"Когда закончится неделя"

Всю ночь Тарьей ворочался с боку на бок, не в силах уснуть. Он знал, что это ощутимо может сказаться на результатах гонки, и что ему необходимо отдохнуть, но слишком много мыслей было в голове, не позволяющие даже на минуту отключиться. Он думал о том, что произошло вечером, о словах Антона, о его странном поведении. Могло ли такое быть, что и он испытывал к нему те же чувства? Столько противоречий в этом человеке, что уже голова кружилась от постоянных споров сердца с разумом. И сколько бы об этом ни думал, только сильнее запутывался в догадках и многочисленных вопросах. Уснуть удалось только под утро, поэтому, когда прозвенел будильник, Тарьей чувствовал себя совершенно разбитым и невыспавшимся. На завтрак он, само собой, не успел. Спустившись в холл, размышлял над тем, в какое кафе сходить, чтобы хоть что-то забросить в пустой желудок, не бежать ведь совсем голодным! Приняв решение, он достал свой мобильный и быстро нашел нужный ему контакт. Гудок, второй, третий… Где-то совсем рядом раздалась мелодия, и норвежец обернулся на звук. В нескольких шагах от него стоял Антон, держа в руке телефон, надрывающийся от входящего звонка. — Доброе! — бодро поздоровался россиянин, сбрасывая вызов и подходя к удивленному мужчине, который до сих пор держал мобильный возле уха. — Не получил от тебя сообщения с утра, вот и решил зайти за тобой. Как знал, что ты завтрак проспал, соня. — Антон широко улыбнулся, открыто и завораживающе. — Ну что, пойдем? Я просто обязан накормить тебя самым вкусным завтраком! Не дожидаясь, пока Тарьей что-то ответит, взял его за руку и повел за собой, по дороге что-то рассказывая про ребят из сборной Франции, которые почти ничего не съели в столовой. Бё не особенно вслушивался в его слова, сосредоточившись на приятном моменте. Вмиг позабылось то, что вчера произошло, оставив лишь горькое послевкусие. Есть только сейчас. Есть только они. И это чертовски радует, ведь Антон сегодня прежний — веселый, общительный, разговорчивый. Такой, какой и понравился ему, со своей особенной чудинкой, что всегда выдавала в нем заботливого и искреннего человека. — Я думал над тем, чтобы покормить тебя с ложечки, но потом решил, что это будет уж слишком по-детски, даже для меня! — Шипулин повернулся к своему спутнику и улыбнулся. — Так что, могу обеспечить нам только отличное место. Мы ведь с тобой любители хорошо поесть, так? Приятно, что он говорит «мы», а не «я». Значит, думает о нем. Вспоминая его взгляд во вчерашнем спринте, Тарьей мог бы поклясться, что Антон переживал за его результат, волновался и хотел, чтобы он был вместе с ним на пьедестале. Это грело душу, вновь возвращая в нее надежду. — Кстати, — россиянин резко остановился и пристально посмотрел в его глаза, прищурившись, чем немного сбил с толку и заставил понервничать, — о чем вчера с ней говорил? — Что? — ойкнул Тарьей, так же останавливаясь и во все глаза уставившись на мужчину. — Ты о чем? — Гита. Что она хотела от тебя вчера? — Хотела остаться у меня на ночь, — равнодушно пожал плечами Бё, ехидно улыбнувшись и решив, что ему очень приятно дразнить этого человека. — Вот ведь! — тяжело вздохнул Шипулин, рассматривая здания вокруг себя и скрещивая руки на груди. — И как только наглости хватило? Ты ведь уже не свободен. Даже и не думай мне изменять, — шутливо погрозил ему пальцем Антон, нахально усмехаясь, и спускаясь по ступенькам лестницы, ведущей на соседнюю улицу. — Кстати, а что бы ты хотел поесть? Что из еды ты предпочитаешь? Тарьей ничего не ответил, замерев на самом верху лестницы. Он просто стоял и смотрел на этого удивительного человека, который всего одной фразой мог сделать его таким счастливым! Глупая улыбка застыла на губах, а в груди стало так тесно, что ему пришлось сделать несколько глубоких вдохов-выдохов, прежде чем вновь научиться нормально дышать. «Да, я уже не свободен. Совершенно не свободен!» — Эй, ты чего там застыл? — окликнул его Антон, махнув рукой. — Давай поторопимся, а то у нас всего два часа перед гонкой. — Скажи это еще раз, — попросил Тарьей, приблизившись к нему и встав почти вплотную, чем несколько ошарашил своего парня. Так близко, что даже стало жарко, и в голове вихрем пронеслись картинки их последнего поцелуя. — Чего? — удивленно протянул Антон, распахнув свои большие серые глаза и пытаясь понять, о чем же говорил этот человек. — «Даже и не думай мне изменять», — спародировал его норвежец, смакуя эту фразу, — повтори это еще раз. Россиянин только улыбнулся, но промолчал, не отворачиваясь, не сбегая от него. Он стоял и нежно улыбался на капризную и немного наивную просьбу, словно эти слова звучали уже множество раз, и повторять их не было смысла. Но это необходимо, и это очень важно для Тарьея, который по-прежнему стоял рядом и не сводил пристального взгляда с него. — Знаю, что этого никогда не будет, — вздохнул Антон, сдавшись под таким мощным натиском, — но… не смей мне никогда изменять, слышишь? — Никогда, — довольно произнес норвежец, и, наклонившись, поцеловал. Медленно, тягуче, так сладко, что даже дух захватывало от острой нежности, граничащей с мягкой грубостью, и Антон снова забылся в нем, отбросив прочь все остальные мысли. — Да ты просто какой-то мазохист, — хмыкнул Шипулин, нехотя оторвавшись от губ Тарьея и делая шаг в сторону. — Сумасшедший! — и, отвернувшись, начал спускаться по лестнице. — Не сходи с ума, а то потом не соберем твои драгоценные мозги в кучу! Глядя на то, как легко перепрыгивает через ступеньки Антон, Тарьей облегченно выдохнул. Губы горят после их поцелуя, и хотелось запомнить этот момент навсегда, отпечатать в своей памяти, сохранить, как живую фотографию и, даже спустя годы, наслаждаться этими воспоминаниями. «Это так естественно… просто… быть рядом с ним. Целовать только его. Обнимать только его. Жаль, что завтра наш последний день… Не хочу об этом думать! Вот только, он ведь считает, что наши отношения ограничены неделей, и наверное, рад, что скоро все закончится.» — Вот, отличное и недорогое кафе, — довольно произнес Шипулин, останавливаясь и указывая на вывеску. — Сейчас накормлю тебя до отвала, чтобы было топливо для долгого пути!.. …Возвращались они сытые и в приподнятом настроении. Уже у самого отеля, когда пришла пора разойтись по своим корпусам, Антон остановился и посмотрел на Тарьея. — Давай после гонки встретимся и сходим куда-нибудь погулять? — Погулять?  — Ну да, — кивнул Шипулин и подмигнул ему, — могу же я пригласить своего парня на вечернюю прогулку? — Конечно! — быстро согласился Тари, в который уже раз поймав себя за тем, что просто смотрит на него во все глаза с глупой счастливой улыбкой на лице. «Своего парня… Он сказал это. Боже! Хочу каждый день слышать это от него». — Тогда увидимся, — махнул рукой на прощание россиянин и направился ко входу в свой корпус. Стоя в центре небольшой площади перед отелем, норвежский спортсмен долго не мог отвести взгляда от двери, за которой скрылся Антон. Он на самом деле был удивительным! Заботился о нем, даже зашел, чтобы отвести позавтракать… Волновался. Улыбнувшись своим мыслям, Тарьей засунул руки в карманы куртки и направился в сторону своего корпуса. Пальцы нащупали какую-то бумажку внутри. Билет. Точно! Они ведь еще должны пойти на какую-то выставку в понедельник! Этого он будет ждать еще сильнее, чем последней гонки этапа, ведь, именно тогда и начнется их очередная неделя. Не еще одна, а та самая, из многих других, которые им предстоит прожить вместе. А то, что теперь все будет хорошо, Тарьей даже и не сомневался. И больше ничего не изменится… …Пасьют прошел не так, как планировал Антон. Никто из них не занял первое место, не отобрал верхнюю ступеньку у Мартена, зато они остались при своих: Шипулин — второй, Бё — третий. И снова стандартная церемония награждения, интервью журналистам и поздравления команды. Настроение было отличным, и Тари казалось, что теперь так будет всегда, ведь рядом с ним человек, который безумно нравится, и который испытывает к нему такие же сильные чувства. По-другому просто и быть не могло! Суббота, или понедельник, или среда — теперь не важно, потому что они перестанут считать эти дни, а начнут свой собственный календарь, и мысль об этом приятно согревала. Возвращаясь в гостиницу после всех необходимых мероприятий, Тарьей чувствовал себя уставшим и вымотанным, но помнил о том, что пообещал утром Антону. Они должны встретиться. Вот только время не обговорили. Остановившись, Бё достал из сумки свой мобильный и набрал номер Шипулина, который с некоторых пор запомнил наизусть. Длинные гудки, потом связь оборвалась. И так несколько раз — он просто не подходил к телефону. «Почему же он не отвечает мне?» Снова набрал его номер и опять безрезультатно. Свернув с дороги, спортсмен решил пройтись по более длинному пути, через парк, чтобы встретить Антона где-нибудь поблизости. Медленно вышагивая среди заснеженных деревьев, он смотрел на телефон в своей руке и не мог понять, почему же Антон не берет трубку? Занят? Но чем? Вроде, после интервью с журналистами, он куда-то быстро ушел, даже и заметить никто не успел. Очередная попытка дозвониться. «Если сейчас не ответит, тогда пойду к себе. Может, попозже удастся связаться с ним?» Тарьей снова слушал длинные гудки в трубке, наблюдая за птицами, что перелетали с ветки на ветку, сбрасывая с них рыхлый снег. Когда уже не осталось надежды на ответ, в телефоне внезапно образовалась тишина. Мужчина удивленно посмотрел на монитор — его вызов прошел, ответил! — снова приложил мобильный к уху и улыбнулся: — Почему не отвечаешь? Занят? — Не особо, — хриплый голос, искаженный динамиками, прозвучал спокойно и без лишних эмоций. — Где ты? Мы ведь собирались встретиться, — немного взволнованно произнес Тарьей. — Забыл? — Я помню, — раздалось в трубке, короткие помехи и снова его голос: — Знаешь, меня в последнее время постоянно беспокоит один вопрос… — Какой именно? — у него другой голос, не такой, каким был еще этим утром, и волнение росло, как снежный ком. — Девушки, с которыми ты раньше встречался… Они все хорошо о тебе отзываются, с большим теплом… — Антон замолчал, и через несколько секунд продолжил: — Скажи, Тари, а ты сам не запутался? Столько девушек, столько недель, столько раз меняться ради кого-то. Тарьей вновь возобновил свой путь, прижимая мобильный к уху. Так странно было слушать Антона. То, о чем он говорил сейчас совершенно не совпадало с тем настроением, с которым они утром расстались. Слишком серьезен он был в этот момент, слишком напряженно звучал голос, заставляя и самого норвежца переживать по неизвестной ему причине. Что могло произойти такого, от чего Антон изменился? Или, Тарьей просто не замечал этого раньше? — Вот я и подумал, неужели ты настолько хорош, как о тебе говорят другие? — продолжил говорить Шипулин, тяжело вздыхая в трубку. — Теперь я понял. Тарьей смотрел себе под ноги, мысленно высчитывая пройденный путь и сколько еще осталось до гостиницы. Метров триста, кажется? Пройти парк, перейти через дорогу и он на месте. Что же хотел сказать ему Антон? Что имел ввиду? Странное и неприятное окутало с головы до ног, оно множилось и росло, грозясь превратиться в настоящую панику. — Что же ты понял? — затаив дыхание, спросил Тари, поднимая голову и неожиданно встречаясь с серыми глазами россиянина. Он сидел на скамейке, на самом ее верху, и смотрел на то, как медленно к нему подходит норвежский спортсмен. Когда между ними оставалось около двух метров, ловко спрыгнул на землю и повернулся к нему. — Я много думал в последнее время, — тихо ответил Антон, убирая телефон от лица и нажимая на кнопку отбоя. — О чем? — О разных вещах, — неопределенно пожал плечами мужчина, — в моей голове слишком все перепуталось. — Хмыкнув, он развернулся вполоборота к Тарьею и посмотрел вперед, туда, где проходила автомобильная дорога. — Но сейчас до меня, наконец, дошло. Я… — он обернулся и на губах мелькнула печальная улыбка. — …не подхожу для всего этого. Для такого рода вещей. — Для всего этого? — нахмурился норвежец. — Совершенно не подхожу, — тихо повторил Шипулин, и добавил: — Пожалуйста, отдай мне свой билет. Внутри что-то перевернулось, крича и умоляя о помощи, словно его душа сейчас сгорала в этом странном огне равнодушия. «Когда я шел по этой дороге, то думал, что для меня ничего не изменится со следующей недели… Еще пять минут назад… Как будто в другом мире.» Он достал билет из кармана и крепко сжал его, вглядываясь в маленькие буковки, словно это был последний оплот его надежды… Крепко держать, не отпускать, не отдавать. «Я не думал, что в этих отношениях все можно перечеркнуть одним только словом… Он ведь не такой, как все остальные…» Протянув руку, Антон мягко дотронулся пальцами до его крепко стиснутых холодных пальцев, провел по побелевшим от напряжения костяшкам и аккуратно вытащил из его рук билет. Его взгляд — напряженный и жесткий — так же задержался на этом клочке бумаги, словно там были тайные знаки, подсказывающие ему как поступить дальше. На лице Антона отразилось замешательство, и даже легкий испуг, но уже в следующую секунду все это исчезло, оставив вместо себя лишь решимость. Его пальцы медленно разорвали билет пополам, а потом еще на две части, и еще, пока на ладони не осталось множество крохотных кусочков, которые подхватил и унес ветер. «Я думал, что если приложу больше усилий, то смогу все изменить… Я думал, если очень постараюсь, то смогу быть рядом с тем, кого люблю…» — Я решил, что мне это больше не нужно, — тихо произнес Антон. Проходя мимо норвежца, на секунду задержался и положил руку ему на плечо: — Увидимся завтра, Тари. Ушел. Опять убегает от него, исчезает, оставляя после себя недосказанность и неопределенность. Что он хотел сказать этим? Что ему «не нужно»? Этот поход на выставку, или он имел ввиду что-то другое? Возможно, что он просто устал от их отношений, и не хочет больше видеть его… Как же так. Почему? Завтра уже воскресенье. Их последний день, половину которого они проведут в гонке. Эстафета, пропустить нельзя, оба ведь заявлены. Но… Этот взгляд… Словно он прощался с ним. Значит, действительно решил все закончить? Завтра, на самом деле, их последний день. — Почему, Антон? — прошептал мужчина, оборачиваясь и глядя вслед удаляющейся фигуре россиянина. — Почему ты так поступаешь?