***
Человечность — это качество которое отличает людей от животных. Хотя нет, не от животных, от монстров. Причины никогда не будут приемлемыми, чтобы оправдать человека, переступившего тонкую грань нравственности, потерявшего себя. Ни война, ни горе, ни потеря близких не делает из людей чудовищ. Единственный, кто является виновным в этом — сам человек. Недостаточно сильный, недостаточно мужественный, недостаточно смелый, чтобы сражаться, чтобы стоять до конца. Неспособный бороться, которому остается только сдаться, остановиться и упасть на дно. Такие не заслуживают сострадания, как и осуждения. Они монстры, бездушные чудовища, не люди, они изгои и черное пятно на человечестве. Человек, который больше не человек. Сделал он свой выбор осознанно или нет, итог всё равно один и тот же. И выход тоже только один — искоренить, отловить и уничтожить, как животных, зараженных бешенством. Сакура никогда не задумывалась, что она когда-нибудь добровольно решиться переступить грань, которая в её мире разделяла понятия человека и монстра. Она никогда не задумывалась, способна ли она убивать, осознанно лишить жизни человека, имеет ли она на это право. Но когда кунай в её руке был направлен в шею противника так, чтобы точно разорвать артерии, она задумалась. Осознание того, что через несколько секунд под её ногами будет лежать труп и именно её руки будут покрыты его кровью, заставили её за мгновение до встречи с телом врага перехватить кунай и ударить рукоятью в сонную артерию. С глухим стуком шиноби упал на землю. Сакура безучастно смотрела на него, думая, как сильно изменил её этот мир. Она была готова убить, потому что могла, потому что считала это правильным решением. Она позволила себе совершить самосуд над человеком, сделав еще один шаг на пути к саморазрушению. Ещё бы несколько наносекунд и сердце шиноби бы перестало биться навсегда. И это бы совершила она. Девочка не была уверена в том, что она смогла бы принять то, что сделала, после осознания. Она не знала, смогла бы она заставить себя поверить, что это был единственно возможный выход, убедить себя, что шиноби погиб в собственной и родной деревне от своего союзника не зря, и у нее были веские причины так поступить. Сакура подняла взгляд, встретившись с испуганным взглядом черных глаз, и все сомнения исчезли сами собой. Она не могла поступить по-другому. И даже если бы не остановилась, даже если бы под её ногами сейчас лежало бездыханное тело, она бы поняла себя. В нос ударил сильных запах алкоголя, на который она только сейчас обратила внимание. Внутри зарождалось непонятное ей чувство, сознание услужливо выдвинуло предположение, что это ненависть и презрение, но точно сказать она не могла. Постепенно она начинала забывать, каковы эмоции на самом деле. Она помнила их название, помнила, какие являются отрицательными, какие положительными, но различить их становилось все сложнее. Со временем чувства начинали подразделяться всего на две группы: хорошие и плохие. То, что сейчас она испытывала по отношению к шиноби что-то явно негативное, она понимала. Но решила не искать ответов, сейчас было не время. Она медленно подошла к мальчику, который так и остался сидеть у стены, к которой его откинули. Харуно знала, что последнее, что она умела делать, — это успокаивать детей. К её счастью, это несильно и требовалось. Мальчик упорно пытался спрятать свой страх за напускным равнодушием, маску которого так и не научился надевать. Они оба молчали. Сакура не знала, что должна сказать и способен ли ребенок, стоящий перед ней, адекватно воспринимать происходящее, а мальчик не был уверен, что в его голосе не будет слышна дрожь. Но буквально через секунду, кинув взгляд за спину девочки, он снова вжался в стену, теряя остатки самообладания. Сакура обернулась, её догадки оправдались: шиноби таким на достаточно долгий срок отключить невозможно. Да и сработала её атака только на эффекте неожиданности. Шиноби перед ней явно был чуунином или даже джонином и старше её в четыре или в пять раз. Про разность в весовых категориях говорить и вовсе бессмысленно. Пока мужчина заторможенно пытался вспомнить, что произошло и где он, Харуно вновь повернулась к мальчику и негромко заговорила. — Сейчас ты встаешь и бежишь вон из переулка на поиски патрульных. С твоей гордостью и принципами разберемся позже, на данный момент у меня больше шансов задержать его, чем у тебя, — дождавшись неуверенного кивка, девочка развернулась и отработанным движением достала кунай из подсумка вместе со шприцем, наполненным какой-то прозрачной жидкостью. Позади нее послышались удаляющиеся срывающиеся на бег шаги, а перед ней уже стоял, чуть покачиваясь, очнувшийся шиноби, во взгляде которого было столько ярости и злости, что девочка начинала сомневаться в успешном исходе выбранной ей стратегии. Сакура попыталась завести левую руку за спину, приняв боевую стойку, но только сейчас поняла, что рука её до сих пор в недееспособном состоянии и примотана к телу. Девочка резким движением перерезала бинты, ограничивающие её движения. Рука плетью повисла вдоль тела. Шевелить ей все еще было неудобно, слушалась она попеременно, но сейчас Харуно были необходимы все доступные ресурсы, чтобы продержаться эти пару минут ожидания. Мысль, что ей следовало бы побежать вместе с мальчиком, появилось в её голове всего на секунду. Во-первых, шиноби передвигается намного быстрее двух детей, у одного из которых явное чакроистощение, а вторая только сегодня пыталась почувствовать чакру. Это было далеко не самопожертвование. Она, безусловно, знала, что, спасая того мальчишку, может умереть. Только в её случае приоритеты были сильно сдвинуты. Защита не была целью, а смерть её последствиями. Она желала погибнуть, а спасение мальчика было лишь следствием. И именно это являлось главной причиной, почему она осталась здесь. Сакура не понимала, почему была так уверена, что смерть вернет её назад, в её мир и к её семье, а не забросит еще раз в тело кого-то с суицидальными наклонностями. Она не знала точно, но продолжала верить. Ей всё равно больше нечего было терять. Девочка точно была в этом уверена, пока шиноби не сорвался в её сторону. Она не могла ответить ни себе, ни кому-то другому, почему уклонилась от первого удара, почему заблокировала второй. Её ничего не держало в этой реальности, она была готова умереть. Или не была… — Зачем ты вмешалась, маленькая дрянь? — с рычанием произнес мужчина, тесня девочку глубже в переулок, который заканчивался тупиком. Техники он не использовал, то ли не считал девочку достойным этого соперником, то ли просто не мог из-за высокого процента содержания алкоголя в его крови. В любом случае, это играло на руку Харуно, если бы та пыталась победить. Привести свой план в действие Сакура колебалась. Почему внутри нее всё так противилось проигрышу, она не понимала. Вместе с тем она так же сильно хотела подставиться под оружие противника. Левая ладонь продолжала сжимать шприц, который она успела переложить из одной руки в другую во время уклонения при первом нападении. Она не должна была сомневаться, но сомневалась. Она не была воином и шиноби, но не хотела сдаваться. Она не хотела жить, но продолжала сражаться. Ради кого или чего она не падала и не опускала руки, она не знала и не задумывалась. Шиноби продолжал с яростью в голосе говорить обо всем, что приходило ему на ум. Он обвинял её в его проблемах и страданиях, резко переключаясь на виновность кланов и правительства. В чем именно заключалась вина, которую он возложил на всех сразу, Сакура так и не понимала. Возможно, потому что слушала его не слишком внимательно, её терзали сомнения, с которыми она не могла справиться. Девочка сделала шаг назад, уходя от еще одного удара, и её спина наткнулась на преграду. Стена. Отступать больше было некуда. Харуно понадобилась всего секунда, чтобы решиться. Когда шиноби пришлось наклониться для атаки из-за роста противника, правая рука Сакуры отточенным движением отвела чужое оружие, а левая, стремительно взметнувшись вверх, всадила иглу в шею врага, вводя препарат, что был внутри. Мужчина дернулся назад, приложив ладонь к месту укола. В глазах промелькнули недоверие и растерянность. Он открылся, позволил ввести себе в кровь предположительно то, что лишит его возможности продолжать бой, если не убьет. Он перевел взгляд на девочку, которая смотрела на него из-под прядей волос, выбившихся из косы и упавших на глаза. Она смотрела на него безразлично и отстраненно, из-за чего его предположение, что у ребенка сильного яда быть не может и с ним ничего не случится, почему-то пропало так же быстро, как и появилось. Девочка была точно уверена, что это его остановит, значит, он действительно проиграл. — Что это…такое? — выдавил шиноби из себя, отступив еще на шаг. А потом он услышал её спокойный голос, который звучал невозможно близко. Девочка все еще стояла у стены, но он слышал её слишком хорошо для такого расстояния. — Это яд. Еще несколько секунд… — она замолчала, а потом, кивнув самой себе продолжила. — Думаю, сейчас. Чувствуете, как участилось сердцебиение. Как что-то незримое медленно сдавливает легкие, заставляя постепенно задыхаться… — каждое её слово, произнесенное ровным и уверенным тоном, набатом отдавались в его голове. Рука непроизвольно смяла одежду на уровне груди, он чувствовал, как с каждой минутой сделать вдох становится сложнее, как быстро бьется его сердце, а кровь, что льется по его венам, горячее. А девочка все говорила и говорила, и её слова впечатывались в его сознание. Шиноби упал на колени, сжимая руками горло. Он всю жизнь знал, что когда-нибудь умрет. Всю жизнь прожил готовый к смерти. Но сейчас, смотря в бездушные глаза девочки, он понимал, что был не готов. И никогда не смог бы свыкнуться со скорой смертью. Он и не заметил, как девочка перестала говорить, не мог заметить. Её голос всё равно звучал в его голове: «Сдавливает легкие… Ускоряется сердцебиение… Тело тяжелеет… Нет шанса… Попробуйте сделать вдох… Голову пронзают раскаленные иглы… Чувствуете?». Она повторяла это раз за разом, пока он медленно умирал. Упав набок, царапая кожу на шее, он пытался вдохнуть. — Помоги… — вместо нужных слов со стороны мужчины раздался хрип, который Сакура всё же смогла разобрать. Она молчала, убирая кунай в подсумок и не отводя от него свой взгляд. Она это сделала, её план не провалился. И предположения девочки о шиноби подтвердились. Их постоянный страх за свою жизнь только что спас её. Послышался слабый шорох, и перед ней появились две фигуры. Темные волосы, черные глаза и жилеты джонинов. На спине одного из них сидел тот самый мальчик, который со всей силой сжимал одежду на плечах державшего его шиноби, сам этого не замечая. Когда он бежал, оставив девочку позади, не оборачиваясь, услышав ругательства шиноби, он думал только о том, чтобы скорее найти кого-то из своего клана и привести туда. Мысли о том, что он снова не справился, что остался таким же слабым, он отбросил сразу же. Подумать об этом он успеет позже, а сейчас он просто должен бежать. Патрульные этой территории, как назло, были практически на другом конце своего участка, будто весь мир был против него. Тело отчаянно сопротивлялось такой неожиданной нагрузке: он потратил слишком много сил на тренировке и, кажется, вывихнул ногу, когда его толкнул тот шиноби. Он не знал, как долго бежал, но на тот момент секунды тянулись для него целую вечность. В тот момент, когда он, наконец, увидел тех, кого так долго искал, он не смог удержаться на ногах, из-за чего одному из патрульных пришлось его подхватить. Запинаясь и прерывая свой рассказ обрывистыми выдохами, он объяснил все шиноби. Учиха хватило только первых несколько слов о месте происходящего и о количестве замешанных, дальше они слушали уже, направляясь в сторону происшествия. Когда один из них собирался сменить пункт назначения и отнести мальчика в больницу, тот неожиданно уверенным голосом сказал, что обязан удостовериться, в порядке ли девочка. Спорить шиноби не стали. Опасных ранений на ребенке не было, да и по правилам напарник мог оставлять второго только в экстренных ситуациях. Поэтому, придя к молчаливому согласию, они не стали разделяться. Спрыгнув с крыши перед девочкой, они сразу же заметили, что на земле лежал еще кто-то. Не заметить было очень проблематично, потому что этот кто-то хрипел и дергался, словно в эпилептическом припадке. Стоило им появиться, как девочка оттолкнувшись от стены, резко приблизилась в лежащему на земле телу, и, наклонившись к его лицу, что-то тихо произнесла. Тело дернулось еще несколько раз, судорожно вдохнуло и обмякло. Девочка выпрямилась и перевела взгляд на шиноби, которые пребывали в некоторой степени растерянности. Внешне они, конечно, остались так же невозмутимы, как и раньше, но на самом деле они понятия не имели, что сейчас произошло и кого именно им нужно было спасать. Первой молчание нарушила девочка, которая до сих пор не могла поверить, что только что проигнорировала свои цели ради того, чтобы проверить свою теорию насчет восприимчивости шиноби. Ей было сложно объяснить себе, поверить себе, что она сделала это не зря. Не зря поступилась своими принципами, не зря осталась жива. — Мальчику и этому шиноби нужна медицинская помощь, как бы первый этого не отрицал. Пожалуйста, отнесите их в госпиталь. И передайте это лечащему врачу, если возникнут вопросы, — Сакура протянула полупустой шприц одному из представителей клана Учиха, согнувшись в неглубоком поклоне. Шиноби на автомате забрал иглу, а потом, словно очнувшись, произнес. — Мы не можем оставить тебя здесь одну. Ты уверена, что тебе самой не требуется помощь ирьёнина? — Учиха тщетно пытался осмотреть девочку на наличие повреждений, но та стояла слишком близко к стене, тень которой закрывала весь обзор. Разглядеть уверенный кивок он всё же смог, поэтому продолжил. — Если тебе не нужно в больницу, то нам следует отвести тебя домой и уже с твоим законным представителем посетить полицейский участок, — пока первый говорил, второй шиноби уже успел поднять бессознательного мужчину. — Ты ведь понимаешь, что тебе придется дать показания? Сакура качнула головой и сделала шаг вперед, выходя из тени. Мальчик ощутимо вздрогнул, встретившись с её взглядом. Учиха на это никак не отреагировали. Харуно тем временем пыталась придумать оптимальный вариант действий. Её родители снова уехали, значит, домой ей возвращаться бессмысленно. Из её законных представителей в Конохе нет никого, если не считать Ибики. Взяв её в ученицы и подписав контракт, на него легла некоторая доля ответственности за девочку. Но, во-первых, их своеобразное сотрудничество — это не то, чем следует афишировать, а во-вторых, ей совершенно не хотелось втягивать в это своего сенсея. Из этого следует, что в участок ей придется идти одной, потому что ждать возвращения её родителей будет крайне проблематично для всех. Ситуация была не самая удобная для Сакуры, и она это понимала. — Я ведь могу дать свои показания в отсутствии представителей? — спросила Харуно, наблюдая, как шиноби сложил печать и рядом с ним с легким хлопком появился его клон, который без слов сорвался с места. — Можешь, но это сложнее. Думаю, нам придется взять тебя в госпиталь, — сразу после своих слов он, перехватив мальчика так, чтобы тот теперь сидел у него на левой руке, он подошел к Сакуре и без промедлений поднял её одной рукой. Девочка вцепилась в жилет джонина, пытаясь осознать, что только что произошло. Она не успела отреагировать хоть как-то, когда её ноги перестали касаться земли. Шиноби кивнул второму, и они одновременно сорвались с места, запрыгивая на ближайшую крышу. Дорога прошла в молчание. Мальчик иногда косился в сторону Сакуры, но так ничего и не сказал, каждый раз отдергивая себя. А Харуно тем временем читала себе многочасовую лекцию о более продуктивном продумывание своих действий. Нужно было уходить оттуда до того, как появились патрульные. В голове уже прокручивались разговоры с её сенсеем, с Ши и, возможно, с её родителями. И в каждом из них собеседники основательно проходились по её безрассудству, беспечности и умственным способностях в целом. И она была с ними полностью согласна. Чем именно она думала, когда решила вмешаться, а не позвать кого-то на помощь, чем она руководствовалась и что её вело, она сказать не могла, поэтому была полностью согласна с доводами разума о её невозможном идиотизме. Она не должна была так поступать. Она не та, кто бы мог так поступить. Не ей вмешиваться в происходящее здесь. Не ей… В больнице их встретили сонные ирьёнины, которые тут же нагрузили одного из Учиха заполнять какие-то бумаги, забрали пациентов и поинтересовались не нужно ли госпитализировать и девочку, на что та только отрицательно качнула головой и от нее отстали, лишнее больные были не нужны никому. Сакура стояла возле шиноби, который изредка переводил на нее взгляд, но, видимо, не найдя того, что искал, отводил обратно. Они стояли около пустой регистратурной стойки. Один из них, которому не повезло больше всех, что-то писал на выданных ему бланках, иногда тихо переговариваясь со своим напарником. Харуно молча достала из набедренной сумки бинт, вспомнив, что её поврежденную рука все еще просто так висит. А у Раймару появился новый повод, чтобы её отчитать. Она уже не помнит, сколько раз забывала и начинала двигать рукой. Но сейчас она использовала её в бою, так что мысль о том, что он её точно убьет, исполнив её заветную мечту и, вероятно, его тоже, не могла не появиться. Сакура всё же не понимала, почему до сих пор продолжает общаться с Раймару. Она не могла понять, как вообще позволила этим отношениям начаться, а как их закончить, было для нее и вовсе непостижимо. Почему он до сих пор её терпел, она тоже не понимала. Он делал для нее слишком многое. Она считала, что не заслуживает этого. Она не могла дать что-то взамен, не могла отплатить тем же. Когда Харуно в тот вечер пришла к Ши, чтобы заключить сделку, она была уверена, что цена за его медицинскую помощь будет высокой. Всё же он фактически становился её личным ирьёнином. Но он этого не сделал. Ему не нужны были деньги, он не попросил у нее ничего в оплату. Почти ничего. Теперь каждое утро она заходила к нему, чтобы забрать приготовленное для нее бенто, ингредиенты которого были точно рассчитаны на нее. После того как он узнал, что она не чувствует голод, он пообещал готовить специально для нее, чтобы она больше не ошибалась в количестве необходимого. Это было его условием. Она съедает все точно в то время, когда это нужно, а он в свою очередь залечивает её ранения и не задает лишних вопросов. Как он сам сказал: «Какой смысл мне тебя лечить и тратить свою чакру, если ты умрешь от истощения через несколько дней». Спорить с ним было бесполезно, поэтому каждый рассвет она стучала в его дверь, ей вручали аккуратный контейнер с едой, желали удачи, и она уходила. В те дни, когда у Раймару было ночное дежурство, девочка приняла за правило приходить в обеденный перерыв, чтобы позволить тому хоть немного выспаться. Он сначала сопротивлялся, но под напором её доводов и отсутствия отклика с её стороны на его аргументы, он все-таки сдался. С какой стороны не посмотри, выгоды для него никакой. И это вводило Сакуру в ступор. Он делал все это: лечил её, готовил для нее, позволял брать его книги и не противился её присутствию в его квартире — требуя от нее только соблюдения режима питания и минимальные знания в области медицины. Он был слишком светлым для этого мира, слишком добрым. Именно его свет позволял Сакуре дышать чуть свободнее. Находясь рядом с ним ей было намного легче существовать. Она все еще ненавидела этот мир и себя, но возле него её надежда вернуться становилась сильнее, впоследствии помогая ей прожить еще один день и не сойти с ума. Задумавшись, она не сразу заметила, что к ней обратились. — Ты так и не сказала нам своего имени, — произнес Учиха, который не был удостоен чести заполнять документы. — Впрочем, мы тоже не представились. Меня зовут Осаму Учиха, его, — он кивнул в сторону своего напарника, который отвлекся от документов буквально на секунду, приветственно отсалютовав ей ручкой, — Рокуро Учиха. Приятно познакомиться, хоть и при таких обстоятельствах, — уголки его губ чуть приподнялись в подобии улыбки. — Сакура Харуно, — с небольшим промедлением ответила девочка. Дружелюбные представители сильнейшего клана как-то несильно вписывались в картину этого мира, создавшуюся у нее. Неожиданная мысль, будто ржавый и тупой клинок, врезалась в сознания — они все умрут. Может, завтра, может, доживут до резни, но всё равно умрут. И про них просто забудут, как о пережитках истории. Клан Учиха никогда открыто и достаточно длительное время не контактировал с внешним миром, чтобы на каждого представителя клана пришелся хоть один человек, который бы помнил о нем. Никто не будет знать, что Учиха тоже умеет улыбаться, хоть и так мимолетно, но всё равно искренне. Никто не будет вспоминать их, как отдельного человека с собственной жизнью и чувствами — все попадут под одну графу «Клан Учиха» и будут забыты. Даже Саске не способен помнить всех, как и Итачи. Никто не будет помнить, что на правой руке Осаму носит самодельный кожаный браслет, который явно делал ребенок, или то, что Рокуро имел привычку прокручивать ручку на пальце, когда задумывался, и предпочитал писать левой рукой. Никто не будет помнить. И принимала она это, как неизбежный факт. Ей не было больно или противно осознавать, что сотни людей исчезнут в одну ночь без права жить в воспоминаниях других. Сакура просто понимала, но ничего не чувствовала. А так хотелось. Хотелось снова хоть что-то почувствовать, даже если будет нестерпимо больно, она хотела вновь хотя бы на пару секунд испытать эмоции. Ощутить боль, которая бы разрывала сердце изнутри, выжигала внутренности подобно кислоте, которая бы впивалась отравленными шипами или заточенными лезвиями в душу. Ощутить ненависть, что заставляла бы бросаться вперед, уничтожая все на своем пути, которая не оставила бы после вызванного ей, ярко вспыхнувшего пламени ярости ничего кроме холодного пепла. Даже если бы они довели её до безумия, она хотела их вернуть. — Все в порядке? — чуть наклонившись к ней, поинтересовался Осаму, заметив, как девочка непроизвольно сжала в руке бинт, который так и не использовала по назначению. Она перевела на него взгляд, полный какого-то глубоко отчаяния, от которого хотелось спрятаться. Учиха, безусловно, обратил внимание на то, что поведение Сакуры далеко от нормального поведения ребенка. На нее совсем недавно напали, но на её лице нет ничего похожего на шок или страх. На нем, в принципе, ничего нет. Но одним из немногих плюсов шиноби было взаимное уважение между собой. Никто не пытался лезть в прошлое друг друга, каждый воспринимал обстоятельства, которые так или иначе изменили человека, даже кардинально поменяв его поведение, как должное. Поэтому лишних вопросов никто не задавал, прекрасно понимая, что ответа всё равно не получит, только неприязнь и потерю доверительно-отстраненных отношений. — Да, простите, просто задумалась, — ответила Харуно, отведя взгляд. Чтобы отвлечься от своих мыслей, она решила всё же закончить свои экзекуции со своей левой рукой, что не осталось без внимания шиноби. — Точно уверена, что тебе не нужен осмотр ирьёнина? — Сакура перекинула повязку через шею, закрепляя руку под углом в девяносто градусов и внимательно посмотрела на задавшего ей вопрос молодого человека, отрицательно качнув головой. Он и сам понимал, что, спрашивая одно и то же в третий раз, вряд ли возможно получить разные ответы, но он не мог не попытаться. Осаму чувствовал ответственность за её состояние. Если бы они пришли раньше или были там, когда это случилось, с ней бы ничего не произошло. Видимых повреждений не было, но, что именно она чувствует внутри, когда вспоминает, как осталась один на один против противника во много раз превосходящего её в силе и габаритах, как осознала, что оказалась в тупике. Он отчетливо помнил, что отступать ей было некуда; рука наткнулась на шприц, который ему передала девочка и который все это время лежал в кармане. В сознании всплыли воспоминания о хрипах, которые издавал лежащий на земле шиноби. Вопросов было много, и начать с какого-то одного было сложно. В том, что Рокуро тоже это заметил, он не сомневался. Причина, по которой его напарник еще не задал очевидного в этой ситуации вопроса — это его полная вера в Осаму, которому он безоговорочно доверял. И тот это знал, поэтому, решив больше не затягивать с выяснением обстоятельств, спросил напрямую. — Что было в шприце, Сакура? — Харуно несколько секунд молчала, пытаясь понять, о чем он говорит. Но ответить девочке не дали. К ним подошел ирьёнин, забрал заполненную анкету прошелся по ней взглядом и недовольно вздохнул. В это же время развеялся клон Осаму и к оригиналу вернулись воспоминания, из-из которых тот, никак не отреагировав на поведения врача, обратился к нему. — Вы и есть лечащий врач только что поступивших пациентов? — дождавшись раздраженного кивка, он продолжил. — Вам следует пройти с нами. Это просьба Главы полиции Конохи. И каждый из них понимал, что в данном случае просьба ничем не отличается от приказа. Ирьёнин нервно сглотнул. Рокуро, наконец, закончив писать, перевел взгляд на врача и заговорил. — Перед тем как пойти туда, мы обязаны предупредить Вас. Ложные показания и сокрытие каких-либо фактов является преступлением. И поверьте, мы узнаем, если Вы солжете. Разглашение деталей этого дела и любой информации, связанной с ним, не желательно. Распространение или обсуждение Вашего разговора с Фугаку-сама так же не желательно. Надеюсь, вы не станете пренебрегать этими советами. И самое главное — попытка нападения на Главу полиции приведет к Вашей смерти. Запомнили? — спросил Учиха, не отводя от собеседника взгляда, без особого труда заметив, как слетает весь его гонор. — Запомнил, — выдавил из себя ирьёнин и покосился на дверь. Рокуро, заметив его взгляд, произнес. — Совсем забыл, побег — это препятствие правосудию. Бессмысленное преступление. Мы всё равно Вас найдем. Ирьёнин отчетливо услышал, как захлопнулась железная дверь и щелкнул замок, оповещая его о том, что он идиот и, возможно, в скором времени — мертвый идиот. Он судорожно выдохнул и направился к выходу из больницы. Впереди шел Осаму с девочкой, на которую шиноби совершенно не обращал внимание, позади — Рокуро, тем самым перекрывая любые пути к отходу. Желание исчезнуть крепчало с каждой секундой и на протяжении всего пути к участку.***
Сакуру посадили возле кабинета Главы полиции, оставив с ней Осаму, Рокуро зашел вместе с ирьёнином, видимо, чтобы окончательно вымотать все его нервы. Как дергался он от малейшего движения Учиха в его сторону, не заметить было сложно. Тот монолог повлиял на него сильнее, чем предполагалось. Осаму прислонился спиной к стене напротив Харуно, которая уже успела погрузиться в свои мысли. Она пыталась придумать, как будет объяснять, что произошло в том переулке. Наверняка ирьёнин — несмотря на его надменность, глупым она его не считала — уже сделал выводы, которые просто физически не сможет не озвучить. Она была полностью уверена, что ему хватит одного взгляда Фугаку, чтобы выложить все свои предположения перед Учиха и мысленно возводить молитвы ко всем богам, которых он знает. Тяжелый вздох вырвался против воли хозяйки тела, чем привлек внимание Осаму. И Сакура почему-то совершенно не удивилась, когда тот начал разговор. — Тебе не стоит беспокоиться, просто расскажешь, что там случилось. С тобой никто ничего плохого не сделает. Точно не хочешь, чтобы кто-то из взрослых присутствовал? Время еще есть, мы успеем их привести, — подойдя к девочке ближе, он присел на корточки, чтобы ей не приходилось смотреть на него снизу вверх. Сакуре до невозможности сильно хотелось улыбнуться ему, но, вспоминая все предыдущие попытки перед зеркалом, внутри все содрогалось от фальши и неискренности. А обидеть его своей насильно растянутой улыбкой, которая походила больше на смесь оскала и усмешки, она не желала совершенно. Поэтому остановилась на словесной благодарности, здраво рассудив, что это лучшее решение. — Спасибо. Но не стоит звать кого-то. Я справлюсь, — ответила Сакура, отведя взгляд. Она действительно считала, что одной ей будет легче. Чем меньше свидетелей, тем лучше. И ничья поддержка ей не нужна. Так она думала, пока следующие слова без согласия на то Харуно не решились самостоятельно быть озвученными. — А Вы со мной пойдете? — Сакура дернулась. Она была уверена, что не собиралась это произносить. Совсем не хотела. Это было так неправильно. Она не должна волноваться, и причина, из-за которой она вообще это спросила, была ей не ясна. Она уже совершенно ничего не понимала. Ее сознание кидало из одной крайности в другую. Внутри нее что-то ломалось каждый раз, когда она пыталась бороться за свои чувства, пыталась хвататься за ту нить, что вначале позволяла ей испытывать хоть какие-то эмоции, а сейчас она просто ускользала сквозь пальцы, бесследно исчезая. Она слишком долго бежала от них, а теперь было слишком поздно, чтобы что-то исправить. От невеселых мыслей ее отвлек голос шиноби. — Если ты этого хочешь, я зайду вместе с тобой, — ответил он, положив руку ей на голову и растрепав волосы еще сильнее. Сакура фыркнула, когда одна прядь упала на лицо, вызвав улыбку у Осаму. Взгляд девочки зацепился за браслет на руке Учиха, который она заметила еще в больнице. Проследив, куда она смотрит, шиноби убрал руку и аккуратно дотронулся до украшения. В его взгляде Харуно увидела столько нежности и неподдельной любви, что внутри все перевернулось. Она знала, к кому обращен такой взгляд. — Брат или сестра? — свой тихий голос она узнала с трудом. Слова произнести было невыносимо сложно, и ей пришлось буквально заставлять себя их сказать. — Младшая сестра, — не акцентируя внимание на изменившемся голосе собеседника, ответил он. — А сколько тебе лет, Сакура? — Шесть, — с заминкой ответила Харуно. Она, в принципе, никогда не задумывалась над этим вопросом. Ей уже давно не шесть, если считать в общем, но ведь никого не волнует правда. — Значит, она поступит в Академию через год после тебя. Будешь для нее семпаем, — произнес Осаму и снова взлохматил ее волосы. Теперь ее лицо полностью закрывали розовые пряди, которые Сакура не спешила убирать. Единственная мысль, которая, будто нарастающие по силе удары молота, звучала в ее голове — это понимание, что его сестра не поступит, не успеет. И при всем ее желание, она не станет ее кохаем, потому что будет мертва. Харуно убрала пряди с лица, зачесывая их назад, используя при этом руку вместо расчески, и посмотрела в глаза Учиха. — Берегите её, — она хотела бы напомнить, что время не вечно, что его сестра всегда ждет его дома и ему стоит вернуться к ней. Именно к ней, а не для того, чтобы отдохнуть и сорваться на новое задание. Добавить, что ему следует наконец-то разорвать эту бесконечную цепочку миссий и начать жить. Хотя бы сейчас, когда осталось совсем немного. Но она не сказала. Ничего, о чем действительно хотела сказать. Потому что считала, что это не её дело, что не ей пытаться что-то изменить. По крайней мере, она продолжала убеждать себя в этом. — Конечно, — ответил Осаму и, вновь став серьезным, продолжил. — Ты так и не рассказала, что произошло тогда в переулке? Сакура не была уверена, как ей следует начать объяснять. Но, сочтя попытку рассказать все шиноби неплохой подготовкой перед отчетом для Главы полиции Конохи, она вздохнула и произнесла. — Вы ведь знаете, как работает гендзюцу…***
Ирьёнин отчетливо понимал, что нужно было бежать раньше. Чувствуя на себе взгляд, который с каждой секундой становился более материальным и способным заставить его сердце перестать биться, вся его раздражённость и недовольство сами сошли на нет. Единственное, о чем он мог думать — это отсутствие хоть какой-то надежды на спасение. Нужно было бежать еще тогда, когда патрульные принесли наследника клана вместе еще с каким-то шиноби для госпитализации. Или в тот момент, когда очнувшийся шиноби шептал что-то о противоядии и не выпускал рукав его кофты. Или в тот момент, когда его попросили пройти с ними в главное отделение полиции, как лечащего врача того парня. Последним предупредительным сигналом были слова одного из Учиха, который подробно расписал, что его здесь ждет. Его речь прокручивалась в голове, будто осознанно издеваясь. Возможностей было множество, но он все их проигнорировал, наивно полагая, что с ним ничего не случится. Самоуверенный болван, по-другому он себя описать не мог. Из-за своего эгоистичного желания почувствовать себя важным и нужным, он сейчас стоял перед самым пугающим человеком, которого он встречал в своей жизни. Фугаку Учиха пугал своим непоколебимым спокойствием и прожигающим холодным взглядом, из-за которого хотелось просто закопать себя заживо и на месте. Ирьёнин сделал глубокий вдох, успокаивая себя. Но все его попытки привести себя в порядок с треском провалились, когда его собеседник заговорил. — Два недавно поступивших пациента. Мне нужен отчет об их состоянии, — голос Фугаку был спокойным, и ничто в его поведении не выражало угрозу, но ирьёнин с трудом сдержался, чтобы не сделать шаг назад. — Первый — джонин. Имя неизвестно. Состояние стабильно. Никаких физических травм выявлено не было, — ответил шиноби, пытаясь не выдать голосом свое желание оказаться как можно дальше отсюда. И у него почти это получилось, вот только в конце его голос все-таки дрогнул. — Значит, в его крови не был обнаружен яд? — поинтересовался Учиха, заставив ирьёнина содрогнуться. Ему начинало казаться, что он сходит с ума. Он не понимал, почему всё, вместе с самим пациентом, так упорно пытаются связать его и отравление. Будто все знают что-то, чего не знает он. И без этой недостающей детали рушился весь пазл, от чего ему становилось совсем паршиво. — Только если алкоголь, — проговорил шиноби, но, встретившись с совсем не оценившим его иронии взглядом, он быстро исправился. — Его анализы чистые. Диагностика тоже ничего не выявила. Более того, он совершенно здоров: ни один из его органов не функционирует не так, как должен. Его жизни ничего не угрожает, он в порядке, — произнес ирьёнин, проклиная себя и всех, кого успел вспомнить. За эти несколько секунд он успел засомневаться в своей компетентности как ирьёнина и адекватности как человека. Происходящее вокруг выбивало из колеи. Сомнения в том, что, возможно, только возможно, яд все-таки есть, а он его не нашел, он отбросил сразу же. Это невозможно. Хоть какое-то отклонение бы присутствовало, а его организм работал лучше, чем у многих. — В отчете патрульного сказано, что он задыхался, прося противоядие. Думаешь, мои люди мне солгали? — задал вопрос Учиха, наблюдая как расширяются зрачки стоящего перед ним шиноби. Он и сам знал, что лгать не стали бы никто из них: ни ирьёнин, ни тем более его люди. Но ему были нужны объяснения, а добиться от этого шиноби, хоть каких-то ответов не представлялось возможным, потому что он боялся сказать хотя бы одно лишнее слово. Мотивация в виде страха за свою жизнь подействовало даже лучше, чем он предполагал. Фугаку подавил в себе тяжелый вздох. Происходящее все больше походило на глупую шутку. И он только сильнее уверился в этом, когда услышал сказанное далее ирьёнином. — Нет, то есть… Не совсем… То есть, они не соврали, но… И отравлен тот джонин не был. Я хочу сказать, что патрульные были не правы, — ему понадобилась всего секунда, чтобы осознать, что он только что сказал. Правая нога непроизвольно сдвинулась назад, а глаза сами скосили в сторону окна. Рассчитывая свои шансы успешного побега, ирьёнин пришел к выводу, что они стремятся к нулю. Обреченно вздохнув, он решил, что терять ему уже всё равно нечего. Если его захотят убить — его убьют — и он на это повлиять не сможет. Поэтому, смирившись, он продолжил уже более спокойным голосом. — Судя по царапинам на шее и крови с кожей под его ногтями, мой пациент и сам был полностью уверен, что ему вкололи яд и что он задыхается. Просил дать ему противоядие. Он точно не притворялся, он действительно думал, что умирает. И у меня только два предположительных объяснения: либо он сошел с ума, либо кто-то заставил его поверить. И это было не гендзюцу. Я в этом уверен. Это было больше похоже на…гипноз, — шиноби сам не верил, что говорит такое. Это больше звучало как бред сумасшедшего или отчаявшегося. Но самое печальное для него было то, что это было правдой. Надо было бежать раньше, определенно надо было. Комната погрузилась в молчание. Каждый из присутствующих думал о своем. Ирьёнин удивлялся своей смелости. В нормальном состоянии он бы точно не стал высказывать столь абсурдные предположения при ком-то. В красках представив, что с ним могут сделать за такие высказывания, он еле удержал себя, чтобы не пойти и самостоятельно не умереть. Но нервный смешок все-таки раздался с его стороны, однако Глава клана не обратил на это внимание. Учиха перевел взгляд на окно. Еще ведь даже не наступил рассвет, а весь день уже превратился в это непонятное нечто. Начиная с того, что его младший сын сбежал от охраны и вышел без сопровождения за пределы клана, и заканчивая рассказом ирьёнина. И, казалось бы, почему бы ему не гордиться своим сыном, что тот смог уйти от опытных шиноби и так долго от них скрываться, вот только был один большой недостаток всего этого. Охрана его сыну нужна была не просто так. Клановых детей ненавидели. Отношения между безродными шиноби и шиноби, за спиной которых стоял целый клан, были примитивно враждебными. Бесклановые не выносили клановых из-за того, что тем слишком просто все доставалось, а клановые с презрением смотрели на тех, кто требует слишком многое, не имея ничего, что оправдывало бы такие запросы. Кто из них был не прав больше, определяли соответственно принадлежность к одной из этих групп или выгодность поддержки какой-либо из них. Конфликт длился столетия, с того самого момента, как появились люди, способные использовать чакру, но не принадлежащие к какому-нибудь клану. Хотя последнее время он продолжал существовать только по инерции. Он мог бы уже и закончиться, но стал неотъемлемой частью взаимоотношений шиноби, и просто позволить ему исчезнуть не могли. Безусловно, были достаточно адекватные люди, кто на происхождение и родословную смотрел в последнюю очередь. Но они невообразимо сильно проигрывали в количестве тем, кто поддерживал огонь противоречий. И, к сожалению, это большинство очень любило втягивать в свои разборки нейтральную сторону, которая страдала от них намного сильнее, чем сами зачинщики. Поэтому клановых детей старались не выпускать за пределы своего квартала без присмотра. Но не всех и не всегда это останавливало. Как и в этот раз. Когда ему сообщили, что на его младшего сына напали, он был неприятно удивлен. Когда ему сообщили, что Саске доставили в госпиталь с сильным чакроистощением, он был в ярости. А потом ему доложили, что нападавший лежит в соседней палате тоже с истощением, но, в отличие от Саске, с нервным, еще и чем-то отравлен и не отравлен одновременно. Наверное, именно в тот момент все пошло не так. Он приказал привести к нему кого-нибудь из госпиталя, кто смог бы конкретнее сказать, что произошло. Приказ принялись исполнять, вскользь упомянув, что еще есть некая девочка, которая то ли просто свидетельница, то ли тоже участник происшествия. По словам патрульных его младший сын, перед тем как его забрали врачи, сказал, что она ему помогла. Но опять же ничего конкретного. И, к большому разочарованию Фугаку, ирьёнин тоже сильно не помог, и ситуация яснее не стала. По его мнению, стало только хуже. — Ты пытаешься сказать, что ребенок, который сейчас сидит у меня за дверью, без использования чакры смог заставить человека поверить, что он умирает. Я тебя правильно понял? — нервное дергание головой, которое, видимо, заменяло кивок, было для него ответом. Ирьёнин тем временем, чтобы отвлечь себя от совсем не радостных мыслей, пытался вспомнить: видел ли он, когда заходил, чтобы у входа кто-то был. Восстанавливая картину случившегося, он смутно припомнил, что возле двери действительно сидела та же самая девочка, что была в госпитале. А напротив нее прислонившись спиной к стене стоял еще один Учиха, которому явно поручили за ней присматривать. Чего именно они опасались: того, что она сбежит или того, что она перевернет участок, было непонятно. Возможно, ни того и ни того, и причина заключалась совсем в другом. Но охрану к ней всё равно приставили и это являлось неоспоримым фактом. Ирьёнин вздрогнул, встретившись взглядом с Фугаку, только сейчас осознав, что от него все еще ждут объяснений. — Я осознаю, что звучит это совершенно неправдоподобно, но я ничего не могу с этим поделать. В шприце, через который тому шиноби, по его словам, и ввели яд, был обычный хлорид натрия. Ни капли чего-то опасного или смертельного. Я видел не много подверженных гипнозу людей. У нас в госпитале это, конечно, практикуется, но связано обычно с тем, чтобы помочь справиться людям с посттравматическим синдромом, или что-то подобное. Но, сами понимаете, это разное. Мы не используем во вред человеку его состояние. Я не уверен, что кто-то из наших вообще способен на что-то похожее. Они могут направить человека в нужную сторону или вытащить на поверхность проблему, которая засела глубоко в подсознании и вызывает какие-то психические отклонения. Но не заставить чувствовать кого-то то, что он чувствовать не должен. У всего должна быть основа, даже у чувств, и я пока не понимаю, что за основу взяла она, — на одном дыхании проговорил шиноби, поэтому теперь стоял, чуть согнувшись, и пытался отдышаться. В мире шиноби гипноз использовался не часто, очень не часто. Шиноби — воины. Они не привыкли быть уязвимыми, даже если они на своей территории. Особенно — добровольно позволить кому-то управлять своим сознанием. Для натренированных и привыкших ожидать нападения каждую секунду своей жизни солдат — это было невозможно. Им не позволяла их паранойя и сущность согласиться так открыться перед кем-то. Поэтому ирьёнины и не пытались развивать эту область медицины. Единичные случаи, когда без постороннего вмешательства было не обойтись, не стоили того, что тратить свое свободное время и свои собственные силы на исследования. А альтруисты в этом мире долго не жили. Мысль о том, что гипноз можно использовать как оружие в реальном бою, считалась абсурдной и смешной. Шиноби были до странности консервативны. Если что-то не требовало использования чакры, оно заведомо считалось чем-то бесполезным. Враг воспринимался как серьезный противник, если у него есть большой запас чакры и сильные техники разных дистанций в арсенале. Самурай, к примеру, обучающийся владению клинком с детства, в эту категорию не попадал, пролетая по всем критериям. Тот факт, что он успеет лишить шиноби сначала рук до того, как тот сложить хоть одну элементарную печать, а после и головы, видимо, считался недостаточным или просто успешно игнорировался. Если старшее поколение еще адекватно оценивало опасность, исходившую от врага, то нынешнее только следовало правилу: «Чем больше чакры, тем сильнее» — и штабелями хоронилось во влажной земле. Никто их переубедить не пытался, используя это как оригинальный способ отсеивания ненужного материала. «Умные сами поймут, а глупых не жалко». Гипноз являлся одной из многих способностей, которая была признана бесполезной и отвергнута новым обществом. Ирьёнин только сейчас понял, что смотрел все это время в глаза своего собеседника и поспешил отвести взгляд. Ожидая самого худшего, он не сразу смог осознать смысл сказанного далее его собеседником. — Благодарю за информацию, я приму это к сведению. Ответь еще на один мой вопрос и можешь идти. Вместе с джонином к вам в госпиталь положили мальчика, который тоже участвовал в инциденте. Каково его состояние? — спросил Фугаку, всё так же не изменившись в лице и в голосе. Шиноби несколько секунд молчал, пытаясь переключиться совсем на другую тему, поверить в реальность происходящего и осознать, что он будет жить. — Мальчик в порядке. Относительно. У него сильное чакроистощение, пару часов проспит и сегодня-завтра ему лучше не использовать чакру, или хотя бы так, чтобы чакроканалы не сильно напрягались. В принципе, его жизни ничего не угрожает, — вспоминая медкарту мальчика, ответил ирьёнин. И впервые за весь разговор увидел, хоть и всего на секунду, облегчение в глазах собеседника. Но он списал все на разыгравшееся воображение. Сказав, что он, наверное, пойдет, и, получив утвердительный кивок со стороны Фугаку, он поклонился и поспешил покинуть кабинет. Оказавшись за дверью, он опустился на один из стульев, стоявших в коридоре. Ноги отказывались его держать, а руки и вовсе подрагивали. Боковым зрением он заметил справа от себя какое-то движение. Повернув голову, он увидел ту самую девочку с розовыми волосами. Только сейчас он обратил внимание, что её левая рука была перебинтована и зафиксирована в одном положении, что характерно для серьезных переломов, которые вылечить сразу не представляется возможным. Где и как ребенок мог получить такую травму, он придумать не мог. Даже если девочка упала с дерева или какого-то возвышения, такой перелом она получить не могла. Но долго об этом размышлять ирьёнин не стал, это было не его дело. Его на данный момент волновало совсем другое. — Как ты это сделала? — не удержавшись, всё же спросил он. Девочка повернула голову в его сторону, безразлично окинув его взглядом. — Что именно? — произнесла она тихо, снова вернувшись к своему бесцеремонно прерванному занятию, а именно бессмысленному разглядыванию участка стены напротив нее. Ирьёнин уже хотел уточнить, что имел в виду, когда до этого неподвижно стоявший Учиха, оттолкнувшись от стены, посмотрел на девочку и произнес. — Тебе пора, Сакура, — Харуно молча встала и направилась вслед за шиноби ко входу в кабинет, оставив за спиной не получившего ответов на терзавшие его вопросы ирьёнина.