоженные части организма. Раймару перекрыл доступ основного потока чакры к органам, но все понимали, что это далеко не панацея. Если Харуно истратит весь свой резерв, эти каналы могут снова открыться, и тогда она буквально будет преобразовывать своё тело в нужную ей энергию. Ситуация усложнялась ещё и тем, что она не могла почувствовать, когда её очаг опустеет, поэтому могла начать использовать дополнительную чакру без своего ведома и контроля. И если бы он только придал её словам значение сразу, если бы подумал, какие последствия могут быть из-за её вмешательства в своё сознание, если бы он только сделал это вовремя, то Сакуре не пришлось пережить клиническую смерть и теперь постоянно находиться в зоне риска из-за использования чакры. Он считал себя полнейшим идиотом и безответственным другом, если вообще имел право так себя называть, и он ненавидел себя за это. Но главный врач госпиталя с ним согласен не был. Ему присвоили А-ранг без экзамена. Изменённая буква в удостоверении жгла глаза каждый раз, когда он её видел. Он не считал себя достойным этого ранга, он просто не считал себя достойным. Ни в чем. Он всю сознательную жизнь был таким в глазах других и в какой-то момент стал таким же для себя. Родители хотели сына-воина — получили помешанного на медицине труса. Он хотел быть достаточно хорош для Орочимару-сенсея, но этого оказалось мало, чтобы его снова не бросили одного. Он хотел быть ирьёнином, но не смог помочь единственному человеку, кто был рядом с ним, когда ему это было нужно. Он даже другом достойным не был, не уделив должного внимания проблемам Сакуры, пока они сами не вынудили его это сделать. Он самозабвенно ненавидел себя и упивался этой ненавистью. Каждую секунду приходилось напоминать себе, зачем он делает следующий вдох. И ему отчаянно нужна была Сакура. Чтобы разобраться со всем хаосом, который бушевал в нем, чтобы знать, что он все ещё ей нужен. Он надеялся, что все ещё ей нужен. Только на третий день он вспомнил, что о состоянии Харуно нужно сообщить её родителям. Но когда пришёл к ней домой, обнаружил лишь записку на столе. Они извинялись, что не смогли попрощаться лично, как и дождаться её возвращения домой. Они просили обращаться к Раймару, если ей понадобиться помощь и обещали вернуться как можно скорее. И именно в тот момент Ши понял, что ненавидит не только себя, но и весь чёртов мир. Родители Сакуры полагались на него вместо того, чтобы вспомнить, что у них есть шестилетняя дочь, и для разнообразия поставить её выше своей работы. Он понимал, что его мысли во многом несправедливы и доведены до абсурда, но тогда ему казалось, что они заслуживают этого преувеличения. Он знал, что они любят свою дочь, даже несмотря на частое отсутствие. Все их поступки были направлены на то, чтобы подарить Сакуре светлое и счастливое будущее. И инициатором дистанции была девочка, а не они. Её родители просто были достаточно тактичны, чтобы разрешить своей дочери обозначить расстояние между ними и придерживаться его, полагая, что это возрастное. Они отдалились друг от друга не по их вине, но Раймару искренне не понимал, почему Сакура выбирала его, а не их. Только через какое-то время пришло понимание, что на самом деле он благодарен случайному совпадению, которое позволило ему не объясняться с её родителями. Но раздражение и недовольство из-за сложившейся ситуации все же осталось. Он не сразу заметил, что браслет на руке засветился неярким зелёным свечением. И только через несколько долгих секунд, которые он потратил на осознания значения этого света, он сорвался с места, выбегая из комнаты и направляясь к лестнице. Палата Сакуры находилась на третьем этаже, Раймару не помнил точно, как поднимался по лестнице и преодолевал остальное расстояние. Очнулся он уже возле кровати, на которой лежала Харуно. Её глаза были открыты, но она продолжала неподвижно лежать, даже не предпринимая попыток подняться. Она не перевела на вошедшего взгляд, хотя он был точно уверен, что она знала, что он пришёл. — Сакура, — Ши произнёс её имя на выдохе, будто бы боялся, что разрушив тишину, он вызывает лавину, которая похоронит его под собой. Он не знал, что должен говорить. Все фразы с извинениями звучали избито и убого. Как врач, он должен был поинтересоваться её самочувствием, но делать это у человека, который не почувствовал, как его органы буквально разъедает изнутри, было бесполезно. — Ты очень меня напугала. — И в ту же секунду, как он это произнёс, он скривился от собственного выбора слов. Более дежурной фразы он представить себе не мог. Удивляясь, как эволюционировали его мысли от желания попросить прощения до упреков и обвинений, он с опозданием заметил, что Харуно даже не попыталась отреагировать. Она безотрывно смотрела в потолок, моргая больше по привычке, чем по необходимости. На секунду прикрыв глаза, в попытке привести мысли в порядок и не сорваться, позволяя эмоциям, скопившимся за все четырнадцать дней, обрести форму в словах, он продолжил уже спокойнее, как можно короче описывая ситуацию, произошедшую с ней. Она должна была узнать, что с ней случилось. И он хотел, чтобы узнала она это именно от него. Не теряя времени, он проводил процедуры, которые ему следовало сделать с самого начала, одновременно рассказывая Сакуре собственные выводы по её ситуации, имея, наконец, возможность с точностью подтвердить или опровергнуть свои доводы. Или скорее подтвердить то, что рассказывали ему Учиха, в своей теории он был почти полностью уверен. Раймару взял её руку, проверяя частоту сердцебиения, замолчав ровно на минуту. Когда он закончил с этой проверкой, ирьенин продолжил говорить. Он проверил реакцию зрачков на свет и диагностирующей техникой удостоверился в относительно хорошем функционировании всего организма. Он придвинул стул ближе к кровати и, сев на него, продолжил рассказывать, стараясь убедить себя, что его слушают. Раймару тяжело выдохнул, неотрывно следя за реакцией девочки на его слова. Но она не реагировала. И Ши действительно считал, что не реагировала она из-за него. Он оставался сейчас с ней просто потому, что не мог заставить себя встать и выйти за дверь. Он ждал две недели, иногда не веря, что она очнётся, чтобы просто с ней поговорить. И пусть потом она и вовсе не захочет его видеть, сейчас он не был готов уйти. Сакура не могла найти в себе силы произнести хотя бы слово. Его слова о её клинической смерти только подтвердили её опасения. За гранью не было ничего. Она ничего не увидела. Просто в один момент её выключили, и на какое-то время она перестала существовать. Её не было. Совсем не было. Она не находилась в непроглядной тьме или пустоте. Её просто не стало. Ни её сознания, ни души, в наличие которой она никогда не верила, ничего. Абсолютно ничего. И она с ужасом и разъедающим отчаянием наконец-то поняла, что её смерть здесь не вернёт её домой, потому что она действительно умрет, окончательно, насовсем и для обоих миров. До того как пришёл Раймару, первым порывом Харуно было желание оборвать свою жизнь. Но в тумбочке возле кровати, где лежали все остальные личные вещи девочки, подсумка с оружием не оказалось. И только тогда она вспомнила, как Ши рассказывал ей о пациентах, вышедших из комы, которых он курировал. Единственное, что их всех объединяло, — это отсутствие контроля над своими действиями в первые дни после пробуждения. Он просто хотел быть уверен, что она не причинит вред себе или окружающим. Сакура не считала свои действия импульсивными и непродуманными, до тех пор пока в её палату не ворвался Раймару. То, что он беспокоился за неё, стало понятно в первые пару секунд. Все последующее время, что он говорил, Сакура потратила на то, чтобы осознать для себя, что она больше не хочет видеть своего друга в таком болезненно взволнованном состоянии. Ши говорил отстранённо и достаточно сдержанно, но Харуно видела, сколько страданий ему причиняет её молчание. Он ни в чем не был виноват. Как бы он ни хотел убедить себя и её в обратном, он ни в чем не был виноват. Видимо, закончив свой рассказ, он собирался встать, но Сакура сжала его рукав пальцами, не давая подняться. Она не смогла бы его остановить, если бы он захотел, сил совершенно не было, а мышцы, отвыкшие от любой нагрузки, яро сопротивлялись любым движениям. Но он опустился рядом с ней на кровать, поддавшись слабому давлению с её стороны. Харуно наконец-то повернула голову в сторону своего посетителя, немного приподнявшись на локтях. Она хотела сказать ему, что не может поступить с ним таким образом, что не может его ненавидеть и совершенно точно не хочет, чтобы он начал ненавидеть её. Она устала так жить. Наполовину, задыхаясь воспоминания и с отчаянной решимостью не давая себе признать настоящее. Она устала жить иллюзией, сном. Но вместо того чтобы сказать ему все это, она просто нашла его ладонь и сжала в своей, и впервые за весь разговор прозвучал её голос. — Останься. — Говорить после столь длительного молчания было тяжело, в горле пересохло, и слова произносились не четко, но достаточно понятно. Ши слабо улыбнулся, почувствовав, как напряжение скопившееся за время её отсутствия исчезло. Последние дни он жил больше по инерции, чем осознанно. Он не позволял себе думать, что может её потерять. Но сейчас она была рядом, почти в порядке и не собиралась исключать его из своей жизни. И он был благодарен ей за то, что она просто не исчезла. Она была важна ему и в какой-то момент стала его причиной жить, подарив ему смысл. Сакура видела, как посветлел его взгляд после её слов, видела и понимала, что она для него значит. И ей было страшно, чудовищно страшно, потому что она впервые столкнулась с этим. Она никогда не была настолько нужна кому-то. Её младший брат безусловно любил её, но так же сильно он любил своих родителей. У него была опора в их лице, он не остался там один, и он сможет справиться с её потерей. Но сейчас все было по-другому, будто бы в один момент её жизнь перестала принадлежать только ей самой. Раймару аккуратно обнял её одной рукой за плечи, прижимая к себе. Сакура прислонилась лбом к его плечу, закрывая глаза, чтобы не дать ему увидеть, как всепоглощающий ужас затмевает её взгляд. Она надеялась, что он не заметил, что её трясло, или хотя бы списал это на побочные эффекты её коматозного состояния. Наверное, если бы она знала, что их никто не услышит, она бы закричала. Слишком много всего случилось. И слишком долго она это терпела, не пытаясь увидеть ответы на свои вопросы. Она больше не была одна в чужом мире. У неё больше не было права так безучастно относиться ко всему, что здесь происходит. Она хотела бы найти в себе достаточно сил, чтобы сказать Раймару, что это не выход, так безмерно нуждаться в ней. Но она не могла произнести ни слова, прекрасно понимая, что не сможет подобрать логические аргументы, способные его переубедить. Она сама позволила этому случиться. Оказалось рядом с ним именно тогда, когда он в этом нуждался, не установила границы. Даже для себя. И теперь несла ответственность не только за свою жизнь. Он был ей дорог достаточно, чтобы не позволить себе намеренно причинить ему боль. Сакура собственноручно создала себе причину продолжать жить уже в этом мире. И как никогда раньше она ясно понимала, что больше не сможет отделять себя от этой реальности. Возможно, не полностью и далеко не добровольно, но она была её частью. И ей было пора признать это.