Убегая от реальности

      Девочка стояла у дверей госпиталя, не решаясь войти. Объяснить, что именно её останавливало, она не могла. Но всё равно, не обращая внимания на все доводы разума, продолжала просто стоять, прожигая дыру в стене больницы. Стена была сероватой, возможно, когда-то она была белого цвета, но это «когда-то» явно было давно.       Множество мелких трещин образовывали своеобразную паутину, которая тянулась от двери и до ближайшего окна. Деревянная рама была старой и местами прогнившей. Видимо, госпиталь не спонсируется вообще, раз его состояние смогло дойти до такого. А ведь он был единственным на всю деревню. И такие выходки правительства были верхом идиотизма, по мнению девочки. И, наверное, они никогда и никому не были понятны кроме самого правительства. Вопрос заключался в том, почему шиноби все это время это терпят. Единственное место, где могут спасти их жизни, было, конечно, пока не разваливающимся, но очень близким к этому, сооружением. Логика этой реальности была такой неправильной и непривычной, что появилась мысль, будто она вся только и построена, как на противоречиях, и это система не рухнула по исключительно Богу известной причине.       Постепенно её, казалось бы, невинное занятие по рассматриванию стен больницы привело к рассуждению об устоях этого мира. Итоги её размышлений радости девочке не прибавили. Эта Вселенная становилась все более отталкивающей и вызывающей нестерпимое желание бежать от нее, как можно дальше, или хотя бы отстраниться от правды и больше никогда не дотягиваться до истины.       Это безусловно интересное занятие было прервано тихими шагами позади. У девочки появилось ощущение, что идущий специально сделал свои шаги слышимыми, чтобы она знала, что за её спиной кто-то есть, и дать понять, что этот кто-то нападать не собирается. С его стороны это было очень верное решение, и девочка мысленно вознесла благодарности всем, кто приучил к этому шиноби.       Уйдя в свои мысли и имея на руках еще не совсем уравновешенную психику, девочка боялась представить, к чему мог привести этот не запланированный казус. Передернув плечами, она, наконец, решила посмотреть, кто же оказался нарушителем её спокойствия. Возле девочки, окинув ту удивленным взглядом, остановился мальчик лет одиннадцати. У него были темно-каштановые короткие волосы, протектор на лбу и очки в прямоугольной оправе, а надет на нем был жилет чуунина.       Девочка с какой-то непонятной ей внимательностью смотрела на стоящего перед ней молодого шиноби. Было странно видеть перед собой такого же, как она, живого человека. Да, она шла рядом с Итачи, но отсутствие эмоций на его лице, предсказуемая отстранённость, не позволяли девочке соотнести его с собой, хоть она тоже особо какими-либо эмоциями не блистала, да и отчужденности в ней было достаточно. Но этот мальчик был другим. Его искреннее удивление, не наигранное смущения от такого внимания и неуверенная улыбка, за которой он неумело пытался скрыть раздражение, — все это было настоящим. И наконец-то знакомым.       С её проблемой нормально испытывать эмоции она совершенно не обращала внимание на окружающих. Конечно, они были, проходили мимо, возможно, даже задевали её плечом, пока она бежала или спокойно шла. Но они все для нее были не настоящими. Людьми с белой маской вместо лица; серая масса, не вызывающая интереса. Когда стоящий напротив чуунин своей искренностью просто пробивал стену, возведенную разумом девочки. Под давлением его эмоций она просто крошилась, превращаясь в белую пыль и оседая где-то в глубинах её сознания. Воспринимать его как часть толпы казалось невозможным, он ярким пятном выделялся среди этого однотонного полотна.       Осознание того, что она непозволительно долго разглядывает мальчика, пришло неожиданно, но девочка от него отмахнулась быстрее, чем обдумала этот поступок. Наверное, ей все же следовало ухватится за это чувство стыда и смущения, чтобы хоть иногда внешне походить на нормальную. Но шанс был упущен, поэтому девочка пообещала себе в следующий раз осмотрительнее подходить к этому вопросу. Стойко выдержавший столь пристальное внимание чуунин, заметив, что девочка уже успела уйти в себя, поспешил выдернуть ее из своих мыслей. Как-то нервно улыбнувшись, он открыл дверь и спросил. — Будешь заходить?       Ответить сразу же девочка не могла и действительно задумалась над его вопросом. Вроде бы желание сюда пойти она проявила сама и никто её не заставлял это делать, она сейчас могла с таким же успехом сидеть в той приводящей в ужас от цветного разнообразия комнате и наблюдать, как постепенно немеет её рука от потери крови. Сюда она решила сходить сама, рассудив, что играть в «Операцию», пытаясь извлечь все осколки, не задев края раны и не сделав еще хуже, на собственном теле не самая здравая идея, если еще учитывать, что делать бы это ей пришлось левой и наверняка дрожащей рукой.       Развернуться сейчас и просто уйти было бы крайне глупо с её стороны, потому что возвращаться в её новое место обитания, домом она его назвать не могла, значило, приблизить встречу с родителями этого тела, а больше пойти ей некуда. Просто ходить по улицам, не привлекая внимания, у нее не получится, в этом она убедилась на собственном опыте. Решение было очевидно, если бы не присутствие какого-то иррационального нежелания заходить в эти двери.       Улыбка на лице мальчика, который, несмотря ни на что, продолжал держать дверь и надеяться услышать хоть что-то похожее на ответ, с каждой минутой слишком затянувшегося молчания становилась все более неискренней, но  поторопить девочку он не пытался и никакого возмущения не высказал. Какое-то время он работал в детском саду — это была часть его практики, которую он проходил в госпитале несколько лет назад, пока не стал официальным работником и штатным ирьёнином. Сколько нервных клеток погибло в неравном бою с детской логикой, было не сосчитать. А с какой периодичностью ему приходилось заменять треснувшие линзы в очках на новые, он до сих пор вспоминал с содроганием. Так что терпения ему было не занимать. Это было одним из немногих, если не единственным, плюсом стажировки в детском саду. И он без зазрения совести мог бы сказать, что длительное отсутствие ответа со стороны девочки его совершенно не беспокоит, но не сегодня. Этот день был одним из тех, когда все привычное стало до невозможности раздражающим. И единственным его желанием сейчас было оказаться где-нибудь подальше от людей и желательно поскорее, потому что сказать что-нибудь лишнее, чтобы потом пришлось извиняться, он не хотел.       Через несколько минут девочка всё же соизволила прийти к консенсусу с собой и кивнуть на заданный ей вопрос, перешагнув порог больницы. Шиноби, облегченно вздохнув, зашел сразу же за ней и направился в нужную ему сторону, не обратив внимания, что девочка осталась стоять у входа, не сдвинувшись с места, на котором остановилась ранее. Причин на такое поведение было несколько. Во-первых, ее ввело в ступор отсутствие какой-либо охраны или хотя бы какого-то подобия регистратуры. Не было ничего, даже дежурной медсестры. Вообще, коридоры на первом этаже и холл в принципе были подозрительно пустыми.       Создавалось впечатление, что ирьёнины вовсе вымерли или одновременно исчезли в непонятном направлении. Во-вторых, она снова понятия не имела, куда ей нужно идти. Обратиться к кому-нибудь не было возможно, ввиду отсутствия живых в зоне видимости. Все надежды были возложены на недавнего знакомого, который просто не мог далеко уйти. Тщательно обдумав все варианты, потому что еще больше беспокоить юного чуунина она не хотела, она и так, по её мнению, превысила лимит по его эксплуатации. Но из-за отсутствия других идей, пришлось смирится с тем, что ей придется догонять того мальчика и спрашивать у него. Успокаивая себя тем, что, в крайнем случае, он всегда может ей просто отказать или вовсе проигнорировать.       Кивнув своим мыслям, девочка повернулась в сторону, в направлении которого ушел недавний знакомый, и так быстро, как только могла, а в таком теле это было очень даже медленно, пошла туда же. К её счастью, долго идти не пришлось, он действительно ушел не так уж далеко, и она мысленно вознесла разработчика таких длинных коридоров в ранг святых. Ей нужно было всего лишь завернуть за угол, чтобы увидеть спину нужного ей шиноби. Не теряя времени, она в последний раз вздохнула, отогнав все мысли, которые были против этой затеи, и как можно громче произнесла. — Простите, стойте, шиноби-сан. Подождите, остановитесь, пожалуйста. Вы же ирьёнин, так? Постойте, пожалуйста.       Тяжело вздохнув, мальчик остановился и, дождавшись, когда девочка его догонит, продолжил идти, но уже медленнее. Скосив немного раздраженный взгляд в её сторону, он хотел начать разговор, но увидел, что девочка сама хочет что-то сказать, вовремя остановил себя. — Мне нужна Ваша помощь, пожалуйста.       Она подняла раненую руку и показала её шиноби, добавив. — Вот с этим…       Мальчик остановился, взглянув на руку, и привычным движением поправил очки. С таким ранением справится даже начинающий ирьёнин, поэтому для него это больших проблем не составило бы, если бы не его состояние. Помочь этой девочке — его долг как ирьёнина. И просто так отказать нельзя, как и передать кому-то другому. В госпитале и так был недобор персонала, поэтому работали всегда и все и помогали со всем, чем только могли. А повесить на кого-то эту девочку было как минимум нарушением безмолвного соглашения между работниками, которое звучало примерно так: «Можешь сделать сам значит просто сделай». Возможно, с большими подробностями и деталями, но суть всегда остается прежней.       Он снова вздохнул и, взяв девочку за здоровую руку, быстрым шагом пошел в противоположную сторону, ведя девочку за собой. Хотя, скорее таща за собой. Он шел слишком быстро, поэтому ей приходилось чуть ли не бежать, чтобы успевать за ним. По дороге она уже тысячу раз успела забрать свои слова про длинные коридоры и святых назад. Даже не просто забрать, теперь разработчик вместе с планировщиков были помещены на все Девять Кругов Ада одновременно и обречены вечно страдать, идя по бесконечным коридорам без возможности выбраться. Когда они, наконец, дошли до нужного кабинета, ирьёнин пропустил её вперед.       Помещение оказалось до невозможности обычным. Светлые стены, две из которых были заставлены стеклянными шкафами. Железный стол, несколько стульев и в одном из углов небольшая кушетка. Указав девочке рукой на стоящий напротив окна стул, достал с полки шкафа алюминиевую коробку. Поставив её на стол и открыв, он взял из специального контейнера белые резиновые перчатки и надел их. Сев на второй свободный стул, который стоял по другую сторону стола от девочки, он, наконец, посмотрел на нее и с плохо скрываемой нервозностью произнес. — Положи свою руку на стол. Я не могу вылечить твою кисть, пока не извлеку все осколки. Как ты понимаешь, это будет больно, очень больно. У тебя есть аллергия на какие-нибудь препараты? Мне нужно ввести тебе обезболивающее.       Это знание было одним из многих, недоступных ей сейчас. Ей в принципе сейчас никакие глубокие познания об этом теле не были доступны. У нее были воспоминания Сакуры, но имела представление она только о самых ярких эпизодах жизни бывшей хозяйки этого тела. Чтобы посмотреть что-то менее значимое, нужно было лезть в глубины сознания. И что-то ей подсказывало, что сделать это будет не так просто, как кажется, и пытаться лучше где-нибудь в одиночестве, без свидетелей. Поэтому ответить на поставленный вопрос она не могла, но, к её счастью, обезболивающее ей не требовалось. Совсем. — Просто сделайте, что должны. Я потерплю.       Ирьёнин с явным недоверием посмотрел на сидящую перед ним девочку. Она была слишком самоуверенна для ребенка. Или просто глупая. Хотя, вариант, что и то, и то, был не исключен. Но у него были слишком тяжелые последние дни, чтобы разбираться с этим. Вообще, он бы предпочел стереть из своей памяти недавние воспоминания. И у него для этого есть достаточно веские причины. Во-первых, его заставили выполнить задание вместе с оперативной группой без каких-либо оснований. Во-вторых, несколько часов назад на его глазах произошла резня. И даже его, с восьми лет помогающего в больнице и работающего с настоящими пациентами, такое количество крови и вид мертвых тел и остекленевших глаз не оставили равнодушным и довели до не совсем адекватного состояния. Сейчас, вспоминая, какой бред он говорил и как много и долго он его говорил, его сильно удивляет, как его не прибили его же сокомандники. И в-третьих, он умудрился заставить его командира и наследника сильнейшего клана, который явно не хотел этого делать, посетить больницу, где его продержали больше четырех часов, а потом еще и запретили участвовать в серьезных миссиях.       Ирьёнин бы сейчас с удовольствием закрылся где-нибудь и не выходил оттуда несколько лет или лучше вечность. Но находиться наедине со своими мыслями было невыносимо. В голове раз за разом прокручивались воспоминания, от которых хотелось избавиться. Поэтому он и решил занять себя хоть чем-нибудь, приняв решение вернуться в госпиталь и провести остаток своей жизни в его архивах.       Но здесь, у входа встретив эту девочку, ирьёнин просто не мог ей не помочь. Хоть и совершенно не хотел видеть кровь и лечить кого-то. Идя сюда и надеясь зарыться в какие-нибудь бумаги и, не обращая ни на кого внимания, просидеть так до вечера или до утра. Уже успев, во всех красках расписать себе, как было бы неплохо умереть среди стеллажей и многовековой пыли, и согласиться с этими мыслями. Но, видимо, его планам не суждено было сбыться. И, наверное, именно этот неожиданный поворот событий стал причиной зародившейся бури эмоций в душе ирьёнина. Когда все пошло совсем не по его плану, он был раздражен. Но сейчас, когда девочка не может просто ответить на вопрос и не строить из себя взрослую, он просто не смог удержать свое раздражение внутри, совершенно позабыв, что перед ним всего лишь ребенок. — Ты издеваешься?! Почему ты вообще пришла сюда без родителей? Как тебя отпустили? Чего ты хотела добиться, идя в больницу, не зная, на какое лекарство у тебя есть аллергия, а на какое нет? Ты думаешь, это так просто — вылечить рану? Думаешь, мы, ирьёнины, просто выпустим чакру и она тут же залечит все ранения? Хочу тебя расстроить, все не так просто. Лечебная чакра — не панацея. Мы тоже используем лекарства и обычные хирургические инструменты. Но вы, шиноби, не имея ни малейшего представления, как мы работаем, делаете какие-то свои безосновательные выводы, о которых и судите о нас. Ирьёнины — трусы, боящиеся убивать и быть убитыми! Все слабаки, которым не хватило сил стать полноценными шиноби. Как бы не так! Это мы спасаем ваши жизни, мы боремся за них! - всё не мог унять своё раздражение парень, и продолжал выплёскивать на девочку все свои эмоции. - Мы выучили полбиблиотеки Конохи и до сих пор продолжаем учиться, чтобы заниматься этим неблагодарным делом — спасением ваших жизней. Но вам этого мало. Пытаетесь сделать из нас … из меня шиноби. Отправляете на оперативное задание без должного опыта и подготовки, просто потому что вы так хотите, вы считаете это правильным. Задание по зачистке… Всех убили! - зло сорвался голос ещё совсем юного мальчишки. Он уже сжимал кулаки в бессильной ярости, а в глазах нещадно пощипывало. - Их всех убили на моих глазах даже не задумываясь, что это такие же люди! Да, они враги, но всё равно остаются людьми. Почему вам так нужно с кем-нибудь враждовать? Почему? Каждый раз находить себе новых врагов? Там было столько крови. И ради чего? Просто, чтобы убить?! Чем они хуже меня? Почему они должны были умереть, а я продолжить жить? Разве ради этого я всю свою жизнь учился спасать жизни, чтобы потом спокойно смотреть, как кто-то умирает?! И не иметь возможности хоть что-то сделать, просто потому что такого приказа не поступало. Я знал, что такое профессия шиноби, но увидеть это своими глазами…было ужасно. Зачем вы вообще убиваете друг друга? Почему не можете жить в мире? Разве это так сложно? Не желать никого убить, уметь договариваться с помощью слов, а не силы, идти на компромиссы — разве все это такие неосуществимые вещи?       После столь эмоциональной речи, мальчик тяжело дышал. А взгляд постепенно заполнялся удивлением вместе с тем, как приходило осознание того, перед кем он все это говорил.       Столько боли и искреннего непонимания во взгляде девочка не видела еще ни у кого. Ребенок, он еще такой ребенок. Ему было просто необходимо выговориться кому-то, рассказать все. Просто нужно. Просто, потому что по-другому не мог. А выслушать мальчика ей было несложно. Она надеялась, что хоть немного, но легче ему стало. Какого-нибудь ответа ирьёнин не ждал, не тот перед ним собеседник, чтобы получить от него вразумительный ответ на такой рассказ, он вообще надеялся, что девочка забудет все, что он ей только что сказал. Ей следовало бы забыть. Но девочка не спешила что-то говорить, рассудив, что сейчас лучше дать ему время успокоиться и свыкнуться со сказанным.       Мальчик попытался вернуть себе спокойное выражение лица. Надо сказать, у него это неплохо получилось, и, если бы не рваное дыхание, ничего не напоминало бы о том, что только что произошло. Не нарушая тишину, ирьёнин подвинул к себе раненую руку девочки и, всё так же не проронив ни слова, достав из железного контейнера пинцет, он аккуратно поднес его к ране, придерживая кисть девочки свободной рукой, совершенно забыв про вопрос о лекарствах. С неудовольствием заметил, что его правая рука дрожит так же, как когда-то давно, в первый день практики. Он скосил взгляд на своего пациента, но все еще не заметил на её лице никаких подходящих этой ситуации эмоций. Мысленно проклиная себя всеми словами, которые вспомнил, за свою несдержанность и эмоциональность, он попытался унять дрожь, сделав глубокий вдох, и приступил к работе.       Молчание медленно начинало угнетать одного из так и несостоявшихся собеседников. В голову лезли не лучшие воспоминания из его жизни, к которым теперь прибавился еще и его срыв перед этой девочкой. Надеяться, что разговор первой начнет девочка, не приходилось. Она вообще была какой-то странной, но ирьёнин успокаивал себя словами, что в мире шиноби нормальных детей не бывает. Однако это не отменяло того, что молчание стало казаться ему материальным. Оно ощутимо било по и так нестабильной нервной системе, поэтому, ничего лучше не придумав, мальчик произнес. — Меня, кстати, Ши Раймару зовут. И, как ты могла понять, я работник госпиталя. А ты как здесь оказалась? Да и ты тоже не представилась.       Девочка не отвечала. Неосознанно Раймару затронул тему, которая сильно беспокоила девочку, но она упорно отгоняла от себя все мысли по этому поводу. В этом мире у нее нет имени, по крайней мере она не ассоциировала себя с ним. Разум упорно продолжал твердить, что необходимость жить в этой реальности вынуждает принять свое новое имя, которое принадлежит этому телу. Но вся её сущность противилась этому. Казалось бы, просто сочетание нескольких букв, но так сложно признать их своими. Она безусловно понимала, что это сделать рано или поздно придется, но ей хотелось оттянуть этот момент как можно сильнее. Голос предательски дрогнул, когда девочка отвечала. — Простите, Раймару-сан. Не сочтите это за грубость, но я не могу представиться. Именно не могу, как бы этого не хотела. Мы вряд ли встретимся еще когда-нибудь, поэтому, я думаю, знание моего имени не сыграет большую роль. Так ведь?       Раймару устало покачал головой. Спорить с девочкой не было сил, да и не хотелось. В чем-то она действительно была права, вот только это совсем не уменьшило подозрительность сказанного ею, да и в принципе её подозрительности.       Сейчас он был готов поверить во что угодно: и внеплановую проверку, которую, судя по всему, он завалил с самого начала, и в неудачную шутку своих знакомых, которым, видимо, совсем делать нечего. Он даже был готов поверить, что её прислал клан Учиха, правда, объяснить, зачем им это делать, он не мог. Но, смотря на «разнообразный» спектр эмоций на лице своей пациентки, он не мог не отметить, что она бы там сошла за свою, если бы не цвет волос и глаз…и цвет одежды бы тоже следовало сменить. Возможно, с последним вариантом он немного перегнул, всё же ему хотелось верить, что Учихи не мстительные, очень хотелось верить. Но в том, что обычной эта девочка не была, он не сомневался. Может, только совсем немного. Какая-то маленькая часть внутри него все отрицала и списывала все необычное в девочке на его разыгравшуюся паранойю.       И он бы в это поверил, если бы не произошедшее несколькими секундами позже. Уйдя в свои мысли, он машинально продолжал извлекать осколки. Что именно стало причиной: его душевное состояние или просто недостаточная сосредоточенность и внимательность, но он сжал зажатый в пинцете осколок слишком сильно, из-за чего тот треснул, разломившись на две половины. Пинцет, потеряв опору, по инерции скользнул ниже, царапая открытый участок кости и остановившись лишь тогда, когда погрузился в плоть.       Ирьёнин с неверием смотрел на то, что натворил. Мысленно ругая себя за то, что вообще согласился помочь девочке, решив вылечить её сам, а не позвал кого-то еще, более уравновешенного и спокойного, он лихорадочно придумывал, как исправить ситуацию. В голове появилась мысль, что так глупо он не ошибался даже в начале его практики в госпитале, поэтому поверить в произошедшее было довольно сложно. Запоздало пришло осознание, что ожидаемого крика боли со стороны девочки не было. Подняв на нее взгляд, он увидел, что все это время она спокойно смотрела в окно и только, когда почувствовала на себе его взгляд, повернула голову в его сторону, вопросительно выгнув бровь. Нервный смешок вырвался против его воли.       Все, что успела сделать девочка, это отодвинуть коробку с траектории падения, поздно осознав, что стол тоже железный, когда голова ирьёнина со стуком опустилась на столешницу. Тихий, сдавленный стон, вызванный достаточно сильным ударом об алюминиевую поверхность, раздался со стороны Раймару. — Да что сегодня за день-то такой?!       Как-то обреченно произнес мальчик, не поднимая головы. Он продолжал неподвижно лежать, не произнося ни звука. Девочка с искренним, насколько могла, состраданием посмотрела на мальчика. И не придумав ничего лучше, она аккуратно опустила ладонь на его голову, успокаивающе проводя по его волосам. Всплыли воспоминания, как она также успокаивала своего брата, когда он был расстроен. По щеке медленно покатилась слеза, которая была тут же безжалостно стерта свободной рукой. Промелькнула мысль, что теперь на её щеке красуется кровавый след, но должного внимания она не получила, из-за чего исчезла в то же мгновение, что и появилась.       Девочку её внешний вид волновал сейчас меньше всего. Она настолько замкнулась в себе и в своих страданиях, напрочь игнорируя существование этого мира, как настоящего, что даже не задумалась о том, что в этом мире есть не только она. У каждого здесь есть своя жизнь, своя личность, свои собственные эмоции. Это уже не просто нарисованная Вселенная — это действительно существующий мир, в котором живут живые люди с настоящими чувствами.       Вот только легче ей от этого осознания не стало. Даже наоборот. Воспринимая этот мир, как нереальность, она могла верить, что он всего лишь придуман её сознанием и ей нужно просто очнуться, чтобы вернуться назад, то есть умереть здесь, чтобы проснуться там. А сейчас в её голове стойко билась мысль, будто помещенная туда извне, что самоубийство её не вернет. Откуда была такая уверенность в этой сомнительной истине, она не знала, просто не было причин не верить, а так рисковать она не хотела. Смерть все еще осталась её единственной дорогой домой, она этого не отрицала. Вот только умереть она должна не самостоятельно, это она знала точно. И это безусловно злило. Злило осознание, что ей смеют выдвигать еще какие-то условия. Злило то, что она совершенно не представляет, как и где она сможет умереть, чтобы это не было засчитано как суицид. А еще и, наверное, больше всего злило то, что её поставили в такие условия, в которых она всерьез задумалась о самоубийстве.       Обещание.       Еще в том мире она дала обещание. Она поклялась перед могилой своего друга, который не смог справится с грузом, что повесил на него мир, и сдался, что ни при каких обстоятельствах не изберет эту дорогу. Она ненавидела себя за то, что чуть не забыла про это и не нарушила клятву. Любое обещание, что она давала, не было для нее пустыми словами. Каким бы оно не было и в чем бы не заключалось, она его выполняла, иначе она бы скорее всего начала презирать саму себя. И сейчас, из-за своих переживаний она чуть не совершила ошибку, о которой бы жалела все оставшееся посмертие. Потому что домой она бы точно не вернулась, её бы не вернули.       Вынырнув из воспоминаний, она поняла, что последние несколько минут перебирала волосы Раймару. Тот, подложив руку под голову, сопротивление не оказывал и протесты не высказывал.       Делая глубокие вдохи, он пытался привести себя в более адекватное состояние. До него уже давно никто просто так не дотрагивался. Его родители были шиноби и с самого начала приучали его к отсутствию нежности и открытой любви с их стороны. А после того, как он принял решение стать ирьёнином, еще и работать в госпитале, а не «снаружи», вовсе перестали его замечать. И, как бы он ни пытался себя убедить в обратном, ему не хватало родительской ласки. Раньше секундные иллюзии поддерживали взрослые, у которых он учился, а потом и работал, но со временем прекратилось и это. Видимо, когда его посчитали слишком взрослым для этого. Да, дети-шиноби взрослеют быстрее, но, несмотря ни на что, они всё равно остаются детьми. Детьми, которым нужно детство, которым нужны заботящиеся родители. Но, к сожалению, постулатом этого мира служило совсем другое. И вряд ли кто-нибудь когда-нибудь сможет это изменить.       Девочка внимательно посмотрела на мальчика перед ней. В таком возрасте он был уже практикующим ирьёнином и, видимо, довольно неплохим, раз его допустили в госпиталь. Вот только, казалось, будто он сам до сих пор не понимает, во что влез.       Сейчас, в мирное время, ему пока не приходилось видеть десятки раненых тел; не приходилось осознавать, что спасти всех просто физически не успеваешь и пытаться отключать эмоции каждый раз, когда еще одно сердце останавливается по твоей вине. А потом продолжать жить, пытаясь не оглядываться назад и игнорировать постоянную монотонную боль в грудной клетке. Девочка хотела думать, что это не сломает его, но не могла поверить собственным мыслям. Воображать себе пустой взгляд Раймару, да и тысячи таких же, как он, было неприятно. Этот мир был отвратительным настолько, насколько это вообще было возможно. И добровольно согласиться жить здесь она бы никогда не смогла. Рука уже начинала уставать, но она не убрала её и не прекратила свое занятие.       Мальчик молча продолжал лежать на столе, наслаждаясь минутным и иллюзорным спокойствием, что появилось вместе с прикосновением. Желание рассказать кому-нибудь о том, что с ним произошло, было сильным. Да и рассказывать незнакомцу всегда легче, чем кому-то, кто хорошо тебя знает. Но гордость просто не позволяла показывать свою слабость перед девочкой, да и ему самому этого не хотелось. С другой стороны, как она и сказала, они больше никогда не увидятся. Признаться самому себе в чем-то мысленно намного легче. Но слова, сказанные кому-то другому, обретают совсем иную, отличную от привычной силу. Они неизменны, их нельзя вернуть назад и больше нет возможности их отрицать. И желание, наконец, принять и признать свое прошлое пересилило все протесты разума и, наверное, для него это стало решающим фактором. Поэтому через несколько секунд, набрав в легкие побольше воздуха, он начал свой рассказ. Голос был приглушенным, но не достаточно тихим, чтобы девочка его не смогла услышать. — Знаешь, никогда бы не подумал, что расскажу это кому-нибудь, но, видимо, этот день не может не быть странным. Я даже не знаю, с чего начать. Все слишком запутано. Наверное, стоит начать с самого начала. Да, действительно стоит. Хотел бы я сказать, что был не счастливым ребенком. Но нет, я им не был. Тогда я не знал другого отношения и был по-своему счастлив. Только сейчас, оглядываясь назад, я осознал, что радостные детские воспоминания — это лишь иллюзия, созданная мной. Я хотел верить, что обо мне заботятся и я кому-то нужен. Не как потенциальный шиноби, а как сын. Я всегда хотел стать ирьёнином, чтобы помогать другим, спасать жизни. Но родители были против. Они считали ирьёнинов недостойными. Но я не сдался, я думал, если добьюсь успехов в этой области, они признают меня и мой выбор. Но, впрочем, чего и следовало от них ожидать, я ошибся. Они не приняли, не захотели принять это. Сразу после того, как я получил звание генина, я ушел на практику в больницу и, заработав достаточно денег, съехал от них. Было тяжело, да, было очень тяжело. Но я справился, привык. Я уже забыл обо всем этом и, смирившись, жил дальше. Но, видимо, смирился только я. Я не знаю, как они это сделали, но пару дней назад меня назначили ирьёнином в команду оперативников. Последствия ты уже слышала.       Раймару замолчал, давая себе время смириться со сказанным. Мысленно умоляя, чтобы девочке сейчас хватило воспитания и тактичности не перебивать его. К его счастью, она прекрасно понимала, что он говорить не закончил, поэтому просто молчала, ожидая продолжения. — Понимаешь, я с самого начала знал, что не смогу стать настоящим шиноби. Просто не понимаю их составляющие, не понимаю причин, почему они существуют, ради чего убивают, что такое эта эфемерная Воля Огня, которая является причиной и оправданием всему. А может, я действительно просто слаб как физически, так и духовно, и мои родители правы. Я не достоин.       Закончив говорить, Раймару, наконец, выпрямился, вынуждая тем самым девочку убрать руку с его головы. Встретившись все еще таким же невозмутимым взглядом пациента, он нервно усмехнулся, но заметив кровь на ее щеке, достал из той же коробки чистый платок и протянул девочке. На её вопросительный взгляд пальцем указал на её лицо. Через несколько секунд девочка, с благодарным кивком, взяла платок из рук ирьёнина и принялась оттирать уже засохшую кровь с кожи.       Минут за десять управившись с осколками, Раймару положил пинцет и поднес свою руку к ране. Его ладонь засветилась красивым зеленоватый светом, и рана начала медленно затягиваться. Девочку такое зрелище впечатлило, очень сильно впечатлило. Это было где-то за гранью её понимания. Вот просто так, подействовав своей внутренней энергией на ранение, появляется новый слой мышц, кожи, восстанавливаются нервные окончания и сосуды — для нее это было чем-то немыслимым. Поэтому она пообещала себе сходить в библиотеку и найти нормальное обоснование происходящего. В том, что оно найдется, она не была уверена, но сходить всё равно следовало. Когда Раймару закончил свою работу, за окном уже медленно вечерело. А солнце неумолимо опускалось все ближе к горизонту. Через час или два точно будет закат. — Я закончил. Постарайся в дальнейшем быть аккуратнее. Не все такие добрые, поэтому в следующий раз твоих родителей обязательно оповестят о том, что ты была здесь. Я сделаю вид, что ты в госпитале не появлялась, как благодарность и извинения за то, что тебе пришлось выслушать, но только на этот раз. Договорились?       Девочка кивнула и несколько раз сжала и разжала уже здоровую руку в кулак. Работала и двигалась она, как и должна была. Девочка осмотрела свою руку со всех сторон и, не найдя никаких следов бывшего ранения, облегченно вздохнула. — Спасибо, Раймару-сан.       Но, увидев, как передернуло её нового знакомого от такого обращения, поспешила исправиться. — Ши-сан или Раймару-кун? Как лучше?       Получив в ответ неопределенное покачивание головой, она решила, что легче выбрать самой, чем правильно истолковать этот жест. Она встала со стула и только сейчас поняла, как устала сидеть. Девочка потянулась и ей невыносимо захотелось улыбнуться. Но, увидев свое отражение в окне, поспешила убрать столь маниакальную улыбку со своего лица, пока её не заметил Раймару, который так вовремя отвлекся на чистку инструментов и складывание их обратно в коробку. — Ши-кун, а ты не знаешь, библиотека еще открыта?       Раймару оторвался от своего занятия и удивленно посмотрел на девочку. Его так никто не называл. Звучало как-то слишком непривычно для него. Наверное, так бы к нему обращались его друзья, если бы они у него были. Друзья…       Он никогда не задумывался о том, что это неправильно, не иметь друзей совсем. До этого момента. Сейчас ему невыносимо сильно хотелось, чтобы были те, кто называл бы его «Ши-кун». Его настолько выбило из колеи такое обращение, что он чуть не прослушал последующий вопрос.       Несколько секунд он вспоминал время работы библиотеки, пока в голову не пришла мысль, заставившая мальчика задуматься о своих умственных способностях. Встав из-за стола, он подошел к окну и взглянул на соседнюю улицу, на которой и находилась библиотека. Увидев заходящего человека, он повернулся обратно к девочке, которая все это время внимательно наблюдала за его действиями и, проследив за его взглядом из окна, тоже увидела здание библиотеки, что не осталось незамеченным для Раймару. Но, несмотря на это, мальчик всё равно ответил на заданный ранее вопрос. — Еще открыта, тебя нужно проводить? Уже скоро вечер.       Вопрос был задан из вежливости. Провожать кого-то на соседнюю улицу было бы крайне странно, поэтому, услышав отрицательный ответ и заметив, что это хоть и немного, но расстроило его, он немало удивился своей реакции. — Не стоит, Ши-кун. Я справлюсь. И да, перед тем, как уйти, я хотела тебе сказать. Кто бы что ни говорил, запомни. Практически все боятся умереть, и это совсем не то, чего стоило бы стыдиться. Бояться умереть нормально. Просто некоторые научились умело скрывать свой страх, высмеивая и обвиняя в этом других. Такие люди намного слабее тех, кто признает свой страх смерти. А те, кто не боится убивать, уже не люди. Монстры или машины, но не люди. И самое главное, Ши-кун, ирьёнины — не трусы. Просто не могут ими быть. Они сильнее многих шиноби, которые умеют только убивать. Знаешь, в чем заключается самая большая разница между просто шиноби и ирьёнином? Шиноби убивает врагов и берет на себя ответственность только за их жизни, когда ирьёнин готов взять ответственность за жизни своих. Он готов принять на себя груз вины за смерть своих же товарищей, выслушивать ежедневные проклятия со стороны родственников погибших, но все равного каждый день возвращаться в госпиталь и пытаться спасти чьи-то жизни. Поэтому в следующий раз, если кто-то скажет тебе такую глупость, просто посоветуй ему не ходить к этим «недостойным» за помощью, когда он будет смертельно ранен.       Не дожидаясь ответа, девочка направилась к выходу. Но, открыв дверь и переступив порог, она остановилась. Тяжело вздохнув и еще раз обдумав все «за» и «против», она все-таки произнесла. — И меня зовут Сакура. Сакура Харуно.