You come out at night heartless and thirsty for blood But your message says that you are the living dead You will stop at no one until you get what you want
© «Send Me To Hell» by Our Last Night
Он был её личным сокровищем. Был всем, о чём только могла мечтать женщина на её месте. Рядом с этим успешным и статным мужчиной Линдси Уэй чувствовала себя как у Христа за пазухой — спокойной и защищённой. В целом мире не могло быть вещи лучше, нежели чем находиться в объятиях любимого человека и при этом ощущать себя прекрасной, будто величавый лебедь, и одновременно свободной, словно чайка в небе. А ещё безумно хрупкой и восхитительно слабой. Нейтан был её опорой, гранитными колоннами в их царстве тайной любви, в то время как сама Линдси являлась бетонной крышей — создавала тепло и негласно защищала от ветров и невзгод. Сейчас предмет её вселенского обожания, её горячо любимый Бог, крепко спал после очередной утомительной сделки, на этот раз уже с музеем Стокгольма. Всё это время женщина не решалась нарушить зыбкий покой возлюбленного, напротив — она охраняла его, едва уловимо, почти невесомо лаская своими фарфоровыми пальчиками мужественное, дорогое сердцу лицо. Меньше всего на свете Линдси хотелось в данный момент будить своего мужчину, чьи глубоко посаженные, слегка треугольной формы глаза были прикрыты, а жестковатые недлинные усы подрагивали от еле заметного сквозняка. И чем дольше она смотрела, тем сильнее ждала, когда эти самые глаза с блестящей радужкой цвета морозной черники, наконец, раскроются, а тонкие, обрамлённые эспаньолкой губы растянутся в ленивой улыбке. Будто откликнувшись на желание леди Уэй, луч солнца крадливо проник сквозь жаккардовую портьеру, касаясь лица мецената. Прежде безмятежные гладкие веки чуть заметно колыхнулись, потом зарябили и, в конце концов, распахнулись. Около секунды Нейтан вяло потирал глаза ладонями, смотря расфокусированным взглядом перед собой, однако через некоторый промежуток времени его лицо озарила сонная ухмылка. — Бог мой, я уж было подумал, что сам ангел спустился ко мне с небес, — хрипло произнёс Ньюман, по-видимому, всё ещё не до конца отойдя от дремоты. После чего перехватил женственную ладошку своей любовницы и поднёс к губам. Колючие щетинистые волоски слегка оцарапали нежную кожу рук, оставляя чуть заметные покраснения. — С добрым утром, красавица! — С добрым утром, Нейт, — нежно произнесла Линдси, на какой-то миг задержав долгий ласкающий взор на полуобнажённом мужчине перед собой. По какой-то необъяснимой причине ей хотелось дарить свою любовь лишь ему одному. Таких благоговейных, отчасти даже материнских чувств женщина давно ни к кому не испытывала, даже к своему законному мужу. «Джерард, бедняжка!» — отчего-то пронеслось шёпотом в голове у леди Уэй, однако в следующее же мгновение призрачное наваждение улетучилось так же быстро, как и возникло. После чего Ньюман вновь завладел её вниманием. — Как спалось моей прекрасной, умопомрачительной леди? — сделав акцент на слове «умопомрачительной», Нейтан подмигнул с долей явного кокетства, вслед за этим дотронувшись ладонью до бархатного лица Линдси. Внезапно оно показалось ему до невозможности нежным, почти сахарным, что мысль о причинении боли отпала сама собой. Хотя Ньюман ни на секунду не забывал о нечистых помыслах касаемо жены художника, мужчина не мог отрицать, что ему нравилось делить постель со своей тайной белокурой любовницей. Не только в сексуальном плане, но и в простом понимании этого слова. Нейтану было комфортно просыпаться с кем-то рядом, ощущая при этом тепло чужого тела на соседней подушке и обилие поцелуев, рассеивающихся от контура жарких губ до основания чувствительной шеи. Согласитесь, порой даже самый заядлый хищник нуждается в обыкновенной человеческой ласке. — Ты же знаешь, что, когда ты рядом, мне всегда спится спокойнее, — говорила женщина, пока Ньюман игрался с её блондинистой прядью, самозабвенно и задумчиво наматывая упругий локон на фалангу своего указательного пальца. Линдси не приукрашивала: её сон действительно был крепок в тот момент, когда сильные мужественные руки обвивались вокруг её талии. Немного властно, чуть-чуть собственнически, будто напоминая о том, кто здесь хозяин. Сквозь гипюр ночного пеньюара леди Уэй чувствовала поглаживающие прикосновения пальцев и в такие минуты ощущала себя гораздо желаннее, нежели в постели с мужем. Когда мягкие и податливые, будто масло, руки Джерарда невесомо обнимали её со спины, боясь повредить, словно хрупкий хрусталь, внутри Линдси зарождались лишь слабые импульсы волнения, но ни единого намёка на страсть. В то время как Нейтан одним своим касанием вызывал неистовый прилив жара к её обнажённым грудям и внутренней части сведённых от возбуждения бёдер. — Это не может не радовать меня, — тихо произнёс мужчина, улыбаясь и глядя на женщину перед ним. То, что он испытывал к Линдси, априори нельзя было отнести к той запредельной любви, о которой втайне грезила его спутница. Так уж случилось, что в присутствии любовницы Ньюман не чувствовал ни дрожи, ни учащённого биения сердца, которое, если верить старомодным идеалистическим романам, должен испытывать каждый влюблённый. Нейтан, как и Джерард, не имел тяги верить в пустые несбыточные сказки. Уже заранее, в момент завязки их отношений, меценат знал о том, что ему не быть героем романа Линдси Уэй. Мужчине никогда не стать её Ромео, равно как и Линдси никогда не быть его Джульеттой. Cʼest la vie (1), как говорит старая французская пословица. Возможно, со стороны Нейтана это звучало, как минимум, бесчувственно и жестоко, но он честно учился выживать в этом непростом мире, старался примириться с ним, не пытаясь уйти от действительности, как это делала леди Уэй, упорно мечтавшая о розовых замках из песка. В отличие от Линдси, которая с молоком матери впитала в себя аристократичность и уже в момент рождения получила солидный титул, Ньюману приходилось добиваться всего самому. Суровая реальность диктовала ему свои условия, и так уж вышло, наряду с её щедрыми дарами мужчина вобрал в себя всю чёрствость и грязь в довершение к расчётливому и изворотливому нраву, который Нейтан унаследовал от своего отца — обедневшего конструктора железных дорог в Уэльсе. Несмотря на то, что вся светская верхушка поголовно была уверена в том, что Ньюман сказочно богат и спит чуть ли не на слитке золота, только сам меценат знал истинное положение своих дел. Изначально мужчина планировал идти по стопам отца: с самого детства он мечтал стать его подмастерьем, делая всевозможные расчёты и чертежи, однако судьба распорядилась иначе. В мае тысяча девятьсот сорок второго года, в самый разгар Второй мировой войны, завод по строительству железных дорог разорился, и отцу Нейтана пришлось уйти в отставку. Именно тогда двадцативосьмилетний Ньюман благодаря своим былым университетским связям сумел попасть в столь чуждый ему мир искусства. В отличие от Джерарда, который ставил искусство на первый план и буквально жил им, Нейтана в музейно-галерейный бизнес потянула отнюдь не любовь к живописи и скульптурам, а хорошее чутьё, которое никогда его не подводило. Научившись лишь простым азам и не особо вникая в подробности собственного дела, мужчина не единожды висел на волоске, готовый в любой момент поплатиться за свои мимолётные оплошности, однако, к счастью для него же самого, меценату всегда удавалось выходить сухим из воды. Сейчас же его бизнес переживал не лучшие времена: отголоски недавней войны по-прежнему повсеместно сохранялись. Большинству людей было не до искусства: в условиях разрушенной в край экономики голодные и обедневшие европейцы требовали хлеба — никак не зрелищ. Тем не менее, Нейтан считал само собой разумеющимся пускать людям пыль в глаза, прикрываясь вздорным фарсом, нежели демонстрировать чопорной знати горькую правду. Недаром бытует утверждение, что заложники творческой профессии частенько выдают себя за тех, кем не являются на самом деле. Из них выходят либо прекрасные лжецы, либо отменные любовники. Нейтану повезло — он сочетал в себе оба качества, благодаря которым и заполучил расположение Линдси. Любовь этой роскошной, чрезвычайно наивной, замужней женщины стала для него успехом. Леди Уэй обладала всем, чего только можно было желать: титул, богатство, красота… Нейтан мечтал о простой синице, а вместо этого отхватил себе самого настоящего журавля! — Что-то случилось? — обеспокоенный голос Линдси донёсся до него сквозь пелену размышлений. Заботливая рука коснулась его щетинистой щеки. По ни на шутку взволнованным карим глазам мужчина догадался, что слишком долго отсутствовал, копаясь в закромах собственной памяти. — Нет, с чего ты решила? — поспешил успокоить женщину Нейтан, рассеянно гладя Линдси по затылку и целуя нежно в лоб. Меценат незаметно усмехнулся себе в усы. Слава Богу, что любовница не могла прочесть его мыслей. — Ты смотришь на меня, не отрываясь, уже где-то с полчаса. Это не может не тревожить, — розовые губы шептали в унисон с морским ветром, что свистел за стеклом иллюминатора в это раннее утро. Надо было отметить, что без своего яркого вечернего макияжа Линдси смотрелась весьма недурно. Матовое, лишённое жирного блеска лицо выглядело изрядно посвежевшим и удивительно ангельским. Без этих густо накрашенных ресниц и обведённых багряно-алых губ, без всех этих атрибутов, неумолимо, к неудовольствию Джерарда, превращавших леди Уэй в роковую женщину. Художник предпочитал наслаждаться естественным очарованием своей жены. — Я просто любуюсь тобой и втайне боюсь, что рано или поздно ослепну от такой красоты, — негромко и чуточку натужно рассмеялся Нейтан, что не укрылось от острого слуха Линдси. В силу своей кротости она посчитала нужным промолчать. — Всё-таки твой муж — редкостный болван! — столь открыто и беззастенчиво заявил меценат, что его возлюбленная, будучи ошеломлённой его дерзкой прямолинейностью, непонимающе уставилась на мужчину своими взволнованными глазами, в коих читался намёк на недовольство. Прикрытая лишь тёмно-синим покрывалом Линдси резко поднялась с кровати, запрокидывая голову и принимая вертикальное положение. При этом женщина неожиданно походила на болезненно натянутую струну. Хлопковая ткань играючи соскользнула с её обнажённых плеч, а утреннее солнце, словно радуясь предоставленному простору, принялось ласкать кожу спины. Солнечные зайчики плясали на тонких выпирающих позвонках, согревая их поочерёдно своим робким светом. Лучи призывно мерцали в области худых лопаток, очерчивая изгибы почти идеальной фигуры, напоминавшей собой песочные часы. Молочные локоны с оттенком расплавленного золота небрежно рассыпались по хрупким плечам, спускаясь змейками чуть ниже пояса, касаясь нежных округлых ягодиц. Сидя полубоком к окну и спрятав своё лицо в сизой тени, Линдси беспокойно прикладывала ладони к щекам, нервно потирая виски. Из её груди вырвался мимолётный вздох, который, по мнению женщины, должен был пробудить в Нейтане милосердие. — Нейт, прошу тебя, мы же договорились, — с укором молвила леди Уэй, продолжая задумчиво глядеть в иллюминатор, словно таким образом желала выманить прощение. Нейтан не был глуп и намёк понял. Позади женщины послышался тихий шорох простыней и поскрипывания пружин, после чего крепкие сухожильные руки неторопливо обвились вокруг гибкой талии. Грудь мужчины прижалась к бескровной, почти что сливочно-белой спине с редкими бледными родинками, а острый тяжёлый подбородок виновато возлёг на пологое пышное плечико. — Извини, дорогая, — смазанный поцелуй немедленно последовал в оголённое плечо, а уже в следующий момент губы Нейтана прокладывали дорожку ниже, рассыпая многочисленные лобзания по узкой и нежной спине. Ньюман определённо разбирался в том, как заставить женщину думать, что это он просит у неё прощения. На деле же оказывалось совсем наоборот. Своего рода для Нейтана это была очередная сделка, о которой знал лишь он сам. Только на сей раз дело касалось отнюдь не картин или предметов искусства, а расположения к себе. От его умелых манипуляций Линдси тихонько охнула, сладостно прикрывая глаза. Ради кратких моментов удовольствия она была готова стлаться перед Нейтаном, раз за разом вставать на колени, умолять… Один только Бог знал, какую на самом деле власть имел над ней, по сути, ничем не примечательный английский бизнесмен. — Такие женщины, как ты, — редкое чудо! Их нужно носить на руках, демонстрируя их необычайную красоту остальному миру. Твой Джерард всегда был слишком жадным до этого дела — думал только о себе. Неприкрытые суждения любовника о красоте вдруг пробудили в Линдси нечто необъяснимое. На сей раз леди Уэй даже не выразила отчётливого желания пресечь едкие и нелицеприятные высказывания в сторону мужа. Вместо этого она вдруг задумалась о кое-чём другом… Оглядываясь назад и вспоминая былые годы, женщина прекрасно осознавала, что больше никогда не будет прежней. В течение последних двух лет, ложась по вечерам в постель и глядя на своё отражение в зеркале, Линдси с удовольствием наблюдала, что глаза её, переполненные счастьем, неизменно сияли любовью. Но вместе с тем она трагически отмечала появление новых морщинок, которые одним своим существованием омрачали её радость. Для женщины с подобным складом ума довольно-таки сложно принять неоспоримый факт: молодость давно отцвела, а прежней белокурой Линдси Уэй стукнуло тридцать девять. Пресловутое старение всё равно рано или поздно должно было настигнуть её, словно чума или же лихорадка, от которых тоже ровным счётом не было никакого спасения. Однако мысль о собственном увядании по-прежнему приводила женщину в тихий и леденящий кровь ужас. Сидя на краю взбитой двуспальной кровати и молчаливо подставляя руки поцелуям, обрушивающимся словно небесный град на её тело, начинающая актриса задавалась вопросом. Обращал ли Джерард должное внимание на то, что его жена неотвратимо и безудержно стареет? И если да, то какие мысли рождались в голове художника на этот счёт? Зная мужа, Линдси могла с лёгкостью утверждать, что он видел в ней красоту на протяжении всех трёх лет брака. С другой стороны, что могло помешать Джерарду солгать ей? Нейтан был немногим младше своей любовницы, но даже при данном раскладе ему удавалось выглядеть на десяток лет моложе. Исходя из этого факта, даже небольшую пятилетнюю разницу в возрасте между ними было трудновато скрыть. Линдси уже не была той самой молодой и беспечной особой, что некогда сводила с ума всех лондонских денди. И хотя по сравнению со многими нынешними дамами из высшего общества она по-прежнему смотрелась достойно, надо было признать, годы неумолимо брали своё. Именно поэтому время от времени её ум, словно прожорливый червь, точила мучительная мысль о том, будет ли Нейтан продолжать любить её, Линдси, когда та совсем перестанет быть молодой, а хвалёная красота в какой-то момент отцветёт, подобно однолетнему цветку на клумбе. — Нейтан, скажи, ты будешь любить меня? — беспокойно прошептала женщина, повернувшись к любовнику и лишь крепче сжав его ладонь. — Останусь ли я для тебя столь же желанной, когда моя былая миловидность зачахнет, а посеребрённые сединой волосы неуклонно поредеют? Линдси было жизненно необходимо услышать хоть какие-нибудь слова в ответ на сокрушённую мольбу, что плескалась на дне её тёмных глаз. Молчание Нейта лишь убивало её, медленно подводя к невидимой черте, приближая к неминуемой смерти. Казалось, в тот момент внутри актрисы отмирала ещё одна частичка чего-то живого. Чего-то непременно важного. Ньюман же, сам того не ведая, выступал в роли негласного палача. — Конечно! — прождав, казалось, целую вечность, мужчина воскликнул несколько громче, чем того требовала ситуация. Придя в некоторое замешательство от услышанного, меценат пылко прижал Линдси к своей груди, запечатлевая быстрый, слегка небрежный, поцелуй на губах. — Конечно буду, дорогая! О чём речь? Ты для меня всегда будешь самой прекрасной. Даже прекраснее солнца, — слова нескончаемым, безудержным потоком, не переставая, лились из уст любовника леди Уэй, отравляя собой сырой воздух. Мужчина старался не показывать своего ярого недовольства, но втайне всё равно продолжал ненавидеть, когда женщинам, вроде Линдси, взбредали в голову подобные разговоры. В отличие от тех особ, в Линдси он испытывал хотя бы потребность, правда, безо всякой, если на то пошло, любви. Однако Нейтан не думал сетовать на жизнь. Беловолосая любовница согревала его своим присутствием, дарила нежность и заботу, когда ему это было необходимо. Наивная жена Джерарда доподлинно решила, что приютила на своё счастье бездомного ласкового котёнка, при этом отнюдь не подозревая, что на деле пригрела самую настоящую змею. И Ньюман был готов сполна травить её своим ядом. Зная, что в данную минуту взбудораженной Линдси требуется беспрекословное утешение, мужчина обманчиво нежно зарылся пальцами в длинные пушистые волосы. Одновременно с тем он принялся шептать ей на ушко елейные слова, будучи безошибочно уверенным в том, что именно хочет услышать его женщина. — Не могу понять одного: как Уэй мог прятать тебя от всего мира? Вольную птицу вроде тебя не упрячешь в золотую клетку, как ни старайся. А зная твой характер, могу заверить, что ты далеко не ручная. Слова мужчины на короткий миг стали причиной улыбки Линдси, в которой всё ещё чувствовалась горечь. — Как жаль, что Джерард этого так и не понял, — с сожалением произнесла женщина, обречённо поглядывая в окно. Лучи света несмело очерчивали розоватые соски на белой пышной груди, покрывшейся мурашками от утренней прохлады. Нежные конусовидные вершинки больше походили на два маленьких нераскрывшихся бутона. — Я знаю, он пытался уберечь меня от неприятностей… — Линдси вздохнула. — Но в конечном итоге стал вести себя как конченный параноик, — ядовито рассмеялся Ньюман с едва скрываемым злорадством. — И как только Джерард согласился с твоим решением быть актрисой? Всё-таки публичная профессия: объективы фотокамер, толпы оголтелых поклонников… Неужто художник не сопротивлялся твоей затее покорить театральный Олимп? По моим самым смелым предположениям он давно должен был вспыхнуть от ревности! — вновь усмехнулся англичанин. Развалившись поперёк кровати и удобно пристроив голову на коленях любовницы, Нейтан, видит Бог, готов был чуть не мурлыкать от удовольствия, когда чужие пальчики мягко ворошили его каштановые пряди, любовно массируя кожу головы. — Никто лучше моего мужа не мог знать, какими чудовищными усилиями мне досталась та роль в спектакле. Джерард сам выбивал мне место под солнцем: связями, деньгами… Конкурс был неимоверно велик, в то время как моё актёрское мастерство на тот момент оставляло желать лучшего. Несмотря на это, Джи самолично оплачивал мои уроки у самых именитых драматургов, привозил мне самоучители. Он поддерживал меня едва ли не ежесекундно, за что я ему благодарна и по сей день. — Ты никогда не рассказывала мне о том, как вы с ним познакомились, — приподнявшись на локти, Нейтан с долей интереса взглянул на возлюбленную. Зачарованно всматриваясь в глаза своего любовника, на секунду Линдси подумала, что их холодная глубина вот-вот поглотит её. Женщина даже не представляла, насколько страшные секреты эта глубина могла в себе таить. Между тем мужчина продолжал череду своих вопросов: — Твой супруг всегда был таким чудаковатым занудой? — Ньюман пожурил художника за глаза. — Правда, таланта у него не отнять — что есть, то есть. Судя по снимкам репродукций из Лондонской галереи, Нейтан мог неплохо нажиться на картинах Уэя — только слепой не заметил бы, насколько они восхитительны. Джерард же по собственной прихоти или же, наверняка, глупости решил отказаться от столь заманчивого предложения мецената. Вероятнее всего художника просто-напросто настигла депрессия из-за кризиса среднего возраста — вот он и превратился в нелюдимого затворника. Линдси вроде бы утверждала, что у её мужа творческий застой. Тем временем леди Уэй потихоньку начинала свою историю: — Я познакомилась с Джерардом в мае 1945-го. Тогда только-только окончилась война — ещё не успели отгреметь звуки финальной канонады. Англия утопала в руинах, равно как и остальная часть некогда благоденствующей Европы. Это было далеко не лучшее время, чтобы реализовывать свои творческие порывы. Но мой муж, по его же словам, с детства был одержим идеей писать картины. Запечатлевать действительность в нетленных образах — именно так он говорил и именно это всегда считал своим подлинным призванием. Вплетая неторопливые пальцы в рыжеватые пряди мужчины, калачиком свернувшегося у её ног, Линдси невольно окунулась в воспоминания, которые по своей давности можно было сравнить разве что с выцветшей и пожелтевшей со временем бумагой. По крайней мере, так думалось жене художника. Казалось, эта история была вовсе не из её жизни и рассказывает она её лишь потому что услышала пересказ из чьих-то чужих уст много лет назад. — Впервые мы повстречались с моим будущим мужем на его первой выставке в Шеффилде. Джерард уже тогда был известен в узких кругах в своём амплуа начинающего художника. У него были широко раскрытые от удивления глаза и пламенные неиссякаемые амбиции. Несмотря на то, что к тому времени мы уже оба не были молоды, его глаза призывно горели какой-то неуловимой жаждой жизни и стремлением во что бы то ни стало что-то показать этому миру. Именно показать, а не доказать. Джерард любил облачать своё видение вещей в искусство. Будь то картина или краска, с помощью которой она рисовалась — буквально в каждом его творении жила мысль, прослеживался оригинальный почерк. Первые картины Джерарда были весьма смелым заявлением. Имея свой неповторимый голос, они словно говорили со зрителем… Откидывая непослушные локоны с лица, Линдси мечтательно улыбнулась. Мимолётное воспоминание былого счастья отразилось на её красивом лице, подобно лучам яркого весеннего солнца. — Я помню, как будучи на той выставке меня поразила одна из его картин. Поразила в самое сердце, словно стрела амура. Полотно отражало тяжёлые военные годы. На нем была изображена полуобнажённая женщина, стоящая посреди бескрайнего леса и снегов. В лютый мороз, нагая и покалеченная, эта незнакомка согревала в лоскутах своего засаленного пальто двух новорождённых младенцев. Как сейчас помню, я тогда застыла перед ней не в силах оторвать взгляда. Мои ступни вмиг приросли к полу и мне захотелось тут же расплакаться на месте. От выражения глаз этой женщины, от всей той боли, что она испытывала, держа на руках своих детей. Я будто чувствовала то же самое, что и она. И тогда ко мне подошёл Джерард… Облачённый в дорогой белый костюм, с бокалом шампанского в руке. В то чарующее мгновение он показался мне едва ли не святым. Улыбнувшись и слегка приблизившись на довольно безопасное расстояние, Джерард спросил меня, отчего я плачу. Я ответила, что мне нравится его картина и что за всю свою жизнь я не встречала ничего подобного. То была настоящая правда — до сих пор мне не приходилось видеть что-либо настолько прекрасное. В тот знаменательный вечер Джерард не отходил от меня ни на шаг, был галантен, всё время ухаживал за мной… Порой складывалось впечатление, что он просто-напросто забывал об остальных присутствующих на его выставке. — Могу понять его, — распрямляя затёкшую спину и едва слышно похрустывая позвонками, Нейтан сел на кровати. — Я тоже не могу думать ни о чём другом, когда ты рядом, — прошептал мужчина, оставляя поцелуй на бледно-розовых губах. — Твоя красота — словно тёмная магия. Волшебна и губительна одновременно. Кивнув, таким образом выражая готовность слушать дальше, Ньюман обнял хрупкое тело со спины. — Уже тогда наше знакомство показалось мне чем-то большим. Не просто очередной мимолётной встречей. За ним определённо должно было что-то последовать. За всё то время, что мы знали друг друга, я никогда не была влюблена в Джерарда до беспамятства — скорее, он пробуждал во мне отголоски тёплой симпатии. Разумеется, ни о каком браке я поначалу и мыслить не могла. Наш союз возник чисто случайно из-за обстоятельств, которые были сильнее нас обоих. В послевоенные годы акции на нефть стремительно падали, моему отцу требовалось подспорье в виде финансовых активов для его компании. У семейства Уэй имелись сбережения, в то время как у нас с отцом — титул. Всё-таки как ни крути, но это давало какой-никакой престиж и, к тому же, могло помочь Джерарду в его дальнейшей карьере. Это был наш единственный с отцом козырь. Позже Джерард признался мне в любви, а спустя пять месяцев мы сыграли свадьбу. Первый год в браке был на удивление безмятежным. Мы с Джерардом казались настоящим образцом идеальной семьи: мой муж носил меня на руках, не скупился на подарки. Привозил заморские украшения, наряды. Однажды отправил мне целый букет из сотни роз прямиком из Израиля. Линдси склонила голову на бок, отчего короткие волнистые пряди с висков прилегли на её точёные скулы, пряча лицо. Однако её грустная улыбка не смогла укрыться от проницательного взора Нейтана. Очевидно его любовница вспоминала один из эпизодов своей некогда счастливой жизни. — Во время медового месяца во Флориде Джерард задаривал меня букетами из ромашек. До этого я даже помыслить не могла, что существует столько видов этих милых полевых цветов. Джи всё время говорил, что я ассоциируюсь у него именно с ними. Даже называл меня принцессой солнечных ромашковых полей, — леди Уэй едва слышно рассмеялась, а уголки её светлых губ чуть приподнялись. — Во время того же медового месяца он подарил мне мой первый автомобиль — красный кабриолет Chevrolet Corvette (2) и настоял записаться на курсы вождения. Дела самого Джи шли в гору: бесконечные интервью и выставки, выходы в свет… Его картины продавались с колоссальным успехом, а газеты прочили восхождение нового дарования. Но потом… что-то случилось… Мой муж стал всё реже посещать светские рауты и устраивать деловые встречи с именитыми критиками. К слову, он всегда сторонился фотокамер — терпеть их не мог, оттого что вспышки объективов заставляли чувствовать себя не в своей тарелке. Парадокс, но Джерард хотел творить, при этом не привлекая к себе всеобщего внимания. Следующую фразу Линдси произнесла почти шёпотом, словно боясь быть кем-нибудь услышанной: — В конце зимы сорок седьмого Джи стал и вовсе нелюдимым. Лишь время от времени посещал собственные выставки, на которых уже реже беседовал с посетителями и журналистами. Он сбегал домой, ко мне обратно в Лондон. Меня же он никогда не брал с собой в поездки, будто бы опасался, что в любой момент меня могли похитить. В некогда любимом доме я стала чувствовать себя рабыней. Джерард втайне ревновал меня к каждому гостю на вечеринке, к каждому столбу. Это начинало докучать. Мой муж не говорил мне о своих страхах напрямую, но я кожей ощущала, как он напрягался каждый раз, когда какой-нибудь джентльмен подходил ко мне, чтобы сказать комплимент по поводу моей «неотразимости». Когда я уходила на прогулку со своими друзьями, Джерард прятался за занавеской в спальне и провожал меня взглядом из окна. Клянусь, я была готова провалиться на месте от стыда! Пару раз мы даже ссорились с ним из-за его неадекватного поведения. Тогда я не думала, что может быть что-то хуже этого, но, Нейтан, боже, как я ошибалась! Затем у Джерарда пропало вдохновение. Его настиг творческий кризис. Моему мужу не нравилось абсолютно всё, что он изображал на своих портретах. Разорванные холсты, сломанные кисти валялись по забрызганной краской мастерской. И хоть я не знала причины столь резкой смены настроения мужа, мне искренне хотелось помочь ему вновь обрести себя как художника. Я пробовала позировать Джерарду в качестве модели, надеясь, что в конце концов его любовь ко мне сможет пробудить глубоко спящую музу внутри него. Но в итоге всё раз за разом заканчивалось испорченным полотном и неловким сексом прямо посреди мастерской. Я прекрасно знала, что таким образом мой муж искал у меня утешения, и не смела отказывать, видя, что после наших занятий любовью ему становилось немного лучше. В моей душе начинала зарождаться вера в то, что всё скоро наладится. Пока я была рядом, пока я могла дать ему то, в чём он нуждался сильнее глотка воздуха. Всё начало стремительно рушиться, когда однажды вечером Джерард заявился на порог нашего дома пьяным. По его неразборчивым словам, тогда он был жутко расстроен тем, что заказчику не понравилась его картина и тот отказался за неё платить. С тех самых пор Джерард стал решать свои проблемы с помощью алкоголя. Мой муж приходил домой поздно вечером, даже порой среди глубокой ночи, когда я уже спала. Всё чаще Джерард отказывался выходить из своей мастерской и всё меньше говорил со мной. Напоминал мне сомнамбулу с болезненно-красными глазами и известково-бледным лицом. Он больше не был тем человеком, которого я когда-то знала — скорее походил на живого мертвеца. Во время нашего с ним последнего занятия любовью он заснул прямо на мне, сцепив руки вокруг моей талии и прижимаясь ко мне всем телом. Мой супруг, мой творец выглядел как затравленный зверёк. На секунду Ньюману показалось, что в воспалённых глазах напротив него нерешительно заблестели слёзы. Но мужчина предпочёл не заострять на этом особого внимания. Его не слишком интересовали женские чувства. — Проснувшись утром на смятой постели рядом со спящим измученным телом, я решила, что так продолжаться больше не может. Мне нужен был воздух, ветер, мне нужна была свобода, Нейтан. Не раздумывая ни секунды, я села в свой кабриолет и пустилась вниз по дороге куда глаза глядят. Хотелось ехать, не останавливаясь, в то время как мой внутренний голос безустанно шептал, что тот день должен быть особенным — он таковым и оказался. Повернувшись к мужчине, что сидел позади неё, бессознательно перебирая складки шёлковой простыни, Линдси нежно заключила лицо Нейтана в свои ладони. — В тот день я повстречала тебя, — тихо молвила блондинка, несдержанно покрывая поцелуями худощавый подбородок мецената. — У кофейни на Оксфорд-Стрит, — довольно улыбнулся Ньюман, пробегаясь своими фиолетово-синими глазами по сияющему лицу любовницы, наверняка зная, что своим взглядом заставляет женщину буквально таять. — У тебя прокололось переднее колесо и я согласился подбросить столь замечательную леди до дома. — Ты всегда оказываешься рядом, — тонкие пальцы любовно поглаживали широкие мужественные брови. — Когда мне это необходимо. А помнишь, как мы сбежали со скучнейшей вечеринки твоих друзей и отправились в ближайший ресторан? — вдруг усмехнулась Линдси своими узкими бескровными губами. — Только потому что тебе срочно захотелось кальмаров! — сдавленно расхохотался Нейтан, целуя светловолосую макушку и увлекая Линдси вслед за собой на мягкие пуховые подушки. Лёжа в постели в объятиях любимого человека, безудержно и беззаботно посмеиваясь от воспоминаний о пикантных подробностях её тайного свидания с Нейтаном, Линдси Уэй буквально светилась от счастья. Этот неукротимый свет, будто искры бенгальского огня, беспрестанно струился изнутри — из самых недр её нежного сердца. На тот момент она была солнцем, а мир вокруг — целой Вселенной, которую Линдси неукоснительно продолжала согревать своим теплом. Засыпая в одной постели с мужем, леди Уэй, сама того не замечая, неосознанно начинала размышлять о том, как ей всё-таки несказанно повезло. Втайне ото всех, не переставая, она благодарила Бога за то, что на её пути повстречался такой прекрасный человек, как Нейтан Ньюман. Всегда добрый, вежливый, внимательный и — о боже! — непременно страстный, когда того требовал случай. Совершенно внезапным образом светлую голову Линдси посетила крамольная мысль, невольно отвлекшая женщину от созерцания поистине идеального тела любовника. На мгновение леди Уэй сделалось дурно. — Как думаешь, сколько мы ещё вот так вот сможем скрывать нашу связь? Слухи разлетаются по свету подобно листьям с деревьев, и я искренне боюсь. Боюсь, Нейтан, что однажды правда о наших с тобой отношениях выплывет наружу. Я не переживу такого позора! — сквозь слёзы шептала леди Уэй, пока грубоватые пальцы гладили верхнюю часть её обнажённой спины. — Ты же знаешь, котёнок, что в любой момент мы можем перестать делать наши отношения тайными… Тебе стоит только… — Подать на развод, — докончила за него Линдси, судорожно выдохнув, чувствуя, как её щёки начинают становиться пунцовыми от страха и негодования. — Знаю, Нейтан, знаю дорогой. Видит Бог, я не могу. Приподнявшись с постели, она самозабвенно перекинула ногу через талию возлюбленного, таким вот хитрым образом оказавшись сверху. Пышные широкие бёдра вмиг соприкоснулись с оголённой кожей под весом её хрупкого тела. — Представь, что только почувствует Джерард, когда увидит перед собой заявление о расторжении брака? Я не могу так поступить с собственным мужем, пусть даже нелюбимым. Это бессердечно! За последние годы на Джерарда свалилось столько разных напастей: потеря вдохновения, борьба с алкоголем, нездоровая тяга к курению. Хотя в чём-то я его даже понимаю. После всего, что нам с ним довелось пережить, я и сама не прочь порой выкурить лишнюю сигарету. Известие о разводе разобьёт ему сердце, я уверена. Выводя подушечками пальцев незамысловатые узоры на руках мецената, женщина добавила с некой долей облегчения: — Правда во время этой поездки Джерард стал чувствовать себя значительно лучше. Как-то раз я зашла к нему в мастерскую и представляешь, что я увидела? Мой муж сидел у иллюминатора и смеялся! Точно предаваясь тихим и приятным воспоминаниям. Казалось, его лицо засияло изнутри, а глаза заиграли красками. Я так давно не видела его настолько похорошевшим, так давно не слышала его простодушного и звонкого смеха, по которому успела изрядно соскучиться! — О! — с долей сарказма усмехнулся Ньюман. На его лице отразилась поганая ухмылочка. — Я даже знаю, кто именно заставляет нашего художника оставаться в приподнятом настроении. — О чём это ты? — жгучие карие глаза с недоумением уставились на Нейтана, самопроизвольно вызвав у последнего новый приступ раскатистого и крайне неодобрительного гогота. Странный доселе незнакомый холодок пробежался у Линдси по коже от этого злобно-ироничного смеха. — Тот виолончелист, я довольно частенько вижу их двоих вместе, когда захожу в бар пропустить стаканчик-другой бренди. — Фрэнк? — из груди женщины вырвался шумный вздох облегчения. Она уже было решила, что Джерард нашёл себе любовницу. Что за абсурд? Леди Уэй искренне захотелось рассмеяться от вздорной мысли, что так некстати посетила её голову. — Они крепко сдружились в последнее время. Не вижу в этом ничего плохого. — Не просто сдружились, — предупредительно выставив указательный палец вверх, Ньюман не переставал елейно улыбаться, будто сыщик, к своей великой удаче обнаруживший отпечатки на месте преступления. — Что ты имеешь в виду? — на этот раз Линдси ни на шутку испугалась. Сердце беспокойно и трепетно забилось у неё в груди. — Только не говори, что… — женщина не решалась докончить фразу. Ей претила сама мысль о том, что могло скрываться за словами её возлюбленного. — Разве ты не видишь, мой ангел? Они любовники! — театрально развёл руками меценат, отчего тело Линдси немедленно свело судорогой, а плотный ком отвращения тотчас подкатил к горлу. — Я отказываюсь верить в это! — почти что закричала женщина, истерически заламывая себе руки, однако уже в следующую секунду попробовала успокоиться. — Мой муж не гомосексуалист, он ни за что бы не уподобился такой низости! Джерард всегда любил меня и… На глазах актрисы выступили горькие слёзы. Слёзы сиюминутной злобы и сожаления. Не видя иного выхода, кроме как найти утешение в крепких и сильных руках любовника, леди Уэй буквально вжалась в горячую, безмятежно-спокойную грудь. — Уже нет, дорогая, уже нет… — голос мужчины звучал таинственно и отстранённо, впитываясь в воздух, проникая в стены каюты, от которой веяло унынием. — Я видел, как твой художник самозабвенно целовал ладонь этого коротышки. Наверняка надеясь, что останется незамеченным. Редкие всхлипы переросли в самые настоящие рыдания. Безутешные слёзы вовсю заструились по распухшим щекам Линдси. Немного поразмыслив, Нейтан решил, что сейчас как раз был тот самый удачный момент. Женщина перед ним выглядела крайне огорчённой и сломленной — будто цветок, пострадавший от мятежных порывов ветра. Ньюману лишь оставалось грамотно подчинить этот цветок своей воле — главное не сломать насовсем. — Ты выйдешь за меня? — слова мужчины прозвучали отрывисто, однако, он тут же поспешил вложить в них толику нежности. — Нейтан… — изумлённо ахнула Линдси, на лице которой промелькнула смесь паники и восторга. Здравый смысл попросту кричал, уповая на благоразумие, которому она должна была следовать в рамках своего положения. Видя замешательство, отразившееся в глазах женщины, Ньюман решил собственноручно подлить масла в огонь. — Сама подумай, неужто тебе хочется до конца своих дней нести этот сущий позор? Рано или поздно страшная правда выйдет на свет. — Подушечкой большого пальца брюнет скользил меж женственных розовых губ. — Прослыть женой гомосексуалиста — ещё хуже, чем скрывать нашу с тобой внебрачную связь. Отпусти своего Джерарда, пусть катится к чертям вместе со своим музыкантишкой! Ты — само совершенство и заслуживаешь только лучшего. И я собираюсь тебе это дать. Потянувшись к ручке комода, Нейтан открыл самый верхний ящик и извлёк оттуда маленькую шкатулку из красного дерева, украшенную причудливым орнаментом из розовых цветов сакуры и расписанную затейливыми иероглифами. — Я приобрёл её в Японии во время деловой поездки. — Жёсткие загорелые пальцы нежно заскользили по лакированной поверхности. — Думал, тебе понравится. В тишине спальной комнаты раздался щелчок позолоченного замочка, после чего содержимое шкатулки во всей своей красе предстало перед заинтригованной Линдси. — Рядом с тобой я обретаю смысл жизни, — важно изрёк меценат, стараясь придать как можно больше торжественности своей заранее подготовленной речи. — Обрети же свой рядом со мной. Глядя на сияющее кольцо с крупным белым бриллиантом, окаймлённым россыпью изысканного жемчуга, леди Уэй на какой-то миг лишилась дара речи. Кровь гулко стучала в висках, а происходящее казалось окутанным сладкой дымкой наваждения. Она не могла так поступить с Джерардом. Художник был раним: одно неосторожное слово, один неловкий жест с её стороны мог навсегда убить в нём жажду жизни. С другой стороны, что если Нейтан прав и у Джерарда уже был свой оазис в виде кареглазого музыканта, с помощью которого тот мог беспрепятственно утолить ту самую жажду? Несомненно отношения двух мужчин в их традиционном консервативном обществе приравнивались к греху, душевной болезни, от которой не существовало лекарства и чья противоестественная природа до сих пор оставалась нераскрытой. Если её муж сознательно хотел быть больным, даже при всём своём желании Линдси не смогла бы этому препятствовать. — Я согласна, Нейт, — прошептала женщина, неотрывно смотря в любимые раскосые глаза, что в тени принимали угольно-чёрный оттенок. — Согласна стать твоей женой. — Ласковая улыбка озарила её миловидное личико. Когда кольцо было надето на безымянный палец, а пылкие губы соединились в целомудренном поцелуе, Линдси сдержанно промолвила: — Я сообщу Джерарду о разводе завтра за обедом. Быть может, именно мне предстоит освободить нас двоих от этих мучительных оков брачной жизни, — горечь вины по-прежнему обжигала ей губы, однако женщина упорно старалась этого не замечать. — Поверь, так будет лучше для всех нас, — в это время Ньюман успокаивающе шептал ей на ушко, пока его новоиспечённая «невеста» лежала на его вздымающейся груди, ластясь, будто уличный котёнок.— Для всех нас…