Убегая от реальности

      Осаму не привык верить словам других. Как и любого другого шиноби сомнения овладевали его сознание, с кем бы он ни говорил: посторонние, знакомые, друзья или даже семья. И он имел на это право. Право сомневаться.       В его мире доверие стоило слишком дорого и было одним из самых редких проявлений в отношениях между людьми. Он видел множество способов утаивания правды, изменения или сокрытия истины и привык подмечать малейшие изменения в мимике собеседника, свидетельствующие о лжи. Но полагаться лишь на эту поверхностную оценку он не смел. Это было бы крайне не логично и глупо.       Вся суть распознавания лжи заключалась в психологической составляющей говорящего. Подсознательное осознание того, что правда всё равно раскроется, и легенды, повествующие о том, что клан Учиха может видеть, когда кто-то лжет, заставляли незаметно для самого хозяина тела менять интонацию, тон, выражение лица или специально стараться не выражать никаких эмоций в местах, которые они хотели бы скрыть или изменить, что и выдавало их.       Никакой особой секретной техники, принадлежащей его клану, не было. Шаринган, конечно, помогал увидеть детали, сокрытые для простого взгляда, но правильно понять, что они значат, могли только те, кто уже видел подобное. А из-за специфики обязанностей клана Учиха они чаще многих сталкивались с необходимостью «видеть» истину. Но в большинстве случаях их додзюцу использовалось лишь в качестве запугивающего фактора. Работа полиции Конохи была относительно открыта для общества, что и способствовало действенности этого способа. Но в остальном же все зависело от опыта и профессионализма допрашивающего.       Дознаватели, которые справлялись с распознаванием лжи не хуже, чем Учиха, но про них никогда не пытались придумать истории или пускать слухи, в жизни людей участвовали мало. Контакты с внешним миром сводились на нет. Отношения не позволяла профессия, которая неизбежно становилась основной частью жизни. Их роль в защите Конохи была слишком важна, чтобы позволять себе отдаваться делу не полностью и добровольно создавать потенциальную опасность в виде близких людей, семьи или друзей. Из-за чего отдел дознания и считался закрытой ячейкой социума. Он был нейтральной стороной, не участвующей в большинстве конфликтов селения. Что было, безусловно, выгодно в их работе, так как они без сомнений относились не предвзято ко всем, кто оказывался в комнате допроса. Отсутствие привязанностей позволяло добывать информацию даже из своих без необходимости подавлять в себе какие-то чувства. Но абсолютная изоляция имела также и негативные последствия. Старение и смерть кадров были неизбежны, а смена новым поколением не была возможна по причине нежелания подпускать к отделу посторонних. Мизерное количество выпускников Академии задумываются о будущем в отделе дознания, и из них большая часть — представители клана Яманака, остальные — клановые шпионы, психопаты или кретины, которые слабо представляют, в чем именно заключается работа дознавателя.       Поэтому, когда среди шиноби волной пронеслась новость о появлении ученика у Главы отдела дознания, замешательство было первым чувством, которое заполнило разум осведомленных людей. С одной стороны, пускать такие слухи никто в здравом уме не станет. Мало кто не расценивал этот отдел как угрозу своей жизни, что подкреплялось полным незнанием происходящего в коридорах, принадлежащих дознавателям, поэтому мысли о том, что кто-то всё же осмелился на клевету, в тот же миг воздвигались в ранг «абсурдных» и забывались. Но с другой стороны, поверить, что Ибики добровольно позволил постороннему находиться на его территории, ещё и чему-то обучая, было так же сложно, как и в существование пересекающихся параллелей. Два противоречия сталкивались, не давая ответа, а только порождая новые вопросы. Никаких точных данных об ученике Морино известно не было: ни возраста, ни пола, ни принадлежности, что само по себе было маловероятно, к какому-либо клану. Работники отдела даже случайные подсказки давать отказывались, что, в принципе, было не так уж удивительно.       Догадка пронзила сознание Осаму неожиданно.       Он внимательнее осмотрел Сакуру, будто пытаясь найти ответы в её внешнем виде. Но ни темная одежда, ни странного цвета волосы помогать не спешили. Верилось в это, конечно, с трудом. Такое совпадение было слишком не реальным, но исключать эту возможность не следовало. Спросить напрямую — он вряд ли получит тот ответ, который хочет услышать. Предполагать, что Ибики выбрал кого-то, кто не способен скрыть важную информацию, было бы глупо. Но вот задать косвенные вопросы всё же следовало. По крайней мере, если он окажется прав, это объяснит её обширные познания в медицине и додзюцу.       Её объяснения своих действий вводили его в состояние, которое мало чем могло ему понравится. Он не знал, можно ли ей верить, ведь все, что было ей сказано, граничило с вымыслом, но и не верить было сложно, ведь поставить что-то против её доводов он не мог из-за недостатка информации об объекте обсуждения. Когда Сакура начала говорить о гендзюцу, он не мог не перебить её. Осаму был полностью уверен, что добилась она такого эффекта не с помощью воздействия чакрой на нервную систему противника, чтобы заставить поверить его в иллюзию. Харуно этого и не отрицала, упоминание этой техники было ей нужно только для того, чтобы впоследствии поставить её в сравнение с использованным девочкой приемом.       Он сомневался. Сомневался во всем, что слышал. Начиная с того, что существует другой способ заставить человека чувствовать то, что он чувствовать не должен, заканчивая произнесенное уверенным и твердым голосом, что это не должно было сработать. Прокручивая в голове её размышления вслух о том, что произошло, Осаму хотелось просто понять. Понять, почему все, что она говорит, кажется одновременно и до невозможности логичным, и до ужаса нелогичным.       По её словам, человека достаточно заставить сфокусировать свое внимание на каком-то раздражителе: блестящем предмете, маятнике или горящей свече, сужая воспринимаемую им реальность до одного предмета с применением монотонной речи, в которой и делается упор на внушаемый объект или ряд действий, чтобы добиться схожего с последствиями гендзюцу эффекта. Это был поверхностный гипноз. И если брать её слова за истину, думать о том, что можно сделать с человеком, находящемся в состоянии глубокого гипноза, он сейчас совершенно не хотел. Если она действительно одержала победу над шиноби, используя только голос и какой-то предмет, то в умелых руках это может стать одним из самых пугающих своей простотой и существующих на данный момент техник.       Все это слишком сильно ломало привычные для него реалии. И борьба внутри него набирала обороты; разум яростно протестовал против логики девочки. Их взгляды на мир так разительно отличались, что это различие лишь подкрепляло его сомнения. Он почти был готов сказать себе, что она просто ребенок и верить её словам бессмысленно, но потом он в шутку спросил, может ли она загипнотизировать его сейчас. Услышать насмешку в голосе Осаму не составило бы труда даже для человека, страдающего алекситимией. «Я не буду Вас гипнотизировать», — он помнит её ответ. Помнит, как не смог сдержать снисхождение во взгляде. Помнит её голос, который постепенно становился каким-то неестественным: то ли слишком монотонным, то ли слишком далеким. И именно эти изменения заставили его вздрогнуть, дернуть головой в сторону и резко выпрямившись из сидячего положения, сделать шаг назад.       Осаму отрывисто дышал, непрерывно смотря на Сакуру, и пытался понять, что только что с ним произошло. Её тихое, но искреннее (по крайней мере, Харуно всеми силами пыталась сделать его таким): «Простите» — привело его в чувство. Он сделал глубокий вдох и отступил на еще один шаг, прислоняясь к стене.       — Тебе не стоит извиняться, Сакура. Я был не готов и недооценил тебя. Это моя ошибка, — Учиха говорил спокойно, но Харуно не могла не заметить, что его взгляд стал чуть резче и холоднее. Девочка против воли ссутулилась сильнее и опустила голову. Тень теперь закрывала почти все её лицо, не давая шанса увидеть, как она пыталась выдавить из себя улыбку, но губы категорически отказывались растягиваться даже в её подобие.       Собравшись с мыслями, она нарушила затянувшееся молчание:       — Вы и не могли быть готовы. То есть, могли, но тогда бы ничего не вышло. Невозможно загипнотизировать человека, который знает, что с ним собираются сделать, без его согласия. А шиноби в силу своего…воспитания не могут быть согласны. Однако если посмотреть с другой стороны, ваши принципы делают вас более уязвимыми. Если бы тот мужчина из переулка не был шиноби, то гипноз бы скорее всего не сработал. С самого детства таких, как он и как Вы, учат концентрации. Это одна из главных составляющих всех тренировок, начиная от примитивных, где нужно просто почувствовать чакру, заканчивая использованием сложных техник, — в воспоминаниях Сакуры всплыли картинки сегодняшней тренировки. От вернувшихся ощущений чего-то чужеродного в её теле девочку непроизвольно передёрнуло, но, отогнав ненужные сейчас мысли, она продолжила.       — Поэтому он, даже находясь в неадекватном состоянии, смог сфокусировать внимание. Его тело, наученное опытом, отреагировало само, а алкоголь только притупил сознание, лишая его возможности сопротивляться внушению, когда в обычном бы случае он усилил его нарушенное восприятие окружения вместе с агрессией и гневом, что привело бы к аффективному состоянию, которые бы не позволило ввести его в гипноз, — остановилась на секунду, чтобы облизнуть пересохшие губы, и снова продолжила. — Благодаря тому, что шиноби каждый день готовы умереть и воспринимают этот факт как неизбежное будущее, его сознание не стало задаваться вопросами о нереальности происходящего, потому что для него такая ситуация была вполне приемлема и ожидаема. Отличия между гражданскими и шиноби играют решающую роль, сама ваша суть более внушаема, чем у мирных жителей. К тому же вы привыкли исполнять приказы… — Харуно оборвала себя, осознавая, что сказала лишнее. Бессмысленные и оскорбительные намеки были последним, что от нее хотели услышать. Она исподлобья медленно взглянула на Осаму.       Но Учиха, казалось, совершенно не обратил внимания на ошибку Сакуры. Он был полностью погружен в свои мысли, чуть нахмурившись, но при этом продолжал следить за девочкой задумчивым взглядом. Когда он заговорил, Харуно казалось, будто говорит он вовсе не с ней.       — Подводя итоги всему выше сказанному, ты заставила джонина поверить, что он умирает, просто сказав ему об этом. Ты не использовала чакру. Но сравниваешь ты свой гипноз именно с гендзюцу, значит, ты должна знать основы его действия и влияния на противника. У тебя есть представление, как работают техники на его основе, даже если и поверхностные, но всё же есть. Допустить, что у тебя есть законный доступ к необходимой литературе и ты смогла её прочитать и понять, возможно. Но все резко уходит от грани разумного, когда приходится осознать, что ты, подкрепляя свои теории приобретенными знаниями, смогла использовать технику, которую без сомнения можно назвать упрощенной и переделанной копией техник гендзюцу. Сакура, не пойми меня неправильно, все факты говорят о том, что ты не лжешь, но поверить тебе сложнее, чем можно представить, — под конец фразы прошептал Осаму, смотря на опущенные плечи и спрятанный взгляд девочки.       Он сказал ей правду, за что Сакура была, безусловно, благодарна. Но Учиха почему-то чуть скривился после произнесенных им слов. Говорить что-то другое он не собирался, как и лгать, но внутри него какая-то часть яро возмущалась его поведению. Ему начинало казаться, будто он только что собственноручно разрушил нечто хрупкое и беззащитное, изрядно на этом потоптавшись, превращая все в пыль. Что именно это было: совесть или вина — он сказать точно не мог.       Осаму отвел взгляд, раздраженно прикрыв глаза. Взять свои слова назад он не мог — это было бы нечестно по отношению к Сакуре. Но оставить всё так не позволяли угрызения. Однако заговорить первым он не успел, девочка опередила его буквально на доли секунды. Услышав её голос, Учиха заставил себя вновь открыть глаза, неожиданно встречаясь взглядами с Харуно, которая уже успела выпрямиться и смотрела прямо на него.       — Нельзя сказать, что гипноз — это простая форма гендзюцу. Гипноз — его прототип, — Сакура была в этом не уверена. Совсем не уверена. В качестве доказательств она могла привести только собственные мысли. По её мнению, это было очень даже возможно, но никаких подтверждений данной теории не было. Записи, которые она успела изучить, фактами и подробностями не пестрили. Это была не самая распространенная тема, поэтому упоминаний, хоть как-то его касающихся, практически не было. Даже у Раймару. А у него, как считала Сакура, если это касалось медицины, было все. Зато это помогло ей вспомнить давнее увлечение в её настоящей жизни. Опыта у нее было не так много, но для этого мира, видимо, этого хватило.       — Это как искусственный и прямой массаж сердца — действия разные, итог — один. В одном случае — это внешнее воздействие, во втором — извне. Грубо говоря, конечно, но это сравнение подходит больше всего. Правда, сжимая сердце напрямую, доктор обычно пытается спасти пациента, когда пользователи гендзюцу, при вмешательстве в сознание противника, обычно преследуют другие цели. — Сказано все это было только для того, чтобы отвлечь собеседника от самобичевания без причины. Сакура считала, что такое состояние Осаму — её вина. Они оба считали себя в чем-то виноватыми и оба пытались это неумело исправить. — Я себе не очень помогаю, не так ли?       Учиха несколько секунд стоял неподвижно, ничуть не изменившись в лице. И Сакура уже начинала думать, что не стоило ей пытаться разрядить обстановку, когда она не совсем помнила, что это значит и какая должна быть атмосфера, чтобы приходилось её разряжать, она даже не особо помнила ощущения, которые приходят при долгом нахождении в напряжении. Но её опасения не подтвердились. Хмурое выражение лица молодого человека сначала сменилось озадаченностью, а потом уголки его губ дернулись в попытке растянуться в улыбке.       — У тебя действительно не очень выходит, Сакура.       Больше за все время ожидания они не произнесли ни слова, но, по их мнению, это и не требовалось.       Когда ирьёнин вышел из кабинета, Осаму не сразу среагировал, из-за чего тот уже успел подсесть к Сакуре, что-то спрашивая. Не давая шанса ответить, Учиха указал девочке на дверь и, пропуская её вперед, зашел в кабинет Главы клана.       Осаму, приняв позу идентичную позе Рокуро, остановился у стены с противоположной стороны от входа. Девочка согнулась в глубоком поклоне и, выпрямившись через пару секунд, прошла в центр помещения, став напротив Фугаку, который не упустил возможности встретиться с ней взглядами. К его удивлению, она свой не отвела, спокойно выдерживая его попытки вывести её из равновесия. В эмоциональном плане она не изменилась, из-за чего Глава клана принял решения приступить к допросу, считая необходимым проследить за её поведением в процессе. Его опыт не позволял не воспринимать стоящего перед ним ребенка всерьез, поэтому отсутствие реакции со стороны Сакуры на давящую ауру Фугаку не могло остаться незамеченным.       — Мое имя — Фугаку Учиха. И мне необходимо задать тебе несколько вопросов. Просто отвечай на них честно, Сакура, тебе не стоит чего-либо опасаться, — произнесено это было ровным голосом, обладателю которого действительно хотелось довериться. Но Харуно просто не могла понять желание доверять. Она точно осознавала, что сказано это было с расчетом на то, что это даст ей иллюзия спокойствия и заставит ослабить внимание к деталям. Вот только сработало бы это в том случае, если бы она действительно была просто ребенком. Она не была, но показывать это было необязательно. Воспринимая его слова за проверку, Сакура кивнула в ответ, пытаясь расслабить мышцы, чтобы выглядите менее напряженной. На самом ли деле её пытались проверить или она стала (всегда была) параноиком, понять по реакции её собеседника было невозможно. Харуно на секунду прикрыла глаза, после чего выжидающе посмотрела на мужчину, пытаясь предугадать его первый вопрос.       В тот момент, когда Учиха хотел начать, раздался стук в дверь его кабинета. Два одинаковых удара. Для простого наблюдателя они бы показались совершенно обычными, глава полиции не мог не заметить, что перерыв между ними был короче, чем обычно, да и были они не столь ровными, как могло показаться. Рука стоящего за дверью явно немного тряслась, что совершенно не понравилось Фугаку, но внешне он никак не изменился, лишь сухо обронил разрешение войти.       Не узнать чакру собственного сына он просто не мог. И на данный момент не пропустить его в кабинет он тоже был не способен. Как бы не было непоколебимо его спокойствие внешне, внутри он волновался, как за Саске, так и за Итачи. За младшего — по понятный и известным уже причинам, а за старшего — потому что тот был слишком безрассуден, когда дело касалось его брата. Когда Итачи зашел в кабинет, поклонившись отцу, бросив быстрый взгляд на посторонних в кабинете, чуть задержав его на девочке, и с немым вопросом посмотрел на своего отца, подозрения Фугаку оправдались: его старший сын стоял на ногах только на одном упрямстве. Глава клана был уверен, что Итачи вернулся в деревню после задания не больше двадцати минут назад. Вопросом, как и от кого он так быстро смог узнать о случившемся, Учиха-старший не задавался. Даже в предрассветное время слухи о том, что в госпитале оказался один из представителей его клана, расползались по, казалось бы, спящей Конохе быстрее, чем можно было представить. Однако сказать, сколько из них были хотя бы приближены к правде, было сложно.       Итачи действительно только вернулся с последней миссии и, уже сдав Хокаге отчет, он собирался направиться в свой квартал, когда услышал, как у регистрационной стойки на первом этаже Резиденции обсуждают нападения на одного из его клана. Вычленить из потока информацию нужную для Итачи не составило особого труда. Именно поэтому он сейчас стоял в кабинете своего отца, решив, что здесь он получит необходимые ему сведения быстрее и точнее, чем в больнице у ирьёнинов. Игнорируя усталость от недостатка нормально сна, от постоянных сражений и непрекращающегося бега, он упорно продолжал делать вид, что с ним все в порядке, и держать маску безразличия. Когда на самом деле тело стойко сопротивлялось вынужденному нахождению в вертикальном положении, голова раскалывались то ли от отсутствия отдыха, то ли от долгого использования шарингана, а взгляд отказывались фокусироваться, выдавая общую картинку происходящего, будто смотрел вовсе не он, а видел всё глазами другого.       Фугаку присутствию Итачи против не был. Он имеет право знать, что произошло. Изводить его ожиданием и незнанием смысла не было. Позволить своему сыну просто сесть хотелось сильно, но это было бы открытым неуважением к нему, поэтому он просто вновь перевел взгляд на стоящего перед ним свидетеля. Не без оснований полагая, что, чем раньше они начнут, тем быстрее он сможет отпустить старшего наследника.       — Сакура, что ты делала в такое время на улице? — пробный вопрос, который уже точно являлся проверкой, как для Сакуры, так и для Фугаку. Девочка была уверена, что своим ответом она примет правила игры, которым придется следовать на протяжении всего допроса. Учиха же сейчас, имея право выдвинуть свои условия, должен был выбрать правильный подход, от которого напрямую зависит результат. Его ошибка — её победа, и наоборот.       Харуно чуть покачнулась, из-за чего ей пришлось заводить ногу назад, чтобы вернуть равновесие. Но, не обращая внимания на совсем не тонкие намеки своего организма, что с ним что-то не так и не мешало бы это «что-то» проверить и устранить, девочка решила ответить.       — Возвращалась домой после тренировки. Она немного затянулась. — В подробности Сакура вдаваться не спешила, все еще примеряясь и ища нужную схему поведения. Фугаку занимался тем же, только опыта у него было гораздо больше, так что справился он быстрее нее.       — Ты можешь назвать имя своего сенсея или кого-то, с кем ты занималась? — Харуно прокрутила вопрос в своей голове еще раз, чтобы понять его смысл. Надеяться на то, что она успеет выстроить приемлемую тактику раньше, было глупо. Поэтому теперь она довольствовалась нарушенным процессом построения и отсутствием быстрой реакции на заданный вопрос.       — Я скреплена договором о неразглашении, который не могу нарушить без официального запроса с Вашей стороны, — собравшись с мыслями, ответила девочка. Но буквально через секунду добавила. — Мои родители и родственники не знают о заключенном мной контракте, тем более о личности учителя. Так что признать договор недействительным из-за осведомления третьих лиц, не скрепленных условиями и обязанностями договора, Вы не сможете, — Учиха еле удержался от желания усмехнуться.       Её заминка была превосходным доказательством того, что своего он добился. Опору из-под нее он выбил, значит, отвечать ей придется от себя, не имея точной модели поведения.       Но вот её ответ немного сбивал с толку. Он уже давно не встречался с таким типом договоров.       Во-первых, потому что обычно никто не отказывался от оглашения всей деревне и нескольким близлежащим о появлении своего ученика. Гордость, которая особенно была присуща шиноби, здесь играла не маловажную роль. Если раньше это скрывали специально, чтобы не дать возможность врагу узнать о собственных способностях, опираясь на информацию, известную о его сенсее, то сейчас желания рассказать всем, кто его тренирует, было сильнее доводов разума.       Во-вторых, упомянутый девочкой официальный запрос был не самой распространенной и известной в обществе вещью. О нем знала только небольшая группа шиноби, все участники которой мало походили на любителей брать себе учеников. Но только об одном из них и о его спонтанном решении совсем недавно практически все шиноби только и говорили. Да и добавление его в условия договора, говорило о многом.       Обычно шиноби, работающий в полиции, подавал заявление на рассмотрение Главой о необходимости изъятия нужных документов или раскрытия засекреченной ранее информации для проведения расследования. Если заявление получало одобрение, официальный запрос с подписью Фугаку Учиха поступал непосредственно к тому, кто должен был выполнить его условия. Пренебрегать немедленным выполнением запроса было наказуемо, вплоть до лишения звания и на неопределенный срок возможности получать миссии. Отменить запрос не имел право даже Хокаге, но полиция, в свою очередь, не могла использовать полученную информацию вне расследования, она не поддавалась огласке и распространению. Нарушение этого было так же незаконно. Использовали его не часто, еще меньше были подписаны Главой полиции. Поэтому было практически невозможно, что какой-то малоизвестный шиноби включил бы его в договор. Фугаку точно знал, кто её тренировал, поэтому обнуление договора и рассекречивание личностей ему не требовались. Но вот представлял он его ученика немного по-другому.       Сакура не могла не понять, что её собеседник уже все понял, и её это радовало. Вопросов на эту тему задаваться больше не будет, а это означало, что вероятность привлечения Морино к процессу расследования заметно снижалась. По крайней мере, она надеялась, что Фугаку не пойдет на такие меры.       — Я подумаю насчет запроса. — Сакура попыталась непринужденно пожать плечами. На её взгляд, получилось откровенно плохо и больше похоже на судорогу. Но со стороны её собеседника реакции не последовало, и он спокойно продолжил. — Расскажи, что произошло в том переулке.       Харуно понадобилось всего несколько секунд, чтобы привести воспоминания в относительный порядок и начать говорить.       — Я обычно всегда иду домой через ту улицу. Там все дома не выше двух этажей и соединены монолитным забором, так что передвигаться между ними возможно и без использования чакры. И через нее можно выйти к кварталу, возле которого находится мой дом. А еще на этом пути легче всего избегать встреч… — Сакура осеклась, непрерывно смотря на Главу клана, будто ожидая от него разрешения не продолжать. Зачем она вообще решила упомянуть этот факт в рассказе, она отчетливо не понимала. В глазах на секунду потемнело; девочка моргнула несколько раз, возвращая четкость изображению. Так и не получив необходимой ей реакции Фугаку, Харуно не хотя продолжила. — Встреч с Вашими патрулями. Там самый длительный срок обхода территории, так что можно пройти до места пересечения улиц до возращения патрульных и пересечь вторую до появления новых.       Сакура опустила голову, не зная, как можно и нужно ли продолжать. Она не хотела это говорить. В нынешнем положении клана Учиха в обществе это звучало слишком двусмысленно. И Сакура была уверена, что её высказывания восприняли не так, выбирая из двух вариантов самый неприемлемый и оскорбительный для них. Судя по атмосфере, установившейся в помещении после её слов, она была права. Девочке бы однозначно следовало дождаться хоть каких-то слов со стороны Фугаку или хотя бы просто продолжить говорить, отвечая на вопрос. Но неожиданно появившееся желание объяснить свои слова и отсутствие внутреннего ограничителя в связи с потерей возможности чувствовать и поддержавший всю эту затею разум решили по-другому.       — Я не имела в виду, что избегаю представителей Вашего клана. Отнюдь. Да и представить в роли полиции Конохи кого-то другого мне достаточно сложно. Просто Ваши патрульные слишком добрые и участливые. Это совсем неплохо. Но меня уже несколько раз провожали к дверям моего дома клоны патруля. Они, конечно, интересные собеседники, но… Мне…совестно, что им приходится тратить чакру из-за меня. Я ведь и сама неплохо справляюсь, вроде бы. — Харуно действительно попадалась патрулям в начале своих тренировок, и ей было не понятно, почему ей так стремятся помочь. Если бы возникла настоящая угроза и именно это количество чакры, потраченное на клона ради нее, было бы решающим, она бы винила себя и не могла, не хотела позволить этому случиться. Поэтому и устранила потенциальную опасность в своем лице, чтобы меньше беспокоиться. — Я не хотела доставлять проблемы, но и Ваши подчиненные одну меня никогда не отпускали. Поэтому я и изучила их передвижения и построила такой маршрут. Я приношу свои извинения, если мои слова по моей неосторожности как-то обидели Вас или Ваших людей.       Сакура почему-то так и не решалась поднять глаза, но её вынудил это сделать явно сдерживаемые продублированные смешки откуда-то сзади. Девочка резко вскинула голову, встречаясь с взглядом Главы, в котором больше не было того принудительного холода. Увидев непонимание в глазах Сакуры, Фугаку пояснил.       — Ты первая, кто обвинил клан Учиха в излишней мягкости и добродушии, — после услышанного девочка замерла, потом повернула голову назад, подмечая усталую, но всё же улыбку на губах Итачи, насмешливый взгляд Осаму и усердно кашляющего в кулак Рокуро. Но, спохватившись, повернулась обратно.       Через несколько минут, на протяжении которых Сакура прилежно старалась сделать вид, что понимает происходящее, а остальные возвращали себе серьезное выражение лица, Глава полиции продолжил допрос.       — Пожалуй, вернемся к изначальной причине нашего разговора. Что произошло потом?       Сакура молчала почти минуту, перед тем как ответить. Сделать вдох было сложно. Воздух в легкие поступал рывками, как будто кто-то с регулярной периодичностью перекрывал ход кислороду. Начать говорить она смогла только тогда, когда дыхание достаточно выровнялось или она просто привыкла к такому.       — В этот раз до нужного мне поворота я дойти не успела. Услышала голоса в переулке и не могла не проверить. И увиденное там мне совершенно не понравилось. Мне удалось на некоторое время вырубить нападавшего, после чего я сказала мальчику бежать за помощью. Вдвоем мы бы всё равно убежать не успели, поэтому рациональнее было бы кому-то из нас его задержать. Он был в сильном алкогольном опьянении и серьезного сопротивления оказать не мог, — Сакура замолчала, задумавшись, стоит ли ей еще раз пересказать все, что она сказала ранее Осаму. Решив дождаться дальнейших указаний со стороны Фугаку, она успела заметить, как он перевел взгляд туда, где предположительно находился сам патрульный. Видимо, узнав то, что ему требовалось, он снова посмотрел на Харуно.       — Сакура, ты когда-нибудь встречалась с нападавшим до этого инцидента? — спокойно спросил Учиха, но не понять важность вопроса было сложно. Спросить действительно необходимое после нескольких простых вопросов, в попытке усыпить бдительность допрашиваемого, — это был один из самых распространенных способов допроса. И девочка не раз видела его в действии. Правда, она не думала, что так быстро придется находиться по другую сторону и испытать это на себе.       — Нет. Я не была с ним знакома лично, — Сакура прекрасно понимала, что этот ответ не совсем то, что он хотел услышать. Но уверено утверждать, что она никогда не видела того мужчину раньше, она не могла. Она до сих пор так и не вспомнила все нюансы прошлого этого тела. — Мои родители держат лавку. Возможно, он когда-то туда заходил, но я не могу сказать больше.       Учиха кивнул, принимая такой ответ и объяснения. И незамедлительно задал следующий вопрос, от которого Сакура неожиданно для себя отступила на шаг назад. Сомнения и подозрения — она знала, что все это будет. Знала, что она тоже подозреваемая, хоть и косвенная. Знала, но до конца осознать получилось только сейчас.       — Ты была знакома с мальчиком, которому помогла? — он знал ответ, и она это понимала. Солгать она не могла — он ей этого не позволит, она себе этого не позволит. Но правда, правда, которую она была готова сказать просто потому, что считала это правильным, неожиданно превратилась в невыносимую необходимость. Явный и открытый контроль её действий заставлял левую ладонь с интервалом в секунду сжиматься в кулак. Когда она заговорила, её голос непроизвольно понизился на тон, но вот взгляд она отвести не посмела.       — Я знакома с Саске. Но изначально не знала, кому помогаю, Фугаку-сама. И сделала я это не ради благодарностей и похвалы. Мальчик был в опасности — у меня была возможность эту опасность устранить. Разве не в этом заключается долг любого шиноби, даже будущего, в защите тех, кто не может защитить себя сам? Разве я могла просто уйти? — Сакура не лгала, считая это бессмысленным и бесполезным. Просто, как она считала, не стала затрагивать в своей речи те темы, в которых бы пришлось соврать или скрыть часть правды.       За время, проведенное в этом мире, она не прониклась идеями здешнего общества, не приняла их идеалы. Но отчетливо понимала, что роль шиноби — её роль, и она обязана сыграть её согласно законам этой реальности. Руководствовалась она далеко не желанием выжить или прижиться, отнюдь. Она хотела, до невозможности сильно желала выполнить свое предназначение здесь, чтобы вернуться домой. Безосновательно считая, что ей, безусловно, предназначено умереть от чужих рук. Вот только убивать, к её сожалению, девочку никто не спешил. Провоцировать власти, выдавая секретную информацию, которая ей по воле случая была известна, она считала неоправданно опасным. Вероятнее всего, смертью бы это не закончилось, по крайней мере, не в буквальном смысле этого слова. Из нее бы однозначно сделали бездушную марионетку, без вопросов выполняющую приказы, после нескольких недель, месяцев или лет беспрерывных пыток, но не убили. Терять зря кадры будущего войска никто бы не захотел — в этом она была уверена. Поэтому и пыталась, прилагая все силы, стать той, кем её видели с самого рождения, и следовать их принципам, пока это необходимо.       Но долг шиноби, которым она пыталась оправдать свои действия не только перед Учиха, но перед самой собой, не был так далек от Харуно, как она сама думала. Она обманывала всех, убеждая окружающих и себя, что для нее важно лишь исполнение обязанностей, эфемерных или нет, но присущих защитникам этого селения.       Однако истина, от которой она так упорно отказывалась, была невообразимо проста — Сакура хотела помочь. Сама, без принуждения и давления она желала спасти и защитить мальчика. Даже с отсутствующими эмоция в её сознании четко и ясно выстраивались её действия в тот момент, но ни одно из них не касалось её будущей профессии. И сколько бы она не отрицала, но она никогда не была и не будет универсальным солдатом без собственных мыслей. Даже когда будет убивать по приказу или смотреть, как пытают врага, даже когда она ничего не почувствует, наблюдая за убийствами других людей, она все равно останется человеком, который будет способен, наплевав на доводы разума, спрыгнуть с крыши, чтобы вступить в заведомо проигрышный бой ради того, кому будет требоваться её помощь.       Вот только Харуно не верила, не была способна поверить ни в свой разум, ни в свои принципы, наивно полагая, что лишилась их вместе со способностью чувствовать.       — Сакура, у меня нет причин сомневаться в твоих намерениях. И даже при их наличии я бы не смог изменить того, что ты спасла младшего наследника Учиха. — Фугаку медленно встал, продолжая смотреть девочке в глаза. — И я как Глава клана Учиха признаю перед тобой, Сакура Харуно, долг клана Учиха. — И чуть наклонив, добавил. — И как отец Саске я признаю, что моя семья напрямую обязана тебе.       — Я принимаю Ваш долг, — тихо выдавила из себя Сакура, не совсем понимая, как в такой ситуации смогла вспомнить правила этикета, которые прочитала где-то между работой по токсикологии и мемуарами никому неизвестного шиноби.

***

      Саске с самого детства знал, что должен быть сильнее своих сверстников. Он был рожден наследником, являлся младшим сыном главы клана Учиха, из-за чего на него были возложены обязательства, которые он должен был нести с самого начала. Конечно, по количеству они сильно уступали тем, которых был удостоен Итачи.       Старший брат всеми силами пытался подарить Саске детство — не допустить того, что произошло с ним, спасти его от этого мира, даже если ему придется пожертвовать своей жизнью. И он делал это каждый день, безошибочно играя роль достойного наследника и гения клана.       Саске в силу своего возраста не понимал, почему ему уделяют внимания меньше, чем его брату, почему отец всегда разговаривает со старшим сыном в своем кабинете за закрытой дверью, или почему его тренировки постоянно заканчиваются, когда он еще может заниматься. Саске не понимал, поэтому после каждой отказанной просьбы, детский разум начинал винить самого себя. Именно он вина тому, что он никому не нужен. Он слишком слабый, чтобы с ним тренировался отец или брат. Слишком бесполезный, чтобы ему было позволено присутствовать на собраниях клана. Все в нем было «слишком», и, если доказать свою надобность он способов не знал, то показать, что он тоже достоин называться наследником, он был способен. Он разрабатывал план около недели, может, больше. Ему нужно было дождаться того дня, когда его будет охранять невозможно добрый, но рассеянный Каору, который только недавно получил звание джонина. Он разузнал, какие, где и когда проходят патрули, нашел кратчайший путь на заброшенный полигон. Он выбрал ночь, когда отец задерживался в отделении, Итачи был на задании, а Микото засиделась у подруги. Каору, по его мнению, для него преградой к побегу не являлся. Было непозволительно самоуверенно — недооценивать джонина, но мальчику повезло. В этот раз обстоятельства сложились для него более чем удачно.       Сбежать получилось и даже добраться до нужного места, но вот потом все пошло совсем не так, как он ожидал. Техника, печати которой он увидел на тренировке более взрослых представителей его клана, ему не поддавалась. Чакра из тела либо вообще не выходила, либо это были неконтролируемые выбросы огромного количества, после которых в глазах непременно темнело, а ноги отказывались его держать.       Всего через час он уже обессиленно лежал на земле, стараясь не двигаться, потому что абсолютно все нестерпимо болело. Около получаса ушло на то, чтобы признаться самому себе, что ему лучше вернуться. Полигон находился достаточно далеко от его квартала, и идти было сложно. Но попросить помощи у патрулей ему не позволяла гордость. Он хотел также незаметно вернуться домой, чтобы не раскрывать постыдных для него результатов тренировки. Но все снова обернулось по-другому.       Пытаясь избежать встреч с патрульными, он шел по наиболее затемненным улицам, пока не натолкнулся на него. Мужчина средних лет, шиноби с бутылкой спиртного в руке. Саске заметил его слишком поздно, чтобы просто развернуться и уйти незамеченным. Он отстраненно наблюдал, как меняется выражение лица мужчины, как на нем появляется осознание, которое практически сразу же сменяется ненавистью. Через мгновение ночную тишину разрезало яростное рычание. Поднимаясь, шиноби с презрением прохрипел: «Учиха». Инстинкты мальчика взяли верх над разумом, и он просто побежал.       Только вот направление выбрал неправильное, но на тот момент думать ясно он не мог. Шиноби ринулся за ним. Саске казалось, что он чувствует его дыхание на затылке, который пробирала мелкая дрожь. Шаги были опасно близко, заставляя мальчика каждую секунду вздрагивать в ожидании ощущения чужой руки на собственном плече. Дыхание сбилось еще в самом начале, легкие горели в огне, из-за чего кашель буквально душил его. Мышцы ныли, ноги заплетались, сделать шаг становилось все сложнее. Тело, не успевшее восстановиться после изнуряющей тренировки, яро сопротивлялось таким нагрузкам. Неожиданно возникшая перед ним стена, вынудила его остановиться, и на секунду в мыслях промелькнуло облегчение, пока его не схватили за ворот кофты и не откинули к стене.       Все происходящее после он помнил отрывками. Был чей-то голос, который сказал ему бежать. Встреча с патрульными, их разговор с девочкой, которая ему помогла и оказалась ему знакома. Сакура Харуно — девочка, которая бегала за ним и никогда не отличалась ни умственными, ни физическими способностями, спасла его.       Дорога в госпиталь прошла в тишине, чего Саске точно не ожидал от девочки. Он вообще не слишком понимал, кто был перед ним. Образ, который он помнил, разрушился за мгновение, а новый составить не получалось. В больнице его сразу же забрали ирьёнины, и он потерял сознание.       Пришел в себя Саске уже в палате. За окном светило солнце, внутренние часы работать отказывались, поэтому он мог только гадать, сколько часов или дней он здесь пролежал. Он все же надеялся, что немного. Хотелось поскорее объяснить все отцу, да и Итачи должен был уже вернуться, ведь мальчик как раз планировал освоить ту злополучную технику к его приходу. Ему было стыдно за свой поступок и за свою слабость. За что больше, он ответить не мог. А еще он боялся. Боялся увидеть разочарование в глазах близких, боялся, что после такого они отвернутся от него и он их потеряет. Он, как мог, старался об этом не думать, но мысли-паразиты всё равно проскальзывали в его голове.       Когда к нему пришел ирьёнин, Саске его практически не слушал, поэтому информацию о своем состоянии он успешно пропустил. Но вот сообщение о том, что у него посетитель, он все-таки услышал. В палату вошел Каору. Мальчик неожиданно для себя отвернулся к окну, не желая встречаться с ним взглядом. Перед ним ему было особенно стыдно, хоть он и не до конца понимал причину этому.       — Привет, Саске, — голос Каору звучал непривычно глухо. Отсутствие привычного радостного тона заставляли мальчика сильнее сжимать простыню руками. — Я рад, что с тобой уже все в порядке. Врачи говорили, ты проспишь сегодняшний день. Но ты ведь сильный, ты справился.       Каору подошел ближе и присел на край кровати, тяжело вздохнув. Саске скосил на него глаза, но так и не повернулся.       — Мне жаль, что я не смог тебя защитить и меня не было рядом, когда я был нужен, — наконец произнес Учиха. Он был даже благодарен Саске за то, что он сейчас на него не смотрел. Так было легче.       — Ты не виноват, — Саске ссутулился сильнее и повесил голову. — Я сам решил сбежать, это только моя вина. И отцу я так же скажу, — тихо добавил мальчик, на что Каору лишь грустно усмехнулся.       — Моя работа заключалась именно в этом — останавливать тебя, когда ты хочешь совершить что-то подобное. И я не справился, совершил ошибку и подвел тебя. Я не могу здесь долго находиться, просто хотел лично перед тобой извиниться. С сегодняшнего дня к тебе приставят другого шиноби. И мы вряд ли сможем часто видеться. Надеюсь, он сможет справиться со своими обязанностями лучше, чем я. Мне жаль, — Учиха замолчал, не зная, что еще он мог сказать. Ему все больше начинало казаться, что прийти сюда было не самой лучшей идеей. Но за время его работы он успел привязаться к мальчику, и просто исчезнуть из его жизни было бы неправильно. И он этого не хотел. Теперь не только из-за его отстранения, но и потому, что ему вновь вернули звание чуунина и аннулировали его миссии, у него действительно будет не много свободного времени, чтобы навещать Саске. Но Каору был даже рад тому, что ему придется полностью погрузиться в задания за пределами деревни. Выполнение миссий позволяла отодвинуть на время болезненные мысли.       Молодой человек снова взглянул на Саске и, вздохнув, резко встал, вынуждая мальчика от неожиданности повернуться. Каору согнулся в глубоком поклоне и произнес:       — Я приношу свои извинения, Саске-сама.       Мальчик удивленно смотрел на происходящее, не совсем понимая, почему так изменились тон и обращение к нему. Знания, вбитые в него его учителями, подсказывали слова, которые он обязан произнести. Но детский разум протестовал и с усердием гнал прочь мысли о правилах. Ногти уже давно впились в кожу на ладонях, оставляя красные полосы. Все происходящее было таким неправдоподобным. Ему казалось, стоит ему проснуться и все это закончиться. Но сколько бы он не пытался, сон не заканчивался. Только приносил еще больше сомнений.       — Прекрати. Пожалуйста, прекрати, — сдавленно прошептал Саске. Каору выпрямился и улыбнулся мальчику, которому на миг показалось, что все снова будет хорошо, что ему все это показалось. Но шиноби слишком хорошо притворяются. И все его надежды рассыпались мелкими осколками, когда он услышал слова своего уже бывшего сопровождающего.       — Прощай, Саске. — Он вышел из палаты до того, как мальчик успел что-то ответить. Два слова обрушились на сознание ребенка, как целенаправленный огненный шквал на деревянное строение. Все произошло слишком быстро, чтобы можно было попытаться исправить. Внутри него что-то надломилось и со скрежетом сломалось окончательно.       — Я не хотел, чтобы так получилось. Не хотел… — Самоконтроль слетел, Саске трясло, его била сильная дрожь. Он подтянул к себе колени и, обхватив голову руками, как заведенный, повторял одно и то же: «Я не хотел…». Покачиваясь из стороны в сторону, он до крови кусал губы, тихо воя, как подбитый зверь. Любая мысль приносила чудовищную боль. Он снова оказался слишком слабым. Не достоин своего клана, не достоин носить фамилию Учиха. Он снова подвел всех. Отчаяние перемешивалось со страхом. Он боялся, что его возненавидят. Боялся увидеть в глазах отца и брата разочарование и презрение. Боялся, что его выбросят, от него откажутся и отвернутся. Он боялся остаться один. До безумия боялся быть брошенным.       Погрузившись в свои мысли, утопая в собственноручно созданной пустоте внутри себя, он не заметил, как к нему кто-то зашел. Фугаку прошел к постели своего младшего сына, который никак не отреагировал на его приход. Увиденное только укрепило его уверенность в выбранном решении, поэтому он без промедления опустился на кровать и аккуратно повернул голову мальчика в свою сторону. Черные заплаканные глаза встретились с ярко горящим шаринганом.