Убегая от реальности

      Клан Учиха — это нерушимая и монолитная стена, обязанность которой защищать мирных жителей Конохи и суметь отразить любое нападение, несмотря ни на что.       Обязанность…       Прикрываясь красивыми словами и великими целями, из клана сделали первую оборонительную линию на пути врага. Если смогут остановить нападение — хорошо. Не смогут — хотя бы задержат. А количество жертв при такой тактике последнее, о чем задумываются. Успокаивая недовольство других, а вместе с ним и свою совесть, если она вообще присутствует, словами: «Они ведь погибли, сражаясь за свою деревню, значит, не зря», они продолжали косвенно убивать десятки шиноби. Многие годы кланом жертвовали, пытаясь уменьшить его численность, потому что боялись. Боялись его силы. Постоянно оглядываясь назад и живя прошлым, они боялись, что Учихи захотят вернуть то, чего их когда-то лишили. Клан одного из Основателей, достойный клан, который люди смогут принять в качестве правящего. И даже тот факт, что сражаются они на одной стороне и без клана деревня сильно ослабнет, их не останавливал. Решение было принято. Клан Учиха должен перестать быть сильнейшим любой ценой.       И тогда началась скрытая пропаганда против клана. Третья Мировая Война Шиноби была отличной возможностью, чтобы привести их план в действие. На задания отправляли всех, начиная с детей, только выпустившихся из Академии и получивших звание генина, заканчивая давно ушедшими в отставку стариками. Исключением не стали даже женщины с маленькими детьми или на раннем сроке беременности. Под благовидным лозунгом: «Ради Конохи», им выдавались миссии с преднамеренно заниженными рангами. Это действительно повлекло за собой большие последствия, но только не такие, которые ожидались. В этой войне клан безусловно понес бесчисленные потери, были похоронены сотни человек, при жизни с гордостью носящих фамилию Учиха. Вот только клан не был этим сломлены, как этого хотели. Да, ему пришлось вставать с колен, но никому чужому не было позволено это увидеть. В глазах мирного населения и остальных шиноби Учихи навсегда должны остаться непобедимыми и сильнейшими.       В перерывах между миссиями даже с травмами они продолжали патрулировать улицы Конохи. И днем, и ночью они охраняли свою деревню. Не потому что это был приказ кого-то свыше, нет. Причина заключалась в том, что они хотели это делать. Они были обязаны не кому-то, а самим себе. И прекрасно понимали; если не они, то больше никто не сможет с этим справиться, никто просто не захочет даже попытаться. Эгоистичное желание выжить самому, спасти только себя не позволило бы кому-то даже задуматься о безопасности других. Вопреки мнению многих, клан Учиха был далеко не эгоистичен. Они считали своим долгом защищать не только себя, но и свою деревню. Даже, если приходилось чем-то жертвовать.       Война никого не обходит стороной. Никогда.       Она изменила всех. Люди больше не улыбались так открыто и радостно, как раньше. Жались к стенам домов, шли, сгорбившись и опустив голову. Но не Учихи. Несмотря ни на что, они шли, гордо выпрямив спины и расправив плечи. В их взгляде не было ни капли сомнений. Они излучали непоколебимую силу и спокойствие. Смотря на них, в людях зарождалось уверенность в своей безопасности, они больше не испытывали того всепоглощающего страха, потому что знали, что у них есть те, кто их защитит. На патрульных лежала не меньшая ответственность, чем на шиноби, которые защищали границы.       Государство, народ которого не верит в победу, не может победить. И клан Учиха без колебаний взял на себя роль тех, кто заставит людей поверить. Безвозмездно они сражались на два фронта: против вражеских шиноби и против отчаяния во взглядах людей. Не обращая внимания на свою боль, на свои страдание, они продолжали выходить в патруль и умело скрывать свои настоящие чувства.       Но потом, когда прошло достаточно времени, чтобы забыть страх войны, люди стали забывать еще и тех, кому они обязаны своим спокойствием. Патруль стал чем-то обыденным и привычным. Практически никто не обращал на него должного внимания. Патрульным больше не оборачивались вслед, не уступали им дорогу, склонив головы в уважительном поклоне. Патруль стал не только чем-то обыденным, но и пугающим. Учихи постепенно становились ненавистными стражами порядка, которые, по мнению жителей, ограничивали их свободу.       Высокомерные, эгоистичные, гордые и скрытные — именно так людьми стали восприниматься все, кто носил на спине знак клана Учиха. Людям просто нужно было кого-то винить во всех своих проблемах, и они выбрали этот клан. Когда именно уважение сменилось страхом и раздражением, никто сказать не мог. Но вот то, что без вмешательства со стороны здесь не обошлось, понять было несложно. После нападения Девятихвостого, в глазах которого горел шаринган, ситуация только усугубилась. Период временного затишья, когда Хокаге был Минато Намикадзе, закончился, и на ещё не до конца восстановившийся после стольких потерь клан обрушилась новая лавина проблем.       Страх, ненависть, злость, ярость — весь спектр отрицательных эмоций был направлен на обладателей проклятых глаз. Наверное, именно тогда пока еще тихий, даже для шепота, голос стал звучать на территории клана. Он был мимолетен, сказанное им тут же забывалось или просто игнорировалось, но через какое-то время, медленно становясь все громче, он смог посеять семя сомнений в душе почти каждого. Пройдет еще много лет, когда этот голос обретет достаточную силу, чтобы быть услышанным всеми. Пройдет еще много лет, когда этот уже окрепший голос повлечет за собой ужасные последствия. Но до тех пор он будет существовать только в сознаниях людей, как мысль, что появляется на мгновение и, исчезая, оставляет после себя чувство недосказанности и непонимания.       Итачи Учиха — гений своего клана; вряд ли мог подумать, что в этот день ему снова придется выйти в дневной патруль. Патрулировать улицы ему не приходилось очень давно. Особенно в относительно мирное время.       Он помнил, как его впервые ещё ребенком взяли в патруль и как он этим гордился. Ему было четыре года, когда началась война. Людей катастрофически не хватало, его родителей часто вызывали на миссии, а он помогал всем, кому мог помочь, в том числе и патрульным. Наверное, со стороны такая ситуация выглядела несколько комично: четырехлетний мальчик, вышагивающий возле старшего соклановца, внимательно осматривающий улицы и пытающийся держать безэмоциональную маску, как у взрослого патрульного. Но тогда он об этом не задумывался. В тот раз, увидев реакцию людей на патрульных, на него, он в полной мере осознал, какая на самом деле большая ответственность лежит на плечах патрульных. Но единственное, что он тогда мог сделать — это начать гордиться своим кланом еще больше и пообещать себе вырасти достойным своей фамилии шиноби.       Сейчас, медленно идя по менее оживленной улице, Итачи тщетно пытался вспомнить, когда в последний раз вот так просто шел, не имея конкретного пункта назначения.       Вспомнить не получалось. Обычно у него не было ни времени, ни желания заниматься чем-то столь бесполезным. Сколько он себя помнил, каждая минута его жизни была расписана им самим. Он не мог в пустую тратить время на себя и свои собственные желания. Итачи не мог подвести отца и свой клан. Поэтому любое свободное от миссий время он тратил на тренировки. Клан Учиха, несмотря ни на что, остается полицией Конохи. Защитой мирного населения, которой просто необходимо быть достаточно сильной, чтобы хорошо выполнять свои обязанности.       Поэтому Итачи и стремился стать сильнее. Он не боялся умереть сам, он не мог смотреть, как умирают другие. Он старался получить силу, чтобы, когда придет время, он смог предотвратить, как можно больше, бессмысленных смертей и защитить тех, кто сам себя не может. Поэтому, возвращаясь после успешно выполненного задания, он и подумать не мог, что через несколько часов ему придется снова вступить на пост патрульного. Но оспаривать или обсуждать приказы Итачи себе не позволял, поэтому сразу же приступил к исполнению, вспоминая, как вообще оказался в такой ситуации.       Начиналось все как обычно. Ему поручили возглавить командование над небольшой группой для зачистки одной банды, орудующей на границе. Получив детали задания, его команда выдвинулась из Конохи. Но был один аспект в этой миссии, который сильно выделялся на фоне остальных.       А именно ирьёнин, входящий в состав группы, который впервые попал на задание вне деревни. И, если по дороге до границы он просто нервничал, но хотя бы молчал, то после выполнения задания его было не остановить. Он говорил, говорил много, говорил эмоционально. Тему своего монолога он выбрал до нелепости абсурдную: неизвестный яд на оружии вражеских шиноби. Всю дорогу назад он не отставал от командира команды, клятвенно заверяя, что он не специалист в ядах и по прибытию вся группа должна пойти в больницу. Детально расписывая, какие могут быть последствия вовремя не выявленного яда, он не замолкал ни на секунду. Сказанное кем-то из команды, что оружие обычно покрывают быстродействующим ядом, иначе это вообще не имеет никакого смысла, да и уже прошло больше пяти часов, а ни одного симптома отравления не появилось; а, если все-таки яд был, то вряд ли они доберутся до деревни живыми, так что и беспокоиться не стоит, ирьёнин мастерски проигнорировал.       Итачи слушал его молча и не пытался остановить, прекрасно понимая, что это просто своеобразная истерика после первого массового убийства на его глазах. Ирьёнину нужно было говорить, неважно что, просто говорить. Потому что, если он замолчит, станет намного заметнее, как его трясет после увиденного. А еще он боялся, боялся не справиться. Да, он выполнил свою работу неплохо, вылечил тех, кому это было нужно, но боялся брать на себя ответственность за жизни других, боялся, что пропустил что-то важное или сделал что-то не так и это приведет к летальному исходу. Он был не готов стать причиной чьей-то смерти. Итачи это знал, поэтому и не перебивал, не забывая при этом следить за ближайшей территорией, чтобы не пропустит возможное появление новых источников чакры. А остальная часть команды, которую, к их счастью, ирьёнин не трогал и, в качестве собеседников, не воспринимал, временами тихо переговаривались, восхищаясь спокойствием и невозмутимостью их командира.       По прибытию в Коноху навязчивая идея затащить всю группу в больницу у вездесущего ирьёнина не исчезла, поэтому, как командир, Итачи согласился один посетить госпиталь и, если яд все-таки обнаружится, привести всю команду. Ирьёнина такие условия вполне устраивали, как и остальную команду, которая мысленно уже воспевала хвалебные оды в честь Итачи. Провожали они своего командира, будто на эшафот, взглядами, полными искреннего сочувствия и сожаления.       Госпиталь для шиноби был страшнее войны. Толком объяснить причину такой нелюбви к этому лечебному заведению никто не мог. Казалось, что это уже просто передается из поколения в поколение без исключений. Что было действительно странно, так это то, что просто к ирьёнинам шиноби относились нормально. Будь то клановый ирьёнин или просто сокомандник. Но вот добровольное посещение госпиталя шиноби — это настолько редкое явление, что работникам понадобилось несколько минут, чтобы осознать, шиноби, ещё и клановый, пришел в больницу не для того, чтобы кого-то навестить, а на обследование. Естественно, никакой яд найден не был, но вот просто так отпускать Итачи никто не захотел. Стоит отдать ирьёнинам должное - работали они профессионально и достаточно быстро, но всё равно прибывание Итачи в госпитале затянулось на несколько монотонных часов. Его постоянно куда-то вели, что-то с ним делали, а потом, записывая на какой-нибудь листок результаты, вручали ему и отправляли дальше. Но в конце концов очень довольный главврач сообщил, что, если Итачи не хочет пролежать на реабилитации в госпитале месяц или даже два, то ему срочно нужно уменьшить нагрузку на чакроканалы, а лучше в ближайшее время серьезные техники не использовать вообще.       В принципе, такой диагноз ирьёнины могли прописать любому шиноби этой деревни, наверное, именно поэтому они больницу и избегали. Отстранение, хоть и временное, никто получать не хотел, как и лежать в больнице. Торжественно вручив Итачи листы с рекомендациями и с прямым обращение к главе клана, содержащего подробное разъяснение, что, как и почему, его выставили за двери больницы.       Когда он, наконец, дошел до своего дома, его ждал долгий и содержательный разговор со своей семьей. Узнав причину несчастного вида своего сына, Микото безуспешно пыталась спрятать улыбку. Но к советам врача отнеслась серьезно и выжидательно посмотрела на своего мужа. Фугаку, увидев взгляд жены, почти незаметно тяжело вздохнул, но отстранил Итачи от выполнения миссий на неопределенное срок и назначил его в дневной патруль деревни. Коротко кивнув и сообщив, что приступит прямо сейчас, он покинул свой дом. Отметившись у дежурного и узнав, какой участок патрулируется им, направился туда.       Из воспоминаний его вывела замеченная боковым зрением девочка, которая пробежала по другой стороне улицы и завернула в переулок. Возможно, он бы даже не обратил на нее внимание (дети постоянно и повсюду бегают), если бы в её движениях он не заметил что-то смутно знакомое. Точно также бежали те, кто с самого начала знали, что убежать не смогут. Он уже видел такое, много раз видел. Не оборачиваясь, игнорируя все вокруг, они просто бежали, бежали на пределе своих сил, потому что не могли просто остановиться и сдаться.       Итачи запрыгнул на ближайшую крышу даже быстрее, чем сам осознал свои действия, и побежал следом за девочкой. Кроме него за ней никто не следовал, значит, она либо сумела убежать достаточно далеко, либо преследователям надоело за ней гнаться. Девочка бежала довольно долго, петляя по безлюдным переулкам и не обращая внимание ни на что вокруг, пока дыхание совсем не сбилось. Её легкие неимоверно сильно жгло изнутри, а ноги дрожали от усталости. Она облокотилась о стену дома, возле которого остановилась и прикрыла глаза, пытаясь восстановить дыхание. Итачи остался сидеть на крыше соседнего дома, давая девочке несколько минут, чтобы она пришла в себя.       От неожиданно прозвучавшего голоса она вздрогнула и резко открыла глаза, устремив взгляд на крышу одноэтажного дома, что находился напротив.       — Тебя никто не преследует.       Девочка непонимающе посмотрела на шиноби и уже хотела ответить, но неудачно вдохнув, согнулась в приступе кашля. Через какое-то время, когда она снова могла говорить, она еще хриплым из-за кашля голоса произнесла.       — Я знаю, шиноби-сан. За мной никто и не гнался.       Если Итачи и был удивлен ответом, то на его лице это никак не отобразилось. Он, чуть наклонив голову набок, внимательно смотрел на девочку. Что-то в ней было не так, что-то неправильное, совершенно несвойственное детям её возраста. Её взгляд, выражение лица — все было неестественно. Молчание затягивалось, девочка перевела взгляд с Итачи на переулок, в который забежала, что-то выискивая.       — Простите, шиноби-сан, Вы не могли бы сказать, в какую сторону мне следует идти, чтобы попасть в госпиталь?       — Ты ранена?       Девочка заторможено кивнула. В голове появилась мысль, что, судя по такой замедленной реакции на вопросы, способность нормально думать исчезла вместе со способностью нормально чувствовать. Но она решила, что сейчас не самое лучшее время для самобичевания, поэтому отложила эту мысль на потом. Совершенно не доверяя своему голосу, она подумала и просто подняла раненую руку на уровень груди так, чтобы патрульному было видно. От неожиданно спрыгнувшего рядом Итачи девочка машинально отшатнулась, на что шиноби лишь вздохнул и сказал.       — Я провожу тебя.       И, не дожидаясь какой-либо реакции со стороны девочки, пошел к выходу из переулка.       Эта новость не очень обрадовала девочку. Такой сопровождающий просто не мог не привлечь внимание, которое ей сейчас совершенно не нужно. Но отказать ему она не могла по понятным причинам. Во-первых, это будет невежливо и неуважительно, во-вторых, он вряд ли её вообще станет слушать, а в-третьих, она все еще не знает, куда нужно идти. Поэтому она поспешила догнать ушедшего вперед патрульного. Но шла она на расстоянии примерно в полтора метра от него, несильно надеясь, что такая малость убедит других в том, что идут они не вместе.       Итачи не нужно было оборачиваться, чтобы узнать пошла девочка за ним или нет. Он и так чувствовал, что она за ним следует, хоть и держит небольшую дистанцию. Причину такому поведению он найти не мог. Страха с её стороны он не чувствовал, он в принципе ничего не чувствовал с её стороны в плане эмоций. Эта мысль заставила шиноби резко остановиться.       Вот, что ему казалось неправильным. Её безэмоциональность. Полное отсутствие каких-либо эмоций — такое же, как у его соклановцев. Но их учат с детства держать маску и не показывать свои эмоции, а девочка явно была бесклановая, да и слишком маленькая, чтобы уметь держать такую прочную маску.       Из раздумий Итачи выдернула врезавшаяся в его спину девочка, которая так не вовремя решила посмотреть по сторонам и не заметила, что её сопровождающий остановился. Патрульный повернулся к ней лицом, пытаясь придумать, как начать с ней разговор. С детьми, кроме своего брата, он не общается, да и она под описание нормального ребенка не подходит. Попасть в такую ситуацию в первое дежурство не то, чем можно гордиться. Но о своем везении он решил подумать потом, а сейчас нужно было придумать хоть что-нибудь. Ситуацию, к его удивлению, спасла сама девочка, которая либо действительно поняла, что беспокоит Итачи, либо ей просто надоело так стоять.       — Шиноби-сан, лучше спросите прямо, что Вас волнует. А я в свою очередь постараюсь честно ответить.       Что именно сподвигло её заговорить первой, она сказать не могла. Но ей начинало казаться, что такими темпами она сегодня до госпиталя так и не дойдет, что не очень радовало. А Итачи упускать такую возможность, как задать ей все интересующие его вопросы, не хотел, поэтому обдумывал вопрос всего пару секунд и потом сразу же спросил. — Что с твоими эмоциями? — Обезболивающее, шиноби-сан. Много обезболивающего.       Её ответ частично был правдой. Немного поразмыслив о своем состоянии, она решила, что это просто попытка организма сохранить её рассудок. Она была, мягко говоря, не в лучшем состоянии, поэтому отключение эмоций всего лишь защитная реакция её разума. Так что, теоретически, это можно считать своеобразным обезболивающим, созданный исключительно для нее ей же самой, хоть и неосознанно. Даже если Итачи ей не поверил, то переспрашивать или уточнять не стал. — Что случилось с рукой? — Зеркало разбила. — Зачем? — Отражение не порадовало…Совсем. — А твои родители?       Девочка вздрогнула, и впервые за все время, независимо от нее и её желаний, в её взгляде промелькнули эмоции. Боль, страх и отчаяние — они появились всего на несколько секунд, но этого хватило, чтобы Итачи смог их увидеть.       А девочка стояла и пыталась прийти в себя. Чувства появились сами, она не смогла остановить их возникновение, просто потому что не видела эти эмоции. Они появились, будто из Мертвой зоны и, пока она в полной мере их не прочувствовала, она не могла вернуть себе над ними контроль. Вопросов становилось все больше, а ответов не было вообще. Единственное, что действительно сейчас радовало, так это то, что её это совершенно не беспокоило.       Итачи все это время пытался понять, что же он увидел. То, что она способна чувствовать, безусловно радовало. Вот только эмоции её было далеки от радостных. — У тебя ведь есть родители? — Есть, конечно. Самые лучшие родители. Они меня очень сильно любят, как и я их. Но, когда я поранилась, их не было дома, и я решила пойти в больницу, чтобы не расстраивать их.       Насколько правдоподобно получилось сыграть ребенка, девочка могла судить по промелькнувшему удивлению в глазах патрульного. Итачи совершенно перестал понимать, с кем разговаривает. Все миссии, что он когда-либо выполнял, были намного легче, чем общение с этой девочкой. Все в её поведение было нелогичным.       Он разрывался между двумя вариантами: она просто ребенок и пытается притворяться взрослой или достаточно умна, чтобы притворяться ребенком перед другими, скрывая свою истинную сущность. А нет, был еще третий вариант: он просто абсолютно не умеет общаться с детьми, что тоже весьма вероятно. Продолжать молчать он не мог, поэтому, здраво рассудив, что, какой бы из этих вариантов не был бы верным, в госпиталь девочку отвести всё равно нужно. — Тогда нам стоит поспешить, уже скоро вечер. Не стоит заставлять твоих родителей беспокоиться.       Девочка лишь кивнула в ответ, и они направились в сторону больницы. Снова отстать на небольшое расстояние девочке не позволила совесть, которая упорно твердила, что это может обидеть её сопровождающего, поэтому ей пришлось идти по левую сторону от патрульного.       К её счастью, он больше не пытался с ней заговорить, и они без происшествий, наконец-то, дошли до дверей госпиталя. Поинтересовавшись у девочки, справится ли она сама дальше и, получив утвердительный кивок, Итачи поспешил вернуться на место патруля. Заходить сегодня в больницу еще раз, он не хотел. Его посещали невеселые мысли, что его бы оттуда так просто больше бы не выпустили, если бы вообще выпустили. Вернувшись на свой пост, в его голове неожиданно появилась мысль, что он так и не спросил имя этой странной девочки, как и не сказал свое.