Geranium

      В университет не нужно было ходить целую неделю. По городу распространяется какой-то вирус, но это мало беспокоит подростков. Они выбегают с корпуса веселые, созывают всех в караоке, так сказать, отметить мини-каникулы. И Чонгук думает, что смысла закрывать учебу не было. Всё равно ведь никто дома сидеть не будет. Парень отнекивается от предложения выпить, ссылаясь на больную голову. Как и ещё несколько человек, которые не понаслышке знают, чем чревато выпивать с однокашниками. Гук идет вместе с знакомой по пути к конюшне. У девушки в той стороне остановка, она могла бы пойти и в другую, но парень уж сильно увлек её разговорами. Они шли под руку, придерживая друг друга. Чон всё время поскальзывался, возможно, пару раз даже специально, отчего подруга смеялась в перчатку. — Слушай, нам нужно почаще с тобой ходить вместе, — выпускает пар со рта Чонгук. Он замечает, как подруга прячет свой нос в шерстяном шарфе, но точно знает, что та улыбается. — Но точно не в ближайшую неделю, учебы ведь не будет. — Действительно, — тянет Гук, прежде чем полезть в карман за телефоном, — о! А может как-нибудь на выходных созвонимся? Девушка коротко кивает, закусив губу. Она стесняется поднять взгляд на Гука, диктует цифры мобильного, а на прощание дает себя обнять. Чонгук следит за тем, чтобы она успешно села в маршрутку, а после разворачивается на пятках и чуть не валится назад. Перед ним стоят Тэхен и Юнги. Конечно, не упускают шанса покривляться с младшего, двигая бровями. — Вот ничего, что опаздывает на тренировку, девчонку очаровывать время есть, — тянет Юнги, переглядываясь с Кимом. Тот поджимает губы и покачивает головой, соглашаясь. А у Чонгука взгляд падает на телефон. Он уже как два часа должен находиться в конюшне. Чонгук стонет, понять не может, как так задержался, и спешит к главным воротам. — Слушай, может сказать ему, что сейчас восемь утра, а не вечера? — Забей, — отмахивается Мин, а после дышит в руки, пытаясь согреться. — Кстати, у Чимина универ работает. У них там отопление есть, вот не повезло кое-кому, — Тэ посмеивается уж слишком жутко, заставляя прохожих обернуться и посмотреть как на умалишенного. — Думаешь он ходит туда? Юнги сколько раз слышал от тонсэна, что он только и делал, что прогуливал пары. То проспал, то с однокашниками решили уйти. Парни направились в конную школу, обсуждая план на этот день.       Чонгук уже в раздевалке позволил себе закатить глаза и помотать головой. Он и сам не знает, зачем подыгрывает хенам, но так даже веселее. Парень задумывается, что будь это Чимин, то поверил безоговорочно. Чон переодевается неторопливо, берет все необходимые вещи, а также рюкзак с щетками. Сегодня нужно почистить копыта Иджильпуль. По пути в конюшню Гук никого не встречает. Наверняка, все сейчас на работе, кто на учебе. Во всяком случае, тренер разрешала готовить лошадей, главное, не выезжать без неё. Возле денников Чонгук кладет седла, кидает рюкзак и рукой тянется в карману жилетки. Оттуда он достаёт красную гигиеническую помаду. Колпачок звучно чпокает, и в нос ударяет сладкий запах арбуза. Гук облизывает пересохшие губы, сразу же вытирает их рукавом водолазки и мажет кончиком помады. Он смеяться хочет от того, как через прутья денника на него смотрит лошадь. — Тоже хочешь? — парень протягивает руку с колпачком в окошко кормушки, но кобыла лишь выдыхает теплый воздух, поднимая морду кверху. Чон наконец решает приступить к чистке лошади. Только он денник открыть даже побаивается. Когда щелкает калитка, почему-то в дрожь бросает. Гук вспоминает, как кобыла резво выбегала с конюшни, остановить её было практически невозможно. Разве что бежать вместе. Чонгук всегда думал, что лошадь и наездник — одно целое. Однако, Иджильпуль просто настаивает быть отдельной личностью. — Ты такая сложная, — шепчет парень, прежде чем попытаться взять её копыто в свою ладонь. Лошадь дергается, но не вырывается. Словно оставляет свои капризы при себе, но позволяет парню касаться скребком внутри. Так они стоят долго, пока выбоина не становится больше. Гук аккуратно щеткой проходится по копыту, смахивая лишнее. Он думает распрямиться, но медлит, когда видит рядом с собой морду. Это чем-то похоже на объятие. Она практически налегает на юношу, но словно чувствует его улыбку и распрямляется с громким фырчаньем. Чонгук прокашливается, подавляя смешки. И хочет отпустить ногу кобылы, но внезапно большой палец касается чего-то мягкого в копыте. Иджильпуль прижимает уши, отворачивается. Парень смотрит с тревогой на непонятную рану, которая опухла. Понимает, почему ей нельзя конкур, только выездка. Обычно, такие лошади обречены. Им только шагом или мелкой рысью бегать, а то и просто за деньги катать детей со скоростью улитки. — Подожди немного, — просит он, и выходит из денника. В рюкзаке есть мазь. Не уверен, конечно, что поможет, но хоть что-то. И как им повезло, что крючок не зашел слишком глубоко в копыто, иначе бы прорвало. Вязкая и липкая жидкость выливается на ладонь. Гук растирает её меж средним, указательным и большим пальцем. Он вновь поднимает переднюю ногу, придерживая копыто. Намазывает много, не скупится, а после отпускает бережно. — Не бойся, тебя я уж точно не отдам, — тихо шепчет Чон. Ему не хватает того особого тепла. Он гладит морду большим пальцем, смотрит в шоколадные глаза и решает обнять лошадь, прижавшись грудью к шеи. Чон почти понимает, что ответа не дождется, думает отстраниться, но в один миг выпускает со рта весь воздух. И не дышит несколько секунд. На его бедрах тяжелая нога прижимает к себе, а на плече мягкая тяжелая морда. Лошадь обнимает так крепко, как не обнимал жеребец. Обычно, этому нужно учить, тренироваться, чтобы конь обнял тебя вместе с ногой. Но Чонгук не учил. Может, кто другой? Может, прошлый владелец обучал кобылу всему этому? Отстранившись друг от друга одновременно, но медленно, они смотрят в глаза. Внутри у Гука всё смешано, щекочет и хочется почему-то скрутиться калачиком и разрыдаться. Это странно, но и тепло в то же время. — Не хочешь прогуляться? Гук понимает, что эта идея совершенно дебильная. Возможно, его снова заставят драить конюшню. Просто несправедливо лишать возможности увидеть утреннюю красоту, выпуская лошадей только под вечер. Парень берет теплую попону, застегивает на лошади и цепляет недоуздок, а к нему крепит чумбур. Они ненадолго. Так, пройдутся по поляне, выйдут на склон к реке и вернутся. Сердце отдается где-то под горлом, заставляя нервничать, озираться по сторонам, пока Иджильпуль выводит с денника. Чонгук специально не запирает калитку, чтобы в разе чего быстро завести лошадь обратно. Парень про себя молится, чтобы кобыла не рванула. Кажется, будто кто-то следит за ними из-за угла, но стоит Чону обернуться, как оказывается, что никого нет. Лишь конь скребет копытом в денник. Лошадь ступает на снег, выдыхает как-то сорвано, озирается по сторонам. Под ногами скрипит, пальцы от холода покалывает. Они переходят полуразвалившийся забор, который ведет на выход к поляне. Там неровная дорога, везде возвышенности небольшие. Чонгук ведет кобылу к склону. Он хочет показать замерзшую реку. — Смотри, — тихо выдыхает парень, придерживая за чумбур одной рукой, а второй пальцами набок убирает челку, выставляя напоказ маленькое белое пятнышко. Дальше ведет указательным по ушкам, трогая мягкую шерсть. Они стоят минуты две, прежде чем лошадь отходит в другую сторону, заставляя следовать за собой. Гук почти поскальзывается, но его одаривают внимательным взглядом и ведут подальше от склона. А после кобыла начинает наворачивать круги. Парень почти смеется, когда его толкают носом, не разрешая подходить ближе. Он всё понимает, держит за чумбур крепко и позволяет лошади ходить вокруг него. Это, конечно, не корда, но вполне сойдет. — У меня голова уже кружится, — сипло смеется Гук, а после кашляет в кулак. Не до конца оправился после простуды. Юноша хочет достать с кармана помаду, но та выскальзывает и падает на снег. Чонгук почти наклоняется, как видит перед собой черные бриджи, а после теплую жилетку и, наконец, лицо Тэхена. Тот держит в руках красный колпачок. — То ведро роняешь, то помаду, совсем неуклюжий, — посмеивается хен, а у Гука душа в пятки уходит. Чон открывает и закрывает рот, не смея выдавить и слова, думая, что их непременно накажут. Ну, как "их", скорее, одного Чонгука, если Тэ решит рассказать всё тренеру. Пока младший ведет себя, словно рыба, Ким уже успевает обмазать свои губы чужой помадой. Принюхивается к запаху. — Резиной воняет, — морщится Тэхен, а после достает с жилетки нечто похожее на маленький крем. В круглой коробочке, с откручивающейся крышечкой. Ким мизинцем подцепляет немного непонятного геля; одной рукой, в которой помада Чонгука, приподнимает подбородок младшего, удерживает, и второй, где испачкан мизинец, мажет по сухим губам, — ну как? Запах сладкий, более резкий. — Это что? — Гук крепче сжимает чумбур, и бегло смотрит через плечо хена, следя за тем, не убежала ли лошадь. Но та стоит спокойно, наблюдает за парнями. А когда ловит чужой взгляд на себе, начинает понемногу двигаться, вновь наворачивая круги. — Бальзам. Его проще носить с собой, можно в общественном месте намазать губы, не стесняясь, что кто-то может запалить. Как в случае с помадой. И пахнет приятнее, вот, сравни, — Тэхен подается вперед, почти касаясь губами чужого морозного носа. — Ага, — выдыхает Чонгук, хотя толком ничего не унюхал. Чон смотрит на хена. Близко. Зато тепло. И это тепло не только от Кима, который и сам не заметил, как морда лошади оказалась так близко. Кобыла выдыхала Гуку в щеку. Тэхен коротко вскрикивает, чем пугает не только кобылу. — Господи, напугали, — обращается младший к Иджильпуль и хену одновременно. Парни замечают, что оба запутаны в чумбуре, и, конечно, кто постарался догадаться несложно. Они кое-как распутываются, и направляются оба в конюшню. Идут медленно, обсуждают утреннее происшествие, Гук обещает научить хена ухаживать за девчонками, но взамен получает толчок в плечо и заливистый смех. Только когда слышат неподалеку голос их тренеров, троица переглядывается меж собой, и лошадь сообразительней тех двоих будет, потому что первой срывается на рысь и забегает в конюшню. Там Чонгук едва успевает скинуть с неё недоуздок, а Тэхен закрыть денник, прежде чем тренера почти проходят мимо, обсуждая предстоящие соревнования. Чон на корточках возле кормушки сидит, Тэ в угол забился, а Иджильпуль развернулась задницей к калитке. И по всем правилам нельзя стоять позади лошади, но оба парня нарушают их. — Похоже, Чонгук уже начал чистить свою лошадь, — басит мужской голос. Тэхен бьет себя по лбу, указывая пальцем на попону, а у Гука по шее пот скатывается от пробежки и волнения в общем. — Хоть кто-то делом занят, — вздыхает тренер, после чего бросает не глядя яблоко в кормушку, но сама того не зная, попадает прямо по голове Чону, — пойдем чая выпьем, холодно. Взрослые уходят, а хен сдерживается, чтобы не прыснуть со смеху от гримасы Гука. Тот потирает голову, перекидывая яблоко обратно в кормушку. — Заткнись, — отмахивается тонсэн. Ему подают руку, но Гук только тянет на себя сильнее, вынуждая присесть рядом. — Как у вас дела? — интересуется Тэхен, и устраивается поудобней. — Вроде, лучше. Сегодня она.. — парень осекается, наблюдая за лошадью, которая надумывает прилечь, — да так, ничего. Просто хорошо себя вела. — Ммм, — тянет Ким, а после пристраивает свою голову на плече младшего. Стена холодная, пол только опилки согревают, а щека Гука, что в ответ прижимается к челке хена, мягкая. Тэхен, пожалуй, умолчит о том, что видел то самое нежное и идеальное объятие. И почти не дышал, когда прятался за углом, боясь выдать себя, когда Чонгук выводил лошадь с конюшни. Сейчас ещё даже не полдень. Оба хотят спать. А, хотя нет, вся троица начинает клевать носами. Иджильпуль устраивает морду удобнее, глубоко вдыхая и сразу же выдыхая, отчего опилки слегка колышутся. Чонгук прикрывает глаза, не в силах бороться с дремотой и напоследок только опрокидывает Тэ за плечо на себя. Ким улыбается, но этого никто не видит. Он только ноги подбирает под себя, чтобы теплее было и жмется ближе. Не проходит и пяти минут, как убаюкивающее сопение над ухом, начавшаяся метель вне конюшни и запах лошадиной шерсти заставляет сомкнуть веки. — Почему мне кажется, что совсем скоро мы должны будем услышать что-то от этих двоих? — тихо шепчет Чимин, опускаясь с носочков. Он зовет за собой хена, который и так многое увидел. А ведь они хотели лишь позвать друзей на торт. — Вот только не надо ванговать, ага? Не нравится мне это, — бурчит Юнги, специально громко цокая сапогами, но Пак ему машет кулаком, заставляя утихнуть. — Я даже могу поспорить. — Ой, иди уже быстрее, спорить он собрался. Тэхен нормальный. — На тысячу? — улыбается Чимин, не оборачиваясь на хена. — Давай на пятьсот? — заикаясь, произносит Мин, чем только веселит тонсэна. Они оба заходят в пристроенную к конюшне комнатушку, где уже разрезан торт и стоят четыре чашки с чаем. Сейчас Пак снова будет начинать свой рассказ, как здорово прогуливать пары, получать бесплатно конспекты, а Юнги ворчать на счет всего этого.