***
Симпатия к Мавен у Риса никогда не высказывалась на словах, он скорее вогнал бы себе кинжал в язык, чем перешел с ней от дел к дружеским разговорам, но отношения с Мавен Черный Вереск упрочились годами. Взаимовыгодны друг для друга — так бы он охарактеризовал их, что не исключало многих вольностей. — Очень опрометчиво назначать встречу главе одного из самых влиятельных кланов в провинции и опаздывать на неё, ты так не считаешь… Рис? — в ее голосе тонкая насмешка, глаза прищурены, но поза лишена напряжения. Женщина чуть пренебрежительно обводит взглядом старый склад в рифтенских доках, но и только. Каджит пододвигает даме стул и садится рядом, вольготно укладывая локоть на спинку своего скрипучего кресла. Свет одинокой свечи делает черные зрачки Мавен еще более бездонными. Ри’Сдас принимает иронию, как добрую традицию их встреч, и усмехается в ответ: — У вас отвратительный план города, я здесь плутаю. — А в Вайтране тебе знакомы даже… собаки. Неужели Рифтен столь неприятен? — ее интонации задумчивы, и Рис может понять отчего. Рифтен — целиком и полностью сфера ее влияния, теперь же сюда вмешивается он. — Если вы привыкли жить на сточной канаве, не значит, что другие не чувствуют, как здесь воняет. — Как всегда остёр, как и твой кинжал, полагаю, — Вереск благосклонно кивает ему, поощряя продолжить. — Эти две вещи обязаны быть острыми для человека моей профессии. Что же, думаю перейдём к делам насущным. Любезности не нужны нам обоим. Каджит немного подбирается, поудобнее устраиваясь. Разговор нужно выстроить предельно конкретно, чтобы не дать этой хитрой лисе увильнуть в сторону своих интересов. — Согласна. Ануриэль — твоих рук дело? — ход сделан. — Гильдии, по версии многих. Это надо исправить. — Считай сделано, — маленькая уступка, но казалось, что Мавен чего-то ожидает. Рис не хочет ее разочаровывать. — Управляющий ярла, вы незаменимы. — В черных глазах мелькает самодовольство, но и только. — До этого в покоях Ануриэль я нашёл кое-что интересное. Помимо планов развалить наше воровское предприятие, убить ярла и вас. На хлипкий засаленный стол падает стопка бумаг, перевязанных бечевкой. Женщина удовлетворительно приподнимает уголок губ, продолжая смотреть на кота, и тот задумчиво тянет: — Есть что-то интересное для меня? — Так же есть скуума, прямо у нас под носом. И Красноводное Логово. — Верно. Эту торговлю можно быстро свернуть, а можно взять под контроль. — Я обдумаю. — Гильдия примет любое ваше решение, я теперь в том числе. — Что-нибудь ещё? Кажется, ты упоминал что некто хотел помешать Гильдии. — Да, они назвали себя «Саммерсетскими Тенями» хотели занять наше место, а покрывала их Ануриэль. Я хочу знать кто и где передавал письма, один гонец погиб, второй не рассказал ничего вразумительного. — Я выдам тебе разрешение для просмотра учётных книг почтового бюро в городе. Если Ануриэль получала от них письма, то ты вычислишь от кого и откуда они приходили. — Мне большего и не надо. Стало быть, мы договорились? — Да, думаю наше сотрудничество принесёт плоды. Снова. — Вы не представляете, как скоро. Всегда к вашим услугам, госпожа Вереск.***
Бриньольф должен чувствовать раздражение, но вместо этого что-то разгорается внутри. Искорки любопытства, что давно было искоренено. Даянира привередливо копается в его сундуке с верхней одеждой, а это внезапно забавит. Тяжелые волосы скрывают ее лицо занавесом, но ему отсюда слышно, как она сопит чуть простуженным после холода носом, сосредоточенно выбирая рубахи. — Я предупреждал, что королевский портной здесь не останавливался. Серые глаза на миг встречаются с его усмешкой, но женщина гордо вскидывает голову, отбрасывая длинные пряди, и выхватывает что-то светлое. Бриньольф бурчит что-то насчет поиска сапог и уходит, оставляя ее одну в маленьком закутке, отделенном отполированной временем дверью, позади основного зала Цистерны. Даянира провожает его взглядом и торопливо стягивает с себя мокрую ткань. Страх и возмущение поутихли, уступив мерзкому ощущению ледяной влаги и тяжести платья. Холод приносил облегчение, но долгое пребывание на ветру после озера заставляли неприятно подрагивать. В глотке застревает колючий кашель. В комнатке чадили светильники, огоньки которых трепетали от ее взмахов руками. Укрытые мхом и зелеными истлевшими гобеленами стены не пропускали сырость остальных помещений. Поджав голые ноги, она садится на кровати, просовывая голову в ворот отданной одежды. Рядом покоились женские штаны, невесть как отрытые в том же сундуке. Мужчина с ухмылкой пожал плечами, но от комментариев воздержался. Плечи неминуемо оголялись, ткань не спешила падать, но и задерживаться на положенном месте. Объемные рукава красиво драпировались, и эльфийка не могла устоять в своем выборе. Затянув две завязки, которым полагалось быть у шеи, немногим ниже ключиц, Даянира прислушалась к звукам. Шумела вода и чуть потрескивали свечи. Голосов практически не было слышно, отрезанных каменными стенами. Густой воздух, наполненный запахами каменной пыли, воска и чем-то горьким, хвойным, проникал в грудь. Она лениво подтянула к себе штаны, чувствуя, как устала за этот день. Сбрасывая сонливость движением головы, женщина вытягивает ноги, отмечая, что и этот предмет одежды ей великоват, хоть и не спадает окончательно. О происходящем она старалась не думать. На какой-то миг показалось, что в голове стало так много всего, что проще было бы отключиться и действовать по наитию. Вздох смешивается со звуком открывающейся двери. Она запоздало приподнимает ноги на кровать, сгибая в коленях, и холод вновь подхлестывает за лодыжки. Голова клонится под своей тяжестью. — Ты совсем устала, — немного удивленно отмечает Бриньольф. Ей хочется возразить, что это просто слабость, привычная ей, но он не слушает, ставя пару сапог у кровати и подходя ближе. — Выпросил у Тониллы, а это тебе от Векела, — кивает он на можжевеловый чай и сладкий рулет на широком блюде, которое перекочевало на покрывало рядом с Даянирой. — Благодарю, — голос кажется надломленным, шелестящим, — но я лучше пойду, это лишнее. — Перестань, — он словно увещевает ребенка, — в чай добавлена настойка от кашля, тебе стоит выпить это. Она печально смотрит на Бриньольфа, качая головой. — Как ты вообще ходила зимой с голыми плечами и в одних платьях. Ты же слабая, как совенок. Перенервничала — и вот уже засыпаешь. На улице станет только хуже, оставайся, а я уйду в общий зал. Даянира ненавидит себя и свою немощность в этот момент. Только ее чахлость способна вызывать какие-то эмоции, впрочем, все равно непривычные. Ей жаль, что сейчас рядом нет Риса, который бы понял, что ей хочется скрыться от лишних глаз, и без лишних слов сделал бы так, как нужно. С каджитом она чувствует заботу, от остальных чудится жалость. Обеспокоенность в глазах норда, пусть и скрытая невозмутимостью, пробивает, вызывает на эмоции. Только сострадание ей претит. — Мне не нужно… — пытается объяснить она, но он хмыкает, отрицая. Она его ничуть не удивляет, Бриньольф прекрасно видел ее независимость и неприспособленность к чужой помощи, когда данмерка только появилась во Фляге, как и ее умение брать все в свои руки. — Не нужны наседки и те, кто будут считать, что ты ничего не можешь? Прекрасно понимаю, девочка, только давай докажешь это в другой раз и своему коврику, который, как хороший кот, будет нуждаться в хозяйской руке. А мне это не нужно, я способен оценивать людей. В глазах почему-то щиплет и, чтобы скрыть это, она отводит взгляд на еду. — Считай, что я в этом всем виноват и заглаживаю вину. — Мне не нужно одолжений, — через силу выдавливает она. — Восьмеро. — Бриньольф опускается пониже, присаживаясь перед ней. Он не слишком понимает откуда такая строптивость в простой, на его взгляд, вопросе. Поднимать эту тему неприятно — Даянира и так подрагивает от внутреннего напряжения, почему-то считая происходящее неудобным и важным. — Да с тобой даэдра не договорятся. — Это просто чай. Просто место, где к тебе и так все привыкли. Просто я, который свалял дурака, поэтому прошу тебя воззвать к разуму и остаться. — Я знаю, — она снова сопит носом, на что Бриньольф чувствует неуместную нежность. Точно так же после долгих прогулок они сидели с сестрой, пока бабушка отпаивала их горячим чаем. Морэна и Даянира совсем разные, но в их присутствии вновь начинаешь ощущать что-то давно забытое. — Тогда ты скажешь мне в чем дело? — она расстроенно смотрит на свои ладони, как никогда чувствуя себя несмышленой девчонкой, которую ненавязчиво пытаются вывести на разговор. Ей ужасно неудобно за свое поведение, но восстановить былую линию не удается. Поэтому в голову приходит единственной правильный ответ: — Я не привыкла. — Это я и так понял. Что еще? — Зачем тебе знать? Бриньольф досадливо цыкает, всовывая ей в руки чашку с чаем. — Не могу не согласиться, что не тяну на душевного собеседника, однако, нам предстоит еще немало времени провести в непосредственном общении. Вот и хочу знать: что еще вызовет твое недовольное пыхтение и почему. Его ирония немного веселит, поэтому Даянира улыбается. В душе тянет от желания довериться, но этому нельзя постоянно потакать. — А в дневнике не дочитал? — поддевает она, делая глоток. Теплый и терпкий напиток приятно перекатывается на языке. Сонные глаза и без того начинают жмуриться, приходится сосредоточиться. — Ты отобрала, — парирует мужчина, — но могу предположить на основе узнанного. Даянира делает заинтересованный вид. — Твоя мать. Женщина прикрывает глаза, будто смакуя вкус, но внутри все ухает. Удается выдать неровную улыбку, но слова не складываются в нужный вопрос. — Она умерла до твоего прибытия в Скайрим, скорее всего от болезни. Большее количество хворей поддается лечению зельями, значит, это был не тот случай. А что-то более серьезное и продолжительное. Об отце или родственниках не было упоминания. Тебе не очень много лет, вероятно ты юность провела в заботе за ней и не знала помощи. Возможно, это наследственное, — он постарался сделать голос мягче. — ты выглядишь болезненно, хоть и не так, когда только появилась у нас. Даянира не смотрит на него, но по голосу слышит, что ему не очень нравится предполагать все это. И как бы не отдавали болью этот момент и осознание того, что она позволяет ему копаться в личном, ей чудилось небезразличие, а не простой праздный интерес. Впервые человек задавал ей вопросы и пытался понять. Каджит не задавал их. Слишком хорошо знал как болезненны ответы. Он просто принял, как и она его. А Бриньольф не только влез ей под кожу, отчасти оказавшись правым, но и помог составить правдоподобную легенду. Смешно, а ей еще казалось, что здесь она забудет о своей болезни. Махом допив чай, чтобы занять руки, она отщипнула кусок рулета. — Не знаю почему ты задаешь мне эти вопросы и для чего. Он и сам не знал ответа на это. Желание задавать их и понимать ее было инстинктивным, как и то, что толкнуло прочитать дневник. — Я и сам хотел бы это знать, — предельно честно отвечает он, касаясь ее сомкнутых рук и тут же отстраняясь. Они смотрят друг на друга еще мгновение, после чего Бриньольф забирает чашку и дергает одеяло на себя, вынуждая ее подвинуться к стене. — Останешься здесь, кошак придет позже. Там и разберетесь кому куда идти. — Откуда ты знаешь? — У меня с ним встреча. Твоими молитвами. Даянира не отвечает, успокоенная упоминанием Ри’Сдаса и, едва признаваясь в этом себе, заботой приятного ей мужчины. Она сворачивается под одеялом, которым он ее укрывает, сразу же проваливаясь в сон. Бриньольф забирает посуду и накидывает ее вещи на спинку кособокого стула. На душе неспокойно. Оглянувшись на усталую данмерку, тени на скулах которой стали еще глубже, обещает разобраться с этими мыслями позже. В комнате повисает запах лаванды, но мужчина решительно закрывает дверь за собой, отрезая его.***
Ветер стал холоднее, резво набрасываясь на факелы редких стражников, которые предпочитали стоять в укрытии каменных стен, чем разгуливать по деревянным настилам. Громада крепости почти закрывала луну, что белым диском нависла над городом. Ворота глухо скрипят, едва открываясь, Бриньольф слышит приглушенные голоса и тенью выскальзывает наружу. Огонь не выдает Соловья, и силуэт вора затаивает в свои объятия ночь. Он кривится при взгляде на двух стражников и откровенно заигрывающего Риса. Кот практически сливается с темнотой, переодевшись из дорожной легкой брони в темные одежды. На рукавах у запястий в свете Массера, так любимого каджитами, сверкают сапфиры. «Не иначе, как к глазам подбирал» — думает Бриньольф презрительно. Голос Риса воркующий, настойчиво направленный в сторону молодого парня, что неловко переминается под непроницаемым взглядом старшего по званию товарища. Шурша кронами, лес подхватывает мурлычущий говор детей Эльсвейра, скрывая его, как и темнота — Поборника Тени. Не без удовольствия Бриньольф набирает горсть мелких камней, отступая дальше по тропке среди буйной растительности. Щёлк. Первый камешек лихо бьет стражника по шлему, отскакивая. Ри’Сдас прикрывает глаза, словно переводя бы дыхание или сцепляя зубы. Щёлк. Второй каджит цапает не поворачиваясь у хвоста, растягивая полоску губ еще шире в улыбке. Его голос сладок и шершав, обращенный к стражам: — Что же, труба зовёт, Киф, но если ты будешь тут через час, то я покажу кое-что интересное. Бриньольф с вежливым нетерпением скрещивает руки на груди. Кот не смотрит в сторону, откуда прилетали снаряды, но безошибочно берет нужное направление, под облегченный вздох ночного караула. Улыбка каджита самая доброжелательная, направленная на новичка, и вот уже перемежается оскалом. Мужчина встречает его с ухмылкой, как только фигура кота приближается к нему. — Ты случайно не гоняешь обода от бочек вместе с детьми из приюта? — Что? — не сразу понимает к чему этот вопрос Бриньольф. Рассеянный свет с неба подсвечивает голубые глаза напротив, выделяя хищно сузившиеся зрачки. — А то, — шипит Рис, — что вы словно из одного детского дома, и я абсолютно точно променял одних малолетних лентяев на других. Игры в камешки, Брин? Норд не разделяет его скептического настроения, предпочитая уйти дальше от городских ворот и главной дороги. Он слышит, как каджит плавно двинулся за ним, и не сдерживает смешок. От присутствия кота веет холодом, и, не взирая не давний разговор с Карлией и собственные размышления, мужчина так и не может однозначно определить: стоит ли дело того или нет. Каджит выводит из себя одним лукавым блеском наглых глаз и фразой, испарения от яда которой могут убить деревню. От мысли, что это присутствие станет постоянным, передергивало. — Ты такой очаровательный, Бриньольф. Я обожаю прогулки под луной и разделывать трупы, — кот не может молчать долго, прибирая тишину к рукам. — Шучу, последним занимаюсь только если заказчик требует. Край озера блестит под блеклыми лучами лун, где-то шумно дышит олень, продираясь через подлесок. Умиротворяющую картину назойливо портит ехидство кошака, не помышляющем о том, что такое личные границы. Вор не поворачивает головы, краем глаза видя черные уши с нанизанными на них кольцами. Кот нагло сопит ему в спину, будучи гораздо ниже Бриньольфа. Тот неприязненно ведет плечами, словно бы сбрасывая чужое дыхание. — Язык у тебя как помело. Удивительно, что ты так хорош, как о тебе говорят. — Милостью С’рендарра, сегодня помолюсь ему, отблагодарю. — Надеюсь на тебя снизойдёт гнев божий, — не без иронии отвечает Бриньольф, наконец поворачиваясь к каджиту. Тот спокойно переводит взгляд с озера на него. — Что с Мавен? — Улажено и налажено, Мавен станет новым управителем, проблем со стражей не будет. — Где управитель, там и ярл, верно? А ты там не иначе как у них под пятками: наблюдаешь и выискиваешь. Обрывистый бережок крошится под ногами. Рис пристально следит за вором, ожидая продолжения скомканного разговора. Он видит напряженность в движениях и относит это к неприязни между ними. Это забавляет, поскольку манипуляция на нервах — любимый конек каджита, а норда невероятно приятно дразнить. Сам Рис отдавался бы этому незабвенно, не будь его ярость при виде Бриньольфа такой же черной. Они снова посмотрели друг на друга, неприятно ухмыльнувшись, явно желая утопить собеседника в этом озерце с концами. — С тобой приятно общаться, мой нордский друг. Смею лишь напомнить тебе о твоём месте, а то можно и без пальчиков остаться. — Твои угрозы меня не пугают. Пока гильдия в достатке я могу и перетерпеть… кошачий запах и перегар. — Тяжело привыкнуть к новым запахам кроме канавы с дерьмом? Не беда, могу сварить припарку. Что с Ноктюрнал? Разговор друг с другом больше походит на бессловесную потасовку, где противники обмениваются ударами и прощупывают слабые места, куда прилетит кулак. И так же стремительно возвращается в деловое русло. Но это все еще не перемирие. И никогда не будет. — Испытательный срок, — отрезает он. — Брось свои попытки манипулировать мной, вор. Это выглядит нелепо, все мы знаем, что нет никакого срока. Глава вам нужен здесь и сейчас, и вы примите его на моих условиях. — Ты зарываешься… Они смотрят друг на друга как готовые сцепиться на охоте собака и зверь. Норд не ожидал, что это будет настолько сложно. В беззвучном гневе и омерзении он отходит от каджита, сосредотачиваясь на звуках леса. Вокруг тихо, но это живая тишина, не потревоженная посторонними. Даже они, своим непримирением готовые выжечь тут костер, не нарушали порядка. Оба пытаются выглядеть невозмутимыми, на деле каждое слово — спусковое движение пращи. — Нет, это ты ошибаешься, думая, что я позволю помыкать собой как ручной собачонкой. Не откуси больше, чем можешь проглотить, Бриньольф, — с нажимом говорит кот, добавляя, — тем более в нём нет необходимости. Кот достаёт из подсумка что-то мерцающее на свете луны серебром. С удовольствием он видит, как зеленые глаза наполняются нешуточной злостью. Он смог его задеть. — Думаю, я уже доказал свою компетентность, — кот ухмыляется, глядя как покачивается амулет артикуляции в его руке. — Как ты…? — Важно то, что ты воруешь, верно, Бриньольф? Рис кидает амулет обратно владельцу. Руки чуть подрагивают, и сапфировый блеск неровно пляшет. — У меня есть информация, которая точно не оставит тебя равнодушным. Трудно оставаться равнодушным после такой демонстрации явного превосходства. Кот принимает его молчание и продолжает путь по роще. — Скуумой подторговывают тут прямо под носом, это хорошая возможность встать на ноги, если ты не моралист. — Каков оборот? — хрипло обозначает свой интерес Бриньольф. Не видя его лица, коту легче воспринимать голос. Он считает ироничной насмешкой, что этот мерзавец разговаривает таким тембром. Боги, а скорее даэдра, явно ошиблись в своем выборе. — Достаточный, раз эта дрянь просочилась в город. В доках ее уже под завязку. Я предлагаю разведать где находится ее производство и действовать по ситуации. — То есть — вырезать всех вовлеченных? — сухо усмехается мужчина. — Мы так не работаем, коврик. — Послушай, — Рис нагло дергает его за нордскую косичку у виска взамен на оскорбление, тут же упирая коготь в лицо, — если бы вы своими методами зарабатывали, как и раньше, то меня бы тут не было, смекаешь? Вам нужен я. Очевидно нужен, иначе бы ты давно дал мне в морду и не вел беседы. Я — это мои методы, мои убеждения и моя политика. Ты собираешься пойти к наркоторговцам и вежливо попросить? Они от смеха обоссутся, и я их пойму. Убираем главных, оставляем работяг и наемников, которым важна сила и деньги, и дело пока теплится. С расширением влияния подумаем: прикрыть лавочку и убить оставшихся или посадить доверенных людей. Бриньольф отворачивается, обдумывая. На душе как никогда тяжело. Сколькими еще принципами он пренебрежет во имя новой Гильдии, которая крепится на прахе прошлой? — Мавен? — Всё равно, если берём, то отдаём долю соответственно. Это мы с ней обсудим отдельно. Если лично тебя такое не интересует, я всегда могу пойти и вырезать каждого, кто там сидит. — Ты спрашиваешь только меня. Почему? — он неприятно улыбается. Каджит останавливается, протягивая ему руку, улыбаясь, готовый ко всему, как шипящий зачарованием клинок. Бриньольф молча поднимает бровь, ожидая ответ. — Потому что я только у тебя видел запал и желание разгребать накопленное дерьмецо. Твоя проблема в том, что ты падаешь и барахтаешься. Никто не научил тебя вставать. Может мне опять стоит преподать тебе урок, раз судьба так настойчива? Глаза каджита так ехидны, но без откровенного неудовольствия. Шум прилетевшего ветра забивается норду в уши, нашептывая былое. Когда-то он уже встречался с ним. Яма гудела. Рис довольно оглядел неистово кричащих зрителей, запрокинув голову. Солнце почти скрылось за хмурыми тучами, которые почти наверняка принесли снег. Факелы в углублениях стен задувало ледяным ветром, вынуждая огонь надсадно сипеть и плеваться дымом. Гул грубых голосов и окружение слились воедино и пробежались по коже предвкушением. — Охотик! Охотник! Охотник!!! — складировали зрители, ревя от возбуждения. Он не отказал себе в удовольствии приветственно взмахнуть рукой им, красуясь, и расслабленно скрестил руки на груди, ожидая соперника. Грязекраб говорил, что у них сегодня новенький. Это интриговало, ведь рано или поздно, но конкурентов ты мог различить не только по запаху дерьма, что выбивал из них, но по приемам и уловкам. Это становилось слишком простым и скучным в их деле. — Новичок, — объявил Грязекраб, передвигаясь боком и выталкивая какого-то пацаненка на арену. Старик погано ухмылялся, что-то шепча ему. Наверняка запугивал. — Будь с ним поласковей, — гнусно просипел он сквозь свои сальные патлы, спадавшие на лицо, и с лязгом захлопнул решетку. Рис вальяжно повел плечом, скучающе осмотрев жертву. Они все были жертвами, дичью. А он охотился за ними, за их страхами, кровью и криками. Каджит втянул холодный воздух и оскалился. Толпа взревела. Парень пару раз моргнул, привыкая к оглушающим воплям. Рис прищурился — тот как будто не отдавал отчета в том, где находился. Рыжие волосы трепал усиливающийся ветер, и кот знал, что в течение нескольких минут станет гораздо темнее, а он сам — незаметнее. По хребту мурашками заискрилось желание украсить все красным, как ему особенно нравилось. — Так-так, — вкрадчиво промурлыкал он, — не ошибся ли ты заведением, мальчик? Я бы подсказал парочку мест, где такого, как ты, я бы принял с удовольствием. Последний луч солнца сверкнул из-за просвета на небе, окрасив и без того рыжие волосы пламенем. Паренек был крепко сбитым, но каким-то… неправильным в этом месте. Любопытно. Нечёсаные огненные космы откинуты назад, гривой обрамляя лицо. На нем было отвращение и какая-то непримиримость. — Сам давно от миски молока отошел, котенок? — выплюнул парень и без колебаний ударил каджита в грудину. — Я бы подсказал где найти свою мамочку. Кот зашипел, больше от восторга, чем от боли, и с удовольствием приложил когти к этому красивому лицу. Пацаненок дернулся и набычился, группируясь. — Дерзкий, но ты еще не понял? — Рис не подходил ближе, чуть пригнувшись к земле. Голубые глаза наверняка начали светиться в полумраке, приковывая к себе внимание. Стоящая недалеко жаровня подсвечивала их силуэты алым. — Понял то, что тебе нужно начистить морду. — Нет, сладкий, это тебя, как котенка, зашвырнули в псарню. А ты знаешь, что от этого бывает? И ринулся вперед под одобрительные крики зрителей. Сумеречная прохлада проникала под подшерсток, крики и предчувствие крови бодрило лучше прочего. Кот не помнил сколько ударов они нанесли друг другу, пока легкие раздирала агония от жажды крови. Парень был неплох, хоть и бестолковым, как щенок. Мельтешил, молотя кулаками воздух, когда каджит уже оказывался позади него, насмехаясь, сталкивая на грубый камень. Щенок как не чувствовал ничего, яростно поднимаясь раз за разом и кидаясь на соперника. Упертый. Но что-то было не так, а Рис это видел не единожды. Такие высохшие изнутри новички приходили в Яму с одной целью — не уйти отсюда совсем или же пока не выбьется все из головы, заменяя одну боль на другую. Слабаки. Щенок слабаком не был, разве что отчаявшимся, перепутавшим верх и низ, а потому пребывающем в растрепанных чувствах. Таким кажется, что это их последний рассвет, а новый встречать незачем. Кот таких на дух не переносил, с удовольствием вышибая дерьмо. Все они как один перед предчувствием смерти в сильном захвате рук начинали скулить, живо вспоминая, что есть еще желание топтать эту землю. Не стесняясь Рис называл себя мессией, возвращавшим страждущим вкус жизни. — Что случилось? Папа узнал, что ты любишь мальчиков, и не согласился с тем, что не увидит твой выводок в будущем? Но вывести его из себя не получалось, как бы Рис не плевался ядом якобы мимоходом, награждая пинком и тычками. — А может плохой дядя рассказал тебе на что ты годишься? Если захочешь, то я прямо сейчас прилюдно могу убедить всех, что ты хорош во многих вещах. Что скажешь? Один раз парень ощутимо ударил его под горло, почти вышибив дух. Такого каджит не снес, методично вбивая после тело в вонючую смесь земли и камня. — Вот я и сверху, но если хорошо попросишь, то можем поменяться, — он вдавил колено в грудь, выдавив негромкий стон, с удовольствием понимая, что тело под ним превратилось в сплошной синяк с кровавыми росчерками. Щенок сипло глотнул воздух, фокусируясь взглядом на ухмыляющемся лице Ри’Сдаса. Глаза были пустыми, а еще потрясающе зелеными. Рис наклонился пониже, всматриваясь в них. С паренька сегодня было явно достаточно, хоть тот так и не считал. — Дерешься и выглядишь как кусок с задницы хоркера. Освежеванного. Оставь это дело профессионалам, сладкий, а сам иди заниматься чем привык. — Нечего мне больше делать. Нечего. Так может тебя отделаю напоследок — отличное желание, как по мне. — он еще умудрялся говорить, взбешенный словами кота. Тот удовлетворенно кивнул, важно соглашаясь. — Когда дорастешь — милости просим. А до этого не суйся туда, где не рассчитал силенки, и вытри сопли. — Ты не старше меня. — Но уже чего-то стою, а не валяюсь несчастной девкой, которую бросили перед свадьбой, не зная кому себя преподнести теперь. Тому и там, где нужен. А теперь поднимай свой зад и вали отсюда. Он от души приложил его головой, вырубая. После он с омерзением и затаенным любопытством иногда вспоминал произошедшее, пока незнакомые лица со временем не слились воедино. Но таких зеленых глаз, безразличных к своей судьбе, в глубине которых отражался огонь жаровни, он больше не встречал. — Охотник, — разлепил губы Бриньольф, чувствуя дурноту. Хищный зрачок кота прикован взглядом к его лицу. — Мы сработаемся, Бриньольф? — мягко и без былой спеси. — При случае я разделаюсь с тобой лично, — мужчина отвечает на рукопожатие. Кот неописуемо доволен, словно бард, что разыграл все по нотам. — Я надеялся, что ты так скажешь.