Монетка в полпенни

      Целоваться в коридоре гостиницы оказалось не менее адреналиновым занятием, чем скандалить и драться, и когда они с Мораном, пересчитав косяки, задним ходом ввалились обратно в свой номер, Джим уже весь горел и дрожал крупной дрожью, как после выполнения опасного трюка.        — Нам правда нельзя надолго расставаться, Тигр, — судорожно смеясь, еле выговорил он, прижатый в углу и почти распластанный по стене дикарским пылом любовника. Себастьян ненадолго освободил его губы, чтобы подышать, и этим надо было воспользоваться.        — Мы оба окончательно дуреем и превращаемся в пару буйных сумасшедших, пугающих народ до усрачки. Давай… давай пойдем пугать их дальше? Пусть Хэллоуин наступит на три недели раньше, Дублин согласен, я узнавал. Мы ведь еще не отметили театральный триумф Ричи, а он того стоит.       Моран хищно усмехнулся, поддержав идею Джима о прогулке по Дублину:       — Да, пойдем, распугаем побольше народу… Жаль, у меня не полуавтомат, я бы еще и охоту добавил. Стрельбу по живым мишеням. А то какой же Хэллоуин без кровищи и горы трупов? Опять же, рук с рисом поели бы… Твой Тигр хочет мяса… мясааааоооууу… Отведи меня куда-нибудь, где подают стейки, а то я сделаюсь людоедом и начну с тебя прямо сейчас… — жалобно рыкнул он, и снова припал губами к ключице Джима, бережно, но чувствительно прикусив кожу.       — Мррррр… Значит, не зря Шер Хана в джунглях называют тигром-людоедом? — Джим укоризненно покачал головой, но моральное осуждение «убийцы» не заставило его убрать ладонь с низа его живота и прекратить провокационную ласку.        — Хорошо… я знаю, что нам делать… Мы сейчас оденемся потеплее… ооооо, не разденемся, а оденемся!.. — и пойдем на набережную, в одно чудное место с совершенно средневековым колоритом, и таким же названием: «Монетка в полпенни». Правда, мы с Тедди обычно называли его «Минет за полпенни», потому что публика там веселая и без лишних комплексов, но это там не главное блюдо в меню. Стриплойн или рибай (1) они не жарят, не их профиль, зато подают огромнейшие классические бифштексы с жареной картошкой и запеченные ребра, вкуснее которых не найти во всем Дублине. И красное пиво… ты любишь наше красное ирландское пиво? Мне о стольком надо поговорить с тобой, Бастьен… столько всего рассказать…       — Ну так пойдем туда скорее! Правда… ты делаешь все для того, чтобы затруднить мне пешее передвижение. — Моран со значением опустил глаза на возбужденный донельзя член, и руку Джима, по-хозяйски завладевшую им. — Исправь это немедленно, или я за себя не ручаюсь, и Дублин прождет нас еще целые сутки! А полпенни я тебе заплачу потом, как разменяю…       Он привалился спиной к стене, предоставив Джиму полную свободу действий и только слегка приспустив джинсы, чтобы ничто не мешало любовнику закончить то, что тот так хорошо начал.       — Оооо… любезный мне джентльмен, я же не говорил, что минет в моем исполнении обойдется всего в полпенни… — протянул Джим с интонациями настоящей куртизанки. От его глуховатого голоса, с чувственным, томным придыханием, все знаменитые шлюхи, от Фрины до Марион Делорм, взвыли бы от зависти.        — Мои губы стоят куда дороже, а говоря по правде, им нет цены, и потому они не продаются!       Он медленно опустился на колени и слегка приоткрыл рот, демонстрируя Морану поблескивающую белую полоску зубов и темно-розовый влажный кошачий язык.       Джим затеял с ним опасную игру — дразня неутоленным желанием, он принял правильную позу, но продолжал удерживать дистанцию между своими губами и напряженным стержнем Тигра. Бархатистые модуляции его голоса прошлись по нервам Себастьяна, словно умелые пальцы музыканта — по струнам лиры, влажный язык мог в любой момент дотянуться до потемневшей головки, но мошенник не торопился утолить его жажду, только сильнее разжигал ее.        — Джииииим… жестокий мальчишка! Не играй с Тигром, Лягушонок! — Моран отлепился от стены и подался вперед, стремясь завладеть инициативой и направить голову Джима по нужной траектории. Но тот оказался проворнее и отшатнулся назад, прогнувшись в пояснице, как гуттаперчевый гимнаст, и снова поддразнил его, высунув язык и свернув его в трубочку.        — Ах так, да? Ну тогда вот тебе столь же бесценный крем для твоих бесстыдных губок! — Моран сам ухватился за член и за несколько точных фрикций довел себя до разрядки, метко кончив прямо на лицо любовника.        — Ааааа… какое облегчение…       Остро пахнущая перламутровая жидкость залила лицо Джима, как будто рассерженный художник плеснул разведенного мела на лик бунтующей Галатеи. Кошачий царь и не подумал возмутиться подобным «унижением»: Тигр просто-напросто потерял контроль над своим желанием, а ничего другого Джимми и не желал. Он медленно поднес руки к лицу, растер теплое густое семя по щекам и подбородку, медленно облизал губы… потом также медленно встал и, тяжело дыша, прижался к Себастьяну всем телом.        — Я так скучал по тебе, моя любовь… — прошептал он со страстью, такой глубокой и сильной, что в ней слышались трагические нотки, как неожиданно прорывается печаль и предчувствие боли в мажоре свадебной песни. — Я и не знал, что можно так скучать… словно по отрезанной половине. Это безумие, Бастьен.       Моран положил ладони на поясницу Джима и потерся подбородком о его щеку, ощущая, как высыхающая на горячей коже сперма словно бы склеивает эти самые половины одного целого. Он тоже чувствовал то, что Джим точно выразил вслух. И не переставал удивляться, почему так вышло, ведь они такие разные с ним, и внешне и по характеру, но стоит чему-то, будь то время или расстояние или кто-то третий, вклиниться между ними, как мучительно натягиваются тысячи невидимых, соединяющих две их души, нитей, порождая в сердце тоску и ощущение пустоты… и стремление поскорее убрать то, что их разделяет. Если Джим и с Ричи ощущал ту же самую связь, то неудивительно, что просто с ума сошел, потеряв брата…        — Я скучал не меньше, поверь… — выдохнул он ему в волосы и потребовал — В следующий раз бери меня с собой, хоть в качестве театрального реквизита — мне все равно. Но торчать в Лондоне, когда ты где-то за сотни миль… лучше сразу уволь. А дела можно делать теперь из любой точки мира, да здравствует цифровая революция!       — Хорошо, я обещаю, — тихо и серьезно сказал Джим.       Обнимая Себастьяна, он на несколько секунд стал целостным, не одной из своих бесчисленных ролей и масок, не новой картинкой в калейдоскопе эмоциональных впечатлений, а самим собой — умным и тонко чувствующим молодым человеком, научно и артистически одаренным, и достаточно энергичным и сильным духом, чтобы стремиться преобразовать мир. Великий артист и крупный ученый, вот кем должны были стать донегольские близнецы, если бы один из них не умер в восемь лет, но пережитая трагедия и разочарования юных лет не оставили от этих надежд камня на камне. Зато на свет родился Джеймс Мориарти… И теперь Джеймс, вручив свое сердце и душу Себастьяну Морану, исследовал новый и незнакомый ему мир со страхом и любопытством, и чувствовал, как реальность, всегда напоминавшая огромное кладбище с разбитыми статуями, то здесь, то там прорастает травой и деревьями, как ярче становятся ее краски и полнее вкус…        — Я сейчас умоюсь, и пойдем. Душ примем на ночь… — Ричи неохотно разжал руки и скрылся в крохотной ванной, предоставив Бастьену полную свободу действий, чтобы собраться.       Джим гибким змеем выскользнул из его объятий и скрылся в ванной, которую сам Моран едва не принял за стенной шкаф — такой узкой была дверь туда. Вздохнув о том, что Джиму не терпелось вытащить его в город вместо того, чтобы еще несколько часов восполнять разлуку, не выпуская друг друга из постели, Моран привычно подчинился и по-военному быстро привел себя в порядок и передал любовнику одежду, которую тот просил. Он уже спрятал за ремень на спине верный глок и надевал ботинки, когда Джим вышел из ванной, тоже практически готовый для путешествия по городским улицам.       В потертых джинсах, футболке и мягкой коричневой кофте он смотрелся, как юноша студенческих лет, если бы не взгляд. Юности не свойственна такая глубина и затаенная боль, в юности даже страдание — это удовольствие от того, что живешь на полную катушку, сбивая душу в кровь о предательство и разлуку и тут же находишь для нее лекарство в виде новых встреч и новых мимолетных влюбленностей. Джим смотрел иначе, он знал цену настоящим чувствам, которые, как алмазы или рубины, редко встречаются в пустой горной породе, но за то и считаются драгоценными. В глазах Мориарти, обращенных к нему, Моран все чаще улавливал глубину шахты, на дне которой покоились сокровища Аладдина. И надеялся, что Джим в ответ видит и в его глазах алмазные россыпи, открытые только ему, ему одному. Богатство, которое невозможно потратить, лишь преумножить и сохранить…        — Ты готов, мой принц? — лаконично спросил он, подойдя к любовнику вплотную и взяв его лицо в свои ладони. Джим молча кивнул, ответил на поцелуй, и, пару минут спустя, они покинули отель с тем, чтобы окунуться в жизнь вечернего города, омытого недавним ливнем.       В Дублине Джим ориентировался с закрытыми глазами, а все кварталы вблизи театра Эбби и моста Полпенни мог бы пройти насквозь в самолетных очках для сна. У него не было цели устраивать Морану обычную экскурсию и тратить время на ерунду, называемую в туристических проспектах «осмотром достопримечательностей» — Джим лучше других знал, что город прекрасно расскажет о себе сам, и от путешественника почти не зависит, будет ли эта сказка прекрасной, как фэйри, или пугающей, как крики баньши…       Холодный ветер и моросящий дождь давали ясные намеки, побуждая поскорее уйти с тающих в голубоватой предвечерней мгле улиц под гостеприимный кров таверны; но свежий и сладкий запах реки манил, как пение куртизанки, и Джим уверенно повел Себастьяна к набережной Лиффи, туда, где по соседству с арочным пешеходным мостом, в тени высоких старинных домов, скрывалась от посторонних глаз «Монетка в полпенни».       Они шли довольно быстро, но продвигались вперед медленно, поскольку неодолимая сила тянула их друг к другу, и губы сливались еще прежде, чем руки успевали сомкнуться в страстном объятии. Люди шли по набережной им навстречу, справа и слева, но никто не обращал на любовников внимания, словно город окутал их мантией-невидимкой, и ничто не нарушило покоя Тигра и Лягушонка до самого конца маршрута.       Джим остановился в паре шагов от двери, освещенной с двух сторон стилизованными бронзовыми фонарями, с наслаждением вдохнул запах жарящейся картошки, и сделал приглашающий жест, с поклоном, достойным Труффальдино:        — Входите, сэр, окажите честь этому скромному приюту всех уставших, голодных и жаждущих… И можете побить меня палкой, ежели вам не придется по вкусу их пиво, их картошка и бифштексы. Обещаю в наказание сам слопать ваш ужин. Входите же, входите, прошу вас, сэр!       Он распахнул перед Мораном дверь и, когда Бастьен на секунду притормозил на пороге, настойчиво подтолкнул вперед… и легонько щипнул за задницу.        — Оооооо, кто пришел! — во весь голос заорал румяный толстяк, сидевший у барной стойки, с пивной кружкой такого размера, что в ней можно было утопить собор святого Патрика. — Ричи пришел! И дружка своего привел! Ну что, Полли — мое пари!       Та, кого он назвал Полли — очень красивая женщина лет сорока, в красной блузке и клетчатой длинной юбке, видимо, хозяйка заведения — сейчас же поспешила навстречу гостям, на ходу захватив со стойки меню. На лице ее сияла такая радостная улыбка, словно «Монетку» почтил своим присутствием сам герцог Веллингтон (2).       — Привет, привет, Ричи… Знала, что ты придешь, твой столик тебя ждет! А он у тебя … ну просто красавчик! Неудивительно, что ты его так ждал! Добрый вечер, милый, — это уже было сказано Морану, по-свойски. — Надеюсь, ты нормальный мужик, без новомодных завихрений, и любишь пиво, крепкий табак и мясо с картошкой.       Щипнуть нахала в ответ Себастьян не успел, он ожидал чего угодно, только не того, что Ричи тут уже в завсегдатаях прописался. Правда, с его-то способностью легко завязывать приятельство с любым, даже самым мрачным мизантропом, труднее всего было оставаться незаметным. Но Ричи хотел блистать не только на сцене, и ему все время требовалась публика — в отличие от Джима, который как раз от людей быстро уставал и предпочитал устраивать «шоу» чужими руками.       Хозяйка гостеприимно улыбнулась им, отвесила смелый по нынешним временам комплимент его внешности, и спросила, нормальный ли он мужик. Моран сперва решил, что от него требуют соблюдения статус кво гетеросексуала, но, после того, как она добавила про пиво, мясо с картошкой и крепкий табак, он понял, что тут у них действовала иная шкала нормальности, и он в нее, по счастью, укладывался всеми своими шестью футами роста.       — Да, хозяюшка, я люблю и пиво, и мясо, и картошку, и табак. А что, у вас разве можно еще курить внутри? В Лондоне драконовские штрафы дерут за такое… — он оглядел зал, и действительно обнаружил мирно дымящих трубками и сигаретами посетителей.       — О, ну до нас эта дурь еще не скоро дойдет! А даже если и дойдет, все равно не стану выгонять на улицу тех, кто захочет табаком хорошим побаловаться! Лучше введу отдельный сбор с курильщиков — на штрафы! — засмеялась Полли и указала им на стол, видимо, уже давно облюбованный Ричардом Бруком, с некоторых пор действительно уже знаменитым, благодаря своей весомой театральной награде. Кстати, он даже пока ему не похвастался полученной статуэткой…       Умостившись за столом, который спокойно вместил бы еще человека четыре, Моран углубился в меню, но Ричи шепнул:        — Доверься мне, Тигр! — отобрал у него кожаную книжицу и сам сделал заказ, даже не заглянув туда.        — Ты сюда каждый день наведывался, да? Раз меню уже наизусть заучил… — Моран улучил момент и вернул Ричи игривый щипок, нашарив под столом его бедро.       — Иногда даже по несколько раз в день, — не стал отнекиваться Ричи. — И не первый год… Я это место разыскал лет шесть назад, случайно, когда Оскару, после попойки и прогулки пьяными по набережной, приспичило в четыре часа утра пожрать жареной картошки и потрахаться, а мне, пардон, поссать… На улице было холодно. В общем, мы удачно зашли.       Все это он, не моргнув глазом, выдал в присутствии Полли, которая как раз принесла им пиво, но она только улыбалась, глядя на Кошачьего царя со смесью материнской нежности и женского кокетства. Ричи тоже улыбался ей самой очаровательной из своих улыбок, уже заставившей таять и гореть немало сердец, но его бедро тесно прижималось к бедру Морана под столом, а рука нежно поглаживала спину любовника.        — Бифштексы сейчас будут, прямо с решетки, с пылу-с жару, — заверила их Полли. — А картошечку как подать? Пюре или как ты любишь, Ричи?       Ричи смешно фыркнул, как самый настоящий кот:        — Пюре — это для девчонок, а мы с Тайгером мужчины. Конечно, как я люблю! И соус, твой, фирменный, от которого сперва горит во рту, а потом в штанах.       — Ой, Ричи… Причем тут мой соус! — отмахнулась Полли. — Будь у меня такой мальчик, как ты или твой дружок, у меня бы тоже все горело с утра до вечера… Хотите на десерт шоколадный кекс за счет заведения?        — Хотим, но не за счет заведения — не собираюсь тебя обирать, Полли! — заявил Ричи. — Сегодня я плачу за ужин!        — Платишь? Черта с два, — хохотнула Полли. — Знаешь, сколько я заработала за неделю, сдавая девчонкам в аренду стул, на котором ты сидел? Вот то-то же… Так что угощаю и тебя, и твоего милого! — она послала Морану жаркий взгляд.        — Ты пусти слух, что этот стул исцеляет от бесплодия… — ухмыльнулся Джим как Джокер. — Правда, потом уже я не расплачусь, когда ко мне понесут младенцев со всего Дублина.       Компания молодых людей, сидевшая за соседним столиком, оценила шутку и, захохотав, отсалютовала кружками. Ричи поднял свою в ответном салюте и шепнул Морану:        — Это знакомые…       Моран обернулся повнимательнее взглянуть на «знакомых» и заодно проверить, нет ли среди них прилипал из числа поклонников восходящей звезды Олд Вика. Убедившись, что парни, по виду, типичные работяги, были ему неизвестны, он в ответ приподнял свою кружку и, отхлебнув добрый глоток килкенни (3), склонился к Ричи:        — Аренда стула?! Скажи, что она пошутила… Потому что следующий шаг — это памятная доска. А там и до увековечивания тебя в бронзе не заржавеет… Будешь изображать на ближайшей площади писающего Ричарда Брука в образе… за какую роль тебе дали этот твой театральный Оскар?       Ричи конечно же написал ему об этом, но у Морана в голове перепутались те постановки, с которыми Олд Вик сюда приехал. В памяти осталось только, что это была вроде бы пьеса Бернарда Шоу, но которая из трех?       — Меня, может быть, англичане и не повесят: не такое уж назидательное зрелище — Ученик дьявола, отплясывающий в воздухе. Иное дело священник! Или адвокат! Или честный барышник! Или пропойца, бросивший пить! Вот это действительно прекрасное доказательство, что король Георг шутить не любит! (4) — громко и азартно заявил Ричи, чем вызвал новую волну смеха у соседней компании. Он вдохновенно продолжил, как будто обращался ко всем присутствующим:        — Что же вы, а? Есть среди вас охотники остаться со мной, поднять американский флаг на крыше дома дьявола и драться за свободу? Ха-ха! Да здравствует дьявол!       В публике раздались хлопки и приглушенное «Браво!». Ричи встал и поклонился. Ему снова захлопали, уже громче и дружнее.        — Спасибо, друзья мои! Он прижал руку к груди и поклонился снова, и сделал это с таким чувством, что зрители застонали от восторга.       Вдоволь искупавшись в лучах славы, пусть и местечковой, среди своих, актер снова сел и небрежным тоном пояснил Морану:       — Девчонки вон за тем столиком бегали на все мои спектакли. А наши соседи работают в театре и много раз видели меня на сцене, как раз в звездной роли… Название которой ты благополучно забыл…       — Я помню все твои роли, Ричи! — возмутился Моран и добавил в свое оправдание — и я бы тебе выдал награду за каждую из них, будь у меня жюри в кармане! Но кто же виноват в том, что приз выпал только в одном заезде? Ты все равно — лучший актер, какого только видал Олд Вик! Да что там Олд Вик — Лондон! — тут он встал и, подняв кружку, призвал соседние столики поддержать его тост:        — Пью за Ричарда Брука, за твой потрясающий драматический талант! Господа! Свидетельствую, как на Библии, что этот человек… он один может заставить рыдать мою душу, закованную в стальную броню солдата!.. Слава ему! Слава!        — Слава! Браво!       — Браво, Ричард!       — Хей, Гарри, привет! — посыпались со всех сторон ответные чествования.       Ричи снова встал на поклоны, польщенный вниманием почтенной публики и честным признанием Тигра, из которого обычно, слова не вытянуть за столом при посторонних.       Джим и в самом деле не ожидал от Морана столь экстравагантной выходки, сочетавшей в себе и признание его сценических заслуг, и публичное объяснение в любви… Когда он закончил отдавать поклоны, сам поднял кружку в ответном салюте и наконец-то окончательно вернулся за стол, щеки его пылали ярким, почти лихорадочным румянцем, и глаза влажно блестели от с трудом сдерживаемых слез.        — Спасибо, Бастьен… спасибо… — тихо пробормотал он и уткнулся лицом в шею Тигра. — Это был один из лучших моментов в моей дурацкой жизни… я запомню, навсегда запомню его, моя любовь… жаль, что больше такого не повторится.       Полли принесла огромные тарелки с дымящейся едой, расставила их на столе и деликатно кашлянула:        — Милые, когда закончите, кушайте сперва бифштекс — бифштекс только тогда хорош, когда горячий, а как с ним справитесь, ребрышки станут идеальными. Пива я вам тоже принесла, и светлого, и темного, пейте, сколько в живот поместится… нигде вы такого стаута больше не найдете!       Она наклонилась к свободному уху Морана и прошептала:        — Туалет вниз по лестнице налево, а то новички иной раз второпях на кухню залетают… приходится на задний двор выгонять, а там холодновато.       Моран благодарно кивнул хозяйке, но даже не взглянул на сочное мясо. Его сознание зацепилось за последнюю фразу Джима, сказанную с неприкрытой горечью:        — Почему? Почему ты решил, что такого больше не будет? Что-то случилось? — он обнял Ричи и прижал его к себе покрепче, ощущая его судорожное дыхание на своей шее. — Ты что, плачешь?       — Нет… я не плачу, — выдохнул Ричи, но не поднял головы с плеча Морана, и втиснулся в любимого еще плотнее. — Я благодарю. Ты же знаешь, что я всегда играю для тебя, в первую очередь для тебя. И буду играть… Но для них… для зрителей… — он слабо повел рукой в сторону «зала», и кисть его упала вдоль тела, как плеть: — Для них я больше играть не смогу. Джим мне не позволит, и он прав. Так что это была последняя гастроль Ричарда Брука.       Из его рта снова вырвались горькие вздохи, похожие на всхлипы, а затем Джим проговорил уже значительно более ровным голосом:        — Ну… я немного драматизирую. Все не так печально. Небольшой частный телеканал… радиопостановки… аудиокниги… это возможно, но из Олд-Вик — и вообще с большой сцены — мне придется уйти. Слишком это разные роли — консультант Джим Мориарти и актер Ричард Брук. Им не поместиться в одну пьесу.       Вспомнив свое первое знакомство с театром Ричи, закулисные посиделки актеров, ожидание его выхода на поклоны после спектакля, разучивание пьес по ролям, Себастьян ощутил тепло в груди — так бывает только от приятных воспоминаний, буквально греющих душу. И представить себе, что этого больше уже никогда не будет — да сама мысль об этом казалась чудовищно несправедливой, неправильной!        — О… А Джим уверен? … — тут Моран спохватился, поняв, что Ричи уступил лидерство брату — Ты уверен, что это так необходимо? Ричи без театра… затоскует. Ты же видишь, ему это нужно, он живет сценой, только так он бывает самим собой. И… я не представляю, что сможет заменить Олд Вик? Озвучивание мультиков? Съемки в рекламных роликах какого-то дурацкого шампуня? Ты бы сам стал этим заниматься сколько-нибудь серьезно?       — Не дави на меня. Я пока еще сам не знаю, как мы сможем прожить без этого. Не знаю, Бастьен…       На несколько мгновений Мориарти сделался так мрачен, словно окунулся лицом в грозовую тучу, или обернулся вороном, готовым каркнуть фатальное: Nevermore!        — К сожалению, упреки делу не помогут. Я все обдумал… Это вынужденная мера, тяжелая, да, но без нее не обойтись. Ричард Брук, актер вторых ролей и второго состава, король эпизода, широко известный в узких кругах — прекрасная история. Но Ричард Брук —звезда, чье лицо постоянно мелькает в глянце, в таблоидах, на фан-сайтах, по телевизору и черт еще знает где — опасная легенда, которая рано или поздно сожрет своего создателя… то есть… меня. Ричи может жить, пока живу я, но если не станет меня… ты понимаешь, Бастьен, что и он тоже исчезнет. На сей раз навсегда.       Он закрыл лицо руками, провел ладонями вниз, как бы стирая следы своих глубоких переживаний, и затем повернулся к Морану со спокойной улыбкой:        — И все-таки у нас еще есть время вкусить плоды триумфа… Для начала давай уже поедим, а то бифштексы совсем остынут, и выпьем как следует, чтобы нам было веселее гулять.       Моран вздохнул, соглашаясь. Как ни крути, но Джим прав. Или ему нужно поставить крест на том, что дает Ричи свободу самовыражения, обеспеченную средствами синдиката, или же ограничить актерскую популярность Брука, пока это еще возможно сделать относительно малой кровью…       Но приз, взятый Ричи в честной борьбе, действительно стоил того, чтобы его обмыть как следует! Тем более, если это сразу и его первая и последняя театральная награда.       — Да, давай-ка воздадим должное этим сочным стейкам! И почему ты вдруг решил, что их тут не подают? По-моему, это типичный стейк стриплойн, разве что не такой толстый! — Моран ковырнул вилкой кусок подрумяненной говядины, с удовлетворением выдавив розовый сок.       — О, как раз такой прожарки, как я люблю! Ну-ка, вот… — он отпилил острым ножом кусочек мяса и, макнув его в соус, подал Джиму — попробуй. Здесь все свои, дегустатор тебе не нужен.       — Это бифштекс, — уверенно заявил Джим, но послушно съел предложенный кусочек и, в свою очередь отрезав розовый подрумяненный ломтик мяса, нацепил его на вилку и протянул Морану:        — Теперь ты…       Кормление друг друга оказалось невероятно увлекательным занятием, и с каждым следующим куском Тигр и Лягушонок находили в нем все больше прелести и скрытых возможностей для получения удовольствия. Кухня «Монетки в полпенни» как всегда была на высоте: превосходно отбитое и умело зажаренное мясо выглядело воздушным и таяло во рту, картошка, хрустящая снаружи, но мягкая и маслянистая внутри, была идеальным гарниром, соус сочетал в себе умеренную остроту, сладость и дразнящую кислинку, а свежее пиво довершало гастрономическое блаженство и превосходно утоляло жажду.       — Ну что, разве плохое место я тебе показал? — промурлыкал Джим на ухо любовнику, когда тарелки опустели более чем наполовину. — Тебе здесь нравится, привереда? Это ты еще не пробовал их кофе по-ирландски и шоколадный торт… думаю, что сегодня можно себе позволить побольше сладкого!       Моран сыто улыбнулся в ответ:        — Побольше сладкого? Мммм… да, но, пожалуй, не здесь. Хотя, от кофе по-ирландски не откажусь, ты ведь знаешь, как я люблю кофе… Почти так же сильно и страстно, как тебя… — он притянул к себе Джима и без стеснения поцеловал его, игнорируя завистливые взгляды девчонок за соседним столиком, которые они бросали уже минут десять на их парочку. Да, ирония современного мира такова, что если где и водятся еще рыцари, то принадлежать душой и телом, и верно служить они выбирают вовсе не прекрасной даме, а прекрасному принцу или королю…       Однако, как выяснилось, современные амазонки взяли на вооружение охотничьи инстинкты исторических, в чем полковник убедился, стоило ему отлучиться по нужде в указанном Полли направлении. Уже на выходе из общего сортира, поделенного на две кабинки, он столкнулся с одной из девиц, буравивших его и Джима жадными и голодными взглядами.       — О, красавчик, ты же ведь актив, да? Твой милый бой-френд не будет против, если ты и меня с подружкой приласкаешь, а? Обещаем потом вам обоим отсосать… — запела она, нагло прильнув к нему и ухватившись пальчиками с ярко накрашенными длинными ногтями за пряжку его ремня. Блудливый взгляд и запах принятого внутрь спиртного сообщали действиям девицы ту степень наглой развязности, которую Моран терпеть не мог ни у мужчин, ни уж тем паче — у женщин. Потому его ответ был краток и предельно жесток. Схватив шоблу за волосы, он чувствительно приложил ее об стенку и, оторвав ее руку от пряжки, тоже весьма болезненно вывернул пальцы, так что еще чуть-чуть — и случился бы вывих или даже перелом.       Наклонившись к ошалевшей от боли сучке, он тихо и четко дал ей понять, что она зря раскатала на него и Джима свои силиконовые губки:        — Детка, ты не по адресу. Я не любитель хороводов и шлюх. Вали отсюда по скорому, и подружку с собой забери, покуда я вам пальцы не переломал. Или ноги. — выпустив ее и оттолкнув в сторону с прохода, Моран брезгливо вымыл еще раз руки и вытерев их бумажным полотенцем, вышел, не оглядываясь. Поднявшись в зал, он как ни в чем не бывало присел к столу и снова улыбнулся Джиму:        — Как там кофе по-ирландски, уже заказал?       — Да… сейчас принесут, — улыбнулся Джим. Размякший и хмельной, больше от любви, чем от выпитого, он снова позволил бесшабашному и беспутному романтику-актеру взять верх над той частью своей души, холодной и прагматической, что принадлежала криминальному консультанту и бизнесмену, правившему в личном королевстве железной рукой…        — А что ты так долго?.. С тобой все в порядке?.. Или тебя внизу подловила красотка в зеленом платье? Она так рванула за тобой в туалет, что в пору было ставки делать, где она тебя изнасилует — прямо у писсуара или все-таки выпустит в коридор.       Рука Джима скользнула вверх по ноге Морана и легла на молнию его джинсов.        — …Но, кажется, ты приглашения не принял.       — Нет, не принял. Она не в моем вкусе, дурно воспитана и пьяна к тому же. Ты ведь знаешь, в пьяном виде я выношу только тебя одного… — Моран и сам был уже достаточно во хмелю, но пиво никак не дурманило его мозг, расслабляя лишь тело, да и то не везде. Рука Джима безошибочно определила состояние его полной боевой готовности.       Полли как раз принесла им кофе и принялась уговаривать попробовать десерт, когда девица, пристававшая к нему внизу, прошмыгнула за свой столик, стараясь не смотреть в их с Джимом сторону. Что-то жарко зашептав на ухо подружке, она только раз скосила глаза на него, в то время как подружка, видимо, менее пьяная или более робкая, попросила у Полли счет. Расплатившись, они обе очень резво испарились, на что Моран только облегченно вздохнул — не хватало еще, чтобы какие-то сучки устроили им публичную разборку с бабской истерикой…        — Мммм… отличный кофе! Что туда добавлено? Виски? Ох, Джимми, такими темпами мы с тобой изрядно надеремся и не дойдем до отеля… — заметил он, сделав пару глотков действительно крепкого не только от кофеина ароматного напитка. — А ты ведь еще хотел прогулять меня по Дублину… Или уже перехотел?       Джим прикусил губу и, прищурив глаза, так что вид у него стал откровенно провокационный — совсем как у опытной парижской кокотки, знающей, как привлечь клиента и зажечь в нем желание, но никуда не спешащей — выразительно прошептал:        — Ну что ты… наоборот, захотел еще больше. И знаешь что?.. Дублин тоже этого хочет. Он мне нашептал, пока ты защищал свою рыцарскую честь от шлюхиных приставаний.       Он с удовольствием сделал несколько глотков кофе, перемазал нос и губы взбитыми сливками, тут же стер и слизал это вкусное украшение, и это опять вышло как целый театральный этюд «Кошачий царь и кофе по-ирландски».        — Если ты готов, отважный юноша… — замурлыкал он в бархатистой тональности, всегда волновавшей Себастьяна, даже на деловых совещаниях. — …если ты не трусишь поискать приключения в ночном городе сказок… можем отправиться прямо сейчас.