Мы были бы драконами

      Настырный бард вновь и вновь ударял по струнам лютни, выдавая скрипящие звуки. Заунывная песнь о его первой и несчастной любви набатом била по голове, даря отзвуки неминуемой тоски и злости слушателям на юродивую девчонку, из-за которой был написан и исполнен этот шедевр бардовского искусства.              В темной таверне едва хватало света, чтобы разглядеть собеседника. Тихий шепот присутствующих тонул среди крепких дубовых столов со столешницами, исчерканными росписями кинжалов и чего-то еще. И двое неслышных аргониан, старательно не отходящих дальше пары шагов от положенного места, лишь служили напоминанием, а не зоркими стражами правопорядка.              Тонкий женский силуэт у самой лестницы едва двинулся, стоило объекту свалиться у стойки трактирщика и громко требовать выпивки, а затем неслышно выскользнул на туманные улицы.              Рис умирал. Не в том смысле, что на потеху недоброжелателям, но в горло и язык загнало все пески Эльсвейра, царапая песчинками изнутри. Придерживая руками голову, он повалился на деревянную поверхность, шипя, требуя всего и сразу.              Подсохшая одежда застыла колом, на хвост намоталась тина. Настроение было препротивное.              Последствия тяжелой ночи и непростого утра сказывались, путая мысли. Одно каджит понял точно: кошелек он утопил, потерял или его украло мелкое ворье, которым наполнен город. Гильдия воров не справлялась даже с собственным влиянием, которое неизменно подталкивало молодых и ушлых к причислению себя к известной организации. Таких не интересовало ничего, кроме собственной выгоды и возможности скинуть свои преступления на счет Гильдии. В Рифтене их еще опасались, но Ри’Сдас прекрасно знал, что эта кучка воров доживает свой последний век. Вчера он испытал презрение, которое не могла перебить даже брезгливость и зачатки жалости. О Гильдии Воров он был наслышан с пеленок, кто-то из его предков имел с ней связи, проворачивая весьма громкие дела. Слухи о Сером Лисе и коллекции диковинок со всего континента, уведенных из-под носа влиятельных людей и даже эльфов. Бывшее влияние ограничилось стоком местной канавы и исполнением мелких амбиций старых прохвостов, мнящих, что они до сих пор что-то значат. Злокрысы, которые горазды сваливать ответственность на кого угодно, утаптывая дерьмо в собственной канализации исключительно для личного удобства.              Рис усмехнулся.              Они хотели прежних славы и влияния, ожидая, что это появится после пары заказов, совета и мелкой помощи. Равнодушие к истокам собственной организации позволило бы им пустить незнакомца, чтящего совсем другие законы. Каджит скорее бы убил кого-то, чем позволил нарушить существующие испокон веков порядки Темного Братства.              Впрочем, он и убил.              До сих пор по ночам в его сны вхожи видения обгорелой плоти и задушенные всхлипы загаженных серой легких. По утрам он просыпается с чувством мрачного удовлетворения, которое приносят воспоминания. Астрид поплатилась за то же, что привносят собой согильдийцы. Каджит считает, что они заметались в клочьях своего пожара слишком поздно, чтобы потушить.              «Не у базарных девок на приеме!»              Рыжий вор злит кота, практически до зубовного скрежета. Выколоть бы эти зеленые наглые глаза, швырнуть в канал, да только вместе с ними потонут остатки надежды тех оборванцев. Рис умеет быть мессией, на свой лад. Но потуг нордского идиота не хватит для тонущей Гильдии: навалились вместе, придавливая ко дну того, кто мог бы вести.              Однако не ведет. И это вовсе его не красит в глазах каджита: если семья опускается все ниже, то поводок ты должен взять в свои руки.              Рыжий пес умен и предан, обладает сноровкой. Но абсолютно растерян, Рис мог попробовать это на вкус; безнадежность витала в сиплом воздухе, скоро оттуда повалят, как с тонущего корабля. Но для начала заведутся крысы.              Ри’Сдас массирует гудящие виски. Им досталось в руки величие былого времени и множество ожиданий. А они, как юнцы, которым свалилось отцовское наследство, — не знают что с ним делать и как преумножить.              Холодное осознание этого и гнев читались только в одних глазах. И Рис не удивится, что именно этот человек ляжет костьми первым. Была еще девчонка с необычным именем и каменным выражением лица, которая постоянно отиралась рядом. Признаться, в начале, при въезде в город, он ее даже не заметил. Драгоценный камешек в куче навоза.       Кот бы посоветовал рыжему взять ее за шкирку и выкинуть остальных паразитов, глядишь, из верткого котенка что-то бы и вышло серьезное. Но слишком все равно.              — Что за город, даже воду нужно покупать? Могу ли я ещё и за воздух заплатить?              — Бес-с-платна вода в канале вниз-с-зу. Пей сколько влез-с-зет, — отвечала аргонианка, протирая те самые сосуды, из которых пьют. Воду. Или эль. А лучше всего суджамму.              Каджит безмолвно взвыл. Мерзкую ящерицу было не пронять, а песок в горле превратился в пустыню.              — Где мой благородный спаситель, когда он так нужен?! –горестно воззвал, роняя голову. Рядом тотчас звякнул мешочек. Звонко расшипелась Кирава на просьбу налить эля. Даже не поднимая взгляда, Рис уже учуял, кто находился рядом.              — Сегодня день Мары? — Буркнул Ри’Сдас. — Подают страждущим?              — Я по делу, — коротко ответил Бриньольф, делая широкий жест в сторону дальнего стола. Уголки губ мужчины подрагивали, он прекрасно видел, что кот мог добраться до места только если ползком.              Каджит оценил попытку еще раз унизить его и беззастенчиво повис на норде, бережно прижав к себе целебный кувшин.              — Тогда я воспользуюсь щедрым предложением, — сладко мырлыкнул он, пройдясь рукой по напряженным плечам вора.              — Чудно, коврик, — едва слышно фыркнул Бриньольф, подхватывая того за шиворот и практически зашвыривая на стул. — А теперь, если обмен любезностями завершен, я хотел бы перейти к сути.              — Настоящий норд, сразу к делу! — Восхитился кот, жадно прикладываясь к элю. — Могу ли я спросить: ты меня спас из чувства долга или потому что это я буду тебе должен потом? Могу предположить, что второе, но ты не должен этого стесняться. В этой поганой провинции все такие.              — Хватит болтать, пей свой эль, пока я расскажу тебе, почему я спас твою пушистую задницу, которую сам бы с удовольствием засунул в бочку и спустил с «Прыжка барда».              — Твоя задница мне тоже очень нравится.              Бриньольф хмыкнул. Рис мысленно подметил, что тот не дает себя сбить, настроенный весьма серьёзно и без былой спеси. Интересно, что внезапно поменяло мнение этого упрямца? Вор не притронулся к выпивке, расслабленно откинувшись на спинку стула, но глаза цепко следили за происходящим в таверне. В подсвеченной только редкими светильниками темноте зеленые глаза казались почти ядовито-желтыми, неприятными.              Кот нервно дернул ушами, стоило этому взгляду стать чуть ближе.              — Загадка: почему четырнадцать это не пятнадцать? И почему глупец не пойдет в храм? — низкий голос ощутимо дернул нервные окончания, играясь как кот за ниточки, особенно встревожив, стоило понять смысл сказанного.              Ри’Сдас мгновенно подобрался, злобно шикнув. Огляделся по сторонам, потом наклонился ближе к рыжему и прорычал:              — Потому что умные не говорят о таком, когда повсюду глаза Дозора. Ты добиваешься, чтобы тебя сожгли? Или повесили? Нет? Тогда заткнись.              — Ты понял о чём я. Я проведу тебя к пятнадцатому, если ты окажешь мне ответную услугу.              Рис рассмеялся. Действительно было забавно, как раз то, на что рассчитывал он, принимая приглашение. Игра. Бриньольф делал независимый вид, и не сказать, что у него выходило плохо. Но опытный убийца видел больше, чем остальные.              Чуть расширенные зрачки, нервно сжатые пальцы, и рыжий предпочитал молчать, словно бы обдумывая следующие слова. Но каджит разгадал, что тот взвинчен собственным неверием. Предложенное было любопытно, очень любопытно. Настолько, что легко было предвидеть тайный умысел или чью-то подсказку, навеянную тем же.              Каджит почти весело улыбнулся, наклоняя голову, чтобы рассмотреть мужчину получше. Усталый, осунувшийся, с красными сосудами у зрачка. Представительная, но уже потрепанная одежда не прибавляла лоска, присущего изначально. Он походил на загнанного пса, продолжающего уперто и преданно выслеживать хозяину дичь. Такая верность Гильдии, которая давно на него повесила все свои заботы, поражала. И тупость, с которой он это позволил, тоже. До Риса доходили слушки, в которых, бывало, фигурировало имя вора. Норд брал заказы, связывался напрямую с заказчиками, искал рекрутов и пытался, изо всех сил пытался, вытянуть шею из петли. Терпение, с которым он брыкался, ровно, как и отчаянье, были понятны коту. Но уважение не было настолько большим, чтобы спешить на помощь и предлагать что-либо.              Но тут… как интересно все складывается. И этот идиот пытается манипулировать.              — Я думал, ты будешь завлекать старым добрым золотом. Но ты либо не глуп, либо у тебя есть свои источники? — Кот развел руками, довольно прикрыв глаза. — Хотя я сомневаюсь во всём. Допустим, ты привлёк моё внимание и даже немного повысил свой статус в моих глазах. Что же ты хочешь взамен, красавица?              Бриньольф мученически осклабился. Каджит играл на нервах, предлагая тотчас свалиться с намеченного пути. Насмешливый взгляд по ту сторону стола мог бы сбить его, имей он достаточно сомнений. Но разговор с Карлией помог расставить все по местам. План горел синим пламенем и имел непредсказуемый результат. И все же он был лучше, чем медленно утопать в болоте, зная это наперед.              — Ты встанешь у руля гильдии. Не сразу, конечно. Будет испытательный срок и еще пара заказов, дабы проверить твое мастерство.              — И когда же пятнадцатая луна будет светить мне ярко?              — После испытательного срока, — отрезает Бриньольф. Он чует, что кот юлит, заведомо зная результат. И это выводит из себя. Слишком самоуверен, словно поднимает с земли септим и швыряет его в реку, уверенный, что найдет позже клад. Вор убежден в надобности держать с ним ухо востро. Но против воли в крови разгоняется приятный сердцу азарт.              Вокруг тишина, но они оба уверены, что остальные стараются даже не смотреть в их сторону, а тем более — не подслушивать. Некоторые тайны могут оказаться весьма неприятными, чтобы о них знать. И несчастье рифтенских горожан, что они не ведают о том, что некогда правившая здесь Гильдия едва смеет высунуть свои крысиные хвосты.              — Пара заказов, чтобы проверить мое мастерство? — вкрадчиво уточняет Рис. — И все?              Когти стучат по жестяной кружке, как дробь. Бриньольф солнечно улыбается, пальцами поддевая ускользающий за юркими руками мешочек с монетами. Глаза кота недовольно прищуриваются, и вор едва ли не мурлыкает сам.              — Именно. И лучше бы тебе сделать это качественно, а не как… сейчас.              Каджит ерошит усы, делая вид, что впечатлен. Куда-то пропал здешний вшивый бард, кто-то едва трогает струны лютни близ очага. Знакомое звучание.              — И еще: никаких убийств. Я не тешу себя иллюзиями, что ты никак не связан с Темным Братством. Услышу, что дело прошло грязно, подвешу за хвост, — жестко припечатал рыжий, а коту все весело. Он уже было открывает рот, чтобы ответить в том же духе, но тут же захлопывает пасть, недоверчиво щурясь.              — Неужели такой впечатлительный? — недоверчиво ехидничает Бриньольф, удивленный его поведением.              — Заткнись, — грубо отмахивается тот, глядя куда-то поверх плеча мужчины. Голубые стеклянные глаза горят огнем, как в лихорадке.              Бриньольф оборачивается. И не он один. Добрая половина присутствующих заметила, как на смену дерущему почем зря горло барду пришел ненавязчивый перебор струн, сопровождаемый деликатным постукиванием барабана. И женский голос, не раз успокаивающей прохладой витающий в воздухе, зазвучал:              В горящих песках       За пологом из тени       Глаза ты закроешь свои       А я до конца       До смерти, из веры       Проложу путь себе следом       А ты?              Пламя свечей играло на витых локонах, убранных в прическу. Она снова была босиком, как не чувствуя холода или же наслаждаясь им. Сероватые пальцы казались белыми, скользя по струнам. Было в ней и сдержанное нетерпение, и дрожащее волнение, проточными водами заполняющие поворот головы и блеск глаз. И что-то колдовское, заставляющее как морок смотреть и не отводить взгляда.              И кровью, и потом       Смертельным исходом       Свою воспламеняешь жизнь              Плавный поворот бедер в мнимом танце, и юбка взметнулась следом. Манера одеваться, присущая чужестранке, неуловимо выдавала ее. Чуть более изысканно, чуть больше деталей, и обычное платье из местной лавки приобретало стараниями женских чар другой вид. А может это была именно она, а не эльфийская кровь.              Но не меровская ворожба и красота сейчас обращали внимание сидящих на нее, а она сама. И было в этом особое искусство, которым она не желала пользоваться.              Все говорят — «ненавижу»       Отговаривают — «видишь»       «Он ужасен, кошмарен»       «А ты?»              Зачем мне ответы       К чему чужие наветы       Они едва понимают как жить       Как и я              А ты неизменно       Верно, незабвенно       Целуешь руки мои       Ты — судьба              Ласковой печатью       В сердце проклятьем       Прикосновение и любящий взгляд              Мне стоит в это поверить       И счастье измерить       Тебя люблю я              А ты?              Серое, утомленное создание, едва ступило в центр света, приобрело дымную легкость и изящность образа. Было ли дело в светлом одеянии, так выделяющемся среди темных стен, а может нежность строк, так или иначе, все придало свою окраску. Внешний же ее вид и слог никогда не говорил о простоте, но было сложно воспринимать ее, отчего-то теряющуюся на периферии сознания. И все же она там была. А глубокий голос, прекраснее которого не было еще ни у одного барда, против воли, убеждений, всегда проникал дальше, чем-то требовалось бы. Это не призывало к публичному признанию, слишком личным и интимным казалось подобное положение дел.              Невольно задумавшись, Бриньольф пропустил момент, когда остался один за столом. А оглядевшись, понял, что стихла и музыка, и шепотки. Он смотрел, как аккуратно вредный кошак отводил ее длинные волосы, убранные в южную прическу, ласково проводя по верхним позвонкам. На тонкие щиколотки, когда она приподнялась ему навстречу, обхватывая руками шею. Как прижалась губами к его исчерканной шрамами щеке, прерывисто дыша. Люди и нелюди вокруг едва ли удивились публичному проявлению чувств, но любопытство брало свое. И слухи, что приезжая данмерка связана с Темным Братством и Гильдией Воров, поползли наутро по городу вместе с прищуренным взглядом Мавен и ее скорым письмом кому-то.              Им же было безразлично. С лучистой улыбкой она протягивала ему руки. А он отвечал:              — Прекрасная песня, родная.              И тихо рассмеялся чему-то своему.              Даянира бережно обхватила его лицо ладонями, целуя в нос, как заведено. Рису хотелось фырчать и кусаться, как малому котенку, но он лишь ощерился в сторону Черных Вересков — не смотри, мое, — подмигнул Бриньольфу и был таков.              Мужчина перевел взгляд на стол.              «Южные ворота, 12-е Начала морозов. Полночь»              Сунув записку в карман, он тяжело поднялся. Встреча предстояла назавтра.       Было над чем поразмыслить.              

***

             — Не думал увидеть тебя здесь, — мурчит каджит, едва касаясь дыханием кончиков женских пальцев. Шумные кроны на исходе солнца приобрели алые оттенки, высвечивая и ее кожу под человеческую палитру. Мимо пробегает олень, настороженно высматривая силуэт странной пары на берегу озера.              Даянира лишь усмехается, вытягиваясь на мерзлой земле. И не уговорил ее Рис подстелить плащ, теперь практически перенеся на себя, лишь бы не коснулась стылая трава босых ног. Он рассказал ей об Астрид, о ее предательстве Братства и как все пришлось возвращать с головы на ноги, переезде в новое убежище. Долгие годы разлуки привнесли бесконечное ожидание и тепло предстоящей встречи. И словно не было их.              Она смеялась как девчонка на его кровавые шутки, стараясь не думать о том, что за ними кроется реальные события. Рассказ о том, как Азура ночью наведывалась в его сон, чтобы расколотить свою почерневшую звезду, праведно гневаясь, привел ее в суеверный ужас. Каджиту пришлось долго успокаивать возмущенную данмерку, убеждая, что они пришли к общему решению, и звезда возвратилась к статуе, в руку владычицы Рассвета.              Оба старались не говорить о менее приятных вещах, связанных с нею. Слухи о возвращении драконов все чаще стали наведываться в города, а усталый вид женщины говорил Рису о том, что не стоило ее оставлять одну. С последней встречи черты ее лица заострились, приобрели взрослую жесткость. И все же она была красива, кот находил в ней десятки черт, столь приковывающих взгляд. Но лучше всего было душевное наполнение, присущее только ей одной. Пройдя сотни дорог и бывая в разных уголках Империи, ему не встречались подобные ей. И если его расколотая и поделенная даэдра душа умела любить, то он любил ее ежесекундно, до скончания времен.              — Добрый друг мой, — говорил он иногда, шутливо кланяясь, — едва ли найдется в мире женщина, перед которой я встану на колени.              — Верно, — любовно отвечала она, — ведь женщины не обладают некоторыми мужскими достоинствами, что находятся как раз на том уровне, когда лучше всего стоять на коленях.              — Что же это? — Восклицал каджит, падая ниц. — Меня обвиняют в распущенности и неверности истинным чувствам? Смотри же, женщина, я у твоих ног!              — Ты что угодно сделаешь ради суджаммы. Но неплохо, посиди так еще и не запускай руки в чан, я все вижу.              Она всегда рядом, даже если их разделяют города, она все знает и все понимает. Она женщина, которой позволительно закрывать его от тревог и бед, когда никто не видит. Не исчезнет и не оставит, душевная теплота, которая обуревает его только при одном взгляде, не сравнится даже с самым кровавым убийством, вдохом свободы и танцу по краю лезвия. Как так вышло?              — Не думал, что здесь бывает прохладно, — тянет Рис, поглубже натягивая капюшон. Его глаза такие хитровато-лучистые, как будто говорят сами за себя и все о себе, и Даянира улыбается уже только им одним.              — Провинция провинции, — шутит она, не поднимая головы от шитья.              Бессовестно ободрав и без того редкую растительность, они сидят на упругих листьях у моря Призраков, уже третий день молча, перебрасываясь случайными фразами и прикосновениями.              Рис не пьет и уже неделю как не выходит из Вороньей Скалы, Даянира либо играет на лютне, либо тихо сидит, невесомо прислонившись к его плечу. Он сам придвинул.              Молчат не потому, что сказать нечего. И то не уютная тишина, скорее — договоренность. Тоже немая, тоже взятая из одного взгляда. Иной раз это могло бы напугать: понимание без лишних слов. Но Даянира — он чувствует — не может не оправдать доверие. Такова ее натура.              Рису дико, что ее усмиряет его.       Привычно — ее плечо близ его.              Он смотрит на алое небо, зябко ежась. Она — на стежки, что уставляет на старой хламиде матери, перешивая ее под свой размер. Краем глаза он видит ее заостренное ухо и впалую щеку, а еще серый сосредоточенный взгляд и то, как ветер ерошит черные волосы. Они необычно мягкие для данмеров, немного сворачиваются в кудри.              Знакомые неделю, проводящие утра и вечера вместе, негласно близкие друг другу. Сумасшедший каджит и серая эльфийка — и кажется, что идеально.              Тонкие пальцы снуют над тканью, кропотливо кладя нить, Даянира словно совсем не чувствует холода, но Рис все равно бережно сводит полы ее старой накидки вместе под шеей, нарочито хмуря брови. Ответный взгляд нежный, наполненный искорками веселья, и каджит так и ощущает, что тает.              — Не проще купить новую? — хмыкает он, кивая на потертую вещь.              Взгляд немного гаснет, данмерка чуть поджимает губы, но отвечает спокойно:              — У нас нет на это денег.              Рис хмурится уже всерьез, переводя взгляд на волны, чтобы не смущать. Но Даянира не смущена, она говорит об этом с толикой горечи, но так обыденно, привычно, что на миг сжимается сердце.              — Некоторые вещи еще от бабушки, так что почти что реликвия, — шутливо, обнажая свои чуть неровные зубы-клыки. У кота впечатление, что она пытается не смутить как раз его, а не себя.              — Я думал, девушки — те еще модницы, — ерзает он, будто бы устраиваясь поудобнее.              На самом деле он сам до конца не осознает, насколько быстро она вытягивает из него обычные «человеческие» реакции и чувства.              — Стараюсь в меру своих сил, — щурится, смотря прямо на него.              — У тебя выходит… неплохо, — величественно кивает, а сам подмечает ранее незамеченные детали: лишние швы, где раньше были прорехи, потускневший цвет юбки, звонкие бусины браслетов, скрывающие растянутые полинялые рукава. Эта маленькая женщина умудрялась носить обноски и делать это настолько незаметно, что Рис чувствует себя слепым дураком.              Его не интересовал ее внешний вид, но в Скайриме вещи — одни из самых востребованных товаров, цены на которые умышленно остаются приемлемыми.              — Ты просто видишь меня саму, а не то, как я выгляжу, — коротко говорит она, а у кота и слов-то нет для ответа. Это звучит так искренне и с благодарностью, и в глазах что-то щипает.              Ему кажется, что шерсть наэлектризовалась, и сейчас он выдаст отменное разрушительное.              — У вас совсем не носят меха? Зимой все равно холодно, — как-то сосредоточенно, но словно вскользь. Немногим позже Даянира будет понимать, что этот тон напрямую указывает на то, что каджит что-то задумал.              — Носят, — но пока она просто отгрызает нитку, — но подниматься выше для охоты опасно, как и отходить далеко от Скалы. А покупать — слишком дорого, все меха привозят из Скайрима и торговцы привыкли иметь дела со знатными господами. Поэтому цены соответствующие, не всех устраивают.              Каджит мычит что-то невразумительное, поэтому Даянира продолжает:              — Я все равно люблю холод и никогда не смогла бы носить шубы или множество воротников. А так… от дома до таверны немногим больше полминуты быстрым шагом.              Сказать больше нечего, так       они и сидят. Сегодня, завтра, через пару дней.              И спустя неделю Рис приносит ей белый шарф из пушистых кроличьих шкурок. Она завороженно касается меха пальцами, пока замедленно обматывает его на эльфийский манер вокруг шеи и головы, а кот с довольством щурит глаза.              — Чтобы когда я уехал, у тебя всегда был под плечом кто-то пушистый, — скалится, нервно подергивая хвостом.              Даянира уже давно — целых две недели — знает, что это значит.              — Жду тебя в Скайриме, зайчонок, — поддразнивает, стараясь не выглядеть настолько несчастным, насколько себя чувствует.              Даянира улыбается, кутаясь в белоснежный мех. Ей тепло как никогда.                     — Я вмешалась, подсказала ему как уговорить тебя, — закрывает лицо руками Даянира, — даже не была уверена, что выйдет.              — Я сразу узнал «почерк», он едва ли умен настолько, чтобы сопоставить факты обо мне и придти к выводу, который поможет поддеть, — довольно похвастался Рис, видя как у данмерки появляется возмущенное выражение лица.              — Не думай о нем так плохо. Как я поняла, уже больше трех лет как Гильдия едва и держится, что на нем.              — Был бы умным: давно подстегнул старых собак гоняться за новыми кроликами, — отрезал кот, — да и ты, моя дорогая, ввязалась в это, понимая, что я и способен вытащить их из дерьма. Не этот придурок.              Даянира четко давала понять изгибом бровей что она думает о самодовольстве каджита, но спорить не бралась. Взамен этого она вздохнула:              — Надеюсь, им будет что тебе предложить.              — Что? — кот так и сел. — Хочешь сказать, ты не знала, что они действительно связаны с Ноктюрнал? Подстрекала меня обмануть? Дая, это потрясающе!              — Умолкни, — покраснела данмерка под заливистый хохот Ри’Сдаса, только осознавшего насколько эта игра обещает быть интересной.              — Твоего любимого рыжего вора ожидает сюрприз: меня не проведешь.              — Он не мой.              — Но — любимый?              — Рис!              Вскрик согнал ворон с ближайшей березы, каджит же, сдаваясь, поднял руки.              — Не волнуйся, моя радость, приведем эту контору в приличный вид. В конце концов, я давно ни на ком не отрывался с ущербом здоровью.              — Что? — Встревожилась Даянира. — Какой ущерб?              — Да мало ли в воровском деле опасностей? Отмычка поострее, сундук потяжелее, а там глядишь — и подчистили старый состав.              — И после этого ты Бриньольфа называешь идиотом? — Фыркает она, успокаиваясь. Шутить о будущих контрактах и реальных делах Рис не мог никогда. — Это не игра, Рис, а серьезные проблемы.              Он вглядывается в ее обеспокоенное лицо, не понимая, отчего благополучие Гильдии внезапно стало ее целью.              — Ты ведь и играешь во «Фляге», а не «Пчеле и жале», верно? — Задумчиво. — Так что, правда, что любимый?              Но и Даянира не дает себя сбить, взволнованно приподнимаясь и садясь.              — То, что там не лучшие времена ясно даже мне. Приходя, я наблюдаю как Делвин перебирает гору заказов, старых, уже практически затертых. Многие из них серьезны, но отправляют исполнять только бывалых. Но они все во владении Рифт, Рис. Это самая отсталая местность, тут лишь одна влиятельная богатая семья, с которой еще и триумвират. У них нет возможности и ресурсов, в том числе и человеческих, чтобы распространить деятельность на ближайшие земли. Рун охотится, лишь бы в таверне было что есть, Векс требуются серьезные лекарства, а рекрутов не водилось уже достаточно долгое время, как я слышала от Тониллы. Ярл давит стражей и новыми законами, чему не особо мешает Мавен, теперь ворам отрубают руку или сажают в выгребную яму. Множество ушлых людей, которые с удовольствием совершают преступления под именем Гильдии Воров, очерняя и без того не светлую репутацию. Количество мелких воришек растет, их невозможно контролировать, у них нет ни чести, ни предписаний. Рифтен похож на стаю озлобленных друг на друга волков, которых раздирают подозрения. По улицам в вечернее время стало опасно ходить, детей не выпускают из домов уже позже пяти часов. Можно говорить что угодно о них, но Гильдия поддерживала порядок в своих кругах и в городе. А теперь у торговцев задерживают товары, большинство из них ужасного качества, они поднимают цены, становится все больше нищих. Я удивилась, узнав, сколько поставок и заказов контролировала Гильдия.              Рис задумчиво потер подбородок. Насколько было бы выгодно изменить текущее положение дел и как много придется заплатить за подобный замысел.              — Ярл давит, думая, что помогает бороться с преступностью, но положение в городе выходит из-под контроля. Люди видят лишь отсутствие своей защиты от кого бы то ни было. Время, когда человека могут кинуть в тюрьму, потому что он не так посмотрел на знатного господина. Это пугает.              Даянира устало прислонилась к согнутой в колене ноге Риса. Ее наблюдательность давала ей преимущество в разговорах, и сейчас он ласково погладил ее по щеке, крепко задумавшись.              На небе уже появился растущий месяц, улыбаясь смотрящим. Юркая тень за отдаленным деревом неслышно отступила в лес, подарив эльфийке и каджиту любопытный взгляд.              — Завтра у меня встреча с… Бриньольфом, не смотри так. Поговорим о том, что можно будет сделать наперед. Уверен, что вляпываюсь я знатно, девица. Но если это значит провести больше времени с тобой, пусть даже в крысиной норе, то будь оно так.              — И я скучала, Рис. И я.

***

— Убийство! Убийство управителя ярла! Утренняя весть разнеслась с юркими мальчишками-глашатаями по улицам, взбудоражив население. Едва туман затаился у кромки воды в каналах, по всему рынку разносились звон и нестройный гул голосов. Из уст в уста передавались новые детали и вереница суждений, чаще абсурдных, но сходились чаще в одном: Гильдия Воров. — Мерзкие воришки теперь крадут и жизни, — презрительно перешептывались на рынке. Смерть Ануриэль не так волновала, как ее обстоятельства. Грязное непрофессиональное убийство, разгром в личных покоях и кража ценностей. Легко можно было прийти к верному, на взгляд многих выводу, и найти виновников. Мало для кого уже было секретом положение дел Гильдии, а ближе к полудню принесли новые вести: украденное было найдено в Муравейнике. Рифтен опасливо затаился, смакуя известия в тавернах и домах. Едва скрипнула дверь в Буйной Фляге за старым шкафом, как запыхавшегося Тринна утянули в смежную с таверной комнату. — В Крепость не пробраться: стража за каждым поворотом, патруль на улицах удвоен, некоторые подозреваемые в пособничестве Гильдии сидят за решеткой, а нас пытаются отловить, как котят, по закоулкам. Едва не сцапали. — Согнувшись пополам, выдохнул вор, оттого не видя свирепый взгляд рыжего норда. — Проклятье! — Процедил Бриньольф, стремительно выходя в главный зал. Векел, закрывающий входную дверь на засов, тревожно обернулся вместе со всеми.– Потайным входом не светить, цацки на рынке не красть, броню поменять на обычную одежду. Эмблемы и флаги во Фляге снять, страже не препятствовать, заставить потайной вход бочками, произвести впечатление, что там даже не дышат рядом с ним. Сапфир, пока следи за событиями в городе, пообщайся с горожанами. Могильщик, свяжись с Кувалдой. К остальным: увижу кого-то наверху — за ухо отправлю в Цистерну. Выполнять. — Нам спрятаться, как крысам в подвале, — негодующе вскинулась Векс под жужжащее бормотание остальных, — ты именно это предлагаешь? — Именно это я и приказываю. — Отчеканил мужчина, подхватывая со своего стула меховую накидку.Векс зло сощурила глаза. — У нас не будет возможности вытащить кого-то из тюрьмы в это время, если, конечно, вам не отрубят голову раньше. — Новый указ ярла обнародовали часом ранее, — вставил Тринн, — смертная казнь за уличение в преступлении. — Как же их прижало, — крякнул Делвин, тревожно оглядывая собратьев. Атмосфера в Гильдии едва ли тянула на нейтральную. Теперь на них объявлена охота, а влияния едва хватало на пособничество мелких торговцев. — Бриньольф, ты никак в город? — Да, — рявкнул вор, подхватывая под локоть Даяниру, притихшую за спинами Векела и Тониллы, — дать по морде одному каджиту, который абсолютно никак не связан с Темным Братством и прочими пакостями. Гильдия напряженно притихла, впервые видя, как их заместитель Главы выходит из себя. Что делать — не знал никто. — Ну что, красавица, драный коврик и вправду помог нам. Ты и это предвидела, а может даже была в курсе? –стальная хватка давила на ключицу, только Даянира едва ли и бровью повела. Скрипнула дверь в Цистерну, и ее буквально поволокли за собой через каменное помещение, отчетливо пахнущее затхлой водой и гарью ближе к лестнице, уходящей наверх. — Отпусти! — Зашипела данмерка, оттолкнув тяжелую ладонь. — Ты собираешь ему информацию, замешана в каких-то больных планах полоумного кота? Отвечай! — низкий рык раздался совсем близко, заставив отступить к стене. Стало горько. — Он даже не собирался помогать вам, пока я дала вам обоим наводку! О, вы друг друга стоите: оба ненормальные и иногда не думаете наперед. Рис не убивал эту идиотку, наверняка это сделал кто-то из ее «поклонников». Ты вообще знаешь о том, насколько презрительно относятся к мерам, особенно на высоких должностях? Ее ненавидели в городе, ровно, как и вашу Гильдию! Ее голос мог резать по ушам, как и язык. Бриньольф отступил, все еще не веря. Они крысы, крысы в канализации, и теперь будет сложно вылезти наверх по затопленному проходу. И роль кошака в этом была ему практически очевидна. Доказательств не было, была лишь чуйка, а ей он доверял чаще всего. — Сюда не суйся, ты без надобности в таверне. Растреплешь об этом входе: окажешься в люках под Крысиной Норой, — уже куда спокойнее бросил он, дергая за кольцо на цепи. Над головами заскрежетало. — Ты бы не показал его мне, думая, что я проговорюсь. И распотрошенным в канаве ты очутишься быстрее, чем протянешь ко мне руки, — равнодушно ответила женщина, растирая плечо. Она как всегда все знала. Это раздражало. — Ты так доверяешь этому коврику? — хмыкнул Бриньольф, делая приглашающий жест к выходу. Даянира наматывала извечный белый шарф на шею, скрывая обнаженные туникой плечи — странная эльфийская мода, едва ли подходящая скайримским морозам. На ее бледно-серой коже синяки расцветут черными пятнами, та была очень нежной. Он сжал пальцы в кулак, встречаясь со штормовыми глазами. — Да, — только и ответила она, и было в этом много чувств. — А я — нет, — глухо, с множеством вопросов. — Другого никто и не ждал, — мирно отозвалась Даянира, касаясь жесткой щетины на его лице, и он не чувствует фальши за этим. — Идем, я провожу тебя. — Скорее уж я: тебя могут остановить стражники, — мягко улыбается Даянира, цепляясь за перекладину лестницы. — И даже не будешь отговаривать? — иронично, но так же с улыбкой. Эта женщина меняет его настроение за секунды, теперь он верит, что сумасшедший каджит сдерживает свой нрав рядом с ней не просто так. — Это бесполезно. И я не хочу сломанное плечо, — раздается над головой и ему протягивают руку, вытягивая из каменного лаза. Плита, шурша, встает на место. — Прошу прощения за это, — негромко говорит Бриньольф, когда тишина выстраивается подле них стеной. — Больше не делай так, — сизые глаза смотрят остро. На кладбище тихо, гул города отрезан каменным мешком, которым выстроены здания и стена. Темные макушки деревьев выглядывают из-за нее, стремясь к слепому, закрытому облаками, небу. — Не касаться тебя? — усмехнулся вор, подцепляя ее маленькую руку своими мозолистыми пальцами. Даянира кажется печальной, когда касается колец из темного нордского серебра, что нанизаны на них. — Не касайся меня с болью или ради развлечения. Пожалуйста. Бриньольф кивает. Он и не хотел бы иначе.

***

Рис мяукает, когда тяжелый кулак опускается на его голову, опаляя болью ухо, но тут же ведет корпус вбок, пьяно собирая нехитрый скарб в его комнате. В таверне шумно, иначе бы на звуки давно стянулись зеваки и ящерицы. Даяниру он настойчиво попросил не идти с ним, передав в руки Хельги, настороженно сверкнувшей на него глазами. — Тебе напомнить что было в прошлый раз, когда ты решила оставить Гильдию? — предупредил он хозяйку Ночлежки, на что та закатила глаза и фыркнула: — Ничего я не сделаю с твоим серым чахлым созданием. Вы мне девчонку потопите вместе с собой, так что иди прочь отсюда, пока рядом с ней не заметили. Бриньольф улыбается женщине одним уголком губ. Та была редкой мегерой, но договориться с ней было просто издавна. И, кажется, благоволила Даянире. Кивнув, он выходит на серые улицы, направляясь в Пчелу и Жало, к черному входу для прислуги. В таверне пахнет выпивкой и разносится гул множества голосов. Неудивительно: все смакуют новость об убийстве. Злость распаляется еще больше, пока он поднимается по ступеням к комнате, снятой котом. На пути ему предсказуемо никто не встречается. — Ты что творишь, сволочь? — мягко интересуется Бриньольф, нависая над распростертым котом, горестно взирающим на лужи пролитого эля. — Тот же вопрос, — трет ухо каджит, усмиряя гудящую голову, — а я пью за ваше везение, что я согласился разгрести ваше болото ложкой, и оплакиваю свое потраченное на это время и головную боль. — Издеваешься? — зарычал норд, подхватывая за шкирку и встряхивая безвольное тело. — Нет, хочу, чтобы ты перенаправил свою страстную натуру и желание в другое русло, чтобы нам обоим стало приятно. Не выдержав, мужчина запускает каджита носом в стену, и тот лужицей стекает на пол. Чтобы так нализаться — нужно пить всю ночь, а убийство произошло ранним утром. — Управителя ярла убили, ты знаешь? — Не повезло этой крашеной суке, а я тут причем? — Воет Рис, вызывая омерзение у вора. — Вам же лучше: теперь половина приказов либо упразднится, либо, как минимум, будет пересмотрена. Что? Ты не знал, что именно она строчила все эти писульки на Гильдию? — Интересно откуда это знаешь ты, — опасно завибрировал голос Бриньольфа, но от пьяного кота он отходит, стараясь не дышать душными парами. — Мавен, — собирает конечности воедино Рис, прислоняясь к дереву за спиной. — Я, между прочим, уже создаю связи и пытаюсь решить некоторые проблемы. И что? Благодарность — кулак по голове? — Свежо предание, да верится с трудом, — зло бросает мужчина, обдумывая. И, выдыхая сквозь зубы: — Первое задание: уболтать Мавен, Восьмерых, Талоса или стражников, чтобы моих ребят не сажали в карцер и не отлавливали на улицах. Без убийств, растрат казны Гильдии и неприятных последствий. Вечером я жду тебя на месте, указанном в твоей записке. Явишься пьяным — зашвыриваю в речку, не явишься — разговоров больше не будет никаких, принесешь плохие новости – придумаю, что можно будет сделать с твоей эльфийкой. Усмехающийся каджит вмиг подбирается, звучно рявкая: — Тронешь ее — окажешься в канализации по частям вместе с остальными крысами из вашей братии. — Рад, что ты пришел в чувство и перестал пускать слюни. Твою вшивую шкуру нужно проверять и трясти, прежде чем пускать за порог Гильдии. Не держи меня за идиота: я не верю тебе. И не распахну двери к Ноктюрнал прежде, чем увижу значительные результаты, — презрительно заключает Бриньольф, захлопывая за собой дверь. Каджит прикрывает глаза и хохочет. А когда открывает, то в них ни следа мути. Это веселит, это интересно. Это безумно интригует. Пожалуй, он действительно успеет к Мавен до вечера.