Мы были бы драконами

— Хельга попросту использует меня! — Шепотом причитает Свана, споро отжимая половую тряпку. Девушка упрямо трет пятно на полу, успевая при этом покрикивать на постояльцев. Темные волосы растрепались под повязкой, придав девушке неряшливый, но вместе с тем очаровательный вид. Даянира только качает головой на это, полируя деревянную стойку воском. Вместе с заработком во Фляге она получает какие-то септимы за помощь в ночлежке, которых хватает на оплату отдельной чердачной комнаты и на завтрак с ужином. По прибытию в Рифтен ее денег хватило только на одну ночь в таверне, где после самодовольная аргонианка, только окинув презрительным взглядом, подала холодный ужин и отправила восвояси. Данмерка уходила со смешанными чувствами обиды и ехидства, едва услышав местного барда. Путь на другой конец провинции был нелегок, утомителен, едва ли она ожидала другого, но когда извозчик в Айварстеде скинул ее пожитки по случайности в ручей и задрал цену втридорога из-за поселившегося в округе тролля, то все, что хотелось по прибытию — доброго отдыха и теплой постели. В поношенном плаще, выданном сердобольной женщиной в Камне Шора, на улицах Рифтена она слилась с разномастной толпой, но, однако, не была хороша в глазах владелицы «Пчелы и Жала» Злые слезы внезапно подступили к глазам, и, чтобы успокоиться, Даянира оперлась на мостки, выпуская из ослабевших рук мокрую поклажу. Там ее и нашла Хельга, в своеобразной грубоватой манере успокоив и предложив кров. Суровая нордка была не слишком высокого мнения о Кираве, еще ниже — о Гильдии, абсолютно никак не умела высказывать доброту и смирение, но в тот день Даянира обрела надежного человека здесь. Хельга показалась ей не такой уж и железной, но принципиальной, заботливой на свой лад. — Девочка, — сказала она ей на второй день, — моя репутация здесь еще хуже иных свиней, которые захаживают сюда, в Ночлежку. Если не хочешь косых взглядов, то не слишком-то часто болтай со мной. Спроси хотя бы Свану — та с радостью расскажет, какая я падшая женщина. — Странно. Вы ведь такая любезная, — лукаво улыбнулась Даянира, и женщины рассмеялись.        С тех пор она и осталась здесь, приобретя заработок и новые знакомства. Хельга живо намекнула постояльцам, что не стоит распускать руки и язык в сторону эльфийки, но те и не слишком интересовались. Куда больше доставалось неугомонной Сване, которая решительно отказывалась от протекции своей тетки. Хотя Даянира подозревала, что ее отношение к Улену не столь однозначное, как та показывала, но от споров этой парочки гудела голова, вынуждая чаще выбираться вечером в город. — Что за рыжий мужчина, что проводил тебя вчера до дверей? — Свана не упускает возможности поболтать за работой. — Я часто видела его на рынке и в таверне, поговаривают, что он из Гильдии, ты знала? Даянира лукаво улыбается, убирая волосы с лица запястьем. Руки нестерпимо хотелось вымыть и намазать лавандовым маслом, но за недоделанную работу Хельга быстро вычтет из платы. Но и разговаривать о Бриньольфе не входит в планы. Свана пожимает плечами и переводит тему на какую-то байку от местных сплетниц. Она, как и Хельга, остра на язык, но удивительно тактична. Девушка нравится данмерке, ее легкие девичьи разговоры и ненавязчивая поддержка дороги Даянире, однако, открывать кому-то душу — нелегкое дело. — Я собираюсь за стены, нарвать трав. Составишь компанию? — После того, как поможет на кухне, — грозный окрик осаждает радостно встрепенувшуюся Свану. Даянира, сочувственно улыбается. — Я приготовлю тебе лавандовый крем. — Звучит не так ободряюще, да и Хельга недовольно кривит губы, проверяя прилавок ногтем. — До вечера. — Осторожнее, в лесу много волков, — со вздохом отзывается девушка. — Может, твой прекрасный незнакомец составит компанию? В ответ на хитрую ухмылку эльфийка в притворном ужасе округляет глаза, и, выхватывая свою сумку с вещами, спешит подальше от хозяйственной Хельги и любопытной Сваны.

***

В небе видны лишь намеки на сумерки, но воздух уже напоен свежестью и ароматом трав в вечерней росе. Высокие деревья в золотых нарядах не скрывают горделивых вершин гор, а там — насколько хватает взгляда — простираются они, преодолеваемые порой лишь силой птичьего крыла. На Солстхейме горы заменяли пепельные барханы и пологие склоны, на которые порой невозможно было забраться даже бывалым охотникам. Лишь огромная Красная Гора выпускала свой смог на противоположном берегу. Днем и ночью клубились над ней пепел и облака, создавая причудливые воронки. Из-за этого дышать на острове было трудно: пыль, пепел смешивались, пробиралась в даже самые потаенные углы. Без платка уже к вечеру забивалась глотка, выдавая надсадные хрипы, местные привыкли мочить это дело суджаммой, а Даянира — плескаясь в море. Но в Скайриме, впервые ступив на эту землю, она почувствовала небывалую легкость. Колючий ветер со снегом откинул капюшон старой накидки, дав больше обзора, и, смаргивая подступившие от эмоций и непогоды слезы, эльфийка впервые увидела заснеженные горные хребты так близко. И впервые вдохнула воздух без боли. Она была дома. И верила, что боги уберегут ее здесь. Приноровиться было непросто, все выдавало в ней чужеземку, но понемногу обычаи и традиции стали привычны. Неприятностей она себе не искала, затерявшись среди бесконечного холода, хвойных лесов и бескрайних просторов. Скайрим оказался прекрасен. И лучше всего его делали люди и прочие создания, населявшие эти земли. Лаванда терпким ароматом оставила след на пальцах, перевязав ее шерстяной нитью, Даянира аккуратно положила ее поверх сумки, небрежно скинутой с плеча на берег озера. Из задуманного сбора осталась лишь иловая лилия — любимица у травниц, что добавляли ее в различные настойки для ровного цвета кожи и устранения нежелательного блеска. Неприметный сероватый цветок обитал на самом дне спокойных водоемов, в укромных зарослях водорослей. Не так много кто был готов достать его. Часто приходилось нырять слишком глубоко за капризным растением, а ледяные течения и ключи поддавались разве что только качественным согревающим зельям на основе огненных солей. Из минусов — еще пару дней горело все внутри. Оттого Даянира задерживала дыхание, как можно стремительнее опускаясь ко дну. После штормового Моря Призраков местные озера казались спокойными и не вызывали опасений. Однако, вода была мутной, и времени на поиски приходилось тратить куда больше. Оставшись только в легкой нательной рубашке, женщина неловко заправила распущенные волосы за уши. Берег сразу превращался в обрыв, на дне еле-еле проглядывались мерцающие в свете солнца звездочки соцветий. Довольно кивнув самой себе, Даянира клином нырнула в воду. На ветке недовольно застрекотал соловей, почуяв приближение еще кого-то. Птица забила крыльями, укрываясь подальше в чахлой кроне берез. — Уж прости, — ответил ему мужской голос. Насмешливо качнув головой, мужчина перевел взгляд на расходящиеся круги на глади озера. Даже его, норда, настиг озноб, стоило представить температуру воды. А этой сумасшедшей ничего не стоило устроить купание. Бриньольф неспешно устроился рядом с ее вещами, непринужденно оглядев содержимое. Мелькнула потертая коричневая обложка дневника. На желтых страницах кривым почерком теснились записи, змеились какие-то карты, линии рисунков. Первая запись была сделана целых восемь лет назад. Покосившись на безмятежное зеркало воды, вор торопливо принялся вчитываться. 7-е Утренней звезды, 4Е 192 Никогда не думала, что бывает столько снега. В соляных бочках, которые привозили торговцы из Скайрима, было приятно держать руки, которые едва-едва сковывало холодом, но здесь я словно сама превратилась в сугроб. Если весь Скайрим покрыт снегом, мне точно придется перешивать всю одежду, а лучше — сшивать друг с другом (я оставила чувство юмора на Солстхейме?) Но нигде еще мне не дышалось так свободно. Проплывая мимо льдин и горных хребтов, я впервые задумалась о том, что не знаю, что делать дальше. По сравнению с самой собой этот край невероятно огромен и суров. Я бы хотела найти Риса, только сейчас это кажется невозможным. И может, он меня уже не вспомнит, а последние слова были лишь данью вежливости (этот каджит может быть и таким?) В любом случае, сейчас у меня дрожит все внутри от нетерпения и какого-то священного ужаса перед самой собой. И надеюсь, что в Виндхельме есть храм или святилище: мама, я скучаю. 10-е Утренней звезды, 4Е 192 Несмотря на остаток септимов от продажи дома и вещей, я пробовала найти работу. К сожалению, с данмерами тут разговор короткий, а выбор невелик. Может, мне стоит уехать прямо сейчас, пока еще хватает хоть на другой конец провинции, в тепле и без страха стать загрызенной волками? Остановилась в таверне «Очаг и Свеча», не хочу быть придирчивой, но у здешнего барда отвратительный репертуар, основанный на подобострастии местному ярлу. Уже жалею, что продала свою лютню — эти напевы больной кошки слышатся даже на первом этаже в моей комнате. Интересно, мне стоит пристыдить себя за кичливость или, как говорил один каджит: «Некоторых бардов лучше не переваривать, они и так то еще дерьмо»? ты где же мой друг не попрощалась с тобой развели нас с тобой корабли я здесь у окна, это замкнутый круг и надеюсь за метелью узнать глаза вновь твои 20-е Утренней звезды, 4Е 192 Меня пугает этот город, где все замерло в волчьем оскале на лишний вздох от кого-либо. Здесь есть данмеры, но отчего-то я стараюсь держаться от них подальше — они озлоблены и явно не желают принимать это место и людей. Удивительное поведение, если учесть, что это не Морровинд. Здесь бы одним — принять это место, а другим — первых. Только ни разу эта простая логика не приходила в головы людей и других рас на одной территории, сколько себя помню. Я нахожу традиции и быт Скайрима близкими к своему духу, хоть и хочу побыстрее уехать из этого города. Слышала о том, что в западной части много зелени и все той же северной погоды, так что думаю, что стоит отправиться туда. Еще одна неплохая новость: я получила работу. Луафинн увидела, как я покупала себе лютню (этот Каликсто такой неприятный, он словно снял с меня кожу одним взглядом, прежде чем отдал свое старье), и попросила настроить заодно и ее, то и услышала Эльда. Теперь мы работаем по очереди, и в свой первый вечер я никогда так не выкладывалась с момента, как уехала. Удивительно, но многие норды, которые были там, сейчас даже приветливо гримасничают мне на улицах. Это заменяет им улыбку. Один молодой стражник приходит меня слушать после смены караула, а я с каким-то затаенным желанием оглядываюсь себе за плечо, ожидая увидеть возмущенные от такой наглости глаза одного каджита. Понемногу, но этот город перестает быть для меня чужим. Возможно, я еще немного останусь. 5-е Восхода солнца 4Е 192 За стенами Виндхельма остановился каджитский караван. Ма’дран — его вожак — оказался восторженным собеседником, кажется, с удовольствием общающимся со мной. В любом случае, он все реже спохватывается сообщать, что «время — деньги» во время беседы, и даже пригласил попутешествовать с ними за незначительные услуги. Меня тянет согласиться, но я боюсь, что станет хуже — в последнее время снова начинает болеть внутри. Надеюсь, это только простуда. Спрашивала его о Рисе, но старик почему-то разозлился и перешел на свой язык. Было что-то про репей в хвосте и чьего-то отца. 8-е Восхода солнца 4Е 192 Северное сияние в Скайриме необыкновенное, не застланное смогом, как в небе на острове. Ма’дран сказал, что они направляются в Винтерхолд, а потом через Данстар в Солитьюд. Возможно, я останусь в Данстаре на какое-то время. Снег, невероятные горы и каджиты. У меня кончаются перья, и я не уверена, что мне есть о чем писать. 13-е Восхода солнца 4Е 192 Даже изгоем быть приятно в такой компании. Местные не слишком жалуют каджитов, а когда узнают, что я с ними, то их тон неуловимо меняется. Почему-то я не удивлена, но оно мало волнует. Слишком я люблю эльсвейрские сказки и сидеть по вечерам у костра, стараясь подражать их мурчащим напевам. Спасибо Рису, который научил меня паре забавных каджитских песен. Издали, когда ясно, я вижу статую Азуры. Ра’жинда согласилась проводить меня до ее святилища, поскольку на склонах мы часто слышим волчий вой. Мама всегда хотела его увидеть, но надеюсь, что она счастлива в Лунной Тени. 28-е Восхода солнца 4Е 192 Данстар. Холодно и много грязекрабов. Жаль прощаться с караваном, но уверена, что мы еще встретимся и исходим вместе немало дорог. А пока я хочу где-то осесть и наметить планы на будущее. Я чувствую себя неловко, когда нет ничего за душой, но в этом есть некая свобода. В маленьких селениях люди еще страннее реагируют на непривычные им вещи. Кто бы мог подумать, что подобной вещью станет длина волос? Скайримские женщины чаще носят длину не ниже плеч, собирая пряди в незамысловатые прически. Мне тоже приходится теперь их собирать, я бы не хотела чем-то выделяться. Хорошо, что здесь есть пара данмеров — хмурый маг и девушка-алхимик с удивительно светлыми волосами. Хотя, честно говоря, я больше напоминаю вампира с бело-серой кожей и серыми глазами, совсем не похожими на эльфийские. 29-е Восхода солнца 4Е 192 Совсем не остается времени на личные дела. Я пошла в услужение к местной травнице. Вель данмер, так что прекрасно понимает каково это — оказаться незнакомкой среди нордов. Алхимические составы и целебные зелья совсем не даются мне, а вот настойки и женский уход — совсем другое дело. Случайно улучшила формулу для краски, которой делают рисунки на теле, завтра предложу ее Карите. Вель говорит, что я зря стараюсь, но мне нравится находить общий язык с людьми. Никогда не смогла бы поселиться в отдалении и остаться одной. К слову, Вель — сокращение от Можжевельник. Этим именем ее нарекла мать, которая недолго пробыла в Скайриме, совсем не зная общего языка. Ей понравилось звучание, а о смысле задумываться не стала. Иногда мне кажется, что многие родители не имеют ни малейшего понятия не только о том, что делать с детьми, но и как их прилично назвать. — Не помешаю? — Бриньольф чуть не роняет дневник, поздно улавливая за чтением плеск воды. Солнце чуть слепит глаза, находясь как раз за женским силуэтом, но гневную гримасу эльфийки он видит отчетливо. В нательной сорочке, доходящей до щиколотки, едва ли оставался простор для фантазии, но мужчина, стараясь не нарушать оставшихся правил приличия, смотрит на ее руки, сжимающие длинные стебли светлых лилий. Ее губы кривятся от возмущения, легкой паники и, прожигая Бриньольфа взглядом, она швыряет в него мокрые цветы, поспешно укутываясь в плащ. Он неловко стряхивает лилии на траву, туда же откладывая дневник. Даянира раздраженно дергает намокшие длинные волосы, сидя к нему спиной, но распутываться те совсем не желают. — Не нужно так, подожди, — как можно мягче говорит норд, перехватывая ее руку. — Может, сперва дочитаешь? — серые глаза полны обиды и унижения, от этого мужчина костерит собственное любопытство. Недолго, потому что ему действительно хотелось это прочитать. В своих раздумьях о роли эльфийки во всей истории и о том, можно ли ей доверять, он переиграл сам себя. — Я прошу прощения, — он вздыхает, настойчиво убирая маленькую руку от спутанных прядей. Короткие водоросли обернулись вокруг них, крепкими узлами затянув отдельные волоски. Отжав лишнюю влагу, он аккуратно принялся распутывать. — Зачем? — глухо спрашивает Даянира, вновь отворачиваясь. Бриньольф кожей чувствует ее бушующие эмоции, видит, как быстро бьется жилка на ее шее. Он пытается ее успокоить, легко перебирая волосы и подбирая слова. Тонкий подклад плаща и мокрая ткань не скрывают выступающих позвонков, когда она притягивает колени поближе к себе, обхватывая руками. Меры — уже давно не диковинка в Скайриме, но их отличие всегда будет очевидным на фоне нордов. — Я хотел быть уверенным в том, не причинишь ли ты лишних хлопот Гильдии. — Смеешься? — в ее тоне прорезалась насмешка. — Я уже давно по уши в ней, и ты первый вышвырнул меня за порог, имей хотя бы малейшие подозрения. — Делвин поручился за тебя, остальные вроде как тоже не против ненавязчивого присутствия, — поправил ее мужчина, однако, задумавшись. — Просто хотел узнать о тебе. — А спросить? — И ты бы ответила? — Теперь — точно нет! Ей бы отвесить ему пощечину, гордо уйти и спросить вину после, но вместо этого она, замерев, чувствует, как юрко он распутывает волосы, аккуратно и почти нежно. И не может заставить себя покинуть это место, где ненароком тепло его тела касается кожи за слоем одежды. Бриньольф не спешит нарушать тишину, сосредоточенно разделяя черные, уже почти сухие, пряди. Женщины в провинции действительно почти не носили длинных волос, даже среди знати находилось немного девиц, отращивающих косы. Ухаживать за такими было сложно, иногда даже дорого, да и часто не имело смысла. Воительницы могли лишиться пышной шевелюры в следующей же битве, девушки из маленьких городов находили больше забот совсем в другом. В Рифтене, с его многочисленными болезнями и пакостями, тем более было не до длинных волос. Поэтому сейчас касаться смольных прядей было чем-то удивительным. Тяжелая занавесь спускалась ниже спины, матово отливая на солнце красноватыми бликами. Невесомо пахло лавандой и можжевельником. — Где ты научился заплетать волосы? — удивленно спросила Даянира, чувствуя, как движения его рук изменились. Мягкий смешок над ухом, у мужчины не было ни одной причины не отвечать. Особенно после того, как его поймали с поличным. — У меня есть сестра, сейчас она живет в Виндхельме, но выросли мы вместе. У нее тоже были длинные волосы, но не такие, как у тебя. — Значит, такое чуткое отношение к женщинам у тебя с детства? — подкалывает она, тут же вскрикивая. — Не тяни так! — Вот это — не чуткое отношение. — назидательно отвечает он, продолжая заплетать пряди. — У меня же с ним все прекрасно. Даянира замолкает, невольно соглашаясь. Он действительно вел себя уважительно… за редкими исключениями. — Я вырос в Камне Шора, недалеко отсюда. Моя бабушка была нордской воительницей, после вышедшей замуж за шахтера. Он погиб под завалами, его я не знал, ровно как и родителей. Но если кто и привил мне, что с женщинами не стоит вести себя как пещерному троллю, которому в силу его тупости и силы все сходит с рук, так это была бабушка. — Тяжело ей пришлось, — сочувствует Даянира, не удерживаясь от смешков. — Я сейчас вплету тебе репейник, — Бриньольф неожиданно для себя расслабляется в ее присутствии, с легкостью вспоминая старые приятные деньки из детства. Солнце начинает наливаться багрянцем, а птицы — громче возносить свои трели в небо. Ранняя весна мало изменила природу, но подарила вечерам куда более теплые ветра. На опушке же, где низина превращалась в озеро, и вовсе не было лишнего движения травы, от которой поднимался приятный горьковатый аромат. Даянира пахла лавандой и можжевельником. Ее тяжелые волосы сворачивались в змей в руке, отдавали этим запахом. Он не помнил ни у кого такого аромата, способного разодрать легкие. Потому что Бриньольф задыхался. Она пахла каждым моментом, когда стоило ему забраться на снежную гору, где у подножия переплелись дикие цветы и скрючился можжевельник на сером камне с зелеными вкраплениями травы. Он был там, когда прятался от сестры в игре, когда в первое утро после вступления в Гильдию, пошел охотиться с Галлом. Когда сезоны сменяли друг друга, но горы оставались неизменны, привлекая своей вечностью. Там не было понятия времени. Внизу Гильдия разваливалась, гнил Рифтен, а здесь было ли ему двенадцать, а может — двадцать три, кто знал? Даянира не была опасна для них. Он это понимал всегда, но только с присутствием Риса подтвердилось то, как она влияла на тех, кто был в ее сердце. И у кого была в сердце она? Бриньольф вздыхает, перевязывая ее косу лентой, вытащенной из рукава ее же сорочки. Она недовольно ведет плечом, но не отстраняется. Она возвращала к истокам тебя самого. Был ли ты подавлен попытками судьбы встряхнуть тебя, был ли ты хорошим или плохим, что случилось с тобой и в тебе за долгие годы? Рядом с ней ты был самим собой, без печати времени и тревог. И это могло напугать. Неудивительно, что ее мало волновало чем занимается каджит. Она не срывала маски, ты сам снимал их. «У меня и без тебя много проблем.» — хочет сказать он, но снова не может ей сказать ни одного дурного слова. И вот снова она без слов понимает, уходя куда-то за его спину, взяв свое платье и легкие сапоги. Он краем уха слышит ее дыхание и шуршание ткани; а солнце практически гаснет у горизонта за плотными облаками. Вновь появляется в поле зрения, зябко ведя плечами после мокрой ткани. Бриньольф молча поднимается, накидывая свой плащ на ее плечи, подбирает ее вещи и следует в город. Он чувствует себя истощенным и усталым, как если бы внезапно с него сдернули и одежду, и кожу. Ему кажется, что лучше бы ни она, ни каджит никогда не показывались тут в Рифтене, пусть даже он ушел в канализацию вместе с Гильдией Воров. Испуганная его сменой настроения, за весь короткий путь Даянира решает коснуться его руки только на кладбище, перед каменной плитой. Растерянная, в вечерних сумерках она сливается с надгробиями. Тяжелая ткань с меховой отделкой давит ей на ключицы, волочится по мягкой земле. Самое светлое пятно на ее лице — глаза, что смотрят так обеспокоенно. Прекрати, сейчас же прекрати жалеть меня. — Откуда у данмера могут быть такого цвета глаза? — Раньше, чем успевает себя одернуть. Она только приподнимает чуть удивленно брови, не сводя взгляда с его лица. Тишина обрамляет кладбище, куда не проникают звуки города и совсем мало птиц. Только за каменными стенами лес продолжает шелестеть на ветру. Даянира идеально вписывается в безмолвную картину серым мазком. — Есть семейная легенда о моей прапрабабушке, которая была драконьей жрицей. Судя по всему, сама она из нордов, и во время войн с драконами погибла под завалами храма на Солстхейме. — И как звучит легенда? — он так же заунывно тих, как этот ветер. — Жрица влюбилась в дракона, которому служила. Дракон был белый один из старых, в меру самоуверенных, привыкшим создавать правила, а не искать к ним обходы. Ему льстила любовь девушки, способной осознать дух и суть, достаточно мудрой для смертной и столь же сумасбродной. Она была единственной жрицей, и он не держал никого столь близко к себе. Вряд ли они говорили о том, кем являются друг для друга, но слова ничего бы и не передали. Дракон сделал ей подарок — вплел древней магией дар, при котором истинную любовь дано было испытать лишь раз, это же и передалось потомкам. Дракон не оказался жестоким, преподнеся его, но, отчасти, проявил хитрость и собственничество, окончательно привязав жрицу к себе. Когда началась война, и одно из сражений затронуло святилище, дракон спустился в разрушаемый храм, чтобы быть с ней. Она погибла, он остался, даже когда стены начали осыпаться и уходить под землю.Говорили, что он пролежал в полусне на костях любимой столетия, — Даянира замешкалась. — Значит, ты — потомок дракона? — чуть улыбнулся Бриньольф. Эльфийку же как будто что-то напугало в этих словах. Нервно дернувшись, она отвела взгляд. — Это же просто легенда. Какой из меня дракон? — горько. — Такой… маленький. Как ящерка, — попытался исправить это мужчина, протягивая её вещи. — Очень умно, — закатывает она глаза, но все же улыбается в ответ. — Идем, ящерка, выйдешь через Флягу, погреешься хоть. Плита шуршит и спустя мгновение уже ничто не нарушает покой на кладбище. Только с крыши хищно и зло вспыхивают голубые глаза, и юркая тень следует по кровле к городским воротам. Ри’Сдаса колотит от злости, это чувство вспыхивает против его воли, но он не может иначе. На ночной встрече он с трудом удержится от того, чтобы не вспороть мерзкому вору брюхо. Да что же она в нем нашла, во имя Ситиса?