Путь сокола

      Мне нравится размышлять о «высоком», как говорит учитель. Он верит, что у меня незаурядный ум. А я просто люблю думать. В нашем племени это не запрещали, и этим мы отличаемся от сотен других народов.       В соколином замке проповедовали свободу полета тела и мысли. Наши сожженные библиотеки хранили философию всех народов. Тайны неба и земли были доступны каждому, от серебрянобородого старца до желторотого птенца. Мы не любили войну, но были бы незаменимы в любой армии. Наша сила помогла бы любому народу подняться выше облаков и вызвать всеобщее уважение.       И все равно нас считают недалекими животными. Как сейчас выяснилось, еще и без души. Отчего? Думаю, оттого, что маги, люди и эльфы, три правящих расы, не привыкли признавать тех, кто малочисленнее и не может дать отпор.       За те десять лет, что я провел в доме мастера, привык ежедневно слушать душеспасительные лекции. Будучи внимательным учеником, старался не упустить ни одного слова, цеплялся за любую фразу, что шла вразрез с моими представлениями о мире. — Душа — квинтэссенция всего чистого, что есть в человеке, — размеренно говорил архимаг, чертя на пергаменте неясные иероглифы. — Душу видно в глазах человека, она сквозит в его словах и делах. Чем больше ты принесешь пользы миру, тем ярче воссияет твоя душа. Убив монстра, знай, что его спасенная душа подарит твоей частичку своего света. Я скашивал тысячи голов нежити за год и надеюсь, что теперь моя душа достаточно чиста, чтобы попасть на Седьмое облако. — Но разве не учат древние трактаты тому, что праведная душа усыхает от убийства? — От убийства доброго человека, — поправил меня учитель. — Того, у кого есть душа. У нежити ее нет. — Но вы только что говорили мне, что убийство нежити называют спасением ее души, — горячо возразил я. — Что вы спасали все это время, мастер, если у них нет души?       Я видел, как бегают тёмные глаза архимага. Рушилась его внутренняя крепость законсервированных убеждений.       На то, чтобы научиться так открыто спорить с мастером, ушло много лет. Уже и речи быть не могло о том, чтобы убить его однажды ночью. Я стал куда терпимее к людям и тем более к колдунам и уже не кичился собственными перьями. Эти десять лет изменили меня, превратив из вольного сокола-оборотня во что-то совершенно другое. И чем больше времени истекало, тем сильнее хотелось доказать это учителю.       Ха, ветра северные! Если бы старик понял и принял мою сущность, я и дальше пошел бы за ним, подарил бы свой меч магическому государству. — Их душа спрятана глубоко в теле. А есть она лишь потому, что нежить когда-то была человеком, — нашелся учитель. — Но разве нельзя спасти ее по-другому? — продолжал горячиться я. — Почему бы не поговорить с нежитью, показать им, как можно жить без греха? Или так их душа не подарит вам своего «света»? — Совершенно верно.       Я торжествующе улыбнулся и, стараясь не выдать своего пренебрежения, сказал: — Выходит, маги — эгоисты? Вам настолько хочется попасть на Седьмое облако, что вы готовы убивать кого угодно? В чем же тогда спасение? Быть может, после убийства душа и «очистилась», но она же не успеет принести пользу миру! Выгоду от этого исцеления получают только охотники. Да и получают ли? А если убийство не осветляет, а иссушает душу? Вы ведь не знаете наверняка и все равно учите молодежь ненавидеть нежить.       Архимаг улыбался так же, как и прежде. Я видел по его глазам, что в чем-то ошибся. Не дотянул, не додавил. Я представил, как его сердечный монстр, до этого таившийся в уголке, как загнанная зверушка, теперь выпрямился во весь рост и расправил плечи. — Но ведь и ты не можешь знать наверняка, — как всегда мягко возразил он. — Ты споришь с великими людьми, которые знают куда больше тебя. И если уж решать, чьи слова у меня вызывают большее доверие… Прости, Томаш, но твои еретические истины не приведут к свету.       Сейчас мне кажется, что в тот миг я поступил глупо и опрометчиво. Не следовало злиться на ограниченный стереотипами ответ мага. Но в тот миг в моем сознании бушевала волна черного пламени. Может, и правда нет во мне и моих собратьях той крохотной искры, которой так гордится мастер, но я решил, что не позволю больше этим самоуверенным магам уничтожать нас и втаптывать в грязь.       Я опустил голову. Как он не понял, что сейчас разгорится пламя? Мой взор, казалось, мог бы поджечь даже каменное изваяние. — А у меня есть душа, учитель? — тихий вопрос разнесся по всему залу гулким эхом.       Старик был удивлен. Он не ожидал такого поворота событий, и я невольно даже пожалел его. — Томаш, что же ты? Сомневаться в себе нельзя, — заговорил учитель. Я усмехнулся. — Или это твоя обычная скромность? Твоя душа наверняка сияет даже ярче моей. Она чиста и праведна, я это понял, лишь только познакомился с тобой. — Я рад это слышать, мастер, — моя усмешка стала шире. Я поднял голову. Глаза стали ярко-желтыми, совсем не похожими на человеческие. Боль от превращения парализовывала тело, но я не мог позволить своему голосу дрогнуть. — Потому что я нелюдь.       Уверен, это было самое наивное ребячество, которое можно было совершить в тот миг. Но хотелось, чтобы мой триумф был эффектным и врезался в память старика надолго. Поэтому, едва не теряя сознания от треска быстро перестраивающихся костей, я выпустил крылья. Они распахнулись, взметнув с пола волну пыли и сора.       Лицо старика в этот миг приобрело мучнистый оттенок. Несмотря на злобу, мне не хотелось, чтобы в этот миг он скончался от какого-нибудь удара. Поэтому я выпрямился и сделал несколько шагов вперед — поддержать учителя, если ему вздумается поцеловать затылком пол.       Но стоило мне подойти, как в горло уткнулось острие меча. — Оборотень, — зло бросил архимаг. Он выплюнул это слово, как самое грязное ругательство. — Мне стоило понять раньше. — Еще бы, — фыркнул я в ответ и легко отбил его клинок своим загнутым мечом.       Взгляд старика метнулся к моим рукам, сжимающим рукоять. Он раскусил меня быстрее, чем я успел подумать, как действовать. И попытку зацепить загнутым острием вражеский клинок и выдернуть его из рук учителя он пресек мгновенно. Мы разошлись на шаг. — Вам стоило раскусить меня в тот самый миг, когда вы увидели сокола в парке, — иронично продолжил я. Глаза мага метали молнии. Он искал и не находил, что ответить. — Надо бы вам на покой, мастер. Давно пора бросить глупую охоту и жить в свое удовольствие. Достаточно вы губили живых существ. — Бездушная тварь, — бросил старик. Он схватил второй меч и теперь больше смахивал на взбешённую ощерившуюся гарпию, чем на человека.       Эти слова хлестнули по моему сознанию, задевая самое больное. — Бездушная? Учитель, вы сами несколько минут назад расписывали прелесть и сияние моей души, — отозвался я, отводя меч в сторону. — Давайте поговорим.       Я не хотел с ним драться. Во-первых, я не был уверен в своей победе. Крылья существенно прибавляли мне скорости и маневренности и в то же время представляли собой удобнейшую мишень. Да и в этом зале, Темные его разорви, не развернешься. А во-вторых, мне становилось не по себе при мысли, что придется всерьез скрестить оружие с единственным магом, который, по моему мнению, заслуживал жизни и уважения. — Все эти годы я учил монстра убивать, — презрительно проговорил старик. Я чувствовал волнами исходившие от него боль и разочарование. — Ты способен предать даже своих. Ты вырезал собратьев, чтобы втереться ко мне в доверие. А скольких людей ты лишил головы, пока жил здесь?       Я решил не уточнять, что все эти десять лет питался исключительно тем зерном, которое в клетку пихал внук архимага, мышами из подпола и обедами, которыми меня угощал учитель. Наверное, из-за этой диеты я выглядел гораздо более хилым, чем должен быть. — О какой душе может идти речь? Да сами Темные тебя породили, раз ты столько лет строил из себя хорошего человека! — голос мастера сорвался на крик. — Вы обвиняете меня в том, что первое в голову взбредет, или это вновь ваши предубеждения в действии? — холодно осведомился я. — Почему вы не даете мне ни малейшего шанса? Я не подводил вас. Что я сделал не так? Родился оборотнем? Я не выбирал себе судьбу. А вы ставите мне это в вину. Если же и правда провинился перед вами, простите. Давайте уберем оружие. — И ты меня прости, Томаш, — в голосе архимага была безграничная усталость и тоска.       Как давно он так не нервничал? Кто знает. Я впервые за десять лет видел учителя в таком лихорадочном возбуждении и теперь всерьез волновался за его здоровье. — Я не в обиде, — отозвался я и отложил меч в сторону. — Конечно, — опять мягко отозвался старик. Он поднял сухую руку с мечом, намереваясь поставить его на место. — Животные не знают обиды. И все равно, прости. Это ради спасения твоей души.       Мы среагировали одновременно. Он с силой метнул в меня два серебряных кинжала; я взмахнул крыльями и взвился к потолку. Мой взгляд хаотично искал на полу меч. И в ту же секунду мы с моим противником снова синхронно заметили его. Потоком воздуха оружие отнесло к стене, почти под ноги учителю.       Я поднялся еще выше и кинулся вниз в пикирующем полете. Соколы — самые быстрые птицы. Меч я схватил первым. Рука мастера замерла в дюйме от моего оружия. Я поднял голову. Учитель смотрел на меня с нескрываемой ненавистью. Было понятно, что пернатая голова сейчас покатится по полу.       Что мне было делать? На ум ничего не шло. И тогда я просто зашипел и клацнул клыками. У сокола-оборотня они совсем не такие пугающие, как у, например, волка, и больше напоминают два небольших шила. Даже меньше, чем у вампира.       Старик не впечатлился.       Однако своей цели я добился. Вместо того, чтобы разнести мою голову на части, он помедлил, и я отскочил с мечом. Все это заняло несколько секунд, не больше. Крылья сложились за спиной. Я схватил оружие поудобнее и кинулся вперед.       Учитель ударил сбоку, и мне ничего не стоило блокировать удар. А вот вторым мечом он незаметно ударил по ногам. То есть это ему казалось, что незаметно. Свист рассекаемого воздуха меня оглушил. Я, все так же блокируя его меч, прыгнул вверх. Крылья подкинули меня в воздух, и я грациозно и издевательски-неторопливо сделал сальто через человека.       Архимаг замер на мгновение, а потом развернулся и ударил двумя мечами сверху вниз. Я поднял оружие над головой. В такой позе мы замерли. Наши руки были подняты над головами и блокированы друг другом. Мои крылья послужили альтернативой. Я хлестнул его по глазам, а затем откинул мага вместе с оружием назад. Сам же остался на месте, словно показывая, что не намерен сдавать свои позиции.       Мастер отшатнулся, но быстро пришел в себя и провел прямой удар. От парирования он защищался вторым мечом. Я опять взмыл в воздух и спланировал прямо на лезвие. От внезапного перевеса архимаг чуть не упал, а его меч с треском сломался.       Старик смотрел на меня, и в его взгляде читалось желание крови. Как одержимый, не щадя себя, он кинулся на меня. Я выставил перед грудью меч.       Маг атаковал каждую секунду. Сбоку, сверху, прямыми ударами, чертил восьмерки и описывал смертоносные дуги. Обороняться было трудно. Атаковать в ответ я не успевал. Мои надежды, что он из-за откровенного издевательства в начале боя остынет и станет рассуждать здраво, улетучились. Испытав возможности моих крыльев, учитель стал действовать куда увереннее.       Будь я в образе человека, он бы уже пригвоздил меня к стене, как бабочку. Крылья спасали сокола. Они то раскрывались и подкидывали меня вверх и в сторону, то служили оружием, то распахивались и не давали мастеру опрокинуть меня.       На его выпад я ответил блоком, а потом едва успел провести кривобокий обманный прием. Старик рассмеялся, как безумный, и схватил меня за крыло. Я ужаснулся. Если сломает — моя жизнь оборвется в этом зале. Поэтому под рубящий удар я подставил не крыло, а плечо. Меч с хрустом и неприятным хлюпаньем вонзился в тело. Я поморщился. Потекла кровь. — Так же и поранить можно! — недовольно сказал я и отскочил в сторону, так что меч с еще более противным «всхлюпом» выскочил из раны.       Она еще не начала заживать, для восстановления костей нужно было много времени. Но кровь текла лениво и как бы нехотя. От кровопотери не умру. Решив так, я выписал мечом хитроумную восьмерку. Моя рука оказалась нанизана на меч старика.       Я вскрикнул и уколол мечом. Чтобы не напороться на лезвие, архимаг отскочил в сторону. Моя рука была спасена.       Нужно было вновь уходить в оборону. Я все еще надеялся его обмануть. Однако в его глазах я видел приговор. В моей голове звучал голос: «Ты же знаешь, что я сильнее. Сейчас я ударю тебя в ногу».       В мое колено вонзился кинжал. Серебро жгло. Я закричал. Воздух словно сгустился. Вдыхать его было больно и горячо. Дневной свет перестал для меня существовать. Падая, я попытался вытащить кинжал из ноги. Но пальцы наткнулись на жгучее серебро. По лицу катилось что-то горячее и соленое. Слезы? Или кровь? Я не знал. Чтобы извлечь кинжал, пришлось сунуть руку в рукав и, защищаясь тонкой тканью, выдернуть оружие. А в ушах все еще звучало: «Вот видишь? На кого ты руку поднял, нечисть? Но я не в обиде. Я спасу твою душу, Томаш. Недолго ей осталось метаться в клетке. Гляди. Сейчас мы посмотрим, как оборотни обходятся без пальцев…»       Я опять закричал. Чужой меч с болью вонзился в тело. Рука словно взорвалась тысячами осколков. Как птенец, я закрылся крыльями, а потом с трудом взлетел к потолку. Не рассчитав скорость, ударился макушкой о потолок. Это слегка рассеяло окружающую меня тьму. Превозмогая боль, я заорал: — А без морока мы не можем победить, да?! Старый маг, ты что, настолько одряхлел, что боишься какого-то сокола-оборотня?!       Тьма тут же расступилась, а боль стала слабее почти вдвое. Я заметил, что сквозная рана на руке уже подживает, что я не захлебываюсь от крови и что пальцев мне отсекли всего два, а не тысячу, как показалось в первый миг. «Как хорошо, что он не взял с собой посох, иначе уже приготовил бы жареную птицу к обеду, — подумал я и перехватил меч в здоровую руку.— Но я все равно ничего не могу сделать. Он убьет меня».       Я прикусил губу и отлетел чуть назад, разгоняясь. А потом на бреющем полетел на мастера. Тот закрылся мечом. Нужен мне он! Перелетев через голову врага, я схватил со стеллажа вожделенный меч с тремя розами на рукояти и опять взлетел как можно выше. — Ты! — взвыл старик. — Этот меч тебе не принадлежит! Ты не одолел меня! — Зато я победил вашу бдительность, учитель, — рассмеялся я и вылетел в окно.       Моя рука сжимала самую чудесную и удобную рукоять. С покалеченных пальцев на сталь меча стекала кровь, и прекрасные розы заалели. «С этого начался мой путь сокола, Оркрин», — подумал я, стремительно приближаясь к границе города. Больше в страну магов я не возвращался.