Балканская баллада

      Через двадцать минут, они вышли на деревянную площадку, устроенную практически перед водопадом, на обрывистом склоне. Прозрачная речка в этом месте срывалась с горы и падала вниз широкой бахромой водяных струй, и над ними в солнечном свете то тут то там вспыхивали мелкие радуги, иногда складываясь в дугу или даже полный круг.       — Ну, как вам оно? — с гордостью в голосе спросил Павич, словно был автором этой нерукотворной красоты. У входа на помост стояла беседка со столиком и скамьями, и один из его подчиненных уже принес туда корзинку со всякий снедью и бутылками и принялся распаковывать ее.       Пока остальные любовались радугами, Моран подошел почти к самому краю, обозначенному довольно условными перилами, и заглянул в пугающую пустоту. Ущелье было футов семьдесят-восемьдесят (1) в глубину, и струи водопада за долгие сотни лет выбили внизу почти идеально круглую чашу в горной породе. Но наверняка в водяных бурунах все еще прятались невидимые отсюда каменные зубы, способные раздробить кости беспечному прыгуну.       Пользуясь тем, что Павич сотоварищи отвлеклись на еду, увлеченно организуя пикник на лоне природы, Мориарти наконец-то приблизился к Морану и, положив руку ему на спину, прижался щекой к плечу.       — Любуешься? Слушаешь, как поют? — он в свою очередь заглянул в пропасть, прислушался к шуму и плеску водопада, и проговорил очень нежно, так нежно, как будто они с Бастьеном надолго прощались:       — Мне всегда кажется, что это грустные песни. В Шотландии — «Биннори, о Биннори! А вот и сестра, что топила меня близ дивной плотины Биннори». А здесь что-то вроде «Там, далеко…» (2) Многие боятся воды, но я -нет. Я знаю, что вода меня не обидит. И высота совсем не страшна, если стоишь ногами на твердой земле.       Его пальцы переместились на плечо Себастьяна, сжали его чуть сильнее:       — Видишь там две радуги? Надо загадывать желание, можно одно на двоих.       Это были настоящие любовные речи, и голос, произносивший их, отличался от голоса язвительного Мориарти столь же сильно, как лето от зимы.       Доверчивое прикосновение Джима моментом растопило напускную отстраненность и сосредоточенность Себастьяна на созерцании водопада. Он прислушался к голосу любовника, как к самой лучшей песне, и, увидев сдвоенную радугу, положил руку на пальцы Джима.       — Загадал… и, думаю, что оно похоже на твое. Хочу сбежать с тобой куда-нибудь на пару часов. — тихо признался Тигр и, припомнив что-то, добавил — На горячий источник. Он здесь неподалеку.       Пару лет назад, Павич действительно возил его в горы, показать заброшенный лагерь, который теперь преобразился до неузнаваемости, и по дороге они завернули к местному курорту — естественным термическим водоемам, подогреваемым дыханием давным-давно уснувших горных великанов — вулканов. Курорт именовался какая-то там «баня» и только-только начал восстанавливаться на деньги местного предпринимателя. Но вокруг цивилизованной части находилось еще достаточно уединенных мест, где можно было принять горячую ванну, устроенную в нерукотворном каменном ложе.       Моран покосился на компанию телохранителей и Павича, собиравшихся с энтузиазмом дегустировать сливовицу, и его печень жалобно заскулила, бастуя против внеурочной работы и повышенных нагрузок. Но мысль о минеральной ванне и полезной для организма воде подействовала на нее успокаивающе. А продолжение мыслей Морана уже привело в волнение другие части его тела.       — Так что, сбегаем? Или мне тебя украсть у них из-под носа? — Тигр призывно взглянул на Маугли, которому явно понравилось это предложение.       Мориарти оглянулся через плечо на свою шумную команду, и глаза его вспыхнули азартным блеском, столь хорошо знакомым Себастьяну. Он был не просто готов к приключению — жаждал его всем своим существом. Тем более, что соблазнительное предложение «сбежать вместе на пару часов» полностью совпадало с тайным замыслом Джима. Морану ничего еще не было о нем известно, и это возбуждало любителя загадок сильнее всего.       — Да. Укради меня! — заговорщически шепнул Кошачий царь, и мурлыкнул на ухо любовнику: — Придумай, как сделать это по-тихому… Я не хочу, чтобы это стадо слонов кинулось за нами с энтузиазмом погранохраны.       Моран не сдержал смешок, представив компанию Снитских и Горана во главе в образах слонов из мультика про приключения Маугли. Джим был как всегда чертовски точен в выборе подходящей случаю метафоры. Однако, его распоряжение относительно собственного похищения содержало в себе элемент вызова — усыпить бдительность всех пятерых «янычар» после давешнего ночного приключения с местными бандитами было непросто. Тем паче, что ему придется угнать из лагеря машину, чтобы свозить Джима на источники.       Но полковник не привык отступать перед сложностями. Он кивнул Мориарти и, еще раз заглянув через перила вниз, заметил, что туда можно спуститься по узкой каменистой тропинке. И подняться назад по другому склону.       — Кое-что уже придумал. Сейчас они опрокинут по стопке, но мы с тобой первую пропустим, а ты скажешь Горану, что хочешь спуститься к чаше водопада. Остальное я беру на себя.       Угадав направление действий, и снова войдя в более привычный телохранителям образ босса, Джим подыграл ему, сперва милостиво разрешив компании поднять тост за свое здоровье, а потом капризно объявив о своем непременном желании спуститься вниз. Но стоило телохранителям с недовольными минами начать подниматься из-за стола, как полковник возмущенно набросился на них:       — Куда вы собрались, кретины? Шеи себе ломать и рисковать жизнью босса? Вы же пьете, как рыбы, причем уже второй день подряд!       — Но шеф, мы ведь с вашего разрешения… только стопочку… — замычали эти «телята», причем Анджей, будучи посообразительнее братьев, сразу смекнул, что Моран и Мориарти что-то затевают, но, повинуясь красноречивому взгляду начальника, предпочел не задавать лишних вопросов.       — Стопочку! — передразнил Томаша Себастьян —, а потом мне приходится за всю вашу компанию краснеть и отдуваться, да? Сидите уже тут, я сам прослежу, чтобы босс не сломал себе на этой тропке шею. Павич! У тебя тут хоть трос имеется страховочный? Или твои парни прямо так, с помоста вниз сигают?       — Трос есть, да, взгляни вооон туда! — невозмутимый и уже слегка разомлевший Горан показал рукой на край платформы, примыкающий к склону, и Себастьян разглядел, что там к дереву привязана толстая веревка, практически канат, страхующий крутой спуск.       — И на том спасибо. Ладно, парни, отдыхайте, а мы прогуляемся туда-обратно. Я иду первым. А ты держись за канат покрепче и смотри, куда ноги ставить. — предупредил он Джима строгим голосом инструктора по физподготовке.       Минут через пять-семь, они оба благополучно достигли дна распадка, и Моран, сделав на последнем метре поддержку Джиму, прижал его к себе и сорвал быстрый поцелуй, пока они были скрыты от сторонних глаз настилом помоста.       — Побег из Алькатраса, этап первый удался без потерь! — резюмировал он, захваченный азартом приключения.       — Я в тебе не сомневался, — тихо проговорил Джим, не отпуская Морана из объятий, и вернув ему не менее горячий, но более долгий поцелуй. — Давай перейдем ко второму этапу, пока они не допили водку и не вздумали подглядывать, за каким хреном нас понесло в водопад…       Продолжая держаться за Себастьяна обеими руками, он выглянул из-за его плеча, посмотрел направо, налево, потом вверх и с детской доверчивостью спросил:       — И что дальше, командир? Это укрытие выглядит не слишком надежным, стало быть, оно у нас временное.       В действительности Джим был достаточно отважен и более чем неплохо тренирован для прогулок по сложным маршрутам, он не боялся ни воды, ни высоты, ни острых ощущений, однако Ричи нравилось разыгрывать легкую беспомощность и притворяться викторианской леди на медовом месяце.       — А дальше нам предстоит примерно такой же подъем, но вооон там! — Моран указал ему склон ниже по течению, где он углядел другую тропинку, ведущую сюда же. Чутье разведчика не обмануло — к такому месту, как чаша водопада, должно вести несколько путей.       — Идем! — бодро скомандовал он Джиму, и начал пробираться по влажной каменистой россыпи вдоль бурного потока. Расстояние было невелико, но из-за русла реки, которое каждый год перепахивалось паводком, идти вдоль берега было сложно, и каждый шаг им приходилось выверять на предмет устойчивости. Зато преимущество было в том, что влажные брызги водопада тут же смывали с камней все следы, так что их даже с собаками найти будет проблематично. Хотя, такой глубокой конспирации им и не требовалось.       Подъем получился даже быстрее — Моран много раз замечал, что в условиях горной местности подниматься на склон любого уклона, даже отвесного, куда легче, чем по такому же склону спускаться. Выбравшись на ровное место, они прокрались по утоптанной тропинке к самому лагерю, и, затаившись у ворот, дождались момента, когда группа курсантов втянется в здание столовой, а часовые, прогуливающиеся перед гаражом, завернут за угол, чтобы украдкой покурить.       Оставив Джима стоять на карауле, Моран быстро пересек открытое пространство и беспрепятственно проник в помещение гаража, где стояли оба джипа Павича с выбитыми стеклами и прочая автомобильная техника. Выбрав один из заляпанных грязью военных внедорожников с открытым верхом, Себастьян для начала проверил уровень горючего в бензобаке, потом забрался в кабину и, не обнаружив ключей зажигания, полез под панель. Закоротить два проводка и завести мотор не составило особого труда, и Моран решил, что если их шалость в полной мере удастся, он непременно попеняет Павичу на то, как беспечно тот относится к сохранности имущества лагеря, деньги на которое выделяет фонд мистера Десмонда.       Проверив, чем тут запирают выезд из гаража, он снова сделал в памяти критическую пометку для Горана, снял перекладину, скрепляющую деревянные ворота и вернулся за руль. Машина плавно тронулась с места, Моран на медленном ходу подкатил к выезду и, только упершись бампером в ворота, газанул. Створки эффектно разлетелись в разные стороны, но остались целы, а внедорожник за несколько секунд вылетел за территорию лагеря.       — Прыгай скорее! — скомандовал Моран Джиму и велел ему пригнуться на сиденье, на случай, если ротозеи-часовые вооружены настоящим боевым оружием и вздумают открыть не предупредительную стрельбу в воздух, а огонь на поражение по «угонщикам». Им вслед и вправду раздались одиночные выстрелы, но уже тогда, когда машина ушла из зоны прямой убойной досягаемости большинства стволов.       — Теперь главное, чтобы Мартин со своей супер-винтовкой не решил погеройствовать! — пошутил Себастьян, глядя в зеркало заднего вида на стремительно удаляющиеся ворота лагеря.       — Так, с транспортом тоже задачу решили. Этап номер три — погоня! Пристегнись, а то вылетишь на повороте, и что я тогда скажу Павичу и Снитским в свое оправдание? — прокричал Себастьян, перекрикивая рев мотора и ловко лавируя по горной дороге на тяжелой и незнакомой машине. А телефон в кармане куртки уже вовсю вибрировал, разрываясь от звонков Горана и телохранителей, видимо, только что обнаруживших пропажу босса и шефа.       У Джима захватило дыхание, и желудок подпрыгнул к горлу, когда внедорожник сорвался с места и, заложив крутой вираж, рванул вперед на полной скорости. Моран что-то кричал ему, и лицо у него было страшное и веселое, как у разбойника во время налета, но шум мотора заглушал слова, так что Мориарти оставалось полагаться только на интуицию и чтение по губам. Кажется, Себастьян говорил про страховку в виде пристяжного ремня — весьма ненадежная защита, если они перевернутся или слетят в пропасть — и заодно выражал мальчишеское удовольствие от происходящего. Джим в принципе готов был разделить его восторг, но руки словно обрели собственную волю и с обеих сторон вцепились в сиденье так же крепко, как кошачьи когти.       — Моран, мы что, собираемся взлетать? Не то что бы я возражал, это будет интересный опыт, только не пытайся переходить в режим автопилота и обеспечь нам мягкую посадку.       — Лично я взлетать не собираюсь! А вот ты можешь выпорхнуть на повороте, если не пристегнешь чертов ремень! — проорал, перекрикивая ветер и рев мотора, Себастьян, но, поняв, что Джим намертво приварился к сиденью обеими руками, дал по тормозам и лично пристегнул его. Потом снова повел машину, но уже не так резво, стараясь максимально притормаживать на крутых спусках и опасных поворотах.       Грунтовая горная дорога вскоре закончилась, и они вырулили на асфальт. Здесь Моран совершил странный с точки зрения Джима маневр — выехав в одну сторону и проехав по дороге метров пятьдесят, он остановился и сдал задним ходом около сотни метров, и только после этого развернулся и поехал в другом направлении, чем намеревался первоначально.       — Там, где мы выезжали, следы шин с грунтовки будут видны. И они подумают, что мы едем туда. Но нам туда не надо. — пояснил он, поймав удивленный взгляд Джима. Теперь, когда след был запутан, Моран повел спокойнее, закурил и ответил на звонок от Горана:       — Моран! Твою мать! Вы куда оба провалились? У нас тут ЧП! Кто-то угнал машину из лагеря! — серб орал в трубку так возбужденно, что Себастьяну пришлось отстранить ее от уха, иначе он бы оглох в два счета.       — Расслабься, Павич, мы с боссом в порядке, машину тебе вернем в целости и сохранности, а вот ты своим горе-часовым влепи-ка по паре нарядов за то, что плохо охраняли важный стратегический объект!       — Ах ты… — Горан благоразумно прикрыл трубку рукой, но чуткий слух Себастьяна все равно уловил поток цветастой брани, и басовитый гул квартета Снитских, вторившего бывшему шефу.       — Так это твоя проверка была, да? Инспекция, мать ее! — уже спокойнее ответил Горан.       — Да, а ты думал, я тебя о ней предупреждать буду? Так только подкупленные крысы делают. Выпиши своим часовым крепких люлей, а мы с Джимом будем обратно через пару часов. И да, если твои за нами в погоню бросились, верни их, я не хочу, чтобы они уехали до самого Косова.       — Вы что?! Вы куда?! — рявкнул было Павич, но Моран уже дал отбой и убрал телефон в карман, весело скалясь с сигаретой в зубах.       — Не завидую я тем ребяткам. Горан с них сейчас стружку снимет до самой кости. Зато урок они выучат на всю жизнь.       — Какой ты строгий, Бастьен! — рассмеялся Джим и, взяв обеими руками руку Морана, по-кошачьи потерся носом о его широкую ладонь. — Строгий и неподкупный, как Робеспьер! (3) Ты умеешь заставить выучить твои уроки, я восхищен. Горан ненавидит выглядеть раззявой, так что нужные выводы сделает и меры примет.       Он посмотрел вперед, потом по сторонам и придвинулся к Морану вплотную.       — Куда же ты меня все-таки везешь, Тигр? Места здесь красивые, но очень безлюдные. Признайся, это все одна большая ловушка, и Шер Хан обглодает Маугли до косточек? В таком случае мне было бы безопаснее остаться пить сливовицу с волками и бандерлогами.       Моран завел руку за спину Джима и обманчиво-успокаивающе погладил его между лопаток:       — У Маугли память, как у Лягушонка. Иначе Маугли помнил бы, что коварный Шер Хан задумал сварить его в кипятке. — промурлыкал он, не отвлекаясь от дороги.       В этот час и в этой местности им попалось всего несколько встречных машин, но до каких-либо поселений они так и не доехали, и минут через пятнадцать езды по пустой трассе Моран повернул с главной дороги на второстепенную, по которой, если верить указателю, можно было добраться до «Луковска баня» — того самого термального курорта, куда Горан возил его в 2007 году.       Дорога ушла вниз, в долину между горными отрогами, поросшими хвойным лесом, но, когда им на глаза уже попались первые постройки нового отеля и спа-комплекса, Себастьян снова свернул на лесную колею и, после небольшой тряски по камням и корням, остановил машину.       — Вылезай, дальше только пешком.       Выступив проводником Джима, Тигр, одним из ценных умений которого было ориентирование на любой местности, довольно быстро вывел его к горному озерку, берега которого были похожи на застывший бело-желтоватый цемент — так на них оседали минеральные соли источника. Запах от мутноватой воды тоже шел специфический — словно только что кто-то сжег целую гору спичек — но Моран без страха погрузил в нее пальцы и предложил Джиму последовать его примеру:       — Ванна готова, сэр! — спародировал он голос Дживса, и принялся раздеваться.       Джим, вытянув шею, наклонился вперед, с подозрением присмотрелся и принюхался к воде — она действительно выглядела не слишком чистой, и при этом чересчур горячей: об этом явно свидетельствовал поднимавшийся над озерцом беловатый пар. Темные деревья вокруг как будто перешептывались, а кусты шиповника и дикого терна, буйно разросшиеся на нижнем ярусе этого природного амфитеатра, придавали месту совсем уж колдовской колорит.       — Ты в самом деле предлагаешь сюда залезть? — с сомнением в голосе проговорил Джим. — Прямо в ведьмин котел? Ну, что ж, будь по-твоему, рискну… может быть, стану писаным красавчиком, или даже красавицей, чем черт не шутит.       Он снял футболку, сел и принялся расшнуровывать ботинки.       — Кстати, о чертях. Запах серы наводит на мысли, что где-то здесь скрывается вход в преисподнюю. Но это, пожалуй, хорошо. И даже символично в своем роде.       — О, да, помню-помню: лучше царствовать в аду, чем служить на небесах. — процитировал Моран Джона Мильтона, скидывая с себя военную форму. Раздеваться Моран умел так же быстро, как и одеваться, и, опередив Джима, уже полез в источник, рискуя получить ожоги, если вода окажется слишком горячей. Но обошлось, термальное озерцо прогревалось где-то градусов до сорока, не выше, а вода из-за обилия солей была очень мягкой, почти бархатной для кожи.       Себастьян осторожно опустил голую задницу на дно чаши и, прислонившись спиной к каменному борту, поманил Джима к себе:       — Иди сюда, котик, погрейся, побудь морским котиком. А, если вздумаешь превращаться в девицу — то эти воды еще и от бесплодия лечат. — весело намекнул Тигр и блаженно откинулся головой назад, прикрыв глаза и впитывая всем телом минеральные дары природы.       — Нет уж, благодарю покорно, не имею ни малейшего желания терять член и отращивать сиськи, — усмехнулся Джим. — Если я, паче чаяния, все-таки превращусь из Горлума в прекрасную Арвен, мне не избежать беды, поскольку мой Арагорн — мизогин и конченый… кхм… не будем уточнять кто.       Ричард Брук, играя характерные роли, мог быть вульгарным и нисколечко этого не стеснялся. Он легко соскользнул в воду, тихо взвыл и ударил ладонями по воде, подняв целую тучу брызг:       — Оооооох, Моран! Коварный убийца! Это же в самом деле настоящий кипяток! Не знаю, как твои, а мои яйца уже сварились!       — Вкрутую или в мешочек? — флегматично спросил Себастьян, ощущая, как его тело блаженно расслабляется от теплых вод и мышцы делаются мягкими, пластилиновыми. — Ну, раз это уже случилось, тем более иди сюда и получи удовольствие от чего-то кроме секса… Хочешь, я помассирую твою шею?       Мориарти бросил на Морана высокомерный взгляд:       — Пффффф… Это тебе для занятий сексом непременно нужны яйца, так что сам о них и беспокойся. А мой центр удовольствия находится совсем в другом месте! — он дотронулся пальцем до середины лба и обиженно отплыл в сторону. Дно источника было неровным, гладкие валуны у берегов озерца образовывали подобие каменных скамей в хаммаме, одну из таких скамей и облюбовал для себя Джим. Его нежная и тонкая кожа покраснела от горячей воды, но довольно быстро привыкла к температуре; сложнее было привыкнуть к запаху серы, однако чувствительный нос Джима справился и с этой задачей.       Услышав нечто интересное о центре удовольствий Джима Мориарти, Моран даже открыл глаза и, решив, что данная информация нуждается в срочной проверке, перебрался к нему поближе. Его руки, как две мурены, скользнули под водой по коленям и бедрам любовника, и пальцы проверили сохранность того органа, который, по словам Джима сварился, а по его же умозаключению, вовсе не требовался для извлечения удовольствия из секса.       — Ты открываешь мне новые грани анатомии и физиологии человекообразных! Хотя, может, я чего-то о тебе все еще не знаю, может, ты и впрямь не человек, а существо другого биологического вида, искусно маскирующееся под особь хомо сапиенс мужского пола? А? — он обвил руками бедра Джима и потерся подбородком о его колено, выступающее над водой, словно островок. — Вот как превратишься сейчас под действием сероводорода и двуокиси углерода в… в кого ты мог бы превратиться, если бы обладал свободой менять облик?       — Ты еще многого обо мне не знаешь, — пробормотал Джим, постепенно сдаваясь под расслабляющим действием горячей воды и, напротив, весьма тонизирующими действиями Себастьяна. — Я небелковая форма жизни, состоящая из антиматерии, так что лучше не провоцируй меня принимать мой истинный облик.       Ему очень нравилось, как Моран по-хозяйски распоряжается его телом, банщиком и массажистом тот был не менее умелым, чем любовником, и несколько минут криминальный консультант и глава преступного синдиката издавал только нечленораздельные стоны и вздохи, склонившись в ласковые объятия мощных тигриных лап.       Наконец он заставил себя поднять отяжелевшие, размякшие веки и, закинув руку на шею Себастьяна, посмотрел ему прямо в глаза.       — Моран… у меня есть к тебе один вопрос… пожалуйста, отнесись к нему предельно серьезно и постарайся не ржать.       Джим, разнежившийся от массажа, уже начал было уплывать сознанием на Альфа-Центавру или откуда он там был родом в своей «небелковой форме жизни», как вдруг открыл глаза и сказал ровно то, что немедленно заставило Морана поймать смешинку. Но взгляд Мориарти был серьезным и сосредоточенным, так что Себастьяну пришлось волевым усилием сдержать себя от какого-бы то ни было внешнего проявления неуместного веселья. Он даже наморщил лоб и нос из старания казаться таким же серьезным. Но не был уверен, что продержится дольше пяти минут и кивком поторопил Джима с его вопросом, сопроводив его коротким:       — Хорошо. Спрашивай.       — Спрашиваю. Моран, а если бы я в самом деле был женщиной… так, кажется, я просил кое-кого не ржать! Вопрос очень серьезный! Так вот, если бы я был женщиной — после всего, что между нами было — ты бы на мне женился? Мы с тобой вместе уже два года, самое время поинтересоваться.       Заметив, что губы Морана подозрительно вздрагивают, он сердито закрыл ему рот рукой и слегка отодвинулся, чтобы чрезвычайно интимные прикосновения не сбивали его с мысли.       — Нет, я не сошел с ума, и мне прекрасно известно, что в душе ты как был, так и остался чертовым консерватором и гомофобом. Я помню, что у тебя в анамнезе бывшая жена и две дочери. И упаси бог, не собираюсь затевать всю эту пошлую ерунду с посещением мэрии и объявлением в «Таймс». Мне интересна гипотетическая возможность развития наших отношений от флирта до брака, при условии, если бы меня звали не Джимом, а, к примеру, Джин…       Рука Мориарти перекрыла ему не только возможность издавать звуки, но и дышать, но от неожиданного вопроса Джима и от того, что задан он был на полном серьезе, Моран едва не ушел головой под воду. Щекотавшая его рот смешинка куда-то моментально делась, зато весь его консервативно-гомофобный блок, заседающий в ВКЛП (4), моментально оживился и загудел на разные лады одну и ту же песню.       Но Себастьян не слушал эти голоса, пищащие внутри черепа, точно стайка надоедливых москитов. Он смотрел на Джима и пытался представить себе гипотетически, что было бы возможно между ними, будь тот и вправду женщиной по имени Джин.       Сперва сама эта идея вызвала отторжение — Моран и раньше не любил женщин и не доверял им, с чего бы он поменял свое отношение к Джиму, будь он женщиной? Но он не торопился отвечать, следуя первому импульсу, ему, как снайперу, было хорошо знакомо, что торопливость — это помеха, не позволяющая получить результативный выстрел. Вместо этого, он решил пофантазировать, при каких обстоятельствах у него мог бы появиться интерес и даже влечение к женщине по имени Джин?       Однако, воображение отказывало ему, подсовывая вместо гипотетического женского образа Мориарти только хорошо знакомое ему лицо мисс Мартелли. Выходит, если бы Дебора обладала умом и харизмой Джима Мориарти, то он смог бы увлечься ею в той же степени? Но Дебби не хотел только импотент, да и тот наверняка раздевал и имел ее мысленно в разных позах.       Нет, видимо, голос его деда был прав, констатируя, что Моран — «конченный педрила», или попросту — гей. Тогда к чему все эти попытки представить Джима тем, кем он не является, если тот ему дорог как раз в таком виде, как он есть?       — Слушай, Джимми… Если честно, я… я просто не могу представить, что было бы, обернись ты женщиной… Но я точно могу сказать тебе, что если бы тебя вдруг совсем не стало, то я… — тут у Морана вдруг перехватило дыхание, как накануне, во время перестрелки, когда пара пуль влепилась в обшивку их джипа, а будь стрелки чуть более меткими — исход короткого боя мог бы оказаться куда более трагическим. Но, сглотнув сухой спазм, он все-таки заставил себя продолжить — то я застрелился бы. Сразу. Не раздумывая.       Он поймал любовника за руки и, сжав их под водой, заглянул в расширившиеся от удивления глаза Джима:       — Мне не нужно воображать тебя женщиной, чтобы желать тебя, чтобы хотеть быть рядом с тобой, чтобы жить под одной крышей так долго, как это нам отпущено, и чтобы умереть в один день и час. И мне уж точно не нужна вся эта мишура и официоз, хотя теперь даже это возможно между такими, как мы с тобой. Мне достало бы того, что мой обет запомнят эти деревья, эта вода, эти камни и горы… если ты, конечно, хочешь принять его у меня.       Джим нервно сглотнул — он хотел услышать что-то подобное, очень хотел, хотя и признавался в этом самому себе с большим трудом; , но пылкое признание Себастьяна в глубине и серьезности своих чувств, почти дословно повторявшее то, что грезилось Мориарти, стало неожиданностью…       Он дотронулся кончиками пальцев до щеки любовника, мокрой и соленой, хотел заговорить и не нашел нужных слов. Самые нежные слова, самые высокопарные фразы не могли бы и на сотую долю процента передать его истинные переживания, так что не было никакого смысла нагружать язык.       Вместо этого Джим сделал знак, который Моран мог легко прочитать как «подожди минуту» — и выбрался на берег, туда, где осталась их наспех сброшенная одежда. Он вытащил из внутреннего кармана куртки небольшой кожаный мешочек на длинном шнурке, который Бастьен несколько раз видел у него на шее и даже интересовался, что это за странный амулет — не засушенное ли сердце бывшего любовника? — проверил содержимое, и, убедившись, что все в порядке, снова соскользнул в воду.       — Я хочу принять твой обет, — хрипло сказал он, глядя на Морана странным, полубезумным взглядом, где смешались страсть, надежда и отчаяние. — И произнести свой. Но сначала…       Он подставил руку, встряхнул мешочек, и на его раскрытую ладонь с тихим звоном выпали два гладких золотых кольца.       «А, так вот почему ты спрашивал про размер…» — мелькнула и тут же пропала одинокая, как метеор в рассветном небе, мысль. Похоже, Джим серьезно приготовился к тому, что сейчас должно случиться между ними и связать их таинством, которое принято называть браком, если речь идет о мужчине и женщине…       — Ох, Джим… Это… это будет покруче, чем поход в мэрию…       Моран протянул руку и взял оба кольца. Одно было больше и предназначалось его пальцу, второе — чуть меньше, но в остальном оба выглядели идентично, и были сделаны из белого и красного золота. Кроме того, на внешней стороне обнаружились какие-то символы, больше всего похожие на арабские буквы.       — Что здесь написано? Надеюсь, это не язык Мордора? (5)  — с любопытством спросил Себастьян, крутя кольцо и пытаясь найти начало текста. Но это у него не получилось, он помнил только отдельные слова и фразы по-арабски, и никогда не мог соотнести их произношение с написанием.       — Это арабский, — по губам Джима скользнула печальная и нежная улыбка. — Испанцы и арабы лучше всех прочих народов на земле научились выражать словами любовную страсть. И вот что здесь написано, слушай.       Он приблизился к Морану вплотную, коснулся его бедрами и животом, и в неподражаемой манере Ричарда Брука, сочетавшей в себе пылкость, лиризм и благородную сдержанность, прочитал:       — Сказать два слова повели,       И сокровенной тайне внемли:       Тебя любя — сойду я в землю,       Тебя любя — восстану из земли!       Джим чуть помедлил, преодолевая волнение, и заключил:       — Я никогда не думал, Бастьен, что попрошу кого-то о подобном, но… ты наденешь мне кольцо? И позволишь мне сделать то же — прямо сейчас надеть кольцо на твой палец? Только… давай никогда не будем называть наши отношения браком. Мы заключаем не брак, а союз. А эти свидетели… — он повел рукой по сторонам, указывая на деревья, камни и облака, — пожалуй, будут посерьезнее тех, какие могли бы случиться на свадьбе… Меня они полностью устраивают.       Моран сжал кольца в кулаке, чтобы ненароком не выронить их, и, переменив позу, встал на каменистое дно на одно колено перед Джимом — словно жених, делающий предложение невесте, и одновременно рыцарь, дающий клятву верности своему королю. Раскрыв ладонь, он позволил ему взять то кольцо, которое предназначалось для его пальца, но удержал в своих пальцах правую руку Мориарти.       — Ненавижу слово «брак». И потому беру вас, камни, вас, деревья, тебя, вода, и вас, горы, в свидетели союза, заключаемого между Джеймсом Мориарти и Себастьяном Мораном в десятый день июня две тысячи девятого года. Клянусь, что этот союз заключается мной добровольно, по любви и зову сердца, не из соображений корысти и не в поисках власти, иной, чем власть любящего сердца выбирать одну дорогу и делить общую судьбу с тем, ради кого оно бьется. Сим обетом я связываю мою судьбу с твоей, клянусь хранить тебе верность и оберегать твою жизнь до последнего вздоха, Джим. — вдохновенно произнеся эту короткую и торжественную речь, он надел на безымянный палец любовника кольцо и, перевернув его руку ладонью вверх, поцеловал ее.       — Всегда догадывался, что ты безнадежный романтик, мой друг… — счастливо улыбаясь, прошептал Джим и зарылся лицом во влажные волосы Себастьяна. — Теперь я это знаю точно, но- тссссс! — это будет наша общая тайна!       Он дышал полной грудью, слушал себя и с удивлением чувствовал, что зияющая дыра в его сердце, черная пробоина, образовавшаяся после смерти Ричи, как будто окончательно закрылась и перестала кровоточить. Боль, мучившая его годами, почти прошла. Это было удивительно, настолько удивительно, что душа Джима не вместила такого счастья, и страх вырвался наружу вместе с тоскливым вздохом Ричи:       — Ты точно никогда не бросишь меня?       Моран посмотрел в лицо Джима долгим любящим взглядом, стараясь передать ему свою уверенность в том, что одновременно произносили его губы:       — Я никогда не брошу тебя, не оставлю одного, не предам, не откажусь, не сделаюсь твоим врагом, не исчезну из твоей жизни в неизвестном направлении по доброй ли воле или принуждаемый кем-либо и чем-либо. Если такое когда-то случится, то по единственной причине, которой я бессилен буду противостоять, как человек. Как смертный человек. Но даже тогда я попрошу тех, кто там дергает души людей за ниточки, чтобы они позволили мне быть твоей незримой защитой. А если они не захотят, то сбегу от них обратно на землю и все равно буду рядом. — он протянул Джиму свою правую руку с расставленными пальцами и кивнул — Надевай, если тебя не испугало то, что я только что обещал. Потому что и для тебя это будет означать «твой навеки и до смерти». Ты точно готов к такому решению?       Джим кивнул, задыхаясь от волнения, но теперь это был не страх, а предчувствие небывалого счастья — воистину космическое переживание, когда греза соединяется с реальностью, обретает плоть и кровь и начинает по-настоящему жить, создавая новую судьбу, одну для двоих.       — Твой навеки, на всю жизнь, до смерти… и после смерти, даже если там нет ничего, кроме забвения. Может быть, мы с тобой будем первыми… первыми, кто проснется и узнает друг друга в «стране, откуда ни один не возвращался». Да, Бастьен, я готов.       Он надел кольцо на палец Морана — оно заказывалось вслепую, но пришлось точно впору, не было ни тесным, ни чересчур широким и село как влитое.       — Я обещаю любить тебя, быть верным тебе, я отдаю тебе все, что у меня есть, и пусть наши жизни свяжутся воедино, как золото в этих кольцах. Призываю в свидетели небо, деревья, воду и землю, горы и огонь, горящий в моей душе.       Джим умолк, но его пальцы тесно переплелись с пальцами Себастьяна, и, обнимая друг друга, любящие слышали, как в унисон бьются их сердца.       Словно одобряя происходящее, сосны, стоящие вокруг зашумели, по воде пробежалась мелкая рябь, а луговые травы заволновались, как море, от ласкового прикосновения летнего ветерка. И невидимая рука Судьбы легонько, как этот самый ветерок, подтолкнула Морана в спину. Он встал и привлек Джима к себе:       — По-моему, нам нужно еще кое-что сделать, чтобы наши свидетели убедились, что все всерьез… — намекнул он и, взяв пальцами мягкий подбородок Мориарти, приподнял его. Их губы нашли друг друга и соединились в долгий поцелуй, скрепляющий данные обеты, и ветер, набрав силу, заставил деревья хлопать им своими мохнатыми ладонями и одобрительно перешептываться, свидетельствуя чуду любви, соединившему две такие разные души…