***
— Мажь ему еще на лбу, — азартно подзуживает давящегося от смеха Риса Даянира, вываливая на спящего торговца мешочки с краской. На полноватом лице теперь красуется скабрезная надпись, а кот сдавленно шепчет, зажимая себе рот рукой: — Как хорошо, что в этой варварской провинции нет зеркал. Настоящее время. — Какие мы надутые — разве гостей так встречают? Если я тут не нужен, то уйду. У меня и без вас куча дел требует личного присутствия. — Да, дело. Гильдии нужен новый Гильдмастер, а наши прелестные «коллеги» из Тёмного братства говорят, что у тебя есть определённые… таланты. Рис смотрит на Делвина, а в глазах у него так и пляшут огоньки. Кот смеётся и поднимает руки. — Кого же вы спрашивали? Если Назира, то он скажет, что я горазд только стражников портить, — интересно в каком именно смысле он говорил это? — а если Бабетту, то что бы она ни пропела своим дивным голоском — всё наглая ложь. Цицерон… у него свое мнение о моих талантах, но если именно они вам нужны, то вы шаловливы, мальчики! Бриньольфу кажется, что он дуреет: с циничного смеха, развязности гостя и тянучей атмосфере полного идиотизма. — Хватит чесать языком, не у уличных девок на приеме, — не грубее, чем нужно. Он практически зол, не выносит раздражающей глумливости и очень хочет, чтобы каджит заткнулся. Остальные присутствующие ничем не могут помочь и выглядят растерянными. Впервые Бриньольфу ничуть не жаль согильдийцев. — И, — глаза становятся холодными, цепкими в долю мгновения, и не уследишь, — тогда вам стоит изъясниться понятнее. Для. Чего. Я. Тут? Норд вдыхает немного воздуха, чтобы не выдать тираду. Нужно показать, что он спокоен и что главный тут пока что он. — Мы всего лишь хотим предложить помочь друг другу, — Делвин все еще пытается сгладить общее настроение, натолкнувшись на неподвижный взгляд каджита и — о чудо! — смущенно кашлянув. — Заплати за комнату в таверне и угости меня чем-нибудь на ужин, может, я и помогу тебе. От неприкрытого намека сводит зубы, а Бриньольф давно стягивает все свое благоразумие в узду. — Очевидно, что для чего-то ты пришел. Отмахивался бы от гонцов, как и раньше, но есть какая-то вещь, которая тебя зацепила во всей этой истории. Я прав, ковр… Ри’Сдас? — равнодушие кота почти пробивается, тот со злобой смотрит на вора. — Ты пока ни на что не подписываешься, разведывая. Истинный ассасин, так что, думаю, информация о твоей непричастности к Братству — байка, которую ты сам же и преподнес. У тебя есть определенный интерес, но пока ты не решил, стоит ли игра свеч. Так уж вышло, что дела тут, как ты видишь, сливаются в канализацию, вместе с нашей милой Гильдией. — Звучит как отчаяние: вы так хотите меня завлечь? — клыкастая улыбка выходит неприятной, только норд и не думал отпускать хвост этого кота. Образно говоря. — Звучит как предложение, — Меллори тоже быстро ориентируется, мягко кладя руку на плечо Бриньольфа и бросая на того выразительный взгляд, — мои источники сообщают о масштабе вашей сети в Скайриме и части других провинций, не умалчивая и о лично твоей роли в становлении Темного Братства на прочный путь. У тебя есть связи, у нас, к сожалению, их обрывки. Золотом похвастаться не можем, но оно, как и влияние — наша цель. И стоит ли говорить о том, насколько будет удачно положение Главы двух сильных союзов, работающих в системе? Каджит стоит неподвижно, переводя взгляд с одного лица на другое. Он не выглядит убежденным, скорее задумчивым, пока все остальные затаили дыхание. Норд не может избавиться от чувства омерзения, ибо они вот сейчас вынуждены практически унижаться. Только похоже, что это только у него такое мнение. Векс выглядит завороженной, да и остальные жадно следят за изменением в поведении кота. Дернуть бы его за хвост и вытащить за дверь, как в детстве с соседскими кошаками. — Это лишняя головная боль, у меня уже есть одни детдомовцы без наседки-мамаши. Бриньольф рычит сквозь стиснутые зубы. — Тогда как насчет принять окончательное решение и убраться отсюда? Рис окидывает его высокомерным взглядом, делано равнодушно пожимая плечами: — К сожалению, быстрый ответ я дать не могу. Мне нужно обдумать, сами понимаете, не блохастого волкодава покупаю, — любезная улыбка выходит такой, что на гильдии висит именно такой ценник. — Конечно, будем рады услышать решение в скором времени, — доброжелательно отвечает Делвин, изрядно окосев от предупреждающих взглядов в сторону мужчины. — Ко-не-чно. — пропевает каджит, выскальзывая из помещения. — Не скучайте здесь в ожидании светлого будущего! В воздухе словно сгорает пепел, черня легкие и не давая глотнуть свежести. Бриньольф не говоря ни слова выходит в соседнюю дверь, зло швыряя ее о косяк. Делвин переглядывается с остальными, думая о том, что все могло пройти куда хуже. — К даэдра все. Мы его должны взять только потому, что он бесит Брина и ввел в краску Делвина. — шепчет в наступившей тишине Векс. Меллори прикрывает глаза. Откровенно говоря, он уже и сам не уверен в том, на чем настоял.***
Подумать только. До чего стоило докатиться, чтобы почувствовать себя в сточной канаве спустя столько времени проживания в ней же. Бриньольф сгибает и разгибает пальцы, впиваясь фалангами в неоструганные доски. Лучше выковыривать занозы, чем мысли о противном кошаке, словно оказывающему всем и вся неоценимую услугу уже своим появлением. О том, что он и оказал бы ее, согласившись, норд старается не думать. Глава должен быть центром братства, планируя не только бюджет, задания, но и то, к чему приведет его руководство. Все правители осуществляют свое командование с целью увидеть тот итог, который они хотят. Создают целую провинцию с тем укладом, в каком хотели бы жить сами. Эта логика проста, поэтому Бриньольф не хочет предполагать, во что захочет превратить их Гильдию ушлый каджит. Он здесь лишний и чужд их братству. Занозы впиваются еще глубже в кожу, лишь бы заглушить догадку о том, что все это более чем не так. Бриньольф не хочет ошибиться лишний раз тогда, когда неверный шаг грозит падением. Как же… и он не успевает закончить размышление, прерванный гулкими шагами в коридоре близ Фляги. Он и забыл, что рано или поздно все разойдутся из небольшого подсобного помещения, решив прийти в единственно спокойное место здесь. — Бриньольф? Даянира осекается, видя кривую улыбку мужчины, когда все остальное лицо скрывали свисшие волосы. Он уже благодарен ей за то, что не задает вопросы и стремится лезть в душу. И без нее там чертовски тошно. — Приходил кто-то? — осторожный вопрос, с каким-то особым любопытством. Невольно напрашивается вопрос: как много она видит и знает о происходящем? Наверняка предостаточно. — Да. И я бы не хотел его снова видеть здесь, хоть это практически необходимо. — Этот человек важен для Гильдии? — тон такой нежный, будто она разговаривает с диким зверем, что вот-вот может наброситься. Хотя Бриньольф предполагает, как сейчас выглядит: взъерошенный, с кривой пугающей ухмылкой. Векс и остальные точно назвали бы его сегодня не в меру буйным. — Скорее да, чем нет. — И он единственный в своем роде? Неужели никто другой не сможет подойти для дела лучше? — как же она тактична. Он невольно смягчает улыбку, бросая на нее взгляд из-за плеча. Так и есть. Стоит, а глазища внимательные, полные сочувствия. Он не помнит таких взглядов в сторону остальных, чего же ради ей сопереживать ему. Эти глупые птички, все себе на уме. — Такой, как этот кот, точно один в своем роде, — он надеется, что отвращение в его голосе не так различимо, только едва ли не вздрагивает, слыша ответ. — Ты боишься доверить чужаку то, что для тебя очень важно. Не стыдись этого чувства, если понимаешь, что сам уже не сможешь сделать ничего. Это не нежелание принять новое, а опасение предать семью, если согласишься. Все мы боимся перемен, когда не знаем в какую сторону дует ветер, верно? Бриньольф растерянно вглядывается в скрытые сумраком грубые черты данмерки, слушая, как собственное сердце начинает глухо биться от ее голоса, слов. Понимания того, что он сам сказать не смог. А эта женщина приподнимает уголки губ, так со знанием, что он чувствует себя полнейшим идиотом. И, рассмотрев другую сторону этой истории, понимает, что в чем-то не прав. И это отчего-то успокаивает. Верно решение скоро найдется. — Значит, кот? — о восьмеро, насколько же шальная и счастливая улыбка может быть у нее. — И единственный в своем роде? Бриньольф не успевает нахмуриться или задать вопрос, как Даянира тянет его за рукав к выходу. Бесцеремонно, чем-то напоминая сегодняшнего гостя. — Если это тот, о ком я думаю, то есть только один шанс его уговорить. Даэдра. — Зачем ты помога… что? У него чувство, что его облили холодной водой, а она даже не издала ни звука, когда он резко хватает ее за запястья, останавливая. Глаза серые, с бирюзой по кайме, спокойные, как предштормовое море. — Соловьи: правда или вымысел?***
С каждой секундой его охватывает все большая паранойя, и он даже не может заставить себя сделать невозмутимый вид. Бриньольф смотрит на нее, такую спокойную, словно сейчас не она раскрыла захоронение особо богатого правителя на карте. Образно выражаясь. — Что? — ему кажется, что голос хрипит и глаза как у человека, находящегося под дозой скуумы. И вроде бы нет, но Даянира все равно щурится, пристально вглядываясь. — Откуда такие выводы? — уже нейтральнее. — Выводы? Так называется книга об этом мифе, нет? Бриньольф не выдерживает и давится смешком, мысленно отвешивая себе оплеуху. Идиот, держи себя в руках! — Точно, детка. Но я удивлен: для чего тебя потянуло на сказочки? Даянира отступает на шаг, поджимая губы. И Бриньольф снова недоумевает какой-то самой дальней мыслью: как она может обладать такой жесткой и в чем-то грубой внешностью, при этом абсолютно растворяясь в окружающем пространстве. С таким-то талантом, да в Гильдию даже средь бела дня срывать куш. Только предлагать это он, конечно, не собирается. — Я знаю этого каджита, он большой любитель выгоды для себя, поэтому вряд ли согласится поддержать вас сейчас. Мы в таком дерьме, что не только востроносым котам бросается в глотку этот запашок. Бриньольф это знает, но все равно едва заметно морщится. Но слушает, эльфийка обладает нужной информацией. Стоит разузнать. Данмерка взбирается на стол, уставленный грязными кружками и стопками засаленных страниц книг. Бриньольф знает, что в это помещение Векел иногда выносит брагу и еду нищим, у которых еще не перевелись деньги благодаря не самым честным методам. Норд ненавязчиво поддерживает заинтересованный вид, опираясь плечом о шершавый камень. Итак, что ты хочешь мне сказать, девочка? И почему? Не томи. У нее независимый вид, но он чует чудинку за всем этим. Просто так не помогают, никогда. Чуток любопытно о причине, но это с легкостью может подождать. Вор лукаво давит ухмылку и приподнимает бровь: — Милое свидание, крошка, только давай к делу. Ее взгляд обрубает какую-то нить, опуская куда более серый занавес, чем она сама. Бриньольф кривит губы и поднимает руки в извинении. В глазах напротив мелькает изумление и удовлетворение. Не удивляйся, ты не первая, кому не нравятся мои обращения. Ему все равно, и если она не хочет слышать эти слова, то он не станет к ней обращаться. Имя — дело личное, должно легко ощущаться на языке. А ее горчит и не вызывает ассоциаций. Для него имена имеют семья и заказчики, незнакомцы относятся в лучшем случае к последней категории, а Даянира — звук пустой, напевный. — К делу, — негромко соглашается она, прислушиваясь к тишине. Мужчина не сводит с нее взгляда, немного подавляя улыбку. Тут никого нет, можешь не беспокоиться. Значит, информация стоит того, чтобы выслушать, иначе бы она даже не задумалась о конфиденциальности. — А как ты понял, что тут поблизости никого нет? — заинтересованно. — Или профессиональный секрет? Он изгибает бровь в вопросе. И опять улыбается, восьмеро ее заберите. Забавная, поганка такая. — Если где-то здесь открыта дверь, то можно было бы заметить покачивания бородатого мха — тут много вентиляционных решеток и прорех. Двери закрыты на самых недалеких к нам пересечениях, а злокрысы ведут себя спокойно. Если бы кто-то остался после закрытия двери в соседних помещениях, то они бы ломились к человеку. — А если их убили? — Нет, они копошатся, слышишь? Бриньольф развлекается, постукивает пальцами по локтю. Даянира напряженно вслушивается, немного приоткрыв рот. Ей и правда был интересен ответ. Проходит пара секунд, но она качает головой, сцепляя кончики пальцев на коленях и устремляя взгляд на него. — У всех воров такой хороший слух? — Нет, — улыбка, приподнятая голова, свет от бликующего факела на щеке. Что она высматривает на его лице так завороженно? — Что ты хотела сказать мне? — мягко, якобы мимоходом, зацапывая ее взгляд, чтоб был вровень с собственным. — То, что если у вас нет для него наживки, то будете пережеваны. — Уверенно, зная, о чем говорит. — Но ловить его на «шкурный» интерес из разряда денежного или посулов о «якобы выгоде» не выйдет. Бриньольф хмурится, вглядываясь в нее. Она немного волнуется, но он не может понять отчего. Данмерка словно в радостном предвкушении, это сбивает, немного злит оттого, что эмоции людей не должны быть от него скрыты. Нелюдей тоже. — А на что получится? — невозмутимо. — Даэдра, — на выдохе, всплескивая руками, — он поклоняется даэдра, хотя чаще это… — она передергивает плечами, что-то припоминая. — С Сангвином он только и делает, что напивается, но… Глаза Бриньольфа расширяются от изумления, он не оспаривает ее слова. Ощущает, что это не ложь. Даэдрический Принц разгула часто вмешивается в смертные дела, и все же слушать об этом удивительно. — И только с одним даэдра, насколько я знаю, он не имел общих дел… Общие дела с даэдра. Звучит так, будто они еженедельно решают какие-то вопросы в узком демоническом кругу. Мужчина потирает закрытые веки, усваивая информацию. Кажется, он осознает к чему ведет данмерка. — Ноктюрнал. — Да. В книге и некоторых свитках указано, что она покровительствует воровской охоте, особой касте среди отличившихся своим умением. Что одаривает их своим благоволением и требует взамен безоговорочного поклонения. Бриньольф покачивает в такт ее словам головой, смотря куда-то в сторону. В общих чертах она права, только откуда в ней такая уверенность? Слишком хитро, слишком непонятен мотив. Добивается ли выгоды для каджита или себя, пытаясь разузнать о Соловьях? Тогда почему говорит о них так пренебрежительно, словно не верит. — Все это прекрасно, девочка, только кто сказал о правдивости этого мифа? — он даже не делает убежденный вид, говорящий, что обо всем этом тоже только читал. — Насколько я понимаю, то это и есть твоя причина, которая заарканит нам в сеть этого каджита? И чем в итоге, заключив сделку, придется расплачиваться? Тоже байками «завтра мы сводим тебя к богине, ну, или послезавтра»? Даянира смотрит немного насмешливо и очень — нетерпеливо. — У вас в итоге будет сильная и независимая организация, поставленная на ноги и держащаяся на плаву лучше многих фрегатов. Потратив столько сил и ресурсов, ни один лидер не бросит перспективное детище и не забудет о том, сколько он туда вложил. Рис не бросит. Вор подносит сложенные домиком пальцы к губам, обдумывая. Ход хорош, действительно хорош. Он поднимает взгляд на нее, усмехаясь: — А ты не промах. Но если он потребует доказательства касаемо его «награды»? — Нет, тогда я как раз промахнусь, предоставив сценарий под названием «Выдергивание Гильдии Воров со дна канализации» людям, которые боятся в нем сыграть, чтобы не быть закиданными в конце камнями. Она кажется в противовес его мнению воинственной, насмешливой, когда говорит так, как припечатывает. — Камни сложим и заделаем дыры на сцене, понятно, — он позволяет себе еще одну улыбку. Идея облапошить наглого кота и восстановить гильдию чужими ресурсами даже немного вдохновляет. Нужно обговорить с остальными. И особенно с Карлией. — Можно вопрос? — скорее утверждение, и по ее внимательным и цепким глазам он читает одобрение. — Для чего тебе это? Даянира теперь смотрит на собственные руки, улыбаясь немного тоскливо и тепло. Сейчас она ему кажется не тусклой птицей, — перья да кости — а каким-то по-своему трогательным зверьком, что бегут мимо тебя по лесной чаще, все в своих делах, и обозначая себя душным дыханием. — Я хочу, чтобы он остался. Бриньольф понимает, насколько этот ответ честен. Чувствует, как и всегда. Поэтому кивает, собираясь направиться уже обратно в Цистерну. — Спасибо. Даянира. Проверим позже чего стоит твоя пьеска. Он уже спиной к ней, не видя взгляд, но ее дыхание едва заметно изменяется. С легким смешком она выдыхает через нос, улыбаясь. Немного выпрямляется, провожая взглядом широкую мужскую спину, и удобно скрещивает ноги на столе. Даянира почти слышит проказливые слова с немного шипящим акцентом: «С кем поведешься, от того и наберешься, так? Горжусь тобой, подруга!» Сыграем? Конечно, только сами. Но она с удовольствием подождет актеров, стоя в зале.***
— Не знаю, Бриньольф, это слишком складно получается, — отводит глаза в сторону от сидящего на пригорке вора Карлия, — и будто бы лишь для нас, но так ли это? Мы получаем помощь задаром, но на деле ходим по лезвию кинжала. — Я тоже не знаю, девочка, насколько это стоит того, — Бриньольф кивает сам себе, ощущая, как виски колет тупой болью, — только… черт возьми, я впервые вижу воодушевление в глазах ребят. Они поверили этому каджиту, они думают, что он и есть идеальный вариант! — он рвано жестикулирует руками и опускает их на колени. — Идеальнее, чем ты? — испытующе бросает на него взгляд женщина. Тот вздыхает через силу и смотрит в ответ. — Это не мое место, не место никого из тех, кого я вижу в гильдии на данный момент. У вора обязана быть чуйка, ты же знаешь, так вот: моя редко подводит. — И что она говорит? Что этого каджита стоит впускать в наш клоповничек? — не улыбается, а скалится она, ставя подбородок на свое плечо и немного подаваясь вперед. Бриньольф только усмехается. — Серьезно, Брин, ты завел этот разговор и ты сам хочешь этого. — Ты говоришь как этот кот, — качает он головой, поддевая ее локтем, — Я не уверен, поэтому пришел посоветоваться. — Медлит. — Когда он отвечал Делвину, то я чувствовал презрение. Только не к Ри’Сдасу, а к Делвину, к тому, чем мы являемся. Когда старик лебезил, то каджит вел себя не только как снисходительный гад, но и гад, который привык командовать. И если бывает тип, кому можно доверить только деревянные фигурки, то есть и такой, с которым пойдешь на войну. Расчетливый, знающий цену ресурсам и дорожащий шкурой своей и подчиненных. — А еще страсть любящий приказывать, — хитро сощурилась данмерка, загадочно улыбаясь, — понятно все с тобой. — Со мной? — Думаю, ты и сам загорелся идеей. Смотри: может ты и не командир, но ты описал практически себя. И еще — заочно согласен подставить тайну Соловьев на кон. — Я пришел за советом и обсудить, — резко качает головой мужчина, сцепляя пальцы рук. — Ох, Бриньольф, — подбирает его под руку Карлия, — не играй с достойным противником. Но если уж решился, то хочу напомнить, что вовсе не стара для интриг и многоходовок. — Дворцовые страсти остались в твоей пылкой юности, дорогая, — со смешком заключает вор, — но конечно же я не оставлю тебя в стороне. — Я вам всем фору дам. Однако, если не прогорит и котенок покажет себя с лучшей стороны… — Предлагаешь… — Пусть помурлыкает Госпоже на ушко, вдруг да растает. Место третьего Соловья все так же свободно. Бриньольф с секунду смотрит на нее, после разражаясь веселым хохотом. — Говорила мне о том, что я заранее все решил, а сама туда же! — Я имею дело только с проверенной информацией. Как только со своей эльфийкой набросаете план действий, и он принесет результат, то жду в Храме для дальнейших переговоров, — с достоинством отвечает данмерка, посмеиваясь. — Не моя она, что дает повод к тому, чтоб не доверять ей сразу. Еще немного они сидят, глядя в вечернее небо над Рифтеном, после чего Карлия печально усмехается: — В нашем деле нужно только слушать и проверять. И если где-то звенит золото, то тут же подле могут быть волкодавы. Доверять — вольность пуще всех остальных. Доверчивые долго не живут. Бриньольф ласково касается ее плеча и поднимается на ноги. Он здесь больше не нужен.***
Настойчивый ветер колотил в окно, скребясь в раму и протискиваясь в многочисленные щели чердачного помещения. Даянира забралась с ногами на стул, сгорбилась, уперев подбородок о колени. Черная тень от ее силуэта казалась более реальной, чем она сама — всего лишь блеклая до серости, темные ресницы и трепетный огонек свечи в ладонях. Ночь была тихая, навевала воспоминания. Пять лет назад она была счастлива, оказавшись в Солитьюде. Там они с Рисом проводили ночи на крыше мельницы, споря обо всем подряд и кидая косточки вишен на головы редких прохожих. Можно было задрать юбку выше колен, раскинувшись на остывшей черепице и впитывая в себя ветер с Моря Призраков. В такие моменты, когда каджит рассказывал эльсвейрские сказки, а внизу мерцали огни самого прекрасного на свете города, можно было умереть от всего, включая естественные причины. Но самим себе молодые люди казались всесильными, вырывая у жизни свой предел возможностей. Даянира задыхалась каждый день то от сухого кашля, то от счастья, а Ри’Сдас от невозможности все испортить. Удивительное было время. Когда-то, будучи еще совсем юной девушкой, живущей на Солстхейме, она поклялась себе, что если окажется в большом мире, то первым делом уедет в самый зеленый уголок, снимет себе комнату в таверне на самом верхнем этаже и проведет не меньше недели близ лесов и уютного поселения. Эта мечта казалась чем-то исключительным и далеким, в меру маленькой и реальной. Больших планов на жизнь Даянира не делала никогда, исключая себя из списка баловней судьбы. Многое, что ей оставалось — короткий шаг здесь, небольшой там, лишь бы не оступиться. Слабости позволительны тогда, когда все хорошо, и стоит добиться для себя исполнения своих желаний, чтобы уступить после в чем-то малом. Но один раз попробовав что-то, отчего подгибаются ноги и замирает все внутри, больше не становишься прежним. Она не могла спасти мир, она просто хотела сберечь себя. Женщина держит руки у губ, согревая дыханием ладони. Но не выходит, оно такое же холодное, как воздух. Это хорошо. Каждый раз на новом месте она снимала комнату как можно выше, убеждая хозяев, что холод и сырость не самые неприятные для нее соседи ночью. Сейчас, прислонив горящий лоб к прохладным доскам, Даянира коротко вздохнула, смежив веки. Огонек свечи, дернулся еще раз и погас, испустив дымный стан. Он где-то здесь, в этом городе. Они не виделись пять лет, Азура знает почему, не присылая друг другу письма. Строки от руки не сказали бы ничего о том, в порядке ли он, какие планы на вечер или что тревожит. Каджит научился врать самому себе, и только она могла развеять эту ложь. Писем было бы мало, если бы он прислал хоть одно, то это было уведомление о смерти. Лучше просто знать, что он где-то в этом мире, чем представлять поверх чернильной вязи что-то. Даянира прижимает руки к гулко забившемуся сердцу, умоляя успокоиться. В последние месяцы недуг не мучает вовсе, и ей до слез страшно вспоминать о ней. Рифтен кипит по-своему, здесь тонкий лед покрыл каналы и сердца людей. А ее сердце стучит здесь как нельзя громче, не привлекая стуком разве лишь того, из-за которого становится нервным ритм. Здесь она забывается, чувствует себя практически свободной. Вечна осень, когда в увядающем листе видишь себя, но знаешь точно, что дотянешь до весны. Надо только укрыться холодом, заморозить прожилки и не сморщиться от разъедающей болезни. На улице накрапывает дождь, и в желании ощутить еще больше прохлады, женщина соглашается с настойчивым ветром, что скребется в ее раму. «Fus» — одними губами обозначает она, направляя слабый поток силы в стекло. Единственная створка щелкает, и воздух врывается на чердак, убирая волосы с ее лица. В горле немного отдает болью. В голове столько всего, что разрывает виски. И внутри огонь, что плавит кости. Горькая. — Это моя жизнь, тварь, — шипит она, глухо ударяя себя по грудине. С этим всем никак не справиться, но умереть всегда легче, если опустить руки. Огонь несогласно клокочет, возмущенно выпуская искры. Даянира дрожит, покрываясь испариной, и раздраженно стаскивает с себя платье. Ей жарко и холодно одновременно, но противное чувство трения выводит из себя, заставляя раскаляться еще больше. Ветер льстиво трется о лодыжки, забираясь вверх по вспотевшей коже. Данмерка выдыхает, растирая льном тело. Может быть зря, и ей стоило основаться где-то на севере, в тихой деревне, чтобы загасить этот огонь, забыть о нем. Он злобный, нетерпеливый и плавит кости, высекая болезненные искры. Каждый раз, когда он напоминает о себе, Даянира чувствует себя разворошенным костром на последнем издыхании. Что же, у нее был выбор. Забыться, спрятаться или казнить себя день и ночь. Презирать свое существо было бы легким делом, но подсознательно это казалось неправильным. Сложнее было находить то, ради чего стоило жить. В пещеру заползают то струи дождя, то ветки ольхи, источая свежий древесный запах. Рису хочется перевести дух и свободно вдохнуть, но он дрожит. Когда Даянира вот так обессилено заваливается вбок, цепляясь за его шерсть, колчан, броню — за что угодно, без разбора, — Рис вспоминает давно забытые молитвы всем Девяти. Даэдра бы, чтоб наверняка, но каджиту это не нужно. Обязательно что-то оставить чистым, не запятнанным кровью и клятвами. Он тихо мурлычет нечто успокаивающее, придерживая голову женщины, будто она — младенец, мешок с золотом, единственное что осталось. Так и есть. Единственное, что хочется оберегать, последний не фальшивый септим и все, что есть у Ри'Сдаса. Без нее он чувствует себя нищим. Они — это все, что есть друг у друга. Тело данмерки сковывает злобный жар, о который обжигается теплолюбивый кот, а он и не представляет — каково это — держать в себе этот огонь. Невыносимо больно. Даянира часто дышит, в беспамятстве обхватив единственный холод под рукой — кинжал, а Рис чувствует, что плачет. Невыносимо быть беспомощным. Невыносимо быть наблюдателем. За последние месяцы это пятый приступ, а они в теплом Солитьюде. И каждый раз Рис боится, что он тот самый. Последний. Он почти привык к тому, что морозные цветки нужно держать всегда. Что лучше, если местные жители жалуются на Мать Дымка в округе. Что льдины видны с выступа скалы. Что до всего этого можно добраться чуть что. И когда это наступает, он пытается не показывать того, что ему безумно страшно. Он потеряет все, когда Даянира уйдет. Все страхи, сдерживаемые ею, придут. Одиночество, безумие и бессмысленность. Он обжигает пальцы о хрусткие ледяные лепестки, выкладывая их на серый лоб венком, и ненавидит это. Каждый раз все напоминает траурный ритуал, в котором он — главный плакальщик и вдовец. — Еще раз всхлипнешь — спою самую дурацкую песню на свете про тебя. Тихий надломленный голос звучит спасательным кличем. «Сколько угодно, хоть сам напишу и зачитаю на главной площади. Пожалуйста» — хочет сказать он, но выходит мяукающее жалкое «Пожалуйста», смешавшееся с шумом дождя. Веки Даяниры слабо слушаются и вновь опускаются, ее лихорадит. Ри'Сдас в голос воет, не замечая, как их маленькое укрытие заливает дождем. Кот смотрит на это отрешенно, наблюдая, как на мокрые ресницы женщины опускается оторванный лепесток, и они покрываются инеем. Сердце стучит как сбесившийся дремора, но Рис неожиданно для себя берет дело в свои руки. Всего-то нужен холод и немного магии. Хочется истерически смеяться с собственной глупости. С собственной паники. Сглатывая подступающую истерию, каджит как полоумный рвет ветки ольхи, смоченные дождем и обкладывает ими изломанное жаром тело. Свежие раны дерева так пахнут, что Рис забывает освоих, и тонкими линиями рун схватывает срубленные жилы заклинанием льда. Должно помочь. Обязано. И Рис терпеливо ждет, рисуя руны льда, жизни и всех известных имен Богов. Ждет так долго, что затекает спина, сводит хвост и потеют ладони. И когда солнце заходит за зенит, наконец, слышит: — Я придумала самую дерзкую песню на свете. Во славу одного каджита, конечно. Даянира улыбается, доставая из вещей мягкий костюм из просторной рубахи и брюк. Сердце успокаивается, вновь становится прохладно, а внутри поселяется чувство, как перед праздником. Она бы встречалась с ним каждый день, а лучше — не уходила от него вовсе. Речь об одном каджите, себе на уме, конечно.***
Каджит провалился сквозь землю, и Бриньольф не знал, стоит ли этому радоваться. Ночью его не было в таверне, что он разобрал из шипения Киравы. Аргонианка недолюбливала Гильдию, но боялась, поэтому старалась не обманывать. «Хороши мы были бы, не удержав даже Рифтен» — хмыкает про себя вор, рассматривая посеревшие от солнца и воды настилы у причала. Солнце брезгливо не касается илистой зеленой воды, только-только выходя из-за гор. Холодно, и Бриньольф приглаживает задубевшими пальцами волосы, заправляя их за уши. Мужчина всю ночь слонялся по перекрытиям у крыш, силясь разглядеть кота сверху. Ругался сам на себя, оправдываясь тем, что спать не хотелось совершенно, а теперь стоит в доках при едва восходящем солнце и ведь даже не придумал, как начнет разговор. Он уже подумывал над тем, чтобы найти Даяниру и стрясти больше информации, но останавливала мысль о том, что эта женщина вряд ли будет болтать больше, чем до этого. За все это время пребывания в Рифтене она стала выглядеть лучше. И если ей пошло на пользу это болото, то что же с ней было до этого. Она играла во «Фляге» почти каждый вечер, и он уже привык тянуть медовуху и слепо смотреть на ее юркие пальцы на струнах. Раньше ее руки казались сухими ветвями — того сломаются — и вот стали просто руками. С пальцами тонкими, невозможно длинными. На такие стоит надевать кольца из эльфийского золота или нордского серебра. Но Даянире их никто не дарил, а Бриньольф, вопреки всему, считал, что женщины не должны сами покупать себе украшения. Такие, как данмерка, наверное, тоже. Мысли прерывает громкий всплеск, отчего вор замирает. Вряд ли с доков упала бочка. Нечасто в озере находили что-то покрупнее рыбы, но куда менее живое. Должники ли, пьяницы, а может вместе, но и Рифтен не отличался безмятежной жизнью. — СИТИС, Я ИДУ! — проносится над каналом, и Бриньольф не сдерживает лица, узнавая мурчащий голос старого знакомого. «Коврик с мокрым носом и хвостом» — хмыкает вор, припуская на звук. Два поворота, и он с удовольствием смотрит, как на мелководье плещется вниз головой каджит, взбивая ил и мутную воду. Хмельной, как Сангвин из баек. — ПРОЩАЙТЕ, — надрывается булькающая морда, выныривая, как поплавок. — Вот бы правда, — невозмутимо соглашается Бриньольф, осторожно подходя к полуистлевшим доскам, с которых и пошел плавать кот. Тот вертится юлой, уходя под воду и выныривая через раз. Может и выбрался бы, может и просто отнесло бы к берегу. Крякнув, мужчина ухватывается за кончик хвоста, без тени жалости дергая на себя. Орущий и вдрызг пьяный каджит машет руками, извергая крики и стоны, цепляя когтями дерево и ноги Бриньольфа. — Мой рыжий ангел смерти? — взгляд голубых глазищ столь раболепен, что вор не знает — ржать ему или с проклятиями вырывать когти из голени. — Ты пришел за мной. Я ГОТОВ! — М-м, — пыхтит норд, выволакивая ничего не соображающее тело на настил, — да ты совсем в дерьмо. Идем-ка баиньки. — Ты пришел забрать меня? — шепчет Рис, выпучиваясь еще больше. Бриньольф вытирает дрожащими от натуги руками лоб, пытаясь сдерживать смешки. Осталось доставить этого придурка в таверну, глядишь, в благодарность что-то зачтется. Или нет. Мужчина, поджав губы, смотрит на отфыркивающегося кота. Пожалуй, муженек Киравы здесь будет не лишним. — Ну, как видишь, — кивает, — а теперь побудь хорошим ковриком и никуда не уходи. И уже не знает, что в спину ему направлен хмельной, но цепкий оценивающий взгляд.***
Загадив илом и лужами весь пол, натекшими с туши будущего гильдмастера, Бриньольф от души вытирает руки о мягкие шкуры на кровати. Кирава что-то шипит за спиной, успокаиваемая Тален-Джеем, а он с каким-то садистским удовольствием думает о том, как сложно будет просыпаться коту. — Я зайду к вечеру. Ничего ему не давайте, сколько бы ни орал, — оборачиваясь к аргонианам. Хозяйка таверны щурит желтые глаза, безостановочно облизывая безгубый рот. Злится. Бриньольф усмехается, опуская руку на карман, где уже лежит увесистый кошель. — Впрочем, ему все равно не на что. Будем надеяться, мир не без добрых людей. — Это ты о с-себе, Бриньольф-ф? — шипит Кирава, провожая довольного собой вора недобрым взглядом. — Ещ-ще и полоумного каджита приволок. Она сплевывает и захлопывает в дверь в комнату, где безмятежно спит каджит. — З-с-са уборку из ш-шкуры вычту.