Geranium

      Дверь громко хлопает, а появившийся на миг луч солнца быстро тонет в тени. Чонгук не остается дома, его лечат запах сена, опилок и запаренного овса. Заставляют отвлечься от плохих мыслей ржание лошадей и цокот подков. Отец что-то возражал, ссылаясь на плохое самочувствие сына, а мать нашла длинный красный шарф, поплотнее заворачивая его вокруг шеи Гука. В рюкзаке новая пачка рафинада, в целлофановом пакете дольки яблок и кружочком нарезанная морковь. Парень знает, что тренировки три раза в неделю, а сейчас выходной, но приходит к лошадям в свободное время. А оно у него всегда свободно, кроме часов учебы. — Только пальцы мне не откуси, — протягивает на ладони сахар через окошко для корма. Перчатки кожаные валяются где-то на дне рюкзака, он их специально снял, чтобы чувствовать мягкую морду. Мерин прочесывает губами по запястью, а потом загребает угощение. Чонгук идет к следующему деннику, где развернувшись задницей стоит вороная кобыла. Парень просовывает руку в окошко, стараясь попасть рукой по наглой лошади, на что та реагирует внезапным капризом. Её хвост вздымается кверху, больно прочесывая по голой ладони своими жесткими волосами. Кобыла разворачивается неторопливо, склоняется мордой к сахару и выдыхает чересчур сильно, отчего рафинад скатывается прямо в кормушку. — Вот ты жопа, а, — бурчит Чонгук, отдергивая руку. Эта зараза любит кусаться, потому Гук невольно вспоминает как Чимину досталась именно эта кобыла, и сколько натерпелся от неё Пак. Раз они чистили лошадей в денниках, разумеется, с закрытыми калитками. Тогда рыжий своим взвизгом, перерастающим в ор, оглушил не только всю конюшню, заставив заржать Чонгука совсем по-лошадиному, также с улицы прибежала тренер, обеспокоенно спрашивая о делах парней. Это, конечно, было смешно, даже Юнги заценил, но Чимина в конечном итоге забрала скорая. Врачи неотложки переглядывались меж собой, пряча улыбки, а рядом с ноющим другом сидели Юнги и Чонгук, вовсю веселясь. Чон, несмотря на все предосторожности врачей, решился скинуть полотенце с задницы Чимина, и ещё больше зашелся в смех, замечая следы от громадных зубов. И смех, и грех. Зато Чимину урок : нечего к лошадям задницей поворачиваться и терять бдительность. Чонгук обходил животных, бросая каждому в кормушку по парочке рафинада и морковки с яблоком. Он собирался подойти к ещё одной, когда почувствовал нечто странное. Словно кто-то в упор наблюдает за ним. За каждым действием. Подняв голову, парень натыкается на шоколадные глаза. Такие тоскливые, полные обиды на всю и вся. Именно так читает этот взгляд Гук. Он подходит ближе, протягивает руку сквозь прутья денника, замирает. Лошадь, чье имя так несладко, режет глаза и вообще не запоминается, отступает назад, к самому углу. Парень не смеет моргнуть, когда их взгляды пересекаются. Его, кажется, опьяняет. Ещё немного мутит, потому что в деннике лежит солома, вовсе не мягкие опилки. Возможно, её не меняли с самого завоза. Чонгук чувствует чужой взгляд, но не отрывается от лошади. Его пальцы живут сами по себе, подцепляя металлическую ручку денника, отворяя его. Нельзя. Его сущность так и кричит, испуская огонь. Но тело действует по-своему. Ни в коем случае! Ноги ступают по грязной соломе. Нет. Рука тянется к морде. Гнедая масть одна из распространенных, но Чонгуку нравятся чубарая и серая в яблоках масти. Они необычные, напоминают ему запятнанных в грехах ангелов. Лошадь выворачивает морду, громко выдыхает и где-то под грудью зарождается ржание. Разрывающее всё тело, весь разум. Пробирающее до костей. Чонгук знает, что идиот, он начинает бояться, а рука предательски дрожит. Пока её не накрывает чужая ладонь, а сзади не подталкивают вперед. Парень вдыхает резко, но не смеет развернуться, только видит лошадь. А та не как остальные, не теплая. Её нос мокрый и холодный, зато ганаши теплые и мягкие. — Не бойся, иначе она укусит, — сообщают над ухом. Совсем рядом. Когда рука останавливается у лба, лошадь сама неуверенно поддается вперед. Запах чего-то горелого мажет чувствительный нос Чонгука — он вдыхает его полностью. После поворачивает голову вбок, замечая незнакомого парня. — Привет, — как-то не в тему говорит Чон, совсем тихо, боясь, что его дыхание может достичь чужих губ. Конская усмешка вспоминается сразу. — Ты как? Чимин здорово волновался за тебя. Чонгук хмурится, обращая внимание на нос с едва заметной родинкой. Близко. А ещё, когда этот с Чимином успел пообщаться? Гук убирает свою ладонь из-под чужой, чувствуя тепло с обеих сторон. Отступает назад, зарываясь носом в шарф, и наконец смотрит на непрошеного гостя. — Я в норме, просто приболел, — не говорит, что пролежал с конем на полу, который совсем не теплый. Не заикается о легких вещах каждый день и мороженое под вечер. — Зачем тогда пришел сюда? Сегодня даже не ваше время. Парень закатывает глаза, поспешно выходя из денника. Ему вопрос кажется довольно грубым. — Всегда прихожу, здесь хен на конкуре занимается, потому и жду. Незнакомец щелкает калиткой, смотрит в упор, даже не старается отвести взгляд. Он кладет руку поверх головы Чонгука, совсем внезапно, чем только пугает. — Юнги сдает пробный тест, его здесь нет, — хмыкает странный парень, разворачивая Гука лицом к себе. Помогает поправить шарф, перевязывая по-новой, потому что совсем ослаб узел, — а сюда наведываешься, чтобы пообщаться с лошадьми. И это совсем не глупо, понял? Не стесняйся своих чувств. Чонгуку стыдно. Почему-то его уши покалывают и начинают гореть, от слов парня. Последний же просто улыбается, и обращается к кобыле, которая не ржет. Она утихла, стоит совсем близко, около прутьев, высунув вперед нос. — В шпионы записался? — Гука передергивает немного от пронзительного взгляда. Ощущает себя обнаженным. — Нет, просто ты слишком громко разговариваешь с конем, — незнакомец замечает неуверенную заминку Чона, и спешит продолжить, — о, не в том смысле, это не плохо, просто.. — Ладно, я понял, — тараторит Чонгук, собирая в рюкзак пустые целлофановые пакеты. Ему бы уйти быстрее, пока совсем не сгорел от смущения. — Просто это так по-настоящему, — добавляют сзади, встревоженно глядя на Гука. Парень останавливается около вороной кобылы, поворачивая только голову. Он видит незнакомца, что перебирает пальцы, и приоткрывает рот, словно хочет ещё что-то добавить. А рядом кобыла вздыхает глубоко, заставляя выбившиеся пряди на макушке странного паренька зашевелиться. Чонгук смотрит не моргая, а после разворачивается обратно к выходу. — Вы с ней одной масти, — зачем-то говорит он, пряча улыбку в красном шарфе. Гнедая масть распространенная, но почему лошадь настолько необычной кажется, что затмевает всех запятнанных ангелов? И почему этот юноша так выделяется среди остальных? Возможно, это всё из-за схожести с конем. Особенно, его улыбка. — Масти? Эй, стой, — запоздало дергается незнакомец, улавливая взглядом скрывающегося за массивной дверью Чонгука. Последний слышит приглушенное стенами надрывное «почему ты не спросил моего имени? Эй, парень, па-арень!», а после с конюшни выбегают и кричат вслед : — Я конкур, на Тэхене. Гук хрипло смеется в шарфик, разворачиваясь к парню, но продолжает идти спиной вперед. — А я выездка, — щурится он, — на Чонгуке. Незнакомец хмурится, стараясь понять хоть что-нибудь, но через доли секунд до него доходят собственные слова, отчего он бьет себя по лбу. — Ой, блин, ну ты понял, — Тэхен машет рукой и Гук в ответ. Только после новый знакомый машет яростнее, и вовсе прикладывает ладонь к голове. Чонгук спиной врезается в дерево, вызывая громкий смех где-то впереди, извиняется, а сам про себя чертыхается. Парень обходит ещё один куст и спешит скрыться за главными воротами, меж впереди идущих жеребцов. Тэ едва не ударяется лбом о дверь, пока смотрит вслед Гуку, а тот зарывается носом в шарф. Тэхен пахнет не сигаретами, а жаренными семечками, ещё можно сравнить с запахом сладкого поп-корна. У Чонгука во сне сегодня громкий цокот копыт и прекрасная гнедая лошадь. Она ржет от души, совсем не воет и много скачет. Её галоп с другими несравним, мягкий и воздушный. Словно колышет в седле потоками волн ветра. Рядом речка и большие заросли. Парень чувствует себя одурманенным, сидит без седла на кобыле, а рядом кто-то зовет. Шоколадные глаза. И запах сладкий, до головокружения. Свобода. Гук смеется безо всякой причины во сне, и подтягивает к себе подушку, тихо хихикая в реальности.