"Когда закончится неделя"

Утро словно в тумане, пролетело мимо и не оставило отпечатка в воспоминаниях. Будильник, душ, сообщение на знакомый номер и ожидание ответа. Тишина. Пустота. Антона не было видно нигде, и найти его до начала эстафеты, которая должна была начаться в двенадцать часов, не представлялось возможным. Тарьей увидел его только на стадионе, в окружении товарищей по команде. Он улыбался им, шутил, что-то говорил и выглядел таким счастливым, что в пору было позавидовать такой легкости в его общении с другими. Сам же Тарьей не мог похвастаться подобным. Ему очень тяжело и больно смотреть на этого человека, с которым ему придется расстаться сегодня вечером. Он не умеет притворяться, выдавливать из себя смех, когда в душе такой ураган. И в груди просыпался какой-то зверь, всякий раз, когда Антон крепче положенного пожимал руку, задерживая ладонь дольше, чем того следовало. Или, когда кто-то стоял рядом, что-то говоря ему практически в самое ухо. «Слишком близко. Почему он так близко к нему? Разве это нормально?» Сердце стучит как сумасшедшее, отдаваясь набатом в ушах и заставляя морщиться всякий раз, как взгляд скользнет по фигуре россиянина. Невыносимо находиться всего в нескольких шагах и не иметь возможности подойти и все выяснить. А это нужно кому-то, кроме него самого? Что, если для Антона все их встречи были не больше, чем обычной игрой? Он ведь говорил… «…мы просто немного повеселимся…» Да, все верно, он с самого начала не был серьезен с ним, принимая искреннее отношение и желание полюбить за очередную неделю. «…Или есть определенные правила?» Какие могут быть правила в любви? Разве она поддается контролю, или ее можно купить, а потом просто выбросить, как ненужную вещь? Нет, если она пришла, то уже не оставит, навечно поселившись в сердце. А оно уже изранено, и болит… …Свой этап, третий, Тарьей почти не запомнил. Он ехал по дороге, на рефлексах отталкивался палками, вез свое тело вперед и не мог сосредоточиться. Перед глазами мелькали деревья, оживленные зрители по обеим сторонам трассы, тренера, бегающие рядом и что-то орущие ему. Все ушло на второй план, оставив только сокрушительное одиночество. На первой стрельбе чуть не заехал на круг, использовав все три дополнительные патроны. Вокруг него лишь тишина, вязкая и удушливая. Он задыхался от обиды и страха, но продолжал яростно вспахивать снег лыжами, зарываясь в него, как и в воспоминания, что не оставляли ни на минуту. Опять стадион, рев болельщиков, тяжелое дыхание — жаль, что он не на четвертом этапе, мог бы увидеть Антона, проехаться рядом хоть недолго. Теперь ему так мало остается… Стрельба сегодня не задалась совсем — круг, и лишние сто пятьдесят метров. Так плохо он еще никогда не выступал, но куда деваться, если в груди зияла огромная дыра, заполнить которую в состоянии лишь тот, кого он не сможет отпустить, не захочет, но который уйдет сам. Антон совершенно точно решил сегодня поставить точку, это было видно по его глазам, слышалось в каждом слове. Только сейчас пришло понимание, что чувства, оказывается, не взаимны, и Тарьей напрасно тешил себя ложными надеждами. Они как были, так и остались чужими. Завтра начнется новая неделя, как же ее пережить после всего, что произошло за эти семь дней? Как быть дальше? Передав эстафету четвертым, норвежец без сил упал на землю, стараясь отдышаться. Эта гонка далась невероятно тяжело, но здесь не в физической форме было дело. В его мыслях царил хаос, и навести порядок невозможно, пока не наступит следующее утро. Вот только проблема заключалась в том, что Тарьей не хотел, чтобы этот день заканчивался. Пусть бы он длился бесконечно долго, до тех пор, пока Антон не поймет… «Я на самом деле люблю его…» Поднявшись, Тарьей посмотрел на табло и увидел результаты сборных: свою команду он подвел, отставание почти минута, Йоханес уже вряд ли сможет вывести всех на первое место, если только надеяться на ошибки соперников. Но там, на верхней строчке, сейчас была фамилия русского биатлониста, который не подведет своих товарищей, которому все по плечу, и он точно справится. Догнать сборную России уже не получится. Выслушав слова утешения, а так же пару «ласковых» от тренера, Тарьей надел куртку и повернулся к огромному экрану над стадионом, внимательно отслеживая результаты россиянина. Сейчас его мало волновало собственное выступление, а вот увидеть Антона на стрельбище, как он сосредоточен, как напряжен, как четко выпускает патрон, один за другим, попадая точно в цель, он очень хотел. Россиянин справился, на все сто процентов оказался готов к этой гонке, и не подвел. А что же сам Тарьей? Допустил слабость, не смог собраться в ответственный момент, и из-за него теперь команда финишировала четвертой. Разочарованно выдохнув, Бё отвернулся и, схватив свою сумку, направился в сторону раздевалок. Нужно переодеться и вернуться в гостиницу, пока еще остались силы, пока он еще может ходить и что-то говорить. Опустошен, вымотан, выпит до капли своими сомнениями и страхами. Он много чего не хотел делать в своей жизни, но его всегда заставляли идти вперед, не сдаваться, не опускать руки. Как же сделать это сейчас, когда уже не только от него зависел завтрашний день? В небольшом помещении было пока пусто, ведь еще не все команды финишировали, и у Тарьея было время, чтобы спокойно и в тишине переодеться. Шкафчик, где оставил верхнюю одежду, находился в самом углу. Пройдя к нему, норвежский спортсмен опустился на длинную скамью, что проходила через половину помещения. Согнувшись, накрыв голову руками, словно стараясь защититься от реальности происходящего, Бё закрыл глаза и тихо выдохнул. Слишком тяжело. Почему все так обернулось для него? Где он допустил ошибку? Старался, очень старался, но итог не утешительный. Хотел полюбить — полюбил, но здорово просчитался, не замечая, что его чувства не находят отдачи. Да, о нем заботились, и столько слов… тех самых слов, которых он всегда ждал с нетерпением, было столько, что он успел на несколько мгновений стать по-настоящему счастливым. И не заметил, как они вонзились в него подобно стрелам, убивая медленно и болезненно. Придется закончить все. Выхода нет. Последняя попытка? Вдруг получится и не отвернется? Но так страшно… Так страшно… — Тари? Мужчина вздрогнул и поднял голову, повернувшись ко входу. Интересно, сколько же времени прошло, если Антон уже стоял здесь, с букетиком цветов в руке? Видимо, достаточно, раз пропустил церемонию и то, как все остальные спортсмены уже успели переодеться и разойтись. Раздевалка по-прежнему была пуста, не считая двоих мужчин. — Отлично выступил, — произнес Тарьей, с трудом разлепляя губы. Ему не очень хотелось видеть сейчас Антона, ведь, тот скорее всего ждет от него решающих слов, а он не готов пока. «Я не могу сейчас отказаться от тебя… Это слишком тяжело…» — Что с тобой происходит? — нахмурился россиянин, медленно проходя в середину помещения и замирая на месте, словно не решаясь подойти еще ближе. — Твоя стрельба была просто ужасной сегодня! — Просто… — Тарьей запнулся. Что сказать ему на это? Как объяснить? — Я беспокоюсь о тебе, — тихо произнес Антон, засовывая руки в карманы штанов и стараясь понять, что происходит с этим человеком, по какой причине он изменился? «Не говори так! Не говори. Эти слова… они дают надежду. А это слишком большая роскошь для меня…» — Наверное, я не такой сильный, как ты. — Потухший взгляд скользил по грязному вытоптанному полу, а руки крепко сжимали перчатки. — У меня так не получается. Не могу сосредоточиться, постоянно думаю о другом. — О чем? — Антон сделал еще несколько шагов к нему, внимательно вглядываясь в норвежца. — Что-то случилось с Гитой? Ты за нее переживаешь? — Почему ты опять заговорил о ней? — раздраженно воскликнул мужчина, поднимаясь и поворачиваясь к своему собеседнику. Синие глаза полыхали обидой и непониманием. — Зачем все время вспоминаешь ее? — Разве это не ты о ней постоянно думаешь? — в свою очередь удивился Шипулин, хмурясь. — А я хоть раз заговорил о Гите, когда был с тобой?! — сорвался Тарьей, сжимая руки в кулаки. Голос дрожал и звенел от напряжения, а в груди опять больно. Отчаяние прорвало плотный занавес и теперь вырывалось наружу с каждым словом. Ужасно обидно! «Почему ты снова так поступаешь, Антон? Чего хочешь от меня?» Россиянин не сводил удивленного взгляда с собеседника, принимая его правду и ругая себя последними словами. Все верно. Только с его стороны были упоминания об этой девушке, только он всегда сомневался и метался, только он сам виноват в том, что сейчас происходит между ними. Ведь, Тари действительно старался, делал все, чтобы ему было хорошо с ним, пока продолжалась эта неделя. Только, бесконечные противоречия в самом Антоне не давали до конца поверить. — Уходи! Встретимся через час на стадионе, — неожиданно произнес Тарьей, отворачиваясь от него и пустым взглядом уставившись в стену, — я хочу тебе кое-что сказать. Сердце в груди Антона подпрыгнуло и упало куда-то вниз, заставив замереть на мгновение. Вот и все. Это конец их истории. Наступил тот самый момент, когда уже не будет пути назад. Но ведь, он уже все для себя решил и отступать не намерен. Кивнув, Шипулин вышел, оставляя Тарьея наедине со своими мыслями. Подойдя к своему шкафчику, медленно достал оттуда верхнюю одежду и обувь. Черный шарф соскользнул с верхней полки и упал под ноги спортсмену. Наклонившись, мужчина аккуратно его поднял и сжал в руках. «Антон купил его для меня… Его подарок, который всегда будет со мной. Даже если это единственное, что будет связывать нас в будущем, я никогда не выброшу его!» Обернув драгоценный предмет вокруг шеи, норвежец тяжело вздохнул и покачал головой. Решающий день. Кто бы мог подумать, что все так произойдет? И как же быстро наступило воскресенье! Эти семь дней пролетели, как одно мгновение. Он действительно был счастлив рядом с этим человеком и очень хотел остаться с ним. Сказать те самые слова… Это выше его сил. Разве можно остановить собственное дыхание? Разве кто-то уже научился жить без кислорода? Но и тянуть больше нельзя. Пойти и сказать ему… …Антона он нашел на трибуне, на самых верхних местах. Он сидел, о чем-то глубоко задумавшись и глядя прямо перед собой. Проследив за его взглядом, Тарьей заметил корейскую сборную, которая даже после окончания гонки проводила тренировку. И как только сил хватало этим спортсменам? Они никогда не отдыхают? Глубоко вздохнув, посмотрел на небо — оно бледнело и окрашивалось в более темные тона, а на горизонте еще оставался маленький островок света. Словно проектор его души, в которой еще теплилась робкая надежда на счастливый исход для них. Пройдя между рядов, Тарьей медленно пустился рядом с Антоном. Говорить не хотелось, но все равно ведь придется. — Привет. Шипулин едва заметно вздрогнул, и повернулся к нему. Лоб прорезала едва заметная морщинка, и захотелось протянуть руку, разгладить ее, сделать так, чтобы он больше никогда не хмурился. Но у него больше не было такого права. — Пытаюсь понять, кто там сегодня тренируется? — Корейцы. «Почему так тяжело? Именно с тобой я не могу сделать этого…» Молчание затягивалось, и нарушать его никто не спешил. Они просто сидели рядом, смотрели вперед и думали каждый о своем. Но вечно так не просидишь, становилось прохладно и разговор необходимо закончить. Даже если он принесет с собой боль и разочарование. — Когда уже все закончишь? — голос Антона звучал напряженно, и сам он весь, как натянутая тетива. — Когда скажешь, — тихо ответил Тарьей, придвигаясь к нему ближе, желая хоть в последний раз, но почувствовать его тепло. Позволить себе такую малость, сохранить по крупицам эти воспоминания. — Послушай, я не… — Тогда не тяни с этим, — резко произнес Антон, отодвигаясь от него. — Говори! «Но я не хочу!» Закричать эти слова, выплеснуть всю обиду, что копилась в душе, притянуть к себе и не отпускать. Зачем он заставляет его говорить то, что на самом деле не чувствует? Разве можно быть настолько лицемерным, хотя бы по отношению к себе? Шипулин снова буравил взглядом стрельбище, полностью сосредоточившись на нем. В голове вихрем пронесся их дальнейший диалог, как с губ слетели те самые слова, разрывая их связь, растаскивая по разным сторонам. Он не хотел бы услышать свой приговор из уст этого человека, как простая, на вид, фраза «Давай расстанемся», сбивает с ног и разделяет мир пополам. Сможет ли он остаться прежним, если сейчас его бросят? Страшная и ненавистная фраза — я не смог полюбить тебя — прозвучит как приговор, и он умрет в тот же миг, как холодный лед коснется его сердца. Но Тарьей упорно молчал. Норвежец опустил голову, его руки дрожали и голос отказывался слушаться. Нет. Он скажет совершенно другое, не то, чего ждет от него этот человек. — Антон, я хочу и завтра встречаться с тобой, — тихо произнес Тарьей, — хочу так же вместе ходить на завтрак, тренироваться… — Прости, — тяжело вздохнул россиянин, заметно расслабляясь и поворачиваясь к нему. На губах легкая улыбка, привносящая в душу настоящий ураган и пронзая острой иглой разочарования. — Но для меня это не вариант. Мне не нужны такие расплывчатые отношения. — Так вот о чем ты вчера говорил, — опустив голову, прошептал Бё, вспоминая последнюю фразу, брошенную Антоном. «Я не подхожу для всего этого. Для такого рода вещей.» — Да. — Шипулин внимательно вглядывался в печальное лицо своего собеседника, стараясь не сорваться и не броситься к нему. Хотелось обнять, хотелось все объяснить, но для начала нужно все выяснить. Он должен услышать. Обязан. — Значит, я решаю, когда все закончится? Тарьей кивнул, не поднимая головы и ничего больше не говоря. Он не мог заставить себя посмотреть в его серые, сухие глаза, в которых он видел свое собственное отражение. — Тогда, — россиянин посмотрел на свои наручные часы — они показывали без двух минут пять, — пусть это будет ровно в пять. Тишина стала просто оглушающей, она давила и подминала под себя, ломая и без того хрупкие надежды. Секунды таяли прямо на глазах, и можно было даже почувствовать всей кожей, как стрелка быстро отсчитывает последние мгновения для них. «Пожалуйста, Антон, я не могу…» Тарьей крепко зажмурился. Это слишком тяжело для него. Разве он может соврать? Не хочет расставаться, не может сделать то, что делал много раз до этого. Сейчас все было по-другому, и его сердце больше не пустое — оно наполнено чувствами, оно живое и умеет страдать. Оно истекало кровью, израненное бесконечными потерями и пустыми словами. Хотело биться только ради одного человека, жить им и дышать… Но, видимо, в который раз ошибся в своих надеждах. — Пять. — Антон опустил руку и выжидающе посмотрел на норвежского спортсмена. Тарьей по-прежнему сидел опустив голову, растерянно всматриваясь в потрескавшиеся деревянные перекрытия под ногами. Он молчал, не в силах сказать того, что хотел услышать Шипулин. Не может. Пусть думает, что хочет. Пусть сейчас просто встанет и уйдет, но эти слова не сорвутся с его губ. Душа только с этим человеком, тянется к нему, хочет навсегда остаться и поселиться в этих удивительных серо-зеленых глазах. Сумасшедшее, не поддающееся контролю, желание раствориться там, утонуть, потеряться и вновь обрести веру в себя и в возможность стать счастливым. — Прости, я не смог полюбить тебя. Давай расстанемся. — На выдохе, совершенно спокойно произнес Шипулин. Резко подняв голову, Тарьей с испугом посмотрел на Антона. Зачем он произнес эту фразу? Решил сам таким образом все перечеркнуть? Однако, россиянин с такой нежностью смотрел на него, что сердце замерло, пропуская удар за ударом, а воздух в легких просто испарился. Задохнувшись от того, что видел в этом пепельном небе, Тарьей не мог даже слова произнести, просто глядя на него и наслаждаясь звуком его голоса. — Спасибо, что не сказал этого, — улыбнулся Антон, придвигаясь ближе к мужчине, беря того за руку и крепко сжимая в своей. Подняв голову, посмотрел на темнеющее небо и вздохнул: — Ох, какое же облегчение! — Что? — он ничего не понимал. Что происходит? К чему все это, если решил уйти? — Потому что, если бы ты произнес ту самую фразу, то я не смог бы признаться тебе в своих чувствах. — Опять эта сумасшедшая нежность во взгляде, в его улыбке, в его прикосновениях. Подняв руку, Антон прижал свою ладонь к прохладной щеке Тарьея. — Встречайся со мной, Тари! Давай проведем вместе все оставшиеся недели в этом году, а потом и в следующем, и еще много-много лет потом. Я хочу, чтобы мы начали встречаться по-настоящему, без условий, без рамок. Хочу просто быть с тобой рядом. Я люблю тебя. Сказав все это, Шипулин затаил дыхание, ожидая ответа. Так страшно, что даже руки трясутся, но он только крепче сжал прохладную ладонь норвежца. Он был безумно рад, что проклятые слова так и не были сказаны, а ведь это означало, что и его любят. Его чувства взаимны, и можно больше не бояться, а просто идти вперед с человеком, с которым хотелось разделить свою жизнь. — Это нечестно! — сдавленно прошептал Тарьей, уставившись на него мутным взглядом, словно до конца не мог поверить в то, что сейчас произошло. Мужчину сильно трясло, и он даже зажмурился, чтобы не потерять связь с действительностью. — Как ты мог, Антон? — Ты о чем? — теперь пришла пора россиянину испугаться. Он приблизил свое лицо к лицу Тарьея и нежно приподнял его за подбородок, заглядывая в синие глаза. — Тари? — Это нечестно… — прошептал норвежец и осекся, не в силах продолжать. Он просто подался вперед и крепко обнял его, прижимая к себе и облегченно выдыхая. — Почему раньше ничего не говорил? Зачем мучил меня столько времени? — Прости, — закрыв глаза, Антон обнял в ответ, — но я должен был начать все с начала. Теперь ты всегда будешь только со мной, слышишь? — и почувствовал, как он кивнул, еще сильнее прижавшись к нему. — И забудь про Гиту. Не хочу о ней больше слышать! — Какой же ты идиот! — прошептал Тарьей, чуть отстраняясь и вглядываясь в ставшие такими родными серые глаза. Улыбнулся, наклонился вперед и поцеловал. Теперь он имел на это полное право, и больше не нужно врать ни себе, ни ему. Отныне он сможет целовать его тогда, когда захочет и будет делать это как можно чаще. — Я люблю только тебя. Мне больше никто не нужен! Вот теперь хорошо. Теперь так, как и должно было быть. Они нашли друг друга, смогли пройти этот недельный путь и остаться вместе, позабыв о сомнениях и тревогах. Им хватило семи дней, чтобы понять, что же они значат друг для друга, чтобы узнать цену настоящей любви и поверить в нее. А когда закончится эта неделя… Для них наступит следующая.