Балканская баллада

Двое суток спустя, аэропорт Хитроу (Лондон)  — аэропорт им. Николы Тесла (Белград)

      — Внимание, внимание! Объявляется посадка на рейс Лондон-Белград компании AirSerbia, регистрация пассажиров в секторах C, D, E, F, вылет в 1.20 после полудня. — отчеканил голос аудиодиспетчера, и оба мистера Мортимера поднялись с кресел ожидания и подошли к стойке, вынимая паспорта и билеты.       — Дайте, пожалуйста, два места рядом, у моего брата авиафобия, и он более-менее нормально себя ведет на борту, только когда сидит рядом со мной. — лучезарно улыбнулся Моран чернокожей девушке в синей форме. Она не стала ссылаться на правила выдачи посадочных талонов, и, любезно улыбнувшись в ответ, протянула ему сразу оба:       — Приятного полета вам и вашему брату, мистер Мортимер!       — А вам приятного окончания рабочего дня, мисс! — пожелал ей в ответ Себастьян и повернулся к Джиму, протягивая ему его талон:       — Держи, теперь, я надеюсь, ты не станешь опустошать полки со спиртным в дьюти фри?       — Нет, как раз теперь я надерусь в хлам, — мстительно пообещал Джим, с утра пребывавший в дурном настроении из-за насильственного и чересчур раннего пробуждения, и надувшийся еще сильнее из-за «щебета» Морана с сотрудницей аэропорта. — Какого дьявола ты рассказываешь посторонним про мою аэрофобию? А если я попрошу рассадить нас в разные концы салона, потому что ты храпишь как верблюд, тебе будет приятно?       Мориарти знал, что Моран считает подобные всплески раздражения «детскими выходками» и не придает им значения — особенно в роли бесчувственного Роланда Мортимера — но это только усиливало его желание как следует достать спутника, пока они не сели в самолет.       Джим волновался из-за поездки в Сербию, где в последний раз был очень давно, еще при жизни Бойла, волновался так сильно, что сам удивлялся своему состоянию, но какая-то странная неловкость мешала ему признаться в этом Себастьяну. На грешной земле у Джима не осталось никакой кровной родни, и все же ему казалось, что он едет на встречу со строгими и взыскательными родителями, чтобы предъявить им своего избранника.       — Давай, рассади нас, братец. Только тогда я не собираюсь отвечать за твои пьяные истерики, как тогда, когда мы летели в Дублин и сидели, о, ужас! через проход! — сердито ответил Себастьян на мелочные придирки невыспавшегося Джима, для которого полет даже в комфортабельном салоне частного Bombardir'a превращался в пытку из-за невозможности лично контролировать управление стальной птицей и исправность всех ее узлов и механизмов.       Он подхватил с пола спортивную сумку, которую не нужно было сдавать в багаж, и кивнул Мориарти в направлении терминала, над которым горело название рейса и время его отправления, а так же обратный отсчет времени, отведенного для посадки пассажиров на борт.       — Идем, пока туда все остальные, кто летит в Белград, не набежали. Если захочешь напиться, то и на борту спиртное продают. Но в следующий раз я просто возьму с собой пару ампул… нет, жидкости и шприцы теперь проносить с собой нельзя, тогда лучше упаковку таблеток со снотворным. — пообещал он Джиму, и, пропустив его вперед, кивнул обоим Снитским, летевшим как бы не с ними, но державшимся неподалеку.       Высокие парни-близнецы, одетые в походную форму в стиле милитари, привлекали к себе больше внимания, чем Моран и Мориарти, но, собственно, на то и был расчет. Если кого и задержат для более подробного досмотра, то скорее их двоих. А другие два брата вылетели по-одиночке в Загреб и Подгорицу еще вчера, и сегодня уже должны встречать их в аэропорту сербской столицы вместе с Павичем и его командой.       Далее их ожидал утомительный предполетный досмотр по новым правилам, требующим снимать обувь, часы, выгребать из карманов все металлическое, и даже ремни из брюк вынимать и складывать все это в бокс на транспортерную ленту.       Когда они, наконец-то, были отпущены бдительными пограничниками, и прошли в самолет, Джим был зеленым от злости и на ходу выдумывал, какими способами расправился бы с тем, кто выдумал такие идиотские правила досмотра.       Моран только усмехнулся:       — Скажи спасибо, что тебя не засунули в экспериментальный сканер (1), который тут испытывают на трансатлантических рейсах. Говорят, что с его помощью даже мысли пассажиров читать можно. И вычислять тех, кто раздумывает, кого бы из персонала аэропорта убить…       — Мои текущие мысли их едва ли впечатлят, — огрызнулся Джим. — Потому что их всего три, и все мерцают красным: «Спать», «Выпить», «Треснуть кое-кого по башке».       Он дернул на себя ремень спортивной сумки, но Моран даже не подумал его выпустить, и Мориарти, не имевший преимущества в силе и массе, едва устоял на ногах.       — Ах, так? Верблюд оседлал бедуина? Ну хорошо же — тогда тащи это на себе до самого Белграда!       Посадка была все ближе, а вместе с ней приближался и взлет, и два с лишним часа висения в воздухе, вместе с ощущением многокилометровой пустоты под ногами, так что Джиму было совершенно все равно, к чему цепляться, только бы не погружаться в телесное предвкушение полета. Противнее всего оказалось торчать в накопителе, в созерцании летного поля, залитого мелким дождем, в клочьях серого тумана. По прогнозу в Белграде было плюс двадцать пять и светило яркое солнце, но отсюда, из дождливого Лондона, в это просто не верилось.       — Какая была погода, когда ты улетал на балканскую войну, Бастьен? Было тепло или холодно? Ты помнишь? — неожиданно спросил Мориарти, не отрывая взгляда от самолетов. Голос его был тихим и взволнованным. — Ты никогда мне не рассказывал, как так вышло, что ты оказался на нужной стороне. (2)       Вопрос Джима прозвучал неожиданно серьезно, и Моран не стал отмахиваться от воспоминаний.       Впервые в тогда еще Союзную Республику Югославию он прибыл служить по краткосрочному контракту в составе интернациональной группы военных специалистов, неофициально приглашенных правительством для проведения инструктажа армейских частей. Это было осенью 1997 года, когда в Косово обострился очередной межэтнический конфликт, и инструкторам вместо учений пришлось лично поучаствовать в нескольких полевых операциях по спасению беженцев-сербов от преследования албанских косоваров.       — В Белград я тогда летел не из Хитроу, а с военного аэродрома Скамптон, но погода была такая же дождливая. Это была моя первая военная командировка. И в ней я сдружился с Павичем. Наверное, с тех пор душой я на стороне сербов, особенно после того, как натовцы выступили в духе нацистов. Не по мне это, когда одних за военные преступления судят в Гааге, а других за еще худшие преступления награждают в Букингемском дворце…       Джим мрачно кивнул:       — Хочу верить, что три миллиона фунтов, переведенных этим австралийским бездельникам, помогут капитану Драгану (3) избежать экстрадиции в Хорватию… ну, а если нет, придется действовать другими методами.       Драган был личностью легендарной, Горан Павич лично был знаком с прославленным командиром, и сейчас в составе его бригады были те, кто осваивал воинскую науку под руководством знаменитого Капитана.       — Я надеюсь, что твои деньги помогут обвинению против него развалиться. Потому что хорваты его не пощадят.       В этот момент их наконец-то пригласили на посадку, и разговор продолжился уже в салоне самолета, довольно тесном, но во время перелета Джим ничего не имел против тесноты.       Умостившись в кресле, он слегка сжал локоть Морана, тем самым выражая много мыслей и чувств, вслух же сказал:       — Значит, это была твоя первая война? Ты был на десять лет моложе, и наверное, в военной форме смотрелся куда круче любой кинозвезды, не говоря уж виндзоровских наследничках. (4) Знаешь, а мне просто не терпится посмотреть на тебя в полевых условиях, на полигоне!       Себастьяну была приятна лесть любовника, но он все же несколько смутился, вспомнив, каким редкостным идейным слепцом и заносчивым офицериком был поначалу:       — Да, но тогда я хотел во всем быть похож на деда, даже отрастил себе такие же усы, как у него… — виновато признался он. — И ходил с ними, важный, как индюк, только еще знаменитой генеральской трости не хватало. И еще стрижка у меня была дурацкая, под ежик. Знаешь, почему военные должны носить короткую стрижку? Потому что часовому или военнопленному легче перерезать горло, ухватив его за волосы, которые длиннее установленной нормы. А за ежик не ухватишься.       Судя по тому, как изменилось лицо Джима, Морану не стоило упоминать об этом. Тем паче, что он сам уже давно не носил военных стрижек, позволяя волосам отрастать на несколько сантиметров — не иначе, как отдавая дань уважения своему ирландскому отцу-хиппи. Но его компаньона отличало слишком уж живое воображение, и Мориарти крепко сжал руку Себастьяна, уставившись перед собой невидящим взглядом.       — Эй, с тобой все в порядке, братишка? — Моран постарался отвлечь Джима от дурных фантазий, навеянных его словами, когда ощутил толчок.       — О, наконец-то мы тронулись!       Самолет еще пару раз дрогнул всем корпусом, заставив опаздывающих пассажиров быстрее заполнять свободные места и багажные люки, и начал плавно выруливать на взлетную полосу. Братья Снитские, сидевшие позади них с Джимом, травили друг другу какие-то байки по-польски, пока их не перекрыл голос капитана воздушного судна, поприветствовавший пассажиров, сообщивший им информацию о времени перелета и погодных условиях, из-за которых при взлете может ощущаться небольшая тряска. Говорил он об этом буднично, спокойно, как водитель автобуса, ежедневно катающийся по одному и тому же маршруту и предупреждающий своих пассажиров об ухабах на дороге. Но Моран подозревал, что если кого в салоне эта информация и успокоила, то только не Джима Мориарти.       — Наверное, ты и правда выглядел очень по-дурацки — со щеткой под носом и с ежиком на голове, — Джим пошутил, но голос у него при этом дрожал, как у испуганного ребенка в кабинете врача. По тому, как развеселились Снитские в креслах позади них, легко было понять, что они ни капли не сочувствуют боссу. Что ж, парни имели право на законное маленькое злорадство, поскольку в остальные моменты жизни право пугать принадлежало только Мориарти…       Джиму было мучительно стыдно, он все понимал головой, но не мог заставить свое тело перестать бояться. Оставалось последнее средство: посмотреть своему страху в глаза, точнее, в иллюминатор, где с нарастающей скоростью мелькали здания, трапы и другие самолеты. Одной рукой Мориарти вцепился в подлокотник, другой — в колено Морана, но из чувства гордости попытался поддерживать светскую беседу:       — Значит, твой дед носил усы, но не бороду… и был отчаянным гомофобом. Готов поспорить, что на самом деле он любил мужчин. Так что твои дурные наклонности, скорее всего, перешли к тебе по наследству — вместе с любовью к оружию и дурацким стрижкам.       Самолет загудел турбинами, разогнался, заставив серый пейзаж за иллюминаторами слиться в мутные полосы, и плавно оторвавшись от взлетной полосы, задрал нос вверх, прорезая им низкие тучи и стремительно набирая высоту.       Морана вжало в кресло, но он, в отличие от Мориарти, получал от этого ощущения острое удовольствие, предвкушая момент, когда воздушный лайнер, словно гигантский крылатый кит, вынырнет из сплошной облачности и окажется над безбрежным белым морем, и водяные полосы на иллюминаторах превратятся в ледяные, и вскоре отпадут, не выдержав крейсерской скорости. Так и произошло. На то, чтобы набрать высоту полетного эшелона, ушло минут двадцать, и теперь они летели над снежной искрящейся равниной, то и дело вскипающей завихрениями и простирающейся до самого горизонта, сделавшегося видимо выпуклым — как глаз огромного великана.       Колено, захваченное в заложники страхом Джима, уже изрядно побаливало, когда, наконец, Мориарти ослабил хватку и сам понемногу расслабился, и тут же снова принялся развивать тему усов его дедушки и связанных с ними гомосексуальных наклонностей старого генерала. Себастьян, понадеявшись на то, что взлет отвлек Джима на другие мысли и переживания, взглянул на него с укоризной:       — Знаешь, моя бабушка не одобрила бы твоего мнения о дедушке. С ее слов, он был страшным бабником, так что у меня есть повод усомниться в теории насчет связи усов и сексуальных предпочтений. — тут он понизил голос и склонился к Джиму — Тем более, что я не был усат, когда у нас все случилось в первый раз по-настоящему… если ты помнишь.       Лицо Джима приобрело сложное выражение — сарказм и циничный скепсис Арлекина смешался с сентиментальной нежностью Пьеро; так всегда происходило, когда деликатная чуткость истинно любящего человека наталкивалась на озорное желание неуправляемого бунтаря отпустить особенно соленую шуточку.       Благая часть души победила, и Мориарти оставил при себе сентенцию насчет того, что если бы дедушка Морана не был вынужден постоянно доказывать самому себе свою полную гетеросексуальность, прыгая от юбки к юбке, и позволив себе всего одного любовника, носящего штаны, бабушке жилось бы намного спокойнее.       — О, ты меня подловил… — очаровательно улыбнулся Кошачий царь и полез в карман себастьяновой ветровки за леденцами, которые Моран на его глазах купил в дьюти-фри. Беспощадно разодрав пакетик жадными пальцами, Джим засунул в рот сразу четыре конфеты и требовательно поинтересовался, где же обещанное вино.       Нетерпение Мориарти было услышано — стюардессы как раз начали развозить о салону тележки с закусками и спиртным. Обеденный стол на коротком европейском рейсе был больше похож на бизнес-ланч-бокс, но выбирать особо не приходилось. Моран взял мясное рагу с сублимированным картофельным пюре и стакан сока, Джим предоставил выбор блюда ему же, и Себастьян заказал боссу сэндвич с тунцом, предварительно уточнив, как давно тот был приготовлен. Стюардесса уверила, что за свежестью продуктов в их авиакомпании существует самый строгий надзор, даже строже, чем на British Airlines, но полковник только скептически хмыкнул, вспомнив, как напару с боссом глотал пищеварительные ферменты после ланча на борту поименованного авиаперевозчика, перевозившего их из Хитроу в Дублин. Так что британцы вовсе не были эталоном в этом плане.       Из предложенного стюардессой спиртного, Джим выбрал две бутылочки сербского вина, Моран же взял фирменную можжевеловую настойку «траварицу», отдав ей предпочтение перед более крепкой водкой «препеченицой», и, как потом выяснилось, оказался прав. Снитские пили именно ее, и по прилете нетвердо держались на ногах, виновато посматривая на босса и шефа.       Кое-кто из пассажиров еще доедал ланч, когда самолет пересек пол-Европы, перемахнул Альпы и начал плавное снижение над территорией Венгрии. С погодой им действительно повезло — облачный фронт они оставили в Германии, и Моран отчетливо видел заснеженные пики Альпийской гряды, переходящие в темно-зеленые хвойные леса, а затем в более светлые заливные луга альпийского пояса. Дальше появились бесчисленные сверкающие на солнце теплицы и землю покрыл узор из прямоугольных геометрических фигур сельскохозяйственных угодий южной Европы, по которому сверкала лента Дравы (5), а потом и Дуная, над которыми пролегал их маршрут. Вскоре показался и красивый город на холмах, переживший в двадцатом веке больше войн, чем любая другая столица Старого Света…       Они фактически облетели Белград, заходя на глиссаду с юга, при снижении их немного поболтало боковым ветром, но пилот мягко и уверенно посадил лайнер на полосу, вызвав одобрительные аплодисменты пассажиров. Выпустив колено Морана, Джим аплодировал едва ли не дольше и громче всех.       Досмотр в аэропорту имени Николы Теслы прошел гораздо легче и быстрее, чем в Хитроу, и, получив багаж в виде чемодана Джима, они все вместе, включая Снитских, попали в медвежьи объятия старого боевого друга Горана Павича:       — Босс! Моран! — воскликнул серб, едва заметив их в зале прилета и двинулся сквозь толпу, как танк, раскинув руки. Джим первым попал «под раздачу», но в долгу не остался, настояв на славянском троекратном поцелуе.       — Горан! Здраво! — тепло поприветствовал его Себастьян, обняв приятеля и похлопав по широкой спине. Церемонии и ранги можно было опустить — здесь чужих не было, только свои.       — Здраво, здраво, друже! — зарокотал в ответ Павич, обнимая Морана в ответ и улыбаясь от уха до уха. В подобном настроении он больше всего напоминал веселого крокодила или благодушного носорога, но дети при виде Горана-горы все равно начинали плакать.       Внезапное решение босса свалиться ему на голову с инспекцией только поначалу застало Павича врасплох, теперь же серб хорошо подготовился и предвкушал, как извлечет из визита Мориарти максимум пользы для дела, которым самоотверженно занимался уже несколько лет: растил в тренировочных лагерях будущее нового мира. Помимо отчетов и ознакомительных поездок, Павич заготовил и список на десяти листах, где в подробностях излагались все неотложные нужды подпольных баз и пожелания особенно талантливых рекрутов вместе с фото, кратким досье и послужным списком каждого «отличника».       — Как долетели? Хорошо? Не трясло на посадке, а босс? Гляжу, вы не такой зеленый, как бывалочи, когда мы вместе с вами по всей Европе взад-вперед летали!       — Все в порядке, Горан, — ответил Джим по-сербски, хотя Павич говорил по-английски. — Твой преемник обо мне прекрасно заботится. И иногда я с ужасом думаю, что мог так и не согласиться посмотреть его. Спасибо, что настоял.       Жмурясь от ласкового летнего солнца, проникавшего сквозь большие окна здания аэропорта, Мориарти ухватил ручку чемодана и покатил его к выходу, не заботясь, следуют ли за ним сопровождающие. Со стороны он напоминал счастливого туриста, приехавшего в долгожданный отпуск, и начавшего расслабляться еще в самолете. Снитские, несмотря на хмель, не подкачали и немедленно «сели на хвост» боссу, грамотно ведя его по маршруту, и готовые в любой момент устранить любую угрозу.       — Ну как тебе с ним живется-работается, Басти? Не окончательно еще с ума сошел? — участливо спросил Горан, пользуясь возможностью перекинуться словечком наедине, пока они не сели в машину. — Выглядит он… хм… честно сказать, давненько его таким довольным не видел после смерти Бойла, упокой Господь его душу! Вот и с проверкой не тебя одного прислал, а сам приехал, собственной персоной! Его ведь из норы выковырять не проще, чем крота! Открой секрет — что это ты с ним такое сделал?       Моран поправил ремень сумки и пожал плечами, зашагав рядом с приятелем в сторону выхода, вслед за Мориарти, ненавязчиво опекаемым теперь уже всеми четырьмя Снитскими:       — Ему со мной так же безопасно, как некогда с тобой, да и основную угрозу мы еще в 2007-м устранили, как ты помнишь. — он намекнул на операцию «охота за гепардом», в которой Горан тоже принял важное участие, организовав им с Хамелеоном транспорт и бункер не в самом спокойном регионе Африки. — С тех пор врагов если и прибавилось, то ненамного, но покушений больше не было. Вот босс и успокоился немного.       Конечно, Моран лукавил, но и Павич тоже косил под дурачка. Серб ведь был на памятной вечеринке в честь замещения полковником его собственного поста, и помнил, что тогда приключилось между Себастьяном и Джимом. Ну, разве что свечку над ними не держал, а так обо всем догадывался, но если даже и нет, в синдикате слухи о новом фаворите Мориарти распространились со скоростью звука и вряд ли прошли мимо Горана. И что этот старый плут теперь хотел выяснить? Выделять ли им одну комнату на двоих или подкладывать под каждого из них смазливую бабенку или пацана?       — Как поживает наш ирландский дикарь, твой воспитанник? Ты очень хвалил его за усердие в постижении воинской науки. Покажешь парня в деле? — Моран предпочел перевести беседу в сферу их общих забот, благо, на тему своих подопечных Павич мог петь часами, как весенний соловей или глухарь на току.       — Мартин-то? — Павич расцвел улыбкой, как майский куст — розами, и сейчас же полез в телефон, чтобы показать Морану фотки воспитанника, угрюмого на вид, но очень красивого ирландского юноши, отличавшегося взрывным темпераментом и совершенно фантастической отвагой: — Вот он сам, посмотри… Возмужал, остепенился, и теперь уже новобранцев по плацу гоняет — дал ему сержантские нашивки. Красавчик просто. На мишенях выбивает сто из ста, штангу тягает как чемпион мира, а девчонки в бардаках от него просто пищат! Ха-ха-ха! Кабы я не приглядывал, за ним бы уже целый гарем носился! Но он молодец, молодец, да. С дисциплиной у него теперь куда как получше, хоть и нелегко мне пришлось поначалу, однако я его сострунил, да. Как Спирита! (6) Ха-ха-ха! Думаю, босс тоже доволен будет, ему такие храбрецы по сердцу.       Они вышли из здания аэропорта, направляясь к парковке, и Павич поинтересовался:       — Мы в Белграде ночуем или сразу к нам, в горы? Я все подготовил в обоих вариантах, на всякий случай, но ехать вечером не советовал бы, в темноте места небезопасные придется проезжать, так что лучше в мои здешние апартаменты завалимся, а с утреца я вас и повезу… Или как?       — Или как, Горан, — усмехнулся Мориарти, незаметно подошедший к ним. — Не хочу терять ночь, да и машин будет поменьше.       Павич, кажется, огорчился тому, что Джим торопил поездку, а Снитские так вообще приуныли, услышав про то, что им еще и рисковать своими задницами придется, если босс настоит ехать в горы на ночь глядя. Да и Морану эта идея тоже показалась не очень здравой, особенно если учесть, что для перемещения по местам, где-то и дело еще постреливали сепаратисты-мусульмане, им нужно было быть а) трезвыми, б) отдохнувшими, в) хорошо вооруженными. Пока из трех пунктов с натяжкой можно было зачесть средний. Правда, если их в здешнем доме Горана ожидало настоящее сербское радушное застолье, то на пункт «а» можно было вообще забить…       — Нет, босс, мы проведем ночь в городе и поедем по свету. — твердо заявил Моран и пояснил — Я настаиваю на этом, как начальник твоей охраны. Горан напрасно пугать не станет, но раз говорит, что ехать ночью опасно, значит, так и есть.       Оставив Джима переваривать эту директиву, он повернулся к Павичу и спросил:       — Ты ведь не отпустишь нас в горы с голыми руками, да? Мы не стали тащить через таможню то, чего у тебя тут в избытке.       — Конечно, брат, о чем базар?! Все в лучшем виде у меня в погребке лежит, только вас и дожидается! Да, с собой тоже захватим кое-какие припасы, а то иссякают быстро, знаешь ли… — обтекаемо ответил хитрован-серб, видать, еще не всех местных агентов сербской службы безопасности прикормил. Но торговля нелегальным оружием у него была поставлена на широкую ногу, благо, наследие недавних войн на Балканах, наводнило регион самыми разнообразными военными «трофеями»…       — Какая еще «ночь в городе»? — протестующе воскликнул Джим, возмущенный тем, что Моран в безапелляционной манере поставил его перед фактом своего решения, и почти насильно усадил на заднее сиденье машины Павича. — Я не собираюсь торчать в Белграде двое суток, мы не для этого сюда приехали!       — Конечно, босс, — примирительно ухмыльнулся Горан и занял водительское место. — Какие двое суток? Просто передохнете с дороги, покушаете… ну, повеселимся немного, это ж святое, сами понимаете!       При столь прозрачном намеке Анджей, устроившийся на переднем пассажирском, заметно приободрился, и принялся настукивать смс-ку братьям, утрамбовавшимся в машину сопровождения. Серб же обменялся с Мораном понимающей улыбкой. Эти признаки «масонского заговора» в ближнем кругу откровенно разозлили Джима, который не терпел неповиновения в мелочах, справедливо полагая, что именно в таких «мелочах», как самовольство подчиненных при пассивном поведении босса, принимаемом за бесхребетность, набухают и прорастают зерна будущих бунтов. А измену Мориарти предпочитал выжигать каленым железом, как завещали его предки с обеих сторон, ирландской и южнославянской…       — Мы поедем сегодня вечером! — холодно заявил он. — Дни сейчас самые длинные, и если не тратить время попусту, все ваши «опасные места» мы проедем засветло. Да и чего ты испугался, Павич? Парочки цыганских бродяг, или, может, остатков «миротворческого контингента», заблудившиеся здесь еще в девяностые? Я не узнаю моего храброго Медведа! (7)       Медведь-Горан, которого они между собой называли еще и Балу, недовольно засопел, но сдержал собственные комментарии и взглянул в зеркало заднего вида на своего боевого товарища, мол, выручай, друже. А Джим всерьез заупрямился, и дело было даже не в том, чтобы поскорее попасть в горный лагерь, а в том, чтобы настоять на собственном решении, даже если оно изначально было спонтанным или неправильным.       Моран знал за Мориарти эту бунтарскую черту характера, и иногда это его упрямство было вполне оправданным. Но сегодня оно проявило себя совершенно некстати, примерно как чирей на заднице. Два дня суетливых сборов, ранний утренний подъем, двухчасовое маринование в Хитроу, перелет со спиртовой анестезией, отсутствие нормальной экипировки и всесторонней подготовки к возможным дорожным «засадам» — все это больше располагало к хорошему вдумчивому отдыху перед дальней дорогой, чем к тому, чтобы тут же бросаться в новые приключения…       Вздохнув, он решил пустить в ход запрещенный прием и мягко положил тигриную лапу на бедро любовника:       — Джим, мы здесь на целых две недели, горы никуда не убегут, и ты еще успеешь устать лазить по ним. Прошу, уважь Павича, он ведь ради тебя старался, встречу готовил. Да и я в последний раз был в Белграде еще до бомбежек НАТО, и хочу посмотреть, как его отстроили. Разве тебе самому не интересно? Мы можем хотя бы ради этого задержаться здесь до завтра? — он сопроводил свою просьбу красноречивым взглядом на Джима и одними губами пообещал ему — Соглашайся, не пожалеешь…       Мориарти хотел возразить — не столько из вредности, сколько ради поддержания реноме строгого и требовательного босса, одним движением бровей пресекающего споры округ своих решений —, но что-то в голосе Себастьяна чувствительно царапнуло сердце. Джим посмотрел в окно и словно заново вспомнил, что порывистым ветром приключений их не случайно занесло на Балканы, и что очарование летнего Белграда не уступает манерному кокетству Парижа, мозаично-сюрреалистической Барселоне или каменным кружевам и серо-розовым стенам родного Дублина. Рука сама собой нащупала плоскую коробку, тщательно спрятанную во внутренний карман куртки, и предвкушение сюрприза заставило Мориарти улыбнуться… но он тут же вернул на лицо холодное и недовольное выражение, и сдержанно кивнул, всем своим видом показывая, что крайне недоволен принуждением и припомнит Морану его эмоциональные манипуляции при первом же удобном случае.       «А зачем откладывать? Начинай прямо сейчас!» — хихикнул внутри проказник Ричи, уже примерявший на себя роль Ловеласа.       — Павич, вот Моран жаждет знакомства с белградской архитектурой. Но ты-то у нас знаток злачных мест, так, может, добавишь к своему званому обеду кое-что сладкое? Только не блондинок, Моран их не любит.       При этом неожиданном пожелании, выраженном вслух, брови Горана чуть не зацепились за потолок машины, однако хозяин встречи ответил без паузы, словно заранее приготовился:       — Ну конечно, Джим, что же я — совсем беспамятный? Вот сейчас прямо даже обидно было! И Цеца, и Биляна, и Йованка, и Веса — все предупреждены, небось прямо сейчас красу наводят, ха-ха-ха!       Он повернул на светофоре, и машина покатила по неширокой тихой улице, ведущей к району Нови-Београд, застроенному, помимо обычных жилых домов, городскими особняками и виллами.